✗✗✗
Чонгук, как и велено в записке, приготовил рамён. Съел его и стал бездумно пялиться в окружающее пространство, ожидая прихода старшего. Но тот никак не появлялся. Завтра парню в ночную, а значит можно не спать и раздумывать о том, как дальше обустроить свою жизнь. И стоит ли её вообще обустраивать, исходя из нынешних событий? Как Чонгуку кажется — он пережил многое и достоин таких вещей, как понимание, принятие и забота. Однако Чимин творит что-то непонятное, будто на грани ужасного, но, в то же время, сильнее всего нужного. Понимание и принятие — штуки хрупкие, которые встречаются в людях всё в меньших количествах. Потому что почти каждому второму, если не первому, они нужны. И усталость, смешанная с желанием борьбы за нормальную и адекватную жизнь, обычно входит в конфликт с подобным. Потому что нужно время, нужно думать, возможно, даже менять собственное мнение. Слишком трудно. И... зачем? Когда у тебя куча работы, множество неразобранных проблем и уровень здоровья, соответствующий тому, который должен быть десятками лет позднее. Чонгук и сам, как большинство, никого не хотел слушать. Но у него была не потребность, а другая причина — мечта. Мечта, которая окрыляла его, давала воздух легким и помогала преодолевать трудности. Но когда твоя семья давно не с тобой, а в кармане не больше двух тысяч вон, то ненароком перестаешь воспринимать чужую боль, зарываясь в собственное бесчестие перед этим огромным миром. Прохладный ветерок колышет занавески. Чонгук любит свежий воздух, любит пространство, любит свободу. И всей душой ненавидит того, кто сломал его стойкую картину восприятия на мелкие кусочки. Раздробленное стекло неприятно хрустело под голыми ногами, оставляя раны. И ты пытаешься уйти с этих проклятых осколков, хочешь залечить порезы, но тебя толкают обратно. Постепенно свыкаешься с мыслью, что эта саднящая боль — неотъемлемая часть твоего существа. Пытка, которой пытаешься наслаждаться, чтобы принять её как данность. Вплоть до того момента, пока не осознаешь, что осколки исчезли. Чонгук пишет эти строчки, восполняет пробелы в памяти, думая, что это как-то поможет унять его беспокойство. Но ничего не происходит. Становится нестерпимо и невыносимо. Парень рвет листок на куски, вцепляется в свои волосы и кричит. Он не хочет вновь ходить по этим чёртовым стеклам. Он не хочет их снова пытаться любить.✗✗✗
— Чимин, ты такой убитый... Да что с тобой происходит? — Хосок помогает снять куртку, но в ответ на вопрос получает невнятное бормотание. Другу такой ответ не нравится, хотя даже не так, ему неприятно от того, что Чимин может быть в том состоянии, в котором находился годами ранее. Чертова депрессия съедает человека под чистый лист без желания делать что-либо для себя, не то, что для других. И, если то, что Хосок думает — правда — Чимину необходима срочная помощь. К сожалению, не дружеская. — Если ты будешь и дальше молчать, мы идем завтра же к врачу, — Чимин замирает и поднимает чересчур серьезный взгляд, пробирающий до мурашек. — Я прекрасно знаю, когда тебе просто грустно, а когда ты уходишь в себя. Второй раз я не поверю, что ты просто подустал. — Я не просил тебя лезть в мои дела. Я поделился с тобой всем, как с близким человеком, — скрипит зубами. Как же бесит. — Если дело в этом Чонгуке, то можешь считать, что больше он у тебя не живет. Хосок злился. Он сильно злился на Чимина за его простое отношение к такой серьезной ситуации. На фоне гнева замаячили ресурсы, с помощью которых он собирался провернуть всё так, чтобы предпосылки ко всему плохому срочно испарились. Быть главным и рациональным — вот, что сейчас стояло на первом месте. Пальцы сжимались и ногти впивались во внутреннюю часть ладони, воля постепенно обретала масштаб чего-то разрушительного. Не зря же говорят «добро должно быть с кулаками». — Ты переходишь границу. — А ты её, похоже, давно уже перешел. Сколько он живет у тебя? Твои краши тебя в могилу загоняют быстрее, чем с этим справился бы профессиональный киллер. Чимин вскипает. — Твои утрированные сравнения засунь себе в задницу! — разворот в сторону ванной комнаты, громкий хлопок дверью и сбитое дыхание на фоне давления внутри грудной клетки. Ноет, саднит, впивается. Чимин растирает место, где сердце гулко бьется, и включает воду в рукомойнике, рывком разворачивая кран в сторону ванной. Пусть поскорее наберется и даст возможность с себя смыть этот идиотский день, пока Хосок ворчит и гремит посудой, будто он не готовит, а ведет войну с кухонным гарнитуром. Вода горячая обволакивает тело, дает расслабиться и прикрыть глаза. Но только на минуту, так как друг заходит резко в комнату, бросает полотенца и домашнюю одежду на стиральную машину с отчужденным «это тебе», заставляя крупно вздрогнуть. А после вздрогнуть ещё раз, потому что Хосок психует и, в доказательство, хлопает дверью так, что на голову падает мочалка с полки сверху. Чимин всё понимает, что тот помочь хочет, что ему нужны ответы. Но какие могут быть ответы, когда у него самого одни вопросы. Что делать с Чонгуком? Может остаться друзьями? А вдруг он только вредит ему, а не спасает? Медленно вылезая из воды и натягивая принесенные футболку и спортивные штаны, парень крутит в голове фаворита из всех мыслей — «можно ли сделать что-то, чтобы стало легче им обоим?». Никакой информации по запросу не находится, даже при самом тщательном поиске в закромах опыта и примерах окружающих его людей. Чимин выходит, вдыхает глубоко прежде, чем сесть за обеденный стол, изредка посматривая на друга. И чувства тихонько шепчут, мол, извинись, да и лучше станет, чтоб так не мучило. Так бывает всегда, когда с кем-то ругаешься. Хочешь скорее помириться, а иногда даже забываешь причину того, что привело к тому, что сейчас говорить сложно или совсем не получается. — Хосок, прости меня, я не хотел ссориться с тобой, — в ответ тишина и две тарелки с оладьями уже стоят по разные стороны стола, намекающие на то, что этих слов не хватает. — Я люблю его. — Да, я заметил. — Я не буду на грани психушки во второй раз. Клянусь тебе. Хосок поднимает голову, пробегаясь оценивающе по внешнему виду Чимина, отмечая про себя, что даже после этой клятвы, легче воспринимать такой вид не стало. Даже несмотря на то, что солнышко натянуло на себя улыбку и делало вид, что всё очень хорошо, если не замечательно. — Садись есть. Пока я лично с ним не встречусь, ты с ним один на один не останешься. Солнышко вздыхает, плюхаясь на стул и медленно жуя оладьи, периодически окуная их в пиалку с вареньем. Если Хосок сказал так прямо и серьезно, то перечить ему, себе дороже. Хочется, конечно, чтобы всё было капельку проще. Но, к сожалению, его друг опирается на печальный исход всех паковских отношений, которые превращали жизнь самого Чимина в существование. Так лучше. Так будет лучше всем.