Автократ Тиранович

Раньше я любила воскресенья. Можно было хотя бы чуть-чуть отдохнуть от бесконечных школьных занятий и подготовки к экзаменам, погулять с друзьями, сходить в парк, в кино или на каток, или, на худой конец, попросту несколько часов поваляться в тёплой постельке, ни о чём не думая. Эти маленькие радости помогали нестись по скучному течению каждодневной рутины… Но это было раньше. Сегодня в мой выходной день папа разбудил меня в восемь. Он из тех, кто работает посменно, а потому как раз бодрствовал и собирался в свой травмпункт — именно там он и трудился. Только вот обычно он никогда меня не трогал, но в этот раз, потеребив одеяло, нежно улыбнулся и произнёс: — Вставай, соня! Всё ты забыла, а к тебе, между прочим, подруга пришла. — Восемь утра, папа! Восемь! — возмутилась я, посмотрев на висевшие на стене часы. — Какая, блин, подруга? — Эта, твоя… как её? Лариса, кажется, — пожал плечами папа. — Сказала, что вы вчера договаривались встретиться с утра. Я начинала припоминать, что такой разговор действительно был. Ага, договаривались. Наш любимый новый учитель решил дать каждому из нас по персональному заданию: мы должны были небольшими группами сделать по огромной презентации. Нам с Ларой досталась тема об императорах XIX века, что само по себе не так и плохо, как могло бы быть, но объём информации ведь  колоссальный! Тогда мы договорились заняться этим в воскресенье, и Воронцова пообещала зайти ко мне с утра. О конкретном времени мы, конечно же, не говорили, но раньше моя подруга всегда уважала и своё, и моё право на поспать! Я и не рассчитывала, что это самое «утро» в её понимании начнётся раньше часа дня. — Позови её в мою комнату, пап… я сейчас, — сонно пробормотала я и потянулась за халатом. Отец вышел, и буквально через полминуты в мою обитель впорхнула бодрая Воронцова. Нет, она не была из тех людей, кто светился энергией всегда и везде, и сама нередко жаловалась мне на недосып. Я всегда отвечала, что это верный спутник старшеклассников, и мы вместе отправлялись ждать выходных. Сейчас же Лариска, казалось, была в лучшей своей форме: лучезарно улыбалась и недоумённо смотрела на мою физиономию, скривившуюся даже от январской утренней полутьмы, когда подруга резко распахнула плотные шторы. — Так, ты просыпайся здесь, а я пойду приготовлю тебе что-нибудь поесть, раз ты спишь так долго. Нам многое предстоит сделать сегодня, так что поторопись! — властно бросила она и побежала на кухню. — Славика не разбуди! — лишь крикнула я ей вдогонку: комната моего брата располагалась аккурат рядом с кухней. Пока я приводила себя в порядок, Воронцова успела откопать в нашем холодильнике несколько яиц и превратить их в омлет с колбасой и сыром. Он даже несколько подостыл, когда я подошла. Я всегда говорила, что с Ларисой не пропадёшь: она у меня не только умная, но ещё и хозяйственная, да и вообще, кажется, особых недостатков у неё нет. Разве что излишняя самокритичность и боязнь плохих оценок — больше я ничего дурного за Воронцовой не замечала. — Ешь давай, — велела она и поставила чайник. — Я уже дома позавтракала, только чайку глотну, если не возражаешь. И давай я пока что расскажу вкратце, каким вижу наш мини-проект. Мне вчера не спалось, я нарыла в Интернете кое-какую информацию, этого, конечно, мало, но… — она продолжала тараторить, а я думала лишь о том, что она, оказывается, ещё и этой ночью плохо спала. И после этого — столько энергии! Я принялась за заботливо пожаренный Ларой завтрак. Сама я, признаться, просто глотнула бы кофе и не стала бы обращать внимание на такие мелочи жизни как поесть утром. Вернее, встала бы уже днём, когда мама что-нибудь приготовит к обеду. — Саша, а где у вас тут сахар? — поинтересовалась Воронцова. — Ты же пьёшь несладкий, — удивилась я, доставая коробку. — А-га. До