***
Джон не любил осень. Эта пора почему-то напоминала о том, что у всего на свете существует свой конец, и мы не в праве, не имеем сил как-то изменить существующий порядок вещей. Увядающая природа, слякоть под ногами и грязь на старых армейских ботинках словно отражали состояние, которое овладевало душой с первых месяцев «золотой поры». Дождь для генерала ассоциировался с наступлением темных времен. Казалось, он навлекал беду, накрапывая мелкими каплями на асфальт и оседая на стеклах автомобилей, въедался в кожу и словно оставлял незаживающие ожоги на сердце. Мужчина помнил, какой силы ливень начался на его свадьбе. Становилось страшно, коленки мелко подрагивали и даже осознание какой никакой защиты от мощи стихии в стенах здания регистрации браков не помогало унять паранойю. Донна же была в восторге: она восприняла это как хороший знак. Но любимая жена давно умерла от болезни — сгорела за пару месяцев, и сделать ничего не успели. Сколько желаний и планов на будущее растворились в воздухе в тот момент, когда врач объявил время смерти. Можно ли описать то чувство безысходности, которое сжимало в тисках все существо и, кажется, не отпускает по сей день? Разве есть на свете такой язык и есть ли в этом языке слова, способные передать боль и отчаяние от невозможности дотронуться до кого-то, чье присутствие порой было единственной причиной дышать? Джон отдал бы все, — да, звучит банально, но так и есть — лишь бы она жила. Не важно, с ним или с кем-то другим, будучи святой или грешницей, каких земля еще не носила. Шарп шептал эти слова днями и ночами, кричал на служителей церкви, уверяющих, что воля Бога не оспорима, сжимал мертвенно-бледные, когда-то теплые руки в своих, лилея в голове безумную мечту передать отведенное ему время в бренном мире через прикосновение. Он сходил с ума, смотря на нее, угасшую, как пламя свечи, и безвозвратно потерянную им. Генерал молча зашторил окно, за которым бушевала гроза, и сел на кресло, чтобы не чувствовать ноющей боли в спине. Позвоночник подводил его в последние месяцы, из-за чего приходилось пить много обезболивающих препаратов, получая неодобрительный взгляд врачей базы. Леннокс нервно провел по волосам, рискующим в скором времени выпасть, если жизнь продолжит так издеваться над нервными клетками. Его допрашивали примерно час и с такой изощренностью, что мужчина сам начал сомневаться в своей невиновности. Аргументы Симмонса уже не казались ему бессмысленными, а Джоном овладела паранойя. Дверь резко отворилась, ударившись о стену с такой силой, что казалось сорвется с петель. Не церемонясь, в кабинет вошел полковник, и сходу бросил на стол папку кислотно-зеленого цвета. — Это бумаги, переданные мне в день вылета на Диего-Гарсия, — он кивнул. — Хотя я скорее выкрал их… — Что значит «выкрал»? — спросил Джон растерянно. — То и значит. Гордон отказывался предоставлять мне официальные отчеты о доставке оружия в НЭСТ — это было очень подозрительно, кстати, — Симмонс усмехнулся. Шарп открыл папку и принялся внимательно изучать содержимое. Складок на его лбу вскоре стало заметно больше, чем обычно. Мужчина выдвинул один из ящиков своего комода под столом и достал стопку слегка смятых распечатанных листов. Это был результат самодеятельности временно назначенного начальника базы. Генерал не мог найти свободной минуты хотя бы пролистать отчеты, а приезд Сеймура вообще избавил его от таких обязанностей. Разница в цифрах велика до безобразия. Джон разразился хохотом от отвратительного ощущения в груди и стукнул по столу кулаком в попытке успокоиться. — Сэр, вы в порядке? — Леннокс немного испугался за психику своего начальника. — О, подожди. Он еще до ноября не долистал — тогда плакать начнет, — в обычной манере пошутил бывший агент. — С-сумасшествие, — прошептал генерал, и в миг его приняло самое серьезное выражение. — Майор, у меня к вам один вопрос. Почему вы сразу не сообщили мне о своих подозрениях? — Каких еще подозрениях? Я всего лишь… — Не нужно, Уильям. Даже ваш ответственный характер не является причиной для такой дотошности, — мотнул головой Шарп. — Пересчитывать вручную каждую партию на протяжение стольких месяцев… Неужели все из-за желания угодить? — Конечно, нет, я об этом даже не думал, сэр. Но вы же понимаете, что мне и в голову прийти не могло что-то, о чем говорил полковник Симмонс? — он вздохнул и в тысячный раз провел по волосам