Я спасу тебя. Если небо обрушится на землю. Я спасу тебя, Даже если ты скажешь: «Не внемлю». И самого себя сгубя, Я спасу тебя.
Мы, люди, довольно странные существа, не замечали? Нам кажется, что логика — это единственное, чем стоит руководствоваться в жизни. С самого раннего детства некоторым из нас вбивали в головы, что порой чувства лишают возможности трезво мыслить, и стоит крепко держать их на поводу. Но в то же время большинство людских поступков лишены всякого здравого смысла. За примерами далеко ходить не нужно. Вот подумайте: на Земле живет семь с лишним миллиардов человек (по последней статистике), и где-то один миллиард из этого количества вынуждены голодать. Только представьте себе это! Вы часто доедаете свой ужин? Нет. Иногда даже выкидываете в помойку испорченную еду, которая простояла в холодильнике месяц и покрылась плесенью. Это говорит о том, что человечество в состоянии прокормить себя. Почему же кто-то должен умирать из-за недостатка воды, еды и других жизненно важных вещей, пока остальные тонут в изобилии и не знают, что с ним делать? Очевидно, в обществе раскол: наше «не-единство» виной всему. Отнюдь не логика и благоразумие толкают нас на это. Бышего агента Сектора-7 к самым ужасным поступкам в его жизни заставили пойти собственные эмоции. Ревность, злость, обида — слишком знакомый, можно сказать, родной коктейль, который мужчина испивал ежедневно на протяжении многих лет. «Отпусти и забудь!» — скажет кто-то. «Ты придурок?» — ответит полковник. Можно ли забыть о том, что твое сердце, наполненное глубокой привязанностью, было выброшено, растоптано? Сложно ли отпустить воспонимание о крепких руках лучшего друга на талии любимой, о его поцелуях на ее губах, об улыбках, что они дарили друг другу? Сеймур не забыл. Он не смог отодвинуть эмоции в нужный момент и не считал себя виноватым в этом. В отличие от него, кто прожил все эти десять с лишним лет в одиночестве и тоске, Джон провел много счастливых дней с Донной и сейчас может любоваться дочерью, рожденной ею. Справедливо ли? Полковник растерянно листал страницы отчета Леннокса о поставках оружия на базу молча удивлялся. В его голове зрели адекватные объяснения подобному поведению властей, но теории заговора казались более соблазнительными. Боеприпасы завозили тоннами, что очень нерационально. Да, остатки десептиконов еще активны, но людей в НЭСТ не так уж и много, и огневой мощи автоботов вполне хватает для ликвидации врагов. По этой причине вытекает закономерный вывод: большая часть оружия остается неиспользованной, следовательно, все склады переполнены. Но самое подозрительное — числа из отчета майора не совпадали с числами, которые предоставило министерство. Сеймур положил документы в папку и, встав из-за стола, быстрым шагом двинулся прочь из кабинета. Все помещения базы отличались одной неприятной особенностью — духотой. Здесь было в буквальном смысле нечем дышать. От этого еще больше удивляешься выдержке солдат, терпеливо стоящих в коридорах с утра до вечера и безмловно охранящих покой обитателей базы. НЭСТ взял под свое крыло огромное количество безработных молодых людей, которые побывали в горячих точках и из-за состояния здоровья не могли более сражаться. Именно эти побитые жизнью мужественные ребята стали поварами, психологами (да-да, многим нужна помощь специалиста после встречи с десептиконами) и такими вот стражами у дверей начальства. Некоторые умудрились взяться за мытье полов, натирание до блеска кузовов автоботов и тысячи других абсолютно немыслимых дел. Им хотелось быть полезными даже вне битв. Симмонс очень нервничал. Его одалевало плохое предчувствие. Казалось, вот-вот произойдет что-то ужасное, и если не поспешить, то это будет чревато последствиями. Пройдя сотни поворотов, мужчина наконец-то оказался в холле здания и сразу же зацепился взглядом за