недавнего времени. Знаешь, как оказалось, я просто не пробовала самое вкусное мира сего! Он же говорил восемь, да? — Кто — он? Когда? Какое ещё восемь? — я подумала, что, видимо, не до конца проснулась и не поняла какой-то очевидный вопрос, но нет: на сей раз чудила, на удивление, Лариска. — Ну, он. Горин. Когда сладким чаем меня отпаивал, помнишь? Он ещё тогда сказал, что ты считать не умеешь. Да, точно восемь! — с этими словами она опускала в чашку один кубик за другим, тихо их отсчитывая. И, если мои математические способности хотя бы на сей раз меня не подвели, остановилась она действительно после восьми. Сахар медленно растворялся в её чашке слишком крепкого чая: пакетик она тоже вынимать не стала. Я смотрела на всё это поражённо, не узнавая в этой сладкоежке мою подругу. Обычно из нас двоих фастфудом или сладеньким баловалась именно я, а она строго смотрела и всякий раз напоминала мне, что я испорчу фигуру. И та Лариса Воронцова, которую я знала, уж точно не стала бы добровольно вновь пить эту адскую смесь. — С ума сошла! — всё же, не выдержала я, когда она, размешав всё это, с наслаждением глотнула. — Вовсе нет, — покачала она головой. — Простая невинная шалость. Мне семнадцать лет, Саш, семнадцать! Могу же я хоть что-то в этой жизни себе позволить из того, что любят дети? — Ладно-ладно, не кипятись, — пошла на попятную я. — Только ещё пара чашек чая — и Славику влетит за то, что он весь сахар в доме выжрал. — Да, извини… — кивнула она. — Больше не буду. Знаешь, я дома специально купила коробку с сахаром и положила себе в шкаф, дабы не шокировать родителей тем, что он теперь так быстро исчезает. Честно говоря, мне было достаточно одного зрелища Воронцовой, чтобы отказаться от собственного чая. И, доев омлет, я размышляла над тем, что же такого в этом сахаре она вообще нашла? Горин дал ей попробовать всего одну чашку, да и она была своеобразным, пусть и неумелым, но лекарством. Может, он ей что-то туда подмешал? Или загипнотизировал мою подругу? Или, может, он вообще какой-то сахарный мутант? Я усмехалась своим мыслям, а воображение рисовало всё менее реалистичные и более забавные картинки. Вот, например, Алексей Романович, полностью склеенный из сахара, садится на такой же сахарный трон и, протянув руку Ларисе, называет её своей сахарной приспешницей и говорит, что теперь они вместе захватят этот мир. А потом начнётся сахарная война, в которой победит, конечно же, Горин-Сахарный-Король, и знаете, что он сделает с подчинённым населением? Нет, не заставит пить сахар с чаем — это всё же удел избранных. Он просто заставит их… — …делать работу по истории! — возмущённый голос Ларисы прозвучал, резко вырывая меня из воображаемого мира. Начало фразы я, конечно, пропустила мимо ушей, но вот концовка вполне удовлетворила мою разыгравшуюся фантазию. — Точно! Заставит их делать работу по истории сахарной войны и детально выучить каждую битву! А про битву под Сахаринском… нет, лучше под Сахарлендом — это пафоснее звучит — будет допрашивать с пристрастием одиннадцатиклассников сахарной школы. — Что ты несёшь?! — Ларка резко ударила меня по щеке. — Ау, Саша дома? Что за сахарная война? — Задумалась… — отмахнулась я. Эх, а ведь так интересно всё начиналось… — О чём? — А то ты не поняла! О стремлении одного сахарного садиста подчинить себе весь мир… Воронцова лишь картинно закатила глаза и, взяв меня за руку, повела в комнату. Я не особо сопротивлялась. Была ведь картинка и поинтереснее, про то, как ученики этой самой сахарной школы поднимают восстание против императора сахара. Когда Горина, кстати, от короля повысили до императора, я так и не поняла, но это и не столь важно. — Ты всё запомнила, о чём я говорила? — вновь отвлекла меня Лариска. — Об… императоре? — предположила я. — Наконец-то ты