ладонью. — Понимаю. Мне тоже сложно в это поверить, но все же игнорировать ситуацию мы уже не можем. — Уильям кивнул, после чего взор главы перешел на Сеймура. — Симмонс, что вы можете сказать после допроса? — Они чисты. Но Роберт поделился со мной секретом: оказывается, он иногда отправлял парочку рядовых выполнять мелкую работу на складе, — полковник нахмурился. — Помыть полы, вытереть пыль с ядерных боеголовок — разное. — У нас нет ядерных боеголовок. — Я просто предположил. Судя по всему, впереди много сюрпризов. — Изначально о «проблеме» знал только Эппс, но со временем и другие сержанты догадались… Обрадовались, как идиоты, что не придется волноваться из-за нехватки боеприпасов, но я запретил рассказывать кому-то еще об этом, — сказал майор. — В принципе, не нужно быть особо сообразительным, чтобы понять что к чему — хватит одного взгляда. — Если отбросить любые сомнения, то кто-то из тех новобранцев подослан МЕХ. Или даже все они? — Джон нервно дергал ногой, отчего трясся весь стол. — В скором времени мы это выясним. — почти ободряюще проговорил Сеймур, заметив взволнованность друга. — Очевидно, для целей Сайласа слишком мало одного крота в НЭСТ. Судя по всему, его интересует не только оружие, но и наши инопланетные друзья… — Что вы имеете в виду? — До рук Сайласа дошли изображения Оптимуса Прайма. — напомнил Шарп. — Не могу сказать, что это каким-то образом влияет на положение дел: этот безумец не настолько гениален. Но он, скорее всего, увидел в тех рисунках совершенное оружие, которые так мечтал создать в свои лучшие годы. — Для такого «невозможного дела» ему нужно было внедрить агентов МЕХ в Колизей, но туда не пускают солдат, только рабочих, которые убирают мусор или очищают воздух с помощью передвижных кондиционеров, — отбросим скептицизм, сказал Уильям. — Они обычно не наблюдают за тренировкой автоботов, а приходят выполнять обязанности ближе к вечеру, но за их графиком особо никто не следит. — Получается, эти рабочие могут в любой момент прийти в Колизей? — уточнил полковник, сложив руки в замок и приблизившись к лицу майора. — Да. Но это в лучшем случае. — А в худшем? — В худшем — кроты смогли проникнуть в ангар Рэтчета, что даже легче. Я никогда особо не допытывался до его дел, но он всегда занят модернизацией оружия автоботов. Думаю, это настоящая золотая жила для Сайласа, ведь кто лучше расскажет о расе трансформеров, чем ученый из этой расы? — сама мысль казалась ужасной, но пока не подумаешь о плохом, не будет ничего хорошего. — Не хочу даже думать, что произойдет, если Бишоп сможет хотя бы приблизиться к знаниям Рэтчета, — сказал Джон и резко поднялся с кресла. — В Колизей с сегодняшнего дня запрещен вход всем людям. Соберите автоботов в главном ангаре, им нужно сообщить. Леннокс несся по лестнице вниз, пребывая в глубокой задумчивости и не замечая никого перед собой. В холле здания властвовала привычная суматоха, которая сейчас действовала на нервы. Мужчина пролетел мимо работящих стремительным шагом, но чей-то звонкий голос остановил его в нескольких метрах от цели — выхода. Майор, скрипя зубами, откликнулся. Ему хотелось скорее добраться до автоботов, чтобы разжевать им ситуацию и как можно деликатнее рассказать о возможных трудностях: боты вспыльчивы и легко могут решить, что военные сотрудничают с МЕХ и продают им информацию о трансформерах. — Сэр, чрезвычайное положение, — бегающие глаза напротив о многом говорили, но предпочтительнее подождать, пока парень успокоится. — Оптимус Прайм… пять минут назад он вышел на связь и попросил отправить ему подкрепление: с ним раненный человек. — Черт подери этот день! — ладони непроизвольно сжались в кулаки. Нет, он определенно отлично знает, каково это — жить в постоянном напряжении. Конечно, в мечтах совершенно иное: маленький домик где-нибудь ближе к природе, заразительно смеющаяся дочка под боком и вкусные панкейки с утра, приготовленные женой. Однако спокойствию определенно наступил конец, когда Уильям уехал служить в Катар год назад. В то время нельзя было и помыслить о том, что творится сейчас: инопланетные роботы, угроза существованию человечества и, наконец, сотрудничество с автоботами. Глупо надеяться на окончание полосы проблем. Жизнь такая штука: проблемы в ней, как фишки домино — падение одной непременно приводит к падению следующей. И сколько не пытайся, остановить этот хаос