знакомые фигуры стоящих неподалеку Леннокса и Эппса. Судя по их довольным выражениям лиц, задание завершилось успешно. Уильям что-то докладывал генералу, а Роберт кивал головой, как болванчик, таким образом, видимо, подтверждая слова майора. Джон то хмурился, то удовлетворенно прикрывал глаза на пару секунд, растягивая губы в подобие улыбки. Мимо них проходили рядовые сотрудники: программисты, связисты. Они приехали сюда со всех концов страны, а то и мира, на секретную командировку. Им запрещено выходить на связь с родственниками, сообщать кому-то место работы, должность. В отряде НЭСТ по сравнению с солдатами, так сказать, «гражданских» довольно немного. Эти перспективные люди прошли через множетсво испытаний, чтобы оказаться здесь и своими глазами увидеть внеземных созданий, но, по сути, никому из них не суждено пересечься с автоботами. Их основная забота — техническое оборудование: налаживание контакта с Вашингтоном, контроль всех устройств на территории базы, работа спутниковой карты и расшивровка сигналов. — Полковник, у вас грозный вид, — Эппс усмехнулся, глядя на приближающегося Сеймура. — И тебе добрый день, — бросил Симмонс. — У меня к вам серьезный разговор. — Что-то стряслось? — спросил Шарп. — Пока что — нет. — немного раздраженно отмахнулся бывший агент. — Майор, я изучил отчеты о поставках оружия на базу. Скажите, на этот месяц партию уже доставили? — Да, только вчера получили, и я не успел составить никаких бумаг, — ответил Уильям слегка смущенным голосом. — Не нужно. Мне все отправили неделю назад. — А что же тогда произошло? — удивленным голосом проговорил генерал и инстинктивно наклонил голову к товарищу. — Дело в том, что числа Уильяма не совпадают с числами из отчетов министерства. Я сначала решил, что ошибка какая-нибудь… нолик случайно приписали… но три месяца подряд? — вопрошал полковник шепотом. — Что-то тут не чисто. — Вы уверены? — предположил Роберт, а его взгляд обеспокоенно скользил по лицу лучшего друга. — Я раз сто все перечитал, хотел даже отправить запрос в Белый Дом, но почему-то не стал. Леннокс нахмурился и посмотрел по сторонам. Симмонс оказался прозорливее, чем кажется на первый взгляд. Но в данной ситуации для команды это даже на руку. Уильям одним из первых прилетел на Диего-Гарсия. На тот момент с главой нового отряда еще не успели определиться, потому временные полномочия повесили на плечи новоиспеченного майора, решив, видимо, что такой геморрой ему сдался. Конечно, эта ответственность требовала полной сосредоточенности и внимательности. В той суматохе, которая охватила базу в первые недели, Ленноксу приходилось тяжело. В конце месяца на остров прибыла первая партия оружия и экипировки, от количества которых хотелось то рассмеяться, то лезть на стену — одно из двух. — Как вы заставили их выслать вам отчеты на прошлые месяцы? — спросил Уильям. — Я привез все с собой, не развлекаться же летел сюда! — взорвался Симмонс. — Так. Мне нужно увидеть склады, чтобы убедиться в своих догадках. — Ты же понимаешь, что это значит, Сеймур? — пристально уставившись на него, сказал Шарп. — Я-то все понимаю. Надеюсь, ты тоже. Майор последний раз посещал склад полтора месяца назад, повздыхал из-за нерациональных затрат министерства обороны и ушел. Тогда оружия в помещении было столько, что хватило бы на ближайшие три месяца. Конечно, с того дня ничего не изменилось, правда, запылилось все, но в основном — как прежде. Смотря на переполненный склад, майор мог с увренностью сказать — никакого заговора, простая невнимательность со стороны начальства. Невнимательность длиной в три месяца. Симмонс не был так быстр в своих выводах. Он долго ходил по рядам, хмурился, проводил рукой по красиво расставленным автоматам и сканировал склад глазами. Сеймур не юнец какой-нибудь и может отличить совпадения от закономерностей. Кто-то