начала меня слушать! О каком именно? — О сахарном, — безо всякой задней мысли отозвалась я. Первый час наших занятий так и прошёл с горем пополам. Воронцова то и дело отвлекала меня от моего разыгравшегося воображения, а я возмущалась, что вообще-то не закончилось ещё моё законное время на поспать. Дальше пошло легче: она искала информацию, а я открыла пауэр-поинт и пыталась объединить всё это в красивую презентацию. Но самую мучительную часть Лара оставила напоследок. Помимо того, что нужно всё красиво оформить, ещё ведь и отвечать придётся. К тому же, отвечать Горину, для которого, кажется, смысл жизни — прикопаться к какой-нибудь мелочи и снизить оценку. Так что мне пришлось долго и терпеливо заучивать подробности реформ Александра I под придирчивые комментарии Ларисы о том, что я вечно что-то забываю. — Ты должна отвечать безукоризненно, Сашка! Мне нужна эта пятёрка, понимаешь? После того, что этот деспот недоделанный, этот кусок ублюдка, этот сволочь, мне за эссе поставил, остальные мои оценки должны быть отличными. — А ты на моей памяти ещё ни на одного препода так не ругалась, — заметила я. Были и раньше учителя, которых не особо любили, но Воронцова говорила о том, что уважать надо каждого человека, а уж обсуждать человека за его спиной — и вовсе дурной тон. — И сладкий чай не пила, — рассмеялась она. — Видишь, как меня Алексей Романович испортил? Ладно, давай лучше о Николае. О Первом. Рассказывай. Если бы не упорство Воронцовой, я бы потратила на это задание, в худшем случае, часа три. Или и того меньше: википедия сделала бы своё чёрное дело, а по ходу урока я сориентировалась бы по презентации, о чём рассказывать. Перепутала бы какие-нибудь важные даты и получила бы от Горина тройку за старания. И, главное, считала бы себя большим молодцом, потому что три — это не два. С Ларой же мы просидели до пяти. Она упорно, раз за разом, требовала, чтобы я повторила все термины и даты и, хотя мне казалось, что эта история у меня уже от зубов отскакивает, она находила всё новые и новые ошибки. Прямо как Горин. И, кажется, я давно не была так счастлива, как тогда, когда услышала от подруги заветную фразу: «Главное, чтобы ты так же ответила завтра. Давай, думаю, здесь закончим». Вообще, я не привыкла делать уроки так, как их делала Лариса. Она умудрялась сесть за книги с утра и часам к пяти быть свободной, как сейчас. Однако никаких перерывов в занятиях, кроме, разве что, обеденного, она себе не позволяла. Я же, напротив, тянула с заданиями до последнего: проверяла вк, переписывалась с Лордом Алом, смотрела сериалы, слушала музыку, даже новости иногда листала, но до домашки руки доходили только тогда, когда отступать уже некуда. Как правило, в это время мама уже успевала уложить Славика спать и заходила ко мне с советом не засиживаться до ночи, а я кивала и всякий раз ложилась поздно, потому что иначе ничего не успевала. Сейчас же я потратила столько времени на уроки, что вообще сомневалась, что смогу заниматься дальше. А ведь у нас всё-таки не только Горин преподаёт! Однако сама мысль о ненавистной мне геометрии и о каких-то там задачах вызывала во мне лишь желание сбежать куда-нибудь подальше. И, хотя это, конечно, не получится, перерыв я всё-таки заслужила! — Провожу тебя, — объявила я Ларисе. Мозги проветрить было просто необходимо, и я была счастлива свежему морозному воздуху, что ударил мне в лицо, как только мы вышли из дома. Кажется, погода сегодня была идеальной для прогулок, разве что всё немного заледенело, поэтому мы с Ларой постоянно спотыкались. Она, наконец, перестала говорить об учёбе, и мы с ней весело хохотали на отвлечённые темы и резко хватали друг друга за руки, когда одна из нас начинала падать. Вообще, между нашими домами — целая станция метро, но ходили мы всегда пешком. А сегодня