Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      От Чимина пахнет сигаретами и одеколоном. И, если второй запах уже привычный, то первый отнюдь нет. Он не курил, кажется, с того момента, как нашел Чонгука в баре и совсем позабыл о том, что такое травить свои легкие ядовитой прелестью. Просто живёшь себе и живёшь, пагубная привычка сама собой отступает, когда более важное на горизонте маячит в виде человека. Однако, хочешь ли ты того или нет, всё возвращается на свои места, когда стимул отречения от дымовой завесы становится таким же обычным фактором твоей жизни.       — Что врач сказал?       — Что тебе надо бросить курить.       — А тебе пить снотворное, и что?       Тишина такая тяжёлая повисает, утопая в гуле больницы и разрушая надежду на то, что его тайную зависимость не узнали, которую он, по своему мнению, неплохо скрывал. Чимин смотрит слишком долго, в выражении лица серьезность и толика умения манипулировать людьми. О последнем даже владелец способности не подозревал, только вот на окружающих это неплохо так действовало.       — Я не хотел...       — Воровать деньги?       — Я не крал! Это м-м... — Чонгук запинается, взглядом бегает, вспоминая, как ему пришлось объясняться в продуктовом магазине за отсутствие на рабочем месте. Зрение улавливает изменение в лице напротив. И оно, нет, не обозленное, как ожидалось, а слишком мягкое, трогающее что-то детское за психологическим блоком, который врач пока не мог снять.       — Пойдем домой, по пути расскажешь, что сказали. Раз тебя не одели в белый халатик и ещё не скрутили, значит, всё поправимо и решаемо, — улыбка на лице, протянутая рука и раскрытая ладонь.       Разве может Чонгук взять её? Может схватиться за спасение, которое должно остаться неприкасаемым. Он обязан оттолкнуть, обязан упасть вниз под колеса вагона и раствориться постепенно в памяти этого рыжего парня. Но он вдруг пальцы вытягивает вперёд, задевая середину ладошки, от которой веет теплом.       Да, Чонгук не влюблен в Чимина. Он отрицает само существование любви, как таковой, после того, как он попытался раз в жизни это чувство испытать на себе. Но ему хочется отвечать на такие простые жесты вовсе не отказом, а большим таким согласием, которое внутри по венам пускает покой вперемешку с эндорфинами. Чимин сжимает руку крепко, хотя Чонгук не успел даже до конца осознать происходящее.       Они говорят по дороге долго. Чон изредка запинается в рассказе своём, получая уточняющие вопросы. И по сему они приходят к выводу, что психотерапевта стоит посетить ещё раз. Много неясностей, много бессмысленых, болезненных связей в нечетких воспоминаниях, которые Чонгук усердно прятал и от Чимина, говоря своё «да бред был однажды какой-то, не помню уже ничего толком».       — Он по итогу-то ещё что-то тебе говорил, да? Советы какие-нибудь?       — Ну... — неловкая пауза, и Чимин слегонца ободряюще сжимает вспотевшую ладонь в своей. — Он сказал, что мне надо больше общаться с тобой. Он вообще подумал, что ты мой брат, который заметил, что я плохо сплю и решил помочь мне.       — И ты...       — Я сказал, что ты друг, на что он ответил, что такие хорошие друзья редко встречаются, поэтому стоит это ценить, — Чонгук приподнимает уголок губ, не тормозя их размеренную ходьбу. Они уже почти были дома, осталось повернуть через метров сто налево, а потом сразу же направо, и, вот, красивый четырнадцатиэтажный домик с рисунками по бокам и красной ровной кладкой из красного кирпича спереди. Не то, что было в затхлых районах со сплошными клубами, где ранее Чонгук жил, опасаясь за свою жизнь и не выходя на улицу после полуночи. И раньше-то лучше не высовываться, но всплески желания учиться и осуществления своей мечты давали повод куда-то двигаться. Он даже пару раз попадал в руки воришкам, которые у него решили отобрать что-то, чего у него не было. Телефон? Деньги? Золото? Это есть в достатке, но не у него.       Дома они снова разбредаются по комнатам, как и часто делали. Чонгук сидит на диване в зале, собираясь с мыслями и почитывая Брэдбери, а Чимин готовит обед, изображая из себя заботливого хёна. Человека, который может дать защиту, покой и умиротворение. Может помочь, может поддержать. Только вот из-за боли в груди выясняется, что помощь теперь нужна не только младшему.       Через час стол накрыт, Чонгук позван, а Чимин, морщась от внезапной мигрени, что его застигла врасплох, уходит в ванную комнату. Закрыв дверь и подойдя к раковине, он замечает в отражении зеркала на настенном шкафчике составленный образ, который держится на честном слове и режиме дня. Ловит взглядом незаметные тени под глазами, замазанные корректором, проводит пальцами по левой скуле, отмечая ее большую угловатость. Где-то на дне зрачков лежит печаль, такая глубокая, что по зрительным нервам спускается в ЦНС* и бьёт по ней так, что ток рассыпается по всему организму, оставаясь пеплом на кончиках пальцев.       