Автократ Тиранович

Пожалуй, впервые за одиннадцать школьных лет я была не рада наступлению каникул. Раньше я всегда ждала возможности отдохнуть, считала дни до окончания учёбы. В этот раз они подкрались незаметно: в одну из суббот я просто внезапно осознала, что вся следующая неделя моя пройдёт без ежедневного созерцания моих одноклассников и без домашних заданий. Впрочем, я совершенно не знала, чем же заняться на этой неделе: обычно мы каждый день выбирались куда-нибудь с Ларисой, Сашей и Женей. Теперь видеть первых двоих мне категорически не хотелось, а последний вряд ли пожелает видеть меня. Нет, он не стал осуждать меня после ссоры с Воронцовой и даже продолжил нормально со мной общаться, но я сомневалась, что он будет тратить на меня время, которое мог бы посвятить своей Ларисе. В тот вечер я лежала в своей комнате и рылась по Интернету, пытаясь найти хоть что-нибудь, куда было бы интересно сходить одной. Не дома ведь все каникулы сидеть! На миг я даже подумала о том, что можно погулять и с Димой, но тот сразу же после моего сообщения склеил отмазку про то, что планировал посвятить это время учёбе. Да уж, зная его, я сразу же поняла, что учёба-то его интересует меньше всего. Но, если общество бездушного компьютера человеку приятнее, я решила, что не имею права дальше лезть в его жизнь. — Саш, подойди-ка сюда! — крикнул вдруг отец с кухни, и я лениво встала с кровати. Интересно, что ему на сей раз в голову взбрело? Всякий раз, когда он без причины звал меня, я волновалась, что он каким-то образом узнал о какой-то из моих выходок. Вот и теперь душа мигом ушла в пятки, но я покорно пошла к нему, зная, что он будет злиться ещё сильнее, если я заставлю его ждать. — Что случилось? — я постаралась сделать так, чтобы мой голос звучал как можно более равнодушно. — Ты всё ещё не хочешь съездить в Питер? — спокойно, без малейшего намёка на гнев, спросил отец, оторвавшись от телефона. — Кстати, Саш, ты ведь не ужинала. Я пожала плечами и подошла к маме, которая как раз хлопотала над плитой: жарила картошку — и попросила её, чтобы она положила немножко и мне. Да уж, второй вопрос был куда проще первого, хотя теперь мне и предложение с Питером внезапно показалось заманчивым. — А они что, в эти каникулы едут? Я что-то была уверена, что в следующие, — честно ответила я. — В эти, в эти, — улыбнулась мама. — Тут кто-то из ваших заболел… — Не кто-то, а Лаврентьева Ольга, — вмешался отец. — Ну да, она самая. В общем, местечко освободилось. Мы тут с отцом подумали, что… Что там случилось с Олей — меня, честно говоря, особо и не волновало. Может, стоит просто расценить это как знак судьбы? В конце концов, случайностей ведь нет, есть непознанные закономерности. И как раз в тот вечер, когда я скучала и думала, чем заниматься дальше, — мне вновь предложили поехать с классом в Питер на пять дней. Да, похоже на знак судьбы… Конечно, один раз я уже отказалась от этой поездки. Вернее, отказались мы тогда вместе с Ларисой. Это было давно, ещё когда нашей классной была Анна Андреевна. Она любила организовывать для нас поездки по разным городам России — так что, как минимум, раз-два в год мы стабильно выбирались куда-нибудь на каникулы. Только в Питере мы с Ларисой были несколько раз — и поэтому мы тогда решили, что в Москве мы время проведём гораздо лучше. И отказались. А, узнав об этом, не ехать решили и Саша с Женей. Теперь я воспринимала эту поездку не как путешествие по давно знакомым местам. Да, мы будем слушать те же самые экскурсии, которые уже слышали, видеть те же достопримечательности… но зато время будет проведено явно интереснее, чем я могла бы провести его в Москве. А ещё — там не будет ни Ларисы, ни Прохорова. Ну разве не идеально? Да, пожалуй, следовало соглашаться. — Ты случаем не знаешь, кто будет сопровождающим? — на всякий случай спросила я. — Понятия не имею, — пожал плечами отец. — Кто-то из ваших учителей. Математичка, если не ошибаюсь… тут долго листать переписку. — Математичка, — кивнула мама и, лукаво усмехнувшись, тихо прибавила: — Алексей Романович ещё. — А, точно, классный же должен ехать по-любому! — заключил папа. — Когда поезд? — просияла я. Да, неделю без Ларисы и Саши, но с Гориным можно оценить только как подарок судьбы! — Послезавтра, — улыбнулась мама. — Да, Шура, милая, кстати, картошка готова! Я, с улыбкой до ушей, принялась за ужин, а после убежала в свою комнату, дабы собрать вещи. Я всё ещё не верила в свою удачу: целых пять дней в компании Алексея Романовича! И ведь наверняка там не будет ни его сына, ни этой противной Лены. А жить мы, вероятно, будем в одном месте — значит, можно будет поискать