скажет, что на почве недавних событий у мужчины кукуха поехала, но полковник уверенно мог заявить — МЕХ замешаны в этом. — Все выглядит точно так, каким было, — сказал Уильям на молчаливый вопрос Джона. — Возможно, это какая-то путаница, и нам следует сообщить Гордону. — Нет. Никому сообщать нельзя, — отрезал Симмонс. — Все это аккуратно уложенное оружие создает видимость порядка. Нас пытаются одурачить. — Полковник, вы перегибаете… — не согласился Леннокс. — Из базы никто не может украсть оружие, это невозможно. — А десятиметровые металлические говорящие гиганты тоже невозможны? — с иронией спросил бывший агент, на что получил красноречивое молчание. — Вот именно. — Что ты хочешь сказать? — генерал скрестил руки на груди. — То! Мы сейчас на пороховой бочке сидим, не понимаешь? В отряде есть кроты, — активно жестикулируя, говорил Сеймур. — Поэтому мы просто не имеем права отбрасывать такие явные звоночки. Тут все сшито белыми нитками: кто-то в министерстве работает на два фронта. Этот кто-то удивительным способом заставляет присылать в НЭСТ больше оружия, и предатели у нас под носом доставляют какую-то часть МЕХ. Из-за изобилия боеприпасов мы просто не замечаем пропажи. — Это очень серьзное обвинение, — Уильям удивился прямолинейности собеседника. На пару мгновений воцариралась тишина. Шарп смотрел в глаза лучшего друга и невольно начинал радоваться тому, что тот сейчас рядом. Сеймур всегда докапывался до истины, находил новые пути в решении проблем и никода не оставался в стороне от дела, когда на его помощь надеялись. — Допустим, ты прав. — генерал нахмурился, и его голос автоматически снизился до шепота. — Майор Леннокс, у кого есть доступ в скалад кроме вас? — У нескольких подчиненных, включая Эппса, но ему я доверяю… — Никаких личных отношений, майор, вы не забыли, кем являетесь и что на кону? — процедил сквозь зубы полковник и нервно провел по волосам с редкой проседью. — В ближайшие несколько часов отправьте их всех на допрос ко мне. — За что? — Да хоть за всемирный потоп!***
Вы когда-нибудь ощущали, как накатывающие волны радости уносят вас в океан чувств? Амелия — никогда. Весь мир перед глазами заиграл для нее новыми красками, а потерянное вдохновение вернулось на законное место. Ладони мелко дрожали, пока художница доставала принадлежности из комода. Этюдник, казалось, покрылся вековым слоем пыли, но он почти «улыбался», когда его, наконец, вытащили из заточения. Эскизы с натюмортом были оставлены до лучших времен, хотя, как показывает практика, этот жанр осваивается в основном в период сильного эмоционального напряжения. Холсты были тяжелыми, но девушка планировала практиковаться до самой глубокой ночи, поэтому взяла очень много материалов. Оптимус должен быть наказан за свое халатное отношение к искусству! Улыбка сама собой появилась на лице Шарп при виде красно-синего тягача у дома. Автобот принял форму грузовика, словно спешил и не хотел тратить время на «прелюдии». Дверь приветливо открылась, и девушка взобралась на водительское сидение. Они тронулись и довольно быстро набрали скорость. Через зеркало заднего вида можно было увидеть, какое огромное облако пыли оставил после себя Прайм. — А можно открыть окно? — попросила рыжая, не зная куда смотреть. Где тут глаза или руки-ноги? Она бувально сидит внутри автобота! Не первый раз, конечно, но ранее на этом не приходилось заострять внимание. — Конечно, — как по команде стало чуть свежее, чем в парилке. Молчание тяготило. Напряжение постепенно овладевало атмосферой (разве что электрические разряды в воздухе не летали). Оптимусу не привыкать, но его пассажир обычно болтает без умолку, поэтому чувствует себя не в своей тарелке от тишины между ними. Нормально ли это? Разве истинные не должны понимать друг друга с полуслова и находить темы для разговора в любях ситуациях? «Окей, понятно, что