невозможно. Замедлить — да, а прекратить — нет, пусть звучит несправедливо и слишком печально. Леннокс посмотрел на сидящего рядом Роберта, чье лицо имело выражение усталости и немой тоски по нормальной жизни, и понимал его как никогда раньше. В такие моменты в голове возникал вопрос: как автоботы и десептиконы смогли провести в состоянии войны сотни веков? Неужели не надоело ненавидеть и убивать друг друга? POV/Амелия. Над моей головой прогремел выстрел, отчего сердце станцевало очередную чечетку. Я старалась не оглядываться на битву, но и убежать от нее в силу обстоятельств не могла. Ноги будто свело судорогой от холода: мои кроссовки измазались в грязи и намокли изнутри. Ладони онемели, сырая от дождя земля забилась под ногти, ведь я буквально цеплялась за нее, чтобы уйти от эпицентра сражения. Невозможно было даже повернуться на спину, так как каждое лишнее движения нижними конечностями отдавалось болью. Почему же мне все время приходится оказываться на пороге между жизнью и смертью? Чувствую себя героиней дешевого бульварного романа. Черт бы тебя побрал, несносный писатель моей истории! — Ах, е-мое… — волна рези накрыла все тело, хотелось закричать, но я не хотела привлекать к себе внимание «не-моего-истинного». Сжав волю в кулак, я все же обернулась, дабы иметь представление, насколько близко ко мне находятся гиганты. Слуху доверять рискованно, ибо кто знает, как сильно падение повлияло на его остроту? Оптимус стоял спиной, видимо, самоотверженно закрывая меня от взора врага. Мутно, но и его клона я разглядела: металл явно переработанный, местами побитый, выкрашенный в ярко-красный цвет; держится довольно неплохо, но движения слегка заторможенные — видимо, в этом он еще не дорос до уровня лидера. Стоило мне с облегчение выдохнуть и запихнуть переживание за жизнь автобота в долгий ящик, как смачный удар заставил Прайма отлететь в мою сторону. Голова его теперь покоится на земле в двух метрах от нерабочих человеческих ног и омывается ливнем, а глаза закрыты в блаженном сне. Я игнорировала затекшую шею и перевела взгляд на самозванца, чуть было не задохнувшись от страха: он шагом приближался к нам, не сводя пустого взгляда — оптика, словно кукольная, ничего не выражала, а руки были трансформированы в бластеры. Нарочито медленно направив оружие на кибертронца, враг заговорил знакомым голосом, тем самым вырвав меня из оцепенения. — Вот и все. — Оптимус, очнись! — мой крик затмили молния и гром, последовавшие за ним. То ли Прайм успел увернуться в последнюю секунду, то ли Арси вовремя выстрелила в спину клона, но сегодня никому не суждено было погибнуть. Дальнейшие события произошли словно в ускоренном режиме. Меня тут же окружили медицинские работники, аккуратно переложив с земли на носилки. Краем глаза я успела увидеть целого, Леннокса и лидера, обеспокоенно смотрящего на мое перепачканное и зарёванное лицо. На секунду наши взгляды пересеклись. — Девушку везите на базу, — бросил майор и принялся раздавать указания солдатам. — Автоботы, защищайте медиков! — прервав зрительный контакт, крикнул Оптимус. Впрочем, самозванец уже скрылся. Сознание постепенно заволокла тьма. Размытые силуэты вспыхивали в голове фейерверками, заставляя стонать от боли. Я находилась в собственных кошмарах и не могла даже закричать, чтобы прервать пытки сознания. Воспоминания, ранее тонувшие в глубине колодца памяти, теперь ожили, и я буквально слышала, как облаченная в кожаную перчатку рука сжимала мое запястье, и видела пробирающий до костей холод чужой ауры. Чувствовала, как до горечи знакомые черные крылышки на плече стираются.***
Пробуждение было не из лучших по многим причинам. Я вдохнула давно забытый, но от этого не менее ненавистный и мерзотный запах лекарств. Отвратительное ощущение дежавю сжало горло в тисках. Господи, только бы не очередной кошмарный сон в исполнении моего извращенного мозга… Больные фантазии смешивались, отчего мне становилось тошно открывать глаза и смотреть на мир прежним взглядом. Палата обустроена в лучших армейский традициях. Как человек, болевший примерно сотни раз в год, я отлично знаю дизайны большинства больниц в Чикаго. Папа обычно заморачивался с тем, чтобы мне было комфортно. Но его иногда… уносило не в ту стень. Розовое постельное белье, стены в горошек, окна нараспашку и птички на подоконнике (не хватало поющей на фоне всего этого меня), картины на стенах в