поводы, чтобы оказаться с ним в номере наедине. Тем более, что второй сопровождающий — Екатерина Егоровна, то есть, женщина. А Горин вряд ли станет делить номер с кем-то из нас. Значит, отдельная комната… идеально! Теперь бы правильный подход к нему найти! Я очень давно не перебирала собственную косметичку с таким энтузиазмом. Раньше я вообще не особо любила краситься, но в Питер решила ехать в полной боевой готовности. Кто знает, вдруг в отеле по вечерам будут дискотеки, или мы соберёмся куда-нибудь в театр, или… или я найду какой-нибудь ещё повод, чтобы покрасоваться перед Гориным! Размышляя примерно так же, после набитой косметички я отправила в чемодан и несколько красивых платьев, явно не повседневных. Следующий день, как и тот вечер, прошёл в сборах. В огромный чемодан я запихнула добрую половину своего гардероба, да и в мамином шкафу изрядно покопалась. У нас с ней, благо, был один размер, и она никогда не была против того, чтобы я надевала её вещи. А уж тем более — для такого-то случая. Похоже, она успела смириться с мыслью о том, что предмет моих воздыханий — мой учитель. По меньшей мере, после того разговора в её кабинете она никогда ни словом, ни жестом, ни взглядом не давала мне понять, что я должна меньше думать об Алексее Романовиче. И, конечно, она ничего не рассказала отцу, за что я ей также была весьма благодарна. Наконец, этот бесконечный день и не менее длинная ночь закончились — и отец отвёз меня на Ленинградский вокзал, где мы и должны были встречаться с одноклассниками и Алексеем Романовичем. Настроен он в то утро был на редкость дружелюбно и даже дал несколько тысяч на карманные расходы. С учётом того, что до отъезда я попросила денег у мамы, зная, что вряд ли отец что-нибудь даст, у меня оказалась весьма приличная сумма. Напоследок он протянул мне мой билет, спросил, не забыла ли я паспорт, и пожелал удачного отдыха. Мы приехали за двадцать минут до назначенного времени встречи, но Алексей Романович с Екатериной Егоровной уже стояли и о чём-то переговаривались между собой. В руках у Горина были списки и, заприметив меня, он лишь вежливо поздоровался и поставил плюс напротив моей фамилии. Больше говорить со мной он ни о чём не стал, а я в душе проклинала математичку, из-за которой я и сама не могла подойти к нему и завязать разговор. Впрочем, как оказалось, Екатерина Егоровна была лишь небольшим раздражителем. По-настоящему я разозлилась, когда увидела, что к Горину подошли двое моих одноклассников: Фокин и Воронцова. Если Женьку я даже была рада видеть, то про Ларису не желала и вспоминать. Она ведь говорила, что не поедет! Мы ведь вместе решили, что останемся на эти каникулы в Москве! Да, Оля заболела, и её родители, чтобы деньги не пропадали, срочно нашли готовую поехать вместо неё меня. Но Лариса… она-то что здесь забыла?! Благо, мы хотя бы сидели в разных концах вагона. Только и это не принесло мне никакого успокоения, поскольку Алексей Романович сел на соседнее с Ларисой кресло. Мне же досталось малоприятное соседство с математичкой. Да уж, чёрт бы побрал русский алфавит! Вот почему билеты брали в алфавитном порядке — так, что Воронцовой выпал сосед Горин, а мне, Невериной, — Осипова? Я тихо вздохнула, наблюдая, как Лариса о чём-то оживлённо разговаривала с учителем. Впрочем, особо привлекать к себе внимание не хотелось: ещё не хватало, чтобы Екатерина Егоровна начала о чём-то говорить со мной! Так что мои печальные мысли о мировой справедливости и о том, почему же кому-то достаётся всё, а кому-то — ничего, — протекали в моей голове под медленные ритмы первой попавшейся в плейлисте песни. Всё же, математичка ведь не станет тревожить человека в наушниках!.. Наконец, наш сапсан остановился на Московском вокзале, и мы на автобусах направились к какой-то из питерских гостиниц. Здесь рассадки по местам не было, но Горин с Осиповой тут же заняли первые сиденья. А мы с Ларисой синхронно, словно по команде, попытались сесть как можно дальше друг от друга. Стоит ли говорить, что Фокин сел рядом с ней? Мне же выпала честь ехать с моим рюкзаком на соседнем кресле и, честно говоря, это — явно не худшее соседство! Уже в отеле оказалось, что плохие новости на этот день не были закончены. Алексей Романович зачитал наше распределение по номерам: жить мы должны были по двое. Пока он читал фамилии из списка, я молилась только об одном: о вменяемой соседке. Иными словами, о ком угодно, кроме Ларисы. И, разве что, ещё кроме математички — но она явно не планировала селиться с детьми, то есть, с нами. — Комната сто семь — Воронцова и Неверина, — равнодушно вынес приговор Горин, разрушив все мои