истинные — это не про нас…» — залетела грустная мысль в голову Шарп. О чем же лидер говорит со своей командой, другими людьми? Вряд ли он рассуждает о поэзии или политике. Лия, удобно устроившись на кожаных сидениях, рассматривала салон тягача и удивлялась целому набору вещей… то есть, куче барахла, находящейся внутри него: подстаканники, ароматизатор и радио. — Столько всего… — протянула она. — А радио работает? — Никогда не проверял. — Давай что-нибудь включим! Дорожная музыка, — Прайм отчего-то усмехнулся и принялся переключать радиоканалы. — О, моя любимая группа. — воодушевленно проговорила девушка. — Их новый альбом хорош. — Новый альбом? — недоумение в его голосе нельзя было не заметить. — Сборник песен. Тебе нравится? — Нравится, но мне не приходилось слушать музыку. — На Кибертроне не было музыки? — Искусство как таковое, конечно, существовало, но особое развитие получили только литература, архитектура и скульптура, — рыжая представила статую Оптимуса во весь рост в архитектурном ансабле какой-то площади и улыбнулась. — Литература? Неужели есть кибертронские Ромео и Джульетта? — Лия рассмеялась. — Не думаю. Самым распространенным жанром была летопись. Автобот свернул с главной трасы, и все вокруг затряслось из-за неровности лесной дороги. Под мощными ветвями деревьев простилались прохладные тени, и воздух от этого стал менее раскаленным. Редко солнечные зайчики пробивались сквозь густые кроны и бежали по лобовому стеклу грузовика, заставляя девушку щуриться. Она высунула руку из окна и ощутила прикосновение ветра к своей ладони: мягкие волны обхватывали ее пальцы и скользили по ним словно шелковые ленты. Не успела Лия опомниться, как Прайм выехал из леса на большую возвышающуюся над берегом территорию, откуда можно было увидеть прекрасную синеву океана. Выступ отлично подходил для посиделок на природе. Занятие вполне безопасное, раз вес девятиметрового гиганта еще не заставил это место обрушиться. Солнце ярко светило, затмевая своими лучами бирюзовое небо. Сегодня звезда дарила планете тепло с особой любовью. — Ясно, — заговорил автобот, пока Шарп выбиралась из салона. После характерного неприятного скрежетания металла Оптимус встал перед ней во всей красе. — Тебе повезло. — Удача балует меня, — решила рыжая, осматривая чудесный пейзаж. Этюдник находился в более или менее устойчивом положении, а холст будто сгорал от нетерпения почувствовать тяжесть масляных красок. Амелия понимающе усмехнулась, выдохнула, чтобы одним мазком не испортить картину, и полностью одалась искусству. Обычно у нее нет опредленного плана. Она полагается на инстинкты, которые выработались за годы учебы в художественном классе, и вдохновение. Конечно, огромную роль в обучении Лии сыграла дисциплина, которую ей прививала мама еще с пеленок. Наверное, если бы девочка сразу же после смерти матери не начала заниматься рисованием, то растеряла бы всякие самоконтроль и усидчивость. Правда, в семнадцать лет Шарп сохраняет хладнокровие и строгость только перед мольбертом. В остальном — промолчим. Для солнца девушка использовала охру, размазывая краску по холсту и улыбаясь при этом, как умалишенная. Сегодня ей все казалось удивительно ярким. Складывалось такое ощущение, что за ночь на небе выросли васильки, окрашивающие его в божественный голубой цвет. Океан меркнул перед красотой поднебесья. Многие люди сравнивают любовь с морем, в котором они тонут каждый день. Амелия хотела присоединиться к ним, но, смотря на Оптимуса и его небесные глаза, она убедилась в том, что чувства совсем не похожи на бескрайную пустоту водных глубин. Нет, совсем нет. Любовь — это небосвод, защищающий нас, согревающий холодными ночами, как одеяло, убаюкивающий колыбельными, которые нам поют беспокойные ветры. Благодаря ему мы можем дышать и жить, не боясь быть стертыми с лица планеты солнечными