Автократ Тиранович

До условленного времени встречи оставалось ещё более получаса: Алексей нередко приезжал заранее. А в такое время — особенно: как-никак, в утренний час-пик можно было пролететь по пока ещё пустым московским дорогам и за двадцать минут, а можно встать в пробке на два часа. Так или иначе, этим утром они доехали до вокзала быстро. Алексей оставил машину на парковке и помог выйти из этой машины своей бывшей супруге. — Говорила же