Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      Если думать о значении вещей, которые тебя окружают, то неизбежно начинаешь их ценить. Если начинаешь думать о значении людей, то какие-то новости могут ранить тебя сильнее, чем некоторых других. Особенно, если человек близок с тобой эмоционально и вверяет тебе свое сердце.       Чонгук прекрасно знал, что такое смерть, сталкиваясь с ней нос к носу, но не ребром к ребру. Только именно в области ребра и заныло, когда ему показалось... нет, он был уверен, что Чимин решил покончить с собой. Отправиться на тот свет от усталости, навалившейся на его плечи тяжелыми аккордами. Ранит… так сильно ранит, кровоточит и не перестает. Поверх еще незажившего шрама расцветает новый порез.       Чимин дает пощечину Чонгуку, будто это сможет изменить хоть что-то. В этом маленьком мире между ними ломается в цветах любовь, которую один не признает, а второй избегает ради целостности другого.       — Я думал, что ты хотел покончить с собой. Там… был пустой пузырек. А я помню, что недавно пил от головы таблетку. И он не был… — щека горит, и в висках шок отдает пульсацией, у Чимина потрясение не меньше, потому что в данный момент его чуть не вырвало от того, что на основание языка надавили и крепко держали, не собираясь отпускать.       — Ты идиот, — шипение, Чимин потирает алые полосы выше локтя от чужих пальцев. — На что только тебе рот?! Может, чтобы разговаривать?! — злится и кулаки сжимает, думая, что пощечины явно недостаточно, чтобы привести в чувства.       — Прости! Я не хотел больше видеть... — запинается, — подобного! — хочется прокричать это в лицо тому, кто понимает его неправильно с самого начала и продолжает играть в непонятные игры с ним. — Какого черта я тут вообще делаю?! Ненавижу рыжих, — поднимается и собирается уйти подальше от Чимина, но его останавливают, хватая за край футболки.       — Ты. Никуда. Блять. Не пойдешь, — хрипит со злостью в ответ, оттягивая Чонгука от порога.       Весь этот диалог, в котором агрессии было больше, чем должно было бы быть, перерастает в потасовку и борьбу за свободу. Чимин претендовал — на любовь и счастье, Чонгук — на то, чтобы убраться подальше из этой квартиры и закричать где-нибудь на улице отчаянно, выпустив всю свою боль наружу.       Есть ли возможность совместить несовместимое, найти эмоции в безразличии, влюбиться при отсутствии такой возможности, забить на разум и танцевать с сердцем, которое само разрывается от противоречий? Чонгук отталкивает, но хочет притянуть, бьет в плечо, а желает сжать его, чтобы обнять и остановить. Чимин же в грудь ударяет двумя руками, выбивая сдавленный стон от боли у своего соперника, хватает за запястья, к себе дергая и впиваясь в губы сухие своими. Это просто инстинкт.       — Не… — Чонгук зависает на несколько секунд, кусает губу чужую, чтобы тот сейчас же прекратил, но только сильнее влипает своими сопротивлением, давая углубить поцелуй.       Внутри прорастают белые ромашки... или это хризантемы? Цветы, переплетаясь с венами и артериями, оседают теплом и жаром в кровотоке, продолжают извиваться вокруг легких и, задевая сердце, опускаются ниже. Они захватывают всё тело с такой скоростью, что Чонгук лишь успевает задыхаться от нехватки кислорода и напора партнера. Ему невыносимо… приятно, ему слишком хорошо, разум чересчур ведет, голова кружиться начинает, а психика воплями в уши врезается, оглушая. Чонгук покрывается капельками пота на шее и лбу. Стратегия «толкать, пока всё не исчезнет, и не останется только темнота» была сломлена Чимином, который медленно возвращается обратно на пятки, компенсировав пол минуты назад их различия в росте, встав на носочки.       — Чонгук? — тот молчит, глаз не открывая и цепляясь остатками самообладания за реальность. — Чонгук! — обморок не заставляет себя ждать, превращая агонию от прошлого в легкий удар копчиком о кафель, потому что Чимин не смог сместить его вес на себя и поймать. Но удариться головой он не дал.

✗✗✗

      Комната заполняется дымом сигарет, пусть и легких, но отдающих в нос и глаза всё равно. Балкон открыт настежь, впуская помимо резкого запаха прохладные порывы ветра. Чонгук мирно спит в кровати, пока Чимин осознает свои срыв и никчемность. Как он только мог позволить такому случиться? Ладно, нет, с ним всё в порядке, но младший определенно сломан, ему нельзя было переживать столько событий за один раз.       Чимин вдыхает дым, чувствуя горький привкус на языке. Он не сразу замечает, что докурил почти до фильтра. Выкинув в пепельницу окурок, парень всматривается в проезжающие машины и прикрывает глаза. Сзади раздается скрип кровати, Чонгук ворочается, но пока не просыпается. Пак облегченно выдыхает, потому что действительно осознает, что не знает, как ему поступать дальше и, в целом, вести себя. Делать вид, что ничего не было?       Глупые мысли лезут куда-то мимо осознанного, оставляя после себя отпечаток тревожности. Парень вдыхает свежий воздух с улицы и идет на кухню, где пытается отвлечь себя готовкой. Обжарить кусочки хлеба в масле, добавить лук, несколько яиц и помидоры, перемешивая ингредиенты и доводя до готовности. Чимин не думает, точнее, он не хочет думать, проверяя наличие овсяного молока в холодильнике и упираясь лбом в его закрытую холодную дверцу.       Вдох.       Выдох.       Чонгук появляется медленно, стоит у входа и ждет намеренно, когда его заметят. Дышит тихо, не шелохнется, вдыхая запах ужина, судя по темноте за окном. Парень поднимает осторожный взгляд на своего соседа и его настигают выводы, которые игнорировать постоянно просто невозможно. Чимин красивый, Чимин милый, у Чимина в волосах крошка от хлеба запуталась, но он её не замечает; слегка накаченные бицепсы, что всё-таки видно через одежду, небольшой животик и немного пухлые щеки. Чонгуку Чимин нравится. Только признавать этого не хочется. Снова к парню, снова неправильно, снова безрассудно и глупо. Он к этому не стремился. И пусть ему дали время, но оно закончилось так быстро, будто его и не было вовсе.       Сердце пропускает удар, когда Чимин поворачивается, когда выжидающе смотрит, когда улыбается мягко, несмотря на всю ситуацию, и предлагает сесть за стол.       Они едят молча, кажется, будто звуки пережевывания пищи были настолько громкими, что становилось неловко. Но ни один, ни другой не решается начать диалог и нарушить едва ощутимое чувство покоя.       После того, как посуда была помыта, Чимин обмолвился парой слов, сказав, что Чонгук может отдыхать на кровати, а сам ушел в сторону зала, где завалился на диван и стал пусто пялиться в потолок. Часы шли, никто из находящихся в доме — не спал. За окном проезжали редкие машины, свет фонарей проходил сквозь кроны деревьев, встречаясь с плотными шторами в доме и не проходя дальше.       Чимин начинает задремывать, раздумывая о сложности жизни и неприхотливости по отношению к ней. Его медленную фазу сна не смог нарушить даже Чонгук, который лег на край дивана и обнял старшего, рассчитывая на то, что его не заметят. Только вот, Пак легко это почувствовал, растянул губы в улыбке и лишь больше пропустил в свою ночь Морфея, отдаваясь всей душой теплым и мягким сновидениям.