мне дорога к Ларе и вовсе показалась слишком короткой — и не сказала бы, что прошла около полутора километров. Мы попрощались, и я пошла домой, решив немножко срезать дорогу. Дойти от меня до Ларисы можно было двумя способами. Сейчас мы с ней шли по двум освещённым людным улицам, пересекавшимся примерно в середине пути. Соответственно, быстрее пройти по диагонали, гипотенуза ведь короче двух катетов. Только вот с Воронцовой мы эту дорогу никогда не использовали, ибо она не любила ходить по пустынным переулкам и дворам. А вот меня это привлекало… В конце концов, что может случиться с одинокой девушкой, идущей вечером по тёмным и безлюдным дворам? Нет, я не чувствовала ровным счётом никакого страха или опасения. Мы же не в Битцевском парке живём! Да и преступников обычно интересуют либо девушки красивые, либо доченьки богатеньких родителей, так что мне ничего явно не грозило. Ларка, правда, называла это самонадеянностью, но я всегда махала рукой на её скучные наставления. В конце концов, самая страшная опасность, что могла подстерегать меня, — это упасть, поскользнувшись, ведь во дворах заледенелостей больше, чем на улицах. Я шла по давно знакомым переулочкам, пытаясь продолжить утреннюю историю про сахарного императора. Получалось, откровенно говоря, не очень: кажется, всё моё вдохновение куда-то улетучилось. Итак, подняли ученики этой сахарной школы восстание — и что дальше? А дальше — лёд… Нет, он не заморозил сахарного императора, да и император не расстрелял всех какими-нибудь ледяными пулями. Более того, лёд вообще с Гориным никак не связан. Ну, или почти никак. Всё намного проще: задумавшись, я поскользнулась и упала, практически сев на шпагат. Ужасно болела нога, и я попыталась осторожно пошевелить ею. Вроде бы поддалась, притом даже без резкой боли. Папа, кажется, говорил, что при переломе боль острая, а любое движение доставляет нестерпимые мучения. Значит, просто ушиб? Или потянула какую-нибудь мышцу? Отец, может, и работает в травмпункте, но я сразу решила, что расскажу ему обо всём только если боль будет адской: иначе лучше потерпеть и похромать, чем связываться с его нотациями и гневом. Тем более, что он до сих пор ничего не предъявил мне за разговор с Гориным, и только это заставляло меня сторониться его, когда была возможность. Согнуть ногу. Выпрямить. Согнуть. Выпрямить. Да, до дома я явно буду добираться вприпрыжку, но она хотя бы не была сломана. Нужно было попытаться подняться — не буду ведь я ночевать прямо посреди какого-то переулка, распластавшись на льду. Тем более, что я и замерзать начинала. Так… Выставить ладони, облокотиться на них, осторожно оторвать здоровую ногу… три точки опоры — и попытаться встать на больную… Мои попытки казались откровенно жалкими, и я уже корила себя за свою неосторожность и склонность к витанию в облаках. Но следующий момент изменил всё, и я поняла, что так легко я не отделаюсь. В глаза мне ударила вспышка ярко-жёлтого света. А, вернее, две вспышки. Через мгновение я поняла, что это автомобильные фары. Распласталась я ведь на проезжей части: в этих переулочках не было специальных тротуаров, они и без того узкие. Машина неслась на меня… наверное, не так быстро, как мне казалось. Всё же, в переулках большую скорость не разовьёшь… тем не менее, мне это помогло не сильно. Наверное, я должна была попытаться встать и отбежать, но нога всё ещё отказывалась подчиняться, и, сделав неловкую попытку подняться, я вновь растянулась по асфальту. Та пара секунд казалась вечностью. Водитель, вероятно, нажал-таки на тормоз, но не успевал полностью остановиться. Машина метр за метром приближалась ко мне, пока не… Поначалу даже больно не было — скорее я просто не понимала, что произошло. Ах да, и ещё мир предстал предо мной безо всей яркости его оттенков и чёткости изображений: теперь я видела лишь расплывчатые контуры и силуэты, что никак не хотели складываться в единую картинку. А ещё, кажется, открылась дверь машины и оттуда кто-то выбежал. — Эй! Ты как? — услышала я над своим ухом. Услышала весьма отчётливо, ибо крик был громкий. — Жива… — попыталась выдавить из себя я. Не знаю, насколько успешно попыталась, потому что именно в этот момент мир окончательно поплыл перед моими глазами. А вот что было дальше — это я уже не помню.