молитвы. Всю остальную организационную информацию, что он говорил, я, конечно, не услышала: просто не могла его слушать после того, как узнала о том, с кем проведу ближайшие пять дней. Особенно печально, если вспомнить, что в Питер я собиралась сбежать именно от Ларисы. Да уж, как же я была глупа! Не стала ведь бы Воронцова ко мне домой лезть — вот и не видела бы я её в Москве благополучно! А тут… — Алексей Романович! — подбежала я к нему, как только он закончил. — Можно поменяться комнатами, пожалуйста? Мы хотели жить с Лизой Анисимовой! — конечно же, договариваться с Лизой я и не пыталась, но ей в соседки попалась Лариса Филатова — не менее неприятная личность, чем Воронцова. А вот мы с Лизой неплохо ладили — так что я была уверена в том, что она не была бы против такого обмена. — Воронцова ваша подруга, как я помню. А списки все уже составлены, Неверина, — холодно произнёс он, однако во взгляде его я успела увидеть некую обеспокоенность. Да, значит, нужно продолжать: возможно, он и согласится! — Ну Алексе-ей Романович, ну, вы же помните, тогда… ну, когда я ещё в Митино собиралась уехать, а вы… — Ближе к делу, Неверина! — одёрнул он меня. Да уж, очевидно, он не желал, чтобы я на весь отель выкрикнула, что ночевала в его квартире. И в этом он был прав. — Ну, я тогда говорила, что с Ларисой поссорилась. Так вот, мы… — Лёш, что тут у тебя ещё не так? — совершенно бесцеремонно перебила меня Екатерина Егоровна. — Да сейчас, смотрю, что для девушек могу сделать, Кать. Тут она очень хотела с Анисимовой жить, не вижу в этом проблемы. Давай, я сейчас запишу и найду тебя, обсудим, как жить дальше. — Это ты проблемы не видишь! — совершенно неожиданно для меня возмутилась Осипова. — Не видишь, потому что неопытный ещё. А знаешь, как на самом деле? Ты сейчас одним поменяться разреши — а потом всех их не найдёшь. Оно нам надо? Какой там у вас номер, Александра? Сто седьмой? Вот туда и идите! Тем более, что… господи, у вас ведь Лариса соседка! — завершила математичка, заглянув в списки. Горин лишь пожал плечами и протянул мне карточку от сто седьмого номера. Да уж, спорить с Екатериной Егоровной было бессмысленно. Мне — уж точно, но похоже, что и ему тоже: как-никак, он работал в нашей школе не больше месяца, а Осипова… не знаю, сколько, но, когда я пошла в первый класс, её лицо уже мелькало на лестницах. Вздохнув, я обречённо посеменила искать мой номер. Да уж, идеальный отдых переставал быть таким практически моментально!.. Когда я, наконец, оказалась в комнате, я обнаружила, что Лариса уже успела занять себе лучшую кровать у окна. Раньше по негласному правилу, когда мы жили вместе, у окна всегда устраивалась я: Ларка всегда говорила, что ей неважно, а мне нравилось. И теперь она наверняка оккупировала это место назло мне! Я поглубже вдохнула, чтобы не сказать лишнего, и решила делать вид, будто бы никакой Ларисы и вовсе не существует — а тем более, в моём номере. Да, так разбирать чемодан было намного спокойнее. — Саш… — через энное количество минут или часов — честно говоря, за временем я не следила вообще и даже примерно не смогла бы сказать, который был час — обратилась ко мне Лариса. — Чего тебе? Нам не о чём говорить, — максимально отстранённо, стараясь копировать горинские ледяные интонации, заметила я. — Могу и молча уйти. Тебя потом Горин с Осиповой за опоздание убьют, не меня, — равнодушно пожала плечами Воронцова. — В смысле? — Через пять минут — сбор на ресепшене, — пояснила она и скрылась за дверью. Да, пожалуй, стоило бы следить за временем. И уж точно стоило слушать всё то, что Алексей Романович объяснял сразу после того, как объявил, то я живу с Ларисой. А теперь я, наверное, должна была чувствовать благодарность ей за то, что она меня, непутёвую, наставила на путь истинный и не позволила опоздать. Впрочем, никаких светлых чувств по отношению к Воронцовой я испытывать всё же не могла — а посему решила в очередной раз заглушить свои мысли музыкой из наушников. Это порой помогало. Мы пошли на обед, а потом — на какую-то обзорную экскурсию по городу. Что именно нам рассказывали — я особо не слушала: настроя для саморазвития у меня уж точно не было. Я лишь то и дело посматривала на часы: обещали, что тур продлится три часа — а потом нас вернут в отель. И тогда… тогда плевать, что Лариса — моя соседка по комнате. Нужно будет как-нибудь обратить на себя внимание Алексея Романовича. Тем более, что после ужина обещали дискотеку для желающих. Там наверняка будет Горин — нужно ведь кому-то будет надзирать за нами! Так что, если повезёт, можно будет и потанцевать с ним… Только вот все мои грандиозные планы вновь полетели