Он открывает шкафчик, берет таблетки от головной боли и вдруг ощущает комок в горле, резкое помутнение.       Тошнота.       Десны сводит, в желудке давит, а таблетки из баночки летят прямиком в слив. Полнейшее разочарование в собственной координации вынуждает ударить кулаком по твердой поверхности раковины и стиснуть зубы от острой боли в кисти руки.       Чонгук смотрит в щель двери ванной, наблюдая за тем, как Чимин ударяет рукой в умывальник, а затем остервенело вытягивает пряди волос, сжимая их меж пальцев. Спина чуть сгорблена, напряжение в плечах заметно, как и... слезы. Слезы, которые каплями падают бесшумно и разбиваются об углубление рукомойника. Слышны шмыганья носом, тяжёлые вдохи, которые сменяются нормальным дыханием через пару минут. Старший убирает какую-то баночку на полку навесного шкафа и включает холодную воду, охлаждая ей слегка покрасневшую кожу лица и вымывая пот с ладоней. Ещё секунда, и Чимин разворачивается, а Чонгук мигом прячется за стену, стараясь прошмыгнуть на кухню незамедлительно и сделать вид, что он активно пережевывает еду, что приготовил хён.       — Вкусно? — Чимин улыбается, опираясь плечом о косяк двери, и Чон замечает мешки под глазами старшего, которые раньше были скрыты косметикой. — Ты почти ничего не съел? — он хмурится, присаживаясь напротив, ведь и для себя приготовил.       Чонгука дёргает, в глаза бросается ранка на костяшке среднего пальца, на которую пришелся самый сильный удар. Неужели Чимину так плохо? Почему он плакал? Ведь, по сути, младший только сейчас начинает понимать, что о хёне ничего не знает, а тем более не в курсе до сих пор, почему тот решил его приютить и поселить у себя в доме.       И так ясно, что все не может быть от простой доброй души, здесь должно быть что-то ещё. Да, конечно, старший влюблен, но ни капли не проявлял сейчас чего-то большего помимо дружеского внимания. Да и как пьяный в хлам Чонгук мог тогда зацепить чем-то довольно самодостаточного Пак Чимина? Можно, конечно, подумать, что он на столько неотразим, будучи похожий на стильно одетого бомжа. Только эта мысль как-то не внушала доверия. Ещё, тем же вечером, когда произошел тот непонятный поцелуй, Чонгук долго думал, как вообще Чимин не побоялся этого сделать и не получить с ноги в пах или с руки в челюсть. Все оказалось проще, чем он думал. Ведь короткая неоновая подпись под баром «Flugast», в котором Чон упал под ноги к старшему, гласила, что это место для лиц нетрадиционной ориентации мужской половины человечества. Хотя, может, действительно Чимин просто наивно полагал, что он может не любить мужчин?       Выпадая из реальности, Чонгук не замечает, как уже больше минуты жуёт ложку спагетти в соевом соусе, справляясь лучше, чем блендер. Чимин как-то не особо придает значения задумчивости младшего, пока тот не давится и не собирается выплюнуть всю еду на свою же тарелку.       — Чонгук, ты чего? — Пак смотрит с беспокойством, быстро набирая в стакан воды из кувшина на столе и протягивая в чужие руки, которые тут же вцепились в спасительную вещь.       Откашлявшись, посмотрев на Чимина неким другим взглядом, Чон сглатывает вязкую слюну и вспоминает детально, как тот стоял в ванной. На глаза спешно наворачиваются слезы, но не от внезапных чувств, а оттого, что снова кашляет. Горло сильно першит после пережитого казуса. Чонгук вытирает влагу из уголков глаз и его будто осеняет резко, ударяя цельной картинкой.       Стеклянная баночка была пустой. Там не было ни одной таблетки! Хотя он точно помнит, что ещё вчера она была почти полной!       Чонгук сохраняет спокойствие. Панике здесь не место. Во-первых, могло показаться. Во-вторых, Чимин же подобного бы не сделал? Зачем ему заканчивать свою жизнь таким образом? В голову лезут образы мертвого тела, в котором — ни жизни, ни тепла, ни дыхания, которое можно было бы вернуть искусственной вентиляцией лёгких. Младший просит немного времени и отлучается в ванную, где проверяет свою догадку.       Он пугается.       Страх сковывает тело, а Чонгук тут же твердым шагом возвращается в нужную комнату и бросает на него такой взгляд, что старший даже есть перестает.       — В чем дело?       — Пойдем в ванную, — Чимин изгибает одну бровь в нескрываемом удивлении.       — Вот так сразу, без прелюдий? — парень усмехается, думая, что это какая-то странная шутка, но идет.       Они оказываются в нужном месте, Чимин всё ещё искренне не понимает, что от него хочет Чонгук, ожидая объяснений. Однако его подводят к унитазу и смотрят так, будто возле этого предмета сантехники должно снизойти озарение.       — Тебе настолько не понравился мой обед?       — Прекрати ломать комедию. Я прекрасно знаю, что ты сделал!       — Не помыл унитаз? Что?       Чонгук хватает за руку, собираясь вызвать рвоту искусственно, но всё идет снова не по плану.       ЦНС* — центральная нервная система.