***

Вдох… что произошло? Где я? Изо всех сил я попыталась напрячь мою всё ещё побаливавшую голову и память, чтобы вспомнить всё то, что было некоторое время назад. Не без труда я представила себе лёд, машинные фары и голос, вопрошавший о моём самочувствии. А до этого была Лариса с чаем, истории про сахарного Алексея Романовича и… всё? Точно всё? Моё состояние было определённо не лучшим, хотя… как сказать: я ведь всё ещё жива! И, вроде бы, не лишилась способности соображать, у меня не отшибло память и не произошло ничего другого ужасного, что так любят показывать режиссёры фильмов. Более того, я даже могла пошевелиться всем своим телом и даже многострадальная нога, с которой всё и началось, уже не болела, а просто немножко ныла. Я лежала на спине и попыталась перевернуться на бок, чтобы окончательно убедиться в том, что я всё ещё могла управлять своим телом. Это движение вызвало лишь головную боль, которая, впрочем, была терпима. Теперь, когда я поняла, как же хорошо всё для меня закончилось, надо было понять, где я. Наверное, это больничная койка — куда ещё могла полиция отвезти девушку без сознания? Интересно, отец уже в курсе? Уже здесь? — Эй! Ты наконец-то очнулась? Между прочим, знатненько ты меня припугнула! — раздался чей-то голос над моим ухом, и я приоткрыла глаза. И нет, увидела я вовсе не белые больничные стены и не взволнованных докторов рядом с моим отцом. Я увидела хаос. Последствия апокалипсиса в отдельно взятой квартире, не иначе. Я и сама никогда не отличалась аккуратным складыванием вещей по полочкам, но то, что предстало перед моими глазами там, цензурно описать было нельзя. Вроде бы, это была комната, вполне себе жилая, только вот весь пол был забросан совершенно разными вещами: одеждой, зарядками от гаджетов, дисками. Там даже валялись детальки от несобранного Лего и пустые коробки из-под лапши быстрого приготовления и не только. Из-за этого я даже сразу и не разглядела, какого этот пол цвета. Впрочем, не только он был забросан всем чем не попадя: даже на мне валялась кожаная куртка, и, скорее всего, владелец комнаты не заботливо укрыл меня, а просто бросил её куда ближе. Сам мужчина, а вернее парень, на вид был, кстати, приличным. Единственное, что футболка и джинсы на нём были явно потрёпанными, а в остальном — бритый, расчёсанный. От него даже приятно пахло каким-то одеколоном, а зелёные глаза смотрели так выразительно, взгляд был таким глубоким, что я бы и не подумала, что он способен сбить человека. Если это, конечно, он виновник моих неудач. К тому же, я бы вряд ли дала ему больше лет двадцати, а люди, только недавно получившие права, обычно осторожничают на дорогах. — Дар речи потеряла? — продолжил он, глядя на меня. — Кто вы? И где я? — Дима, — улыбнулся он, протянув мне руку как ни в чём ни бывало. — А ты у меня дома. Что ещё хочешь узнать? — он говорил так, словно ничего и не происходило, легко и непринуждённо. Точно он видел меня не в первый раз в жизни и точно это не он чуть не убил меня. — Это ты меня сбил? — задала я главный вопрос, и Дима, пожав плечами, лишь грязно выругался и выплюнул: — Ты сама на дороге валялась. — Значит, это ты… — заключила я. — Я так и сказал. Только виновата ты, откуда ж я знать мог… Я с трудом удержалась от желания закатить глаза и честно сказать ему всё, что я о нём