Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      Чимин долго размышляет над тем, что сказал ему Чонгук, но не может понять, почему те слова так остро под ребро упираются. Ему понятно, что всё это значит, но принимать это отказывается. Психологическая травма так ярко вырисовывается перед глазами, но, отнюдь, не помогает в осознании способа её преодоления. Чимину кажется, что проходит не день, а месяц прежде, чем он начинает впускать противоречащие его принципам мысли.       С Хосоком он не говорит из-за того, что боится давления с его стороны и предвзятого мнения. С собой он не говорит, потому что боится однозначного ответа.       Чонгук спит на кровати, а за окном появляется прохлада от прошедшего ливня и стоящего порывистого ветра. Чимин стоит в дверном проеме и наблюдает за его мирным сном. Да, пока он спит не без помощи таблеток и не без помощи психотерапии, которая будет длиться не один год. Но, тот факт, что тот человек, которого он нашел в баре и поднял с пола и тот, что сейчас мерно дышит, пытаясь выспаться, совершенно разные люди — не требует доказательств.       «Как я могу причинить тебе боль?»       «Как я могу причинить тебе боль, чтобы ты стал счастливее?»       Абсурд.       Чимин упирается лбом в косяк двери, улыбаясь от безысходности. Чонгук не заслуживает ничего подобного, но он бы не стал ему врать в способе решения проблемы, которая между ними возникла. Напряжение от обычного поцелуя, страх в глазах от мысли о близости, желание причинить боль за то, что с ним происходило в прошлом... Чонгук делится лишь частью своих воспоминаний, чтобы склонить Чимина к тому, что тот не хочет выдавать хоть за какую-то возможную реальность в своей жизни. Но тот будто не отступает и не дает даже выдохнуть хотя бы на один день.       Чимин идёт танцевать, младший плетется хвостом, рассказывая о том, что другого выхода нет, что он его очень любит, что он хочет быть с ним, и это единственное верное решение. Чимин идёт работать, тот снова за ним, рассказывая о своём прошлом и держа за руку так крепко, что Чимину даже на секунду кажется, что на ладони может остаться синяк.       Так проходит больше недели. Хосок донимает своими звонками, Чимин злится, сбрасывает, упираясь локтями в стол и ударяя резко по дубовой поверхности кулаком.       — Чимин..? — Чонгук тихо обращается, боясь нарушить тишину тёмной комнаты.       Вечер уже вступил в права очередного дня, забирая с собой усталых людей и сигнализируя им о том, что им пора отдыхать. За окном снова проходит ливень, оставляя свежесть, которая проникает через открытое окно. Потоки воздуха слегка колышат белую тюль, касаясь лиц двух людей в помещении.       — Я не хочу этого... Я не хочу видеть ужас и страх на твоем лице, который видел уже не один раз. Я виню себя за это. Неужели ты не понимаешь, Чонгук? — в голосе слышна безысходность.       Чимин даже не поднимает головы, чтобы сказать всё это. Он знает, что младший снова начнёт рассказывать о прошлом, склонять к будущему и тому, что ему нужно сделать с ним. Он пытается его остановить, умоляет интонацией прекратить пытку и вернуть эту лёгкость, которая длилась так недолго. Совсем мало времени было дано на чувство освобождения, но Чонгук так сильно боится, что клетка снова вырастет вокруг его израненных крыльев, что забирается всё выше и выше на ледяную гору, на верхушке которой, как ему казалось, находился Чимин. Будто принц, который закрылся от него в огромном замке, не впуская и не давая объяснить, как ему важно его присутствие внизу, у подножия. Что ему не хватит сил растопить промерзшую землю там и посадить туда новые семена.       В комнате становится холоднее, по коже обоих парней бегут мурашки, но ни один из них не двигается, ощущая страх неправильного движения. Как будто что угодно может разрушить отношения между ними, как будто они больше не смогут быть вместе, если сделать или сказать сейчас что-то не так.       