золотой рамке и ковры из, надеюсь, искусственного меха — это классика. Однако в этот раз в метре от моей койки в самой, что ни на есть, обычной палате, стояла ширма, за которой, видимо, лежал сосед. Видимо, отец отошел от привычных канонов в силу серьезности ситуации. Я вспомнила причину своего нахождения в стенах медицинского учреждения и с разочарованием застонала. Почему каждый раз я теряю сознание в неподходящий момент, тем самым пропуская все важные события? В голове только фигура Оптимуса, благородно защищающего мое неподвижное тело от идентичного ему робота… Вина цепкой хваткой сжала горло. Всплыли в голове — точно кадры из фильма — анатомически точные портреты Прайма в полный рост и в разных позах, нарисованные мной в блокноте под влиянием влюбленности и практически сразу украденные МЕХ. Я снова застонала, стукнув себя по лбу, и попыталась встать с места, планируя найти отца, Оптимуса или кого-нибудь еще. Но самостоятельно опустить загипсованную ногу на пол не получилось — тело растеряло всё равновесие, и я с диким воплем упала с кровати. — Мисс, вы в порядке? — спросили заботливо со стороны. — Э-э, д-да, извините, — я погладила затылок. Такими темпами и умереть недолго. — Я позову медсестру. — Не надо, не надо! Вы не можете помочь мне встать? Молодой человек довольно быстро поднял меня на ноги и все-таки позвал медсестру. Та сказала, что я сломала к херам коленную чашечку на правой ноге (какая неожиданность!), и понадобится примерно месяц для выздоровления. Слава богу, никаких операций мне не делали и ничего сверхсерьезного со здоровьем не приключилось — как сказал врач: «Вы знаете, такого рода травмы — самые частые в моей практике». Отпустить меня восвояси отказались, ибо нужно было доложить отцу о моем состоянии, удостовериться, что и вторая нога из строя не выйдет. Я покивала, но приметила костыли под кроватью. Ах, кто такой добрый идиот, решивший положить эти важные вещи для «побега» прямо перед носом? Точнее, под носом. Нужно всего лишь дождаться, когда эти двое исчезнут, а с парнем можно договориться. Пока медики разбирались с соседом, я, использовав все запасы сил, уселась в кресло рядом с окном и попыталась расслабиться, читая облака и угадывая их причудливые формы. Время от времени взгляд падал на дорогу, а сердце невольно замирало в предвкушении чего-то. Он ведь… может прийти. — Глупая ты, Амелия… Он слишком занят. Ты же не умираешь, в конце концов, не будь такой эгоисткой! — прикрыв глаза, прошипела я и несколько раз легонько ударила себя по щекам. Ждать у моря погоды — ни за что! Мне нужно действовать самой. Нельзя рассчитывать на Прайма, хотя потому что он сейчас мотается на задании или ненавидит меня за все произошедшее. Я, как непосредственный виновник, обязана, как минимум, понять, что за чертовщина твориться теперь, и каков план. Раздался хлопок, заставивший мое сознание вынырнуть из глубин разума. Я осталась в палате одна: сосед, не обременный физической неполноценностью, ушел освежиться; врач продолжил обход пациентов, а медсестра, видимо, положившая на него глаз, упорхала следом. Чудесно. Все сложилось порядком лучше, чем мне виделось. Поднявшись с кресла, я медленно подошла к кровати и попыталась сесть на корточки. Успехом сие действие не увенчалось — пришлось буквально лечь на пол, чтобы добраться до костылей. Так как в отрочестве я часто ломала конечности, то научилась отлично управлять любыми видами приспособлений, облегчающих жизнь травмированных людей. Выйти из палаты не составило труда, а добраться до выхода — сложнее. Я старалась не сталкиваться с персоналом, но из-за своей неповоротливости ударяла лицом в грязь. К счастью, санитарки мной особо не интересовались, а медсестры были слишком заняты разнообразной макулатурой. В лифте я никого не встретила, но думаю, увидь врачи такую свободно разгуливающую пациентку с гипсом в порванной и грязной одежде — комната с мягкими стенами была бы обеспечена. Если бы по моей истории писали книгу, читатели назвали бы данную сцену — сплошными роялями в кустах. Но не торопитесь с выводами! Обычно после роялей бывает «очень сложная ситуация», из которой герой должен выбраться. Двери лифта открылись, и я оказалась в холле больницы, сразу зорким глазом орла заметив дежуривших у дверей рядовых. Черт, вселенная, я шутила про «оченьсложнуюситуацию». Но тем не менее я уверенно (в меру своих возможностей)