лучами. И, о боже, как часто человек не замечает этой преданной синевы. Лия повернулась лицом к заскучавшему автоботу. Он стоял неподалеку и наблюдал за тем, как человек превращает абсолютно белое полотно в яркую картину. Словно усмешка судьбы — маленькие бабочки вылетели словно из ниоткуда, на секуду закрыв блестящими платьями огромную металлическую фигуру. Рыжая удивленно смотрела, как они взмывают выше к облакам и пропадают в его ярком цвете. Улыбка тронула ее губы. Бабочки — символ детства. Довольно символично. Ведь детство так же быстротечно, как жизнь этих хрупких созданий. Амелия знала, что многое забыла о прошлом — именно по этой причине оно нависает над ней тенью. Но она знала еще одно — бумажный замок, постоенный многочасовыми сеансами у психолога, имеет хлипкое основание и может вспыхнуть от малейшей искры. Темный огонь уже съедает его башенки и вскоре доберется до катакомб, где прячется маленькая принцесса. — Какое было небо на Кибертроне? — резко спросила Лия, подходя к лидеру ближе и отгоняя странные мысли, ни к месту заполонившие голову. — Темное. — Всегда-всегда? — Да, наш дом не мог похвастаться красивыми закатами, — сказал Оптимус с немного грустной усмешкой. — Во времена своего расцвета Кибертрон сиял золотом, но как только началась война — свет потух, оставив после себя лишь ржавый металл, — он устремил взгляд вдаль и с тоской смотрел в никуда, словно пытаясь оживить воспоминания. — Мне очень жаль. Я бы хотела… увидеть твой мир, — прошептала девушка, бросив взгляд на незаконченный пейзаж. — Хотя я могу представить его. Шарп вернулась к мольберту. Её руки мелко дрожали, когда доставали из этюдника толстую кисть. Холст с закатом собственного солнца она почти принебрежительно бросила на траву. — Один из вступительных экзаменов… — продолжила она. — Изобразить пейзаж, описанный двумя словами. Знаешь, у меня еще не было возможности испытать себя по-настоящему. Теперь есть. Масла нельзя было жалеть. Во взгляде художницы огненный рассвет испарился, уступив место густой убаюкивающей синеве, в которой то и дело вспыхивало серебро звезд. Девушка пыталась ощутить сердцем то потерянное небо незнакомого мира и прикоснуться к бурлящему жизнью прошлому. Водя кистью по туго натянутой ткани, Лия чувствовала боль в словах Прайма и буквально видела в них отражение Кибертрона, навеки потухшего и одиноко блуждающего мертвым металлом по бескрайней вселенной. Кисти сменяли друг друга, а ладони рыжей испачкались. Картина состояла из золота и угля. Со стороны могло показаться, что изображено восходящее солнце, потому что с нижней части холста в глаза бросался полукруг света, а фон был окрашен в темный. Аспидный цвет, в котором блуждали золотые капилляры, создавая иллюзию сияния. Шарп дышала часто-часто, почти задыхаясь, кончики ее пальцев были холодными и бледными, а щеки наоборот — горели и порозовели от непонятных эмоций. Слишком быстро закончила. Прошло двадцать минут? Полчаса? — Что ты скажешь? — спросила она. — Я определенно счастлив осознавать, что ты представляешь мой мир настолько прекрасным. — Не льсти мне. — Я не умею льстить, Лия. — Да, знаю, ты просто немного приукрасил, — усмехнулась Амелия и уронила свою тушку на землю. Автобот провентилировал и наблюдал за тем, как человек обнимает себя за плечи, желая согреться. Под ее ногти забилась краска, кисти словно окунули в чан с краской, взлохмоченные пряди волос слились в колтуны, одежда смялась — словом, выглядела не очень. Но было девушке что-то от детей — в своей некрасивой простоте она казалась очаровательной. — Как думаешь, Оптимус, когда от Земли останется всего два слова, нарисует ее кто-нибудь? — Я думаю, к тому моменту уже будет нарисовано много картин с вашей планетой. К тому же, цифровые изображения — более надежный вариант сохранить воспоминания, — в привычной манере ответил