Чонгук набирает побольше воздуха в легкие, борется со страхом, который блокирует возможность говорить. Шепот в голове подсказывает нужные слова. Больше нельзя их отбрасывать в дальний уголок сознания, уповая на то, что хён справится сам, что вытянет это сам, предоставив решение на блюдечке.       «Я так больше не могу».       — Я так больше не могу.       «Нам надо двигаться дальше».       — Нам надо двигаться дальше.       «Мы сильнее того, что в нашей голове сейчас».       — Мы сильнее того, что в нашей голове сейчас.       Чимин поднимает с трудом взгляд на Чонгука, с неким удивлением приоткрывая рот и зажмуриваясь, облегченно выдыхая. Такое чувство, что груз ответственности сейчас лёг на плечи и его любимого человека, который, наконец-то, поддержал их хрупкие и сложные отношения. Никто из них не считал, что всё будет просто, но никто из них не думал, что рано или поздно данная ситуация достигнет апогея и станет такой серьёзной.       Пак просто хотел заботиться о нём, хотел быть рядом, дарить ласку и тепло, которых ему не хватало в детстве, а Чон хотел полагаться на кого-то, так как его внутренний стержень был не просто сломан, а покрошен до состояния угольной пыли.       — Спасибо, Чонгук, — такие простые слова благодарности, но сейчас бесценные.       В этот небольшой диалог уместилось не только желание переубедить друг друга в дальнейших действиях, но и желание расти дальше, двигаться не просто к друг другу, а вместе.       Чимин поднимается со стула, подходя к человеку, который подарил надежду на что-то большее, чем просто созависимые отношения, где он мог бы продолжать тянуть на себе тяжелые решения, которые должны были бы пробить им путь куда-то в неизвестность. Просто Чимин забирался наверх, а Чонгук просил смотреть вниз, оглядываться, чего тот не хотел, так как боялся упасть и не вытянуть за собой младшего, который мог сорваться со скользкой скалы и разбиться уже окончательно.       Чимин не подозревал, что хрупкий мир Чонгука, заключённый в снежном шаре отчаяния, злости и боли, уже разбился и охватил каждую мысль внутреннего мира хозяина. Но «охватить» не равно победить над разумом. «Охватить» не равно остаться единственными чувствами в сердце.       Губы одного человека соприкасаются с губами другого. Такие холодные, но желающие почувствовать внутреннее тепло. Ледяные пальцы забираются под футболку Чонгука, проводя по коже и оставляя прохладу. Чимин ощущает шрамы, но не боится их. Он уже их видел, но не решался никогда пристально рассматривать, боясь травмировать своим любопытством. Младший крупно вздрагивает, уже зная, с какой реакцией тела ему надо бороться. Но больше всего сейчас он хочет добраться своим сознанием до безопасной точки.       Чимин прижимает к себе Чонгука, целует сильнее, но понимает, что идёт что-то не так. Чонгуку страшно, его начинает трясти.       «Я не могу так», — ярким и кричащим текстом выплывает строчка в сознании старшего.       Он пытается убрать свои руки. Пытается отойти от человека, которого боится травмировать больше, чем снова оказаться на приеме у врача с суицидальными мыслями и отсутствием желания делать вдох по утрам. Но Чонгук не дает отстраниться, впиваясь в спину возле лопаток руками, сжимая кожу и давая понять, что не хочет, чтобы старший отступал.       Чимину кажется, что от противоречивости мыслей у него может взорваться голова. Он осознает, что его страх того, что забота может перерасти в насилие не сильнее травмы, которую нужно разломить на кусочки, чтобы взрастить в его любимом человеке новый сад над руинами прошлого. И, наконец-то, он допускает мысль о том, что иногда нужно сделать что-то, что для него является неправильным и лишенным какого-либо смысла.       Парень делает глубокий вдох носом и притягивает Чонгука к себе за талию, слыша тихий всхлип.       «Я не хочу тебя потерять», — отдаётся эхом внутри каждого из них.