Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      Чонгук не спит третью ночь. И нет, это вовсе не из-за фильма ужасов, просмотренного накануне. Это из-за собственного кошмара, который, сто́ит только сомкнуть свои веки, преследует его уже на протяжении трех месяцев. Правда, сейчас, в эти ночные ужасные сновидения добавился Чимин, который оттаскивает его от края платформы метро. Он тянет его за шкирку от желтой ограничительной полоски, которую никто почти не соблюдает из пассажиров этого гребаного метрополитена.       Чонгук во сне не плачет. Не чувствует сомнений. Он уверенно следует за своим желанием попасть на рельсы, по которым идет напряжение. А крики появляются лишь из-за того, что его задумке не дают осуществиться.       Хотя раньше крик был совсем из-за другого человека.       Хён не выдерживает и уговаривает пойти к психотерапевту, который наверняка поможет всё это решить или начать решать. Чонгук молчит и лишь кивает, но знает, что этого делать не будет. Он не псих какой-то, чтобы вообще появляться в таком заведении и светить там своим милым лицом. Нет уж, сам со всем справится. Он просит времени, чтобы решиться на поход в клинику, но при этом думает, как купить таблеточки, которые помогут ему спать, как младенцу.       Только, вот, денег нет, а Чимин не дает, следя за всеми расходами сам и буквально выгуливая младшего. Поводка, черт его дери, только не хватает. Чонгук уже и работу пытается найти. Втихаря, правда, потому что он не хочет рассказывать о своем прошлом, прикрываясь неспособностью функционировать на возможной работе. Отвечая на расспросы об учебе и подходящие вакансии, он автоматически скрывает тот факт, что свое счастье пребывания в университете он в свои восемнадцать уже два раза успел упустить. В последний раз ему дружно всё управление учебного заведения дало пинок под зад и кидануло академической справкой с пройденными курсами в лицо.       Почему же выгоняли? Да, всё было просто. Даже слишком. Чонгук слишком хотел петь и на это уходило всё время. Ну, ещё и на подработку, которая занимала пол ночи. А потом в его жизни появился странный человек. И он поддался запретному искушению и отдал ему оставшуюся ночь, которая была расписана их именами под светом луны. Эта любовь была лишена правил и главного компонента — нежности.       Шрамы на спине Чонгука, который тот тщательно скрывал, были неслучайными. Они были оставлены тем, кому посвящались песни, кому отдавалась жизнь и кому было абсолютно плевать, что проявлять любовь надо по-другому.       Под вечер пятнадцатого дня Чимин не выдержал больше сопротивления и отказов от записи к врачу, а когда увидел снотворное, спрятанное под матрасом кровати и купленное явно не на свои деньги, жутко психанул.       Когда ты пытаешься помочь человеку, это как нож в спину. Даже неважно, что Чонгук деньги своровал, а по ночам пытается работать в дурацком магазинчике напротив их дома, по неизвестным мотивам скрывая этот факт. Главное, это доверие, которое подрывают без зазрения своей паршивой совести.