коту под хвост… После ужина Алексей Романович пошёл не к комнатам, как мы все, включая Осипову, а к выходу из отеля. Что уж он собирался смотреть в ночном Петербурге — мы не знали, но среди моих одноклассниц всё больше девушек склонялось к тому, что первую дискотеку историк пропустит. Потом, к слову, это официально подтвердила и Екатерина Егоровна, заявившая, что следить за нами в ночное время будет она, а Горин и вовсе ночевать будет не в отеле. Опустошённая от очередного разочарования, я вернулась в мой сто седьмой и решила, что весь вечер буду или рисовать, или сидеть в Интернете. — Саш… — услышала я голос Воронцовой уже через несколько часов после ужина. Я в то время как раз заканчивала дорисовывать очередной портрет Горина — уже третий за вечер. Удивительно, но вдохновение моё не позволяло изображать иные образы. — Куда теперь опаздываю? — Тебе не кажется, что нам надо поговорить? — Нет, — пожала я плечами. — Меня всё устраивает. — А меня — не всё, — Лариса подошла сзади и закрыла мой блокнот. — Скажи мне, Саш, как долго ещё всё может так продолжаться? — Меня всё устраивает, — повторила я. Меньше всего мне хотелось, чтобы этот и без того испорченный вечер был окончательно изгажен Ларисой! — Хорошо. Просто знай, Саш, я хочу извиниться. За то, что давала советы Прохорову — да, я делала это отчасти из корыстных побуждений, но и потому, что он — мой друг! И за дурацкую ревность — с моей стороны было очень глупо злиться на тебя из-за того, что ты решила подарить коробку конфет Алексею Романовичу. Я не знаю, что на меня нашло, Саш, в тот вечер! Да, мне нравится историк — но он, очевидно, нравится большей половине наших девчонок. Ибо либо он, либо физрук! Но у меня есть Женя, и он замечательный. Знаешь, чувствам не прикажешь, но я стараюсь всё больше внимания уделять Женьке, чтобы даже не думать о Горине! Са-аш… можешь не отвечать, просто знай всё это, — заключила она. Я и не хотела отвечать ничего, но всё же несколько слов я проронила: — За Прохорова я тебе уже отомстила. — То есть? — Серёгу Соколова помнишь? Ну, из десятого? — Допустим… — Он тебя ещё не достал своими ухаживаниями по моим советам? — Нет, — удивлённо возвела брови вверх Лариса. — Соколов вообще не подходил ко мне. И потом, я слышала, что он считает всех одиннадцатых безнадёжно старыми для любых отношений. Он же на малолетках специализируется! — Странно… а мне Критский говорил, что… — Критский? — переспросила она, не дослушав. — Это такой геймер из десятого, что ли? Тот, новенький? — Ага, — о его родстве с Гориным я на всякий случай умолчала. — Вот Критский как раз несколько раз звал меня и в кино, и перекусить где-нибудь. Ещё на Валентинов день подарил какую-то тупую книгу с заумным названием. Что-то из области лженауки, кажется — даже читать не стала. Так что там у тебя с ним? — Да нет, просто друзья… — растерянно протянула я. — Он говорил, что Соколов — его лучший друг — в тебя втрескался. И просил пару советов для Соколова. А я вспомнила, что ты про меня инфу Прохорову сливала — вот и решила отомстить! В общем, тут квиты. — Ну, знаешь ли… если я делаю что-то, что родители бы, вероятно, не одобрили — говорю, что подруга это сделала. И смотрю на их реакцию, чтобы понимать, что они потом скажут мне. Думаю, тут у них с Соколовым что-то похожее… — То есть? — То есть понравилась я Критскому. Соколов, может, про меня и не знает ничего. Но Дима ведь не мог просто так подойти к тебе и во всём признаться — вот и придумал третье действующее лицо! Я мысленно прокрутила события той ночи, когда впервые узнала от него о Соколове. Да уж, то, что Лариса говорила теперь, было больше похоже на правду. В конце концов, ради чего ещё Дима лично стал бы обращаться ко мне? Он ведь всегда писал вконтакте. А тут — дело, видите ли, серьёзное… Ну, Критский, чёрт его побери!.. Конечно, он, может, парень получше Серёги, но с Ларисой должен остаться Женя! Тем более, если Диме не хватило мозгов даже выбрать нормальную книгу в подарок! Говорила ведь ему — деньгами отдай. Ан нет, слишком, видите ли, просто… — Это, думаю, проехали. Ну, про взаимные сливания, — пожала я плечами. — Мир? — улыбнулась Лариса. — Ну да, ещё чего! Я из-за этого почти и не злилась. Фото! Наше фото с Гориным! То, что ты сделала, — это не просто подлость или плевок в душу… это предательство! Как ты можешь после этого говорить о каком-то мире?! — взорвалась я. — Предательство — сфоткать вас с Гориным?! Нечего было идти под моими окнами! Я сидела у окна в расстроенных чувствах и рыдала — а тут ещё и вы. И в чём же я, по-твоему, виновата? Я ведь просто его тебе отправила. Я ведь тебя не шантажировала этим