Прайм. — Смотря на этот закат, я не могу поверить в то, что Земля пропадет, исчезнет, как будто и не существовала никогда. А вместе с ней и это небо, этот лазурный океан, этот воздух, — проигнорировав его слова, сказала Шарп, повернув голову и устремив пронзительный взгляд на него. — Ты тоже не можешь забыть? Лидер молча смотрел на нее в ответ, пытаясь найти в глубинах ее глаз подтверждение собственным, никому не доступным мыслям. Они, казалось, проверяли на прочность себя, ныряя с головой в чужие омуты, но вместе с тем наслаждаясь этой своей секундной слабостью. — Не могу. И не смогу, — прервав зрительный контакт, ответил он. Разве можно забыть место, где ты был счастлив? Легко ли стереть мгновения радости, что терзают душу буквально каждую секунду? Способно ли сердце выкинуть привязанность к месту под именем «дом»? Что вообще называют домом? Это здание, где ты живешь с рождения до совершеннолетия, когда уезжаешь учиться в колледж, потому что в твоем Богом забытом городе не построить что-то помимо пяти школ? Но при упоминании «поездок к родителям» у тебя нервно дергается глаз и хочется блевануть, потому что… потому что не дом это совсем, а серые стены, от которых веет одиночеством и несчастным детством. При взгляде на них вспоминается, как родители ставили в угол за малейший проступок. Сплошные холод и отчужденность. Быть может, дом — это бабушкина лачужка где-то в Техасе, наполненная запахами топленого молока с печеньем и свежих абрикосов. Или комната в общежитии с кучей незнакомцев. Машина, на которой ты проехал половину страны. Твоя первая квартира. Ваша первая квартира — место исполнения желаний, отключенное в ноябре горячее водоснабжение, капельки дождя, стекающие по оконному стеклу, теплые руки, обнимающие в особенно холодные ночи. Что из всего перечисленного подходит под опередение дома? Небо окрасилось в лиловый, а океан завыл бесспокойно, словно предупреждая. Порыв ветра сорвал десятки огненных листьев с веток, закружив их в завораживающем урагане танца, после чего они, устав, медленно опали под ноги зачарованных их красотой путников. Природа пыталась заговорить с беспечными, уберечь их от опасности, скрывающейся за могучими стволами деревьев. Девушка покрылась бусинками мурашек от неожиданного холода: октябрь месяц, конечно, но накинуть что-то сверху было нечего. В шортах стало совсем неуютно, к тому же, эти китайские маломерки сжимали бедра аки аркан, пробуждая фантазию на странные ассоциации. — Думаю, нам пора возвращаться, — как бы между прочим напомнил автобот. — Ты одета совсем не по погоде, можешь заболеть. — Вообще-то днем было ужасно жарко, — задумчиво проговорила Шарп и встала с насиженного места. — По вечерам температура достаточно низкая, поэтому в следующий раз надевай что-то… — он пробежал по ней внимательным взором. — Что-то закрывающее хотя бы семьдесят процентов твоего тела. Лия смутилась. Ей на секунду показалось, что на ней вместо одежды полоски из прозрачной ткани — настолько резким, осуждающим был взгляд Прайм. — Поехали скорее на базу, — пробубнила рыжая, и ее лицо приобрело пунцовый цвет. Она отвернулась, подошла к мольберту и начала собирать кисточки и тюбики с краской, в пылу работы выброшенные на траву, не заметив, как металлические губы автобота растянулись в улыбке. Когда все было кончено, девушка уже сидела в салоне грузовика, протирая окоченевшие ладони. Лидер ехал медленно, видимо, чтобы не повредить холсты. Рядом на сидениях расположились картины, одну из которых еще предстояло закончить, но художница была рада проделанной работе. Зато теперь, кажется, «нянька» будет добросовестно выполнять свои обязанности. Тягач остановился прежде, чем выезжать из лесной дороги. В это мгновение по главной трассе на головокружительной скорости проехал грузовик, и Амелия могла поклясться, что видела второго Опутимуса.