✗✗✗

      — Чонгук, ничего не хочешь сказать? — звонкий голос нарушил тишину прихожей.       Его обладатель неожиданно (для Чонгука) оказался у входной двери и сверлил недовольным взглядом в нем дыру.       Было уже за полночь, и Чимин специально ждал, когда того можно будет поймать с поличным, чтобы хоть как-то на место поставить человека, который становился всё больше похож на змею, пригретую на груди.       — Я... — у Чона фантазия достигает отметки «я конкретно попал», — ... пройтись решил! Ночной город — красивый! А ты спал, и я решил тебя не тревожить. Вот и все дела, — натянул улыбку и собрался было уже выйти из дома, но его остановили, схватив грубо за руку.       — Я с тобой тогда... — Чимин притворно улыбнулся, будто поверил этой наглой лжи и, быстро одевшись в своей комнате, вернулся к выходу.       Ночной город и правда красив. Неоновые вывески, что освещают тротуар и проезжую часть слабым светом, парк аттракционов, что виднеется вдалеке, и пара людей, что встречаются на пути: всё это словно какая-то особая атмосфера, которую нарушать не хочется.       Чонгуку срочно нужно на работу, но Чимин же не захочет слушать объяснения. Поэтому он нервничает и запихивает свои, похолодевшие не столько от холода, сколько от волнения, руки в карманы куртки. Старший подмечает эту напряженность и хочет уже сжалиться над ним и запихнуть свою гордость подальше, но что-то мешает. Что-то внутри давит и не дает нормально соображать. И только сейчас он понимает, что, кажется, это чувство не похоже на злость. Точнее, оно лишь прикрыто дымкой желания выместить свою агрессию на поведение другого человека, которого он сам решил, вопреки всему, окружить заботой и теплом. Хотелось постоянно находиться рядом, общаться, прикасаться и говорить без формальностей и ощущения расстояния между ними. И Чимин мог поклясться, что напротив него стоит человек с похожими на его желаниями. Иначе зачем ему оставаться и отзываться эмоциями на его помощь? Ведь он больше не отговаривал его уходить.       — Чонгук, — он резко останавливается, а младший делает еще пару шагов вперед, пока не понимает, что Чимин стоит и смотрит прямо в упор на его спину.       — Х-хён… — брюнет разворачивается лицом к нему с неловкостью, что не дает говорить. Неудобно. Он понимает, кажется, чего от него хотят, но сам себе признаться в этом боится, поэтому лишь молчит и утыкает взгляд в тротуар. Только бы не видеть осуждение.       — А, хрен с ним, — Чимин как-то мимолетно улыбается и, преодолев маленькое расстояние между ними, поднимает рукой подбородок Чонгука, утыкаясь своими губами в его.       Всё происходит слишком быстро. Чонгук даже не успевает сообразить, что творится, а как понимание приходит, то дергается назад, встречаясь затылком со столбом, что оказался не в то время и не в том месте (и плевать, что столб неодушевленный). У младшего взгляд затравленный, зрачки расширены, а дыхание сбито.       Хочется спрятаться да сбежать, но он только хватается за ушибленное место и прижимается к столбу спиной, чтобы ощутить опору. Чимин понимает, что сделал что-то не так, когда Чонгук просто на глазах белеет и трясется всем телом. У него почти видны слезы, но он не плачет, а вместо этого задерживает дыхание, чтобы слабость свою не показать.       — Ч-чонгук… — Чимин отходит назад, осознавая, что здесь сейчас вообще не нужен он ни в каком виде. — Прости… — ему хочется уйти, но он стоит на месте и сжимает кулаки, думая о том, что от ошибок так просто не сбежать. А, если и сбежать сейчас, то потом будет только хуже.       Но ведь, он чувствовал отклик. Его сердце никогда его не подводило, хоть и набралось шрамов от людей, которые его просто хотели использовать. Чонгук непростой, с нелегкими проблемами в голове, но такой живой и притягивающий к себе. Почему же... Да, хотелось сначала просто на него накричать, выгнать или заставить хотя бы объясниться. Но сейчас его переключатель оказался в положении принятия любого, даже не особо приятного для него, поступка.       — Чимин, — младший словно с духом собирается, отталкивается от столба, поправляя куртку, и внезапно для самого Пака (а возможно и себя), обнимает того за плечи. Нежно, но крепко. Сильно, но не до боли в груди. — Я не верю в любовь, — Чонгук улыбается, а сердце Чимина обрушивается куда-то в пятки. Внутри всё скручивается, а потом и вовсе дышать становится трудно. — Поэтому не люби меня, не трать время.       И именно сейчас Чимин почувствовал, что он вовсе не хён, что Чонгук сравнялся с ним и перестал будто нуждаться в его заботе так же быстро, как начал её принимать. Но он не может отпустить так просто человека, от которого тепло по телу разливается и достает до всех нервных клеток, обостряя ощущения. Поэтому он обнимает в ответ и смеется, вызывая улыбку на лице младшего.       «Главное произнести уверенно».       — А зачем нам эта любовь, Чонгук?