думала. Пренеприятный тип. И ещё вдобавок весьма странный. — Мог бы хотя бы извиниться! — лишь обиженно протянула я. — Ты, между прочим, тоже могла бы, — огрызнулся Дима и, присев рядом со мной на гору каких-то вещей, уже спокойнее прибавил: — Знаешь, в нашей стране на протяжении всей истории всегда задавались два вопроса. И, если первый неразрешим, давай лучше подумаем о втором. — Какие вопросы? — не поняла я. — «Кто виноват?» и «Что делать?», конечно же! Между прочим, скоро брат должен прийти! — Сколько времени и какое число вообще? — Ну у тебя и вопросики! Тринадцатое января, конечно же. А время… — часов семь, — сказал он, пошлёпав по карманам и, видимо, не найдя там телефона. Впрочем, в таком бардаке — неудивительно! Значит, в бессознательном состоянии я провалялась около часа. По меньшей мере, это не несколько дней, да и дома меня наверняка ещё не успели хватиться! Значит, можно будет и не рассказывать отцу, если мне не станет хуже… Пожалуй, другие ответы на вопрос «что делать?» меня и не интересовали, равно как и сам этот Дима. — Ты как вообще себя чувствуешь? Я попыталась встать, но закружилась голова, и в глазах вновь потемнело, а мир опять стал расплываться, и я быстро прилегла. Вроде, лёжа лучше. Дима, глядя на мои страдания, даже сбегал и принёс мне кружку холодной воды — весьма вовремя. Я с наслаждением опустошила её и ответила: — Когда лежу — нормально. — Дерьмо дело. Скоро брат придёт, — повторил он. — Может, я тебя быстренько домой сейчас отвезу? Ещё чего захотел! Скажите, какой нормальный человек добровольно сядет в машину человеку, который буквально час назад его сбил? Более того, какой нормальный человек это предложит? Впрочем, мой новый знакомый, вероятно, нормальным и не был. — Ещё чего! Ты водить не умеешь! — Если бы ты на дороге не валялась… — Хватит! — прикрикнула я. — Мы же решили: «что делать?». — Ты далеко живёшь? Могу просто на метро сопроводить. У меня ещё полтора часа есть. — В смысле полтора часа? — удивилась я. — Ну, гулять можно, — пояснил он. — Потом я должен быть дома. Надо же, взрослый человек — и должен быть дома в половину девятого? Казалось, я запутывалась лишь больше. Мои родители разрешали гулять до десяти, да и не слишком ругались, если я вдруг опаздывала или внезапно решала остаться у Лариски. Но мне ведь семнадцать! А Дима — человек, как-никак, совершеннолетний, поэтому его ложь показалась мне слишком глупой и наивной. — И кто же это глупое правило установил? — Брат. Про себя я усмехнулась. То, что жил он с братом — я уже поняла, но ведь это не повод прикрываться этим самым братом, даже если он старший. Вообще, обычно братья и сёстры как раз-таки защищают от родителей — так было и у нас с Славиком, и у всех остальных, кого я знаю. — Блин, ты взрослый человек! А тебе правила брат диктует? — всё же, переспросила я. — А ты его не знаешь! Он тот ещё тиран! — усмехнулся Дима и, как-то смутившись, сильно снизив голос, прибавил: — А так мне шестнадцать лет, вообще-то. Через две недели семнадцать будет. И вот тут я запуталась окончательно! Кажется, он признался, что сбил меня на машине всё-таки он… может, я просто не знала самых новых законов, но я всегда думала, что до совершеннолетия и за руль нельзя садиться, и машину не купишь, и права не дадут. С другой стороны, весь этот хаос в комнате вполне походил именно на подростковый, а уж то, что Дима был тем ещё бунтарём, я уже поняла. Если ещё вплести в эту схему брата… предположим, строгий старший брат растит Диму вместо родителей? Всё сходилось. Кроме машины. Но, кажется, одного моего вопросительного взгляда хватило, чтобы он пояснил: — Тачка вообще брата, но он на метро уехал сегодня. Где лежат запасные ключи — я знаю, вот и подумал проехаться — буквально на десять минут. На свидание, — вздохнул он и выдержал долгую