снимком, да и… ничего с ним не делала. — Да ладно?! — выкрикнула я так громко, что подумала, что к нам обязательно сейчас заявится Екатерина Егоровна. Тем более, что уже и отбой был около часа назад. Но, вроде бы, пронесло. — За то, что ты отправила её мне, — я не злюсь. Только вот я и отец — разные люди, понимаешь, Воронцова, разные! — Постой-постой… так, давай обе успокоимся — и ты мне объяснишь, что имеешь в виду! — А то ты не понимаешь! — Представь себе! — Ладно, Воронцова, расскажу эту чудесную историю, — расплылась я в омерзительной улыбке. — Прогуливаю я, значит, школу, никому не мешаю — и тут папа звонит маме и говорит, что ему с левого адреса на почту пришёл снимок. Меня с Гориным, тот самый. Как ты думаешь, его ты отправила или я?! Лариса долго молчала — казалось, сказать ей было нечего. Впрочем, пусть она лучше молчит: меня уже злил сам её голос и то притворство, которое она в него вкладывала. Впрочем, поразмыслив, она всё же произнесла: — Ладно ты, если ты моя соперница, можно вообразить, что я бы пошла на такой мерзкий шаг. Но Горин! Что будет с тобой? Отец поругается, может, денег не даст. А его — обязательно уволят, как минимум! Ты правда считаешь, что я могла бы так поступить с человеком, который мне нравится? — сухо спросила Лариса. Теперь она говорила совершенно серьёзно и, наверное, сама пыталась подражать манере речи Алексея Романовича. — Не доставайся же ты никому! — пожала я плечами. — Почему нет? Я понимаю ту твою логику… Только это мерзко, Лариса. Она не ответила — лишь пошла к своей кровати и достала из рюкзака её телефон. Тот довольно долго включался с характерным звуком, а потом Воронцова, наконец, вернулась с открытым чатом вконтакте и показала экран мне. Переписка датировалась как раз той ночью, когда Лариса сфотографировала нас с Гориным — и я с её немого разешения принялась читать: «Мне сейчас стало ещё хуже. Я не могу, я рыдаю» «Что случилось?» «Саша с Гориным… прямо под моими окнами» «Не понял» Далее следовала та самая фотография, которую Лариса отправляла и мне. После этого — различные слова утешений, мол, мы с Воронцовой обязательно помиримся — и всё в подобном духе. В целом, я бы подумала, что успокаивал её Женя, если бы не посмотрела на собеседника в это чате. Нет, это был не Фокин. Не её Фокин, а мой Прохоров. — Я отправляла это фото ему, — объяснила Лариса. — Теперь убью эту тварь! Саш, можешь не верить, но клянусь: я никогда бы так с тобой не поступила! — Хочешь сказать, что это он отправил его отцу? — совершенно растерянно проговорила я. — Практически уверена в этом, — заключила Воронцова. — Смотри: он ведь понимает, что твой отец явно не одобрит твои отношения с учителем. Что будет с Гориным — ему безразлично: уволят его — тем лучше, не станет больше вставать между вами. Я не знаю, откуда он знает о том, что тебе нравится Алексей Романович — но это он первым написал об этом, не я, могу найти и эту переписку. Но в то же время если тебе не дадут встречаться Гориным — кто, если не Прохоров, будет тебя успокаивать? А там уж — его дело, влюбить тебя в него окончательно. В принципе, план его понятен, Саш. Но ты, конечно, можешь дальше дуться на меня — я понимаю все твои мысли и переживания. — Нет, Ларис, прости… — на глазах проступили слёзы из-за поступка Саши. Я думала, что пережила предательство лучшей подруги — но это оказалось не так. Тем не менее, к предательству бывшего или даже нынешнего парня я была совершенно не готова. — Прости, прости меня, прости, что подумала так о тебе! Воронцова ободряюще улыбнулась и села на соседний стул, чтобы обнять меня. Она довольно долго меня успокаивала: в ход пошёл и мятный чай, и её запасы шоколадок, и, конечно, бесконечные обнимашки. И, пусть мы так и не сказали «мир», он, наконец, наступил. По меньшей мере, я почувствовала, как одиноко мне было бы сейчас в комнате Анисимовой Лизы — она, конечно, человек хороший, но говорить с ней практически не о чём, особенно, если сравнивать её с Ларисой. — …и помогу я тебе отомстить Саше! И найдём мы тебе нормального парня! — приговаривала Лариса, когда я уже вытерла слёзы и пошла заваривать чай для неё. Тот самый, с восемью кусочками сахара — да, эта дурная привычка у моей подруги всё ещё не прошла. — Мне нормальный не нужен! Мне нужен… — я запнулась, понимая, что хочу себе парнем лишь одного мужчину на свете. Но, наверное, было бы слишком жестоко говорить об этом при Ларисе. — Горин тебе нужен! — вместо меня совершенно беззлобно продолжила она. — Саш, я ведь всё понимаю! И тебя понимаю, тем более, что Прохоров твой, как выяснилось, — последняя сволочь! И то, что я Женьку люблю, я тоже понимаю. Мне