печальную паузу. — Тут всё равно по переулкам, недалеко, ментов не бывает, никто бы и не узнал, что я ещё не взрослый. Только вот ты на пути появилась — я затормозить и не успел. А дальше — ты знаешь. Катя, кстати, так и не простила, что я не приехал, а обещал ведь похвастаться своими водительскими навыками! — И поэтому я здесь, а не в больнице, — завершила я. — Ты же понимаешь, где скорая, там и менты. Я сначала хотел вызвать, а потом решил, что вроде на небольшой скорости тебя сбил. Набрал друга, тот помог погрузить тебя в машину, а потом и сюда донести. Конечно, если бы ты в итоге сдохла, было бы сложно объяснить брату, что за неучтённый труп в моей комнате, но я надеялся, что ты быстро придёшь в себя. Поразительно! Итак, меня сбил подросток на машине своего брата. Подросток без прав, разумеется! Та ещё история… Я только одно успела понять: папа точно не должен обо всём этом узнать! А значит, никакого заявления в полицию, ни других жалоб. Да и зачем человеку жизнь портить? Пожалуй, достаточно будет рассказать эту чудную историю брату моего неудавшегося убийцы, а потом уйти с миром. Ну, или уковылять. Позвонить Лариске, попросить, чтобы помогла дойти. — Так что делать будем? — выдохнула я. — Сматываться тебе надо. Пока брат не вернулся. Он уже скоро должен прийти, если не ошибаюсь. — Вот и прекрасно! — злорадно заявила я. — Брату твоему обо всём и расскажу. Теперь пришла пора задумываться Диме. Довольно долго он просто сидел, выразительно на меня глядя, а затем резко встал и взял с пола какую-то книгу, безошибочно откопав её под слоем других вещей. Оттуда он вытащил несколько купюр и вновь бросил книгу куда-то вглубь комнаты. — Давай так: здесь одиннадцать тысяч. Вся моя заначка. И разойдёмся по-хорошему. — Да не нужны мне твои деньги! Ты чуть не убил меня! — охватил меня праведный гнев. Нет, это он мне взятку предлагал? Он?! Мне?! Деньги, конечно, неплохие, но я была слишком зла на него, чтобы об этом подумать. Да и потом — моральный ущерб через суд будет, наверное, больше. Не зря ведь Лара хотела поступать на юридический — вот всё мне и расскажет, как что делать, она же умная. — Слушай, извини, правда. Ты просто не представляешь, что брат со мной сделает, если узнает, что я на его машине без прав человека сбил! Ну что для тебя ещё сделать? — Да ничего мне не надо! Подожду братика, а потом поковыляю домой. — Поковыляешь? А родителей у тебя нет, чтобы забрали? Или рассказывать не хочешь? — быстро нашёл он моё слабое место. — Так брат обязательно им позвонит, я же его знаю. — А… плевать! — я уже почти кричала на него, настолько он вывел меня из себя. — Лучше пусть настучит родителям, чем такой придурок как ты, так и не усвоит урока! Кого ты завтра убьёшь на его машине? Кого?! — Если брат… — начал было он, но остановить меня было уже нельзя. — Знаешь, на твоём месте я думала бы не о брате, а о твоём будущем, потому что я сейчас доковыляю до полиции и напишу на тебя заявление. Я запомнила номер машины, — соврала я. — Если брат узнает, он сам на меня в полицию заявит, — печально усмехнулся Дима. Я подумала, что это как-то странно для родственника, но сказала совершенно другое: — Правильно! Пусть и он напишет, что ты его машину украл! — Не украл, а угнал, — рассмеялся этот выскочка. — Это же разные вещи! — и, видя моё удивление, пояснил: — Украсть — это похитить навсегда, а угнать — просто взять покататься. — Ну, тоже статья ведь, — фыркнула я уже поспокойнее. Всё же, это тупое оправдание меня позабавило. — Там срок поменьше, — объяснил Дима. — Просто брат уж точно термины не перепутает. Он немного помешан на уголовном праве. — Да хоть ограбил! — отмахнулась я. — И только не начинай растолковывать мне, что такое грабёж. — Открытое хищение чужого имущества! — с готовность выпалил он. — Ну вот, ты хотя бы немного повеселела. — Ладно, — махнула я рукой. — Не пойду к ментам. Но брату всё-всё расскажу! — Это всё равно что к ментам. Я же сказал: он всё равно напишет заявление об угоне. Ты пойдёшь, в лучшем для меня случае, свидетелем. Ну, или ещё одним потерпевшим, если напишешь. — Что за деспот? Отправлять в тюрьму собственного брата? — Я же сказал: он помешан на уголовном праве. А ещё на справедливости. Ты просто не знаешь его. Вот скажи: кем хотят стать нормальные мальчики в детстве? — Космонавтами. Или ещё футболистами, — уже почти мирно предположила я. — Вот! А этот — прокурором! С семи лет! Понимаешь, насколько всё запущено? — Я в семь лет и слова такого не знала… — всё же, у этого Димы явно был талант успокаивать людей. И, казалось бы, чем? Какими-то глупыми словами. Пустыми, нехитрыми речами. Но главное, что он пошатнул мою уверенность и принципиальность. И всё же… он ведь сбил меня! Да, может, я сама и виновата во всём, но всё же я обычно не прощала так легко. Может, действительно согласиться на деньги? Или всё же просто взять и уйти, сделав вид, что я — хороший и благородный, а главное — бескорыстный человек? Мои раздумья могли бы продолжиться ещё дольше, если бы из прихожей не послышался звук открывающейся двери. — Это он. Подыграй мне, — уставился на меня Дима умоляющим взглядом. Я не успела ответить, равно как и просто принять решение, как тот уже оказался в коридоре, оставив дверь незакрытой. Видимо, чтобы я лучше слышала, как подыгрывать. Коридор, кстати, был совершенно не похож на эту комнату. Не будь уверена в обратном, я подумала бы, что это две разные квартиры. Если в диминой комнате царил Его Величество Апокалипсис, то в коридоре всё, напротив, было абсолютно аккуратно. Там вообще вещей почти не было, а те, что были, стояли на своём месте, притом весьма гармонично сочетались с неестественно белой плиткой на полу и такими же обоями. — Привет! Как ты? — услышала я бойкий димин голос. — Великолепно! — ответил мужской тенор. Вероятно, того самого брата. — Та самая Елена оказалась пресимпатичнейшей особой. А вот с тобой что случилось? — Я в полном порядке! — Сколько времени, Дмитрий? — строго спросил его брат. — Пятнадцать минут восьмого. Я до половины девятого отпрашивался, в чём проблема? — Это я помню. На моей памяти, когда я отпускал тебя погулять, ты всегда опаздывал и уж точно не приходил настолько раньше. — Когда ты меня наказываешь за опоздания, я ещё понимаю, но за то, что пришёл раньше — это уже слишком! — возмутился Дима. — Я и не наказываю. Просто, как я понял, свидание провалилось с треском. — А вот и нет! Всё прошло настолько хорошо, что моя девчонка здесь! Я бы даже подумала, что меня слух подводил. Неужели он мог врать настолько нагло, даже не предупредив меня? С меня довольно! Если бы он придумал хотя бы что-нибудь более приличное, я бы, может, и согласилась подыграть ему, но после этого мой праведный гнев вновь возобладал, и я решила выпалить его брату всю правду в лицо сразу же, как увижу того. А Дима… он будет знать, как обзывать своими девушками приличных Саш! — Пошли, я представлю её тебе, — прибавил Дима, а голоса явно приближались. Я же решила даже не вставать, чтобы видел, насколько мне плохо. — Вот, познакомьтесь, это моя девушка… — то, что я Саша, я так ему и не сказала, а потому после неловкой паузы он перевёл взгляд на меня, — а это мой брат… Я повернулась и увидела того, кого ожидала увидеть меньше всего на свете. Всё тот же синий костюм, что стал уже привычным, всё те же чересчур аккуратно прилизанные волосы, всё тот же хищный холодный взгляд, но при этом и всё та же привлекательность, что моментально сделала его весьма популярным среди девушек нашей школы. -… Алексей, — завершил Дима, а я одновременно с ним поражённо выдохнула: — Алексей Романович?..