и Алексей нравится, но я же не хочу потерять Женьку! То, что я говорила тебе, что пытаюсь о нём не думать, — это же чистая правда! — Тогда замётано! — впервые за этот вечер рассмеялась я. — Кстати, что ты тут вообще делаешь, подруга? — называть Ларису подругой и болтать с ней обо всём на свете, как раньше, очень дорогого стоило. — Когда выяснилось, что у нас новый классный, Женька настоял, что мы должны поехать. Тогда ещё можно было докупить билеты, — объяснила Лара. — Познакомиться с ним поближе и всё такое. А тебе мы не сказали, потому что Саша просил. Он не хотел ехать, а ты бы, может, и поехала, если бы знала, что мы решили. А мы тогда не знали, какой он урод — вот и выполнили просьбу. Организовали вам совместные каникулы, можно сказать. — Хорошо, что Оля заболела! — беспечно произнесла я. — Да, Ларис, знаю-знаю, ты сейчас начнёшь меня отчитывать за то, что нельзя так говорить, но… — Но ладно, — перебила она. — Так говорить нельзя, но ведь действительно хорошо. На следующий день я окончательно поняла, что жизнь наладилась. Наконец-то я смогла оглянуться по сторонам и увидеть, насколько же красив город, в который мы приехали. Вроде бы мы гуляли по тем же улицам, что и вчера, но теперь я почувствовала неподдельный интерес к речам гида. Наконец-то я начала фотографировать — ибо вчера мне даже было нечего выложить в свой Инстаграм. И, наконец, теперь я была не одна: мы втроём — с Ларисой и Женькой, который, кстати, был весьма рад тому, что мы, наконец, помирились — много общались и хохотали. А вечером я попросила Ларису прикрыть меня, если вдруг понадобится. Ведь, раз уж Алексей Романович не останавливается в отеле, он должен ночевать где-то в городе. Вот я и решила выяснить, где же он живёт. А, если повезёт, то и остаться у него — в конце концов, может, он и не выгонит меня тёмной холодной ночью? Выходить из отеля без сопровождения было, конечно же, нельзя. Но следили за этим только Горин с Осиповой. Екатерина Егоровна собиралась присматривать за нами на дискотеке, поэтому у ресепшена никакого надзора за нами не было. Был, конечно, риск того, что Алексей Романович обернётся и спросит меня, зачем я надеваю куртку и куда это я собралась. Но по-другому за ним было не проследить. И, благо, он не оборачивался — так что я благополучно выпорхнула из отеля. Вроде бы Осиповой я понадобиться ни за чем не могла, но, в случае чего, Лариса обещала сказать, что я в душе, и сразу же набрать меня, чтобы я бежала в отель. Я шла за ним, стараясь сильно не отставать от его быстрого темпа ходьбы. В то же время слишком приближаться к нему тоже было опасно — тогда он легко мог бы меня обнаружить. Да, теперь я на собственной шкуре испытала приключения героев, о которых я читала в шпионских детективах — а именно то, насколько это трудно — тайно проследить за человеком. Это ещё не говоря о том, что я не знала, что стала бы делать, если бы он зашёл в автобус или спустился бы в метро. Тогда план мой точно был бы обречён на провал. Но, благо, Алексей Романович пока что шёл пешком. Наконец, он открыл дверь подъезда одного из домов и скрылся за ней. Вбежать за ним я не успевала, да и смысла особого не было. Адрес я и так узнала. Конечно, я могла бы выведать этаж и квартиру, но ведь всё равно в дверь звонить я бы не стала. А больше делать было и нечего — разве что надеяться на то, что Горин вновь выйдет. На следующий день я повторила свою прогулку. Лариса спрашивала меня, зачем мне это, но я, честно говоря, и сама не очень понимала, почему слежу за ним. Алексей Романович, как и ожидалось, зашёл в тот же самый подъезд — и больше мне так и не удалось ничего узнать. Таким же образом закончилась моя прогулка и через день. Наконец, настал последний день нашего пребывания в Питере. Вернее, последний полный день: поезд уходил следующим утром. Честно говоря, день этот мне особо не запомнился: ничего необычного не происходило. Мы с Женей и Ларисой думали провести, наконец, мирный вечер в отеле напоследок, ибо мои слежки за Алексеем Романовичем всё равно не привели ни к чему, кроме узнавания адреса. Я, честно, и не собиралась никуда уходить. Мы с друзьями устроились в нашем номере и посмотрели лёгкую комедию, однако после этого Женя слишком заболтался с Ларисой. Я их, конечно, не осуждала, но поняла, что на этом празднике жизни я явно была лишней. Решив не мешать им, я вышла из номера — и совершенно не знала, куда идти. Напоследок я решила в одиночку прогуляться по ночному Петербургу: вряд ли Екатерина Егоровна заметит моё отсутствие в этот раз, раз не замечала в прошлые. В то же время погулять одной, а не в составе группы показалось мне привлекательной перспективой — и я покинула отель. Нет, я не пошла к дому Горина. Напротив, я решила погулять по центру, однако сама не заметила, как оказалась на его улице. Ноги словно сами несли меня к Алексею Романовичу — и вот, я обнаружила себя прямо напротив того подъезда. Я уже думала пойти куда-нибудь ещё погулять, но дверь открылась, и ко мне вышел мой учитель. — Неверина, что вы здесь делаете? — спросил историк, остановившись напротив меня. — Простите, я просто гуляла… знаю, что нельзя, но последний день… — попыталась оправдаться я. — Каждый день — последний? — строго продолжил допытываться он. — Или вы думаете, что я не замечал, что вы каждый день за мной ходили? Кроме, разве что, самого первого? — Сегодня за вами не пошла… — Я уж удивился. И, тем не менее, вы здесь. — Что это за место, Алексей Романович? — Не поверите, Неверина: дом моего отца. Что же, это было логично. Тем более, и Критский рассказывал, что он не москвич, что жил с отцом до этого января. Логично и то, что мой учитель предпочитал общение с семьёй одинокой комнате в отеле. — Я, пожалуй, пойду. Честное слово, в отель! Только Екатерине Егоровне можете не говорить? — больше говорить с ним было не о чём, к сожалению. Так и не получилось реализовать все мои наполеоновские планы по налаживанию отношений с Гориным. — Постойте, Неверина, — бросил он вслед и произнёс то, чего я ожидала меньше всего: — Не желаете зайти? Думаю, что нам нужно поговорить, не находите? — Там же ваши родители, наверное… — растерялась я. — А мне и не семнадцать, чтобы я не мог никого привести домой, Неверина. Войдёте, поздороваетесь. Владимир Дмитриевич и Светлана Викторовна, если что. И пройдёте в мою комнату — я покажу вам, куда. Посидите, я вам чай принесу — и поговорим, хорошо? — Х-хор-рош-ш-шо… — совсем уж испуганно протянула я. Да уж, знакомство с родителями Горина в мои планы не входило. Тем более, что опыт диалога с Владимиром Дмитриевичем у меня уже был — притом весьма негативный. Вот я и узнала и этаж, и квартиру. Лифт доехал до четвёртого этажа слишком быстро — и я даже не успела ничего мысленно отрепетировать. Алексей Романович взял меня за руку и отвёл в квартиру. Благо, родители его ни о чём и не спросили — может, не услышали, что я пришла с ним, может, — тактично промолчали. Так или иначе, Горин отвёл меня в его комнату, которая мне показалась точной копией его спальни в его московской квартире, и велел ждать. Он ускользнул на кухню, а я принялась осматриваться. Тот же идеальный порядок, из-за которого становилось как-то неуютно. В остальной квартире, кстати, царил привычный Критскому кавардак — а в комнате Алексея Романовича я словно оказывалась в другом мире. Те же слишком белые стены. И совершенно пустой стол, на котором стоял лишь ноутбук. А, хотя нет… помимо компьютера, там лежал и паспорт. Интересно, Горин случайно оставил его здесь, или всё же хотел, чтобы я в него заглянула? Казалось бы, зачем ему это? Впрочем, в то, что идеально дисциплинированный Горин попросту забыл важный документ на самом видном месте, я бы всё равно не поверила — так что я, осторожно оглянувшись, открыла его. Фамилия-имя-отчество, довольно симпатичная фотография, прописка… прописан он был, кстати, как выяснилось, именно в этой квартире, а не в московской. Впрочем, его паспортные данные меня особо не интересовали. Я быстро перевернула страницы, пытаясь подобраться к семейному положению. К счастью, я увидела штамп о разводе с Леной. Значит, не лгал! Хотя, конечно, я всё ещё не понимала, почему он так много времени с ней проводил. — Неверина… — дверь неожиданно открылась, и вошёл Горин с подносом, на котором стояли две чашки чая и две тарелки с кусочками «Медовика». — Простите, Алексей Романович! — выдохнула я и вернула паспорт на стол. — Вы просто его здесь забыли. — Да знаю я, знаю. Что, нашли вожделенный штамп о разводе? — Ну… да, — я села рядом с ним на диван и взяла чай. — Так о чём вы хотели со мной поговорить? — А вы разве не догадываетесь? Александра, — по имени он меня назвал во второй раз в жизни, — скажите, как долго это может продолжаться? — я молчала, и Горин продолжил: — Я вижу, как вы на меня смотрите. Нечто подобное бывает и у некоторых других девушек из десятого-одиннадцатого класса, но именно ваше поведение, на мой взгляд, переходит всякую черту, вам не кажется? Все эти взгляды, случайные встречи… к чему это? — А… разве нельзя? — пролепетала я. — Александра, вам ведь семнадцать лет, не так ли? — я кивнула. — Вы ведь практически взрослый человек, вы должны всё понимать. Может, я и не женат сейчас на Лене, но это не значит, что какие-то отношения между нами возможны. Вы яркая девушка и, уверен, вы сможете найти себе кого-нибудь своего возраста. Ваш Прохоров, например. — Он последняя сволочь! Слышать о нём больше не хочу. Это он подставил нас с вами тогда, когда отправил то фото моему папе! — Хорошо, тогда… — Что — тогда?! — взорвалась я. — Алексей Романович, вы ведь тоже взрослый человек! И вы можете, должны понять, что чувствам не прикажешь! — господи, и зачем я всё это говорила? Наверное, мне стоило извиниться перед ним и поскорее убежать, но что-то не позволяло мне даже встать с места. — Поверьте, Александра, это я понимаю как никто другой, — печально вздохнул Горин после некоторой паузы. — Поэтому я сейчас и говорю с вами об этом. Давайте не будем оставлять друг другу ложную надежду, договорились? — Какую ложную надежду? Что значит «друг другу»?! — непонимающе переспросила я. — Можете понимать эти слова как хотите, — пожал плечами Алексей Романович. — Неужели… я вам… ну… тоже… того?.. — раз уж он велел понимать его, как я хочу, я решила понимать эти слова как своеобразное признание если не в любви, то, по меньшей мере, в симпатии. Только вот сформулировать всё это я нормально не могла. — Ответ зависит от того, что вы хотите услышать, Александра. — Саша… все родные зовут меня Сашей. — Я всё-таки ваш учитель, а не родной человек, Александра. — Алексей Романович… мне ведь всё ещё так вас называть? — Разумеется, а какие ещё варианты? — Не важно… — я надеялась, что он позволит называть его если не Лёшей, то хотя бы просто Алексеем, без отчества. Впрочем, разве можно было этого ожидать от Горина? — Алексей Романович, скажите мне, только честно: я ведь правильно поняла то, что вы хотели сказать? Я очень хочу услышать, что правильно. — Даже если так, Александра, это ничего не изменит. Вы школьница, а я преподаватель — и это всё, что я могу сказать вам. Сколько я знала Горина, будь я не права, он бы сразу сказал мне не думать о глупостях. А, раз он этого не говорил, значит, я подобралась достаточно близко к истине. Тем более, что он решил поговорить со мной об этом — с той же Ларисой он ведь, скорее всего, не встречался для диалога на подобную тему. А раз так, значит, стоило попытаться превратить этот вечер не просто в вечер разговора. Я облизнула губы и подвинулась поближе к Алексею Романовичу, а потом — нежно обняла его за плечи. При этом всё это время я продолжала придвигаться всё ближе и ближе — так, что, наконец, села практически на его колени. Горин, вроде бы, не отталкивал меня, он попросту сидел с привычным выражением лица, точно ничего не происходило. — Что вы делаете, Александра? — лишь тихо спросил он. — Алексей Романович… один раз, пожалуйста! — воскликнула я и осторожно поцеловала его. Учитель первое время пребывал в некотором смятении, которое теперь отчётливо читались на его обыкновенно безэмоциональном лице. Я же настойчиво продолжала его целовать — и, наконец, добилась своего. Он прижал к себе мою талию так крепко, что мне даже стало сложновато дышать — и медленно, но уверенно присоединился к поцелую. Да, это было совсем не как в тот раз, с Прохоровым! Горин явно был человеком опытным — и простым поцелуем возбуждал во мне совершенно новые для меня чувства. В фильмах я много раз видела подобные сцены — а посему решила, что настал момент двигаться дальше. В конце концов, Алексею Романовичу ведь тоже этот поцелуй был приятен — так что я принялась медленно расстёгивать верхние пуговицы на рубашке. Эффект от этого действа превзошёл все мои ожидания — правда, совершенно не в том смысле, на который я надеялась. — Довольно, Неверина, — внезапно отстранился он. В голосе его вновь появился привычный холод, да и обращение по фамилии, судя по всему, не сулило ничего хорошего. — У вас рубашка расстегнулась, — совершенно будничным тоном прибавил мой учитель. — Алексей… — возбуждённо прошептала я, застёгивая пуговицы, хотя и вовсе не хотела этого делать. — Что будет теперь? — Вообще-то, Алексей Романович, — напомнил Горин. — Теперь я провожу вас до отеля: не стоит вам гулять ночью по незнакомому городу в одиночку. Надеюсь, вы собрали вещи, Неверина? Завтра поезд сразу после завтрака. Я в очередной раз про себя выругалась и тихо вздохнула. Сказка закончилась столь же стремительно, сколь и началась. Впрочем, сил на споры у меня не осталось: за этот вечер я и без того испытала бессчётное количество самых разнообразных эмоций. Так что, смирившись с волей Горина, я накинула куртку и пошла вместе с ним по опустевшим улицам северной столицы. Я даже не решилась спросить его хоть о чём-нибудь — а он, как назло, попросту молчал. Лишь пожелал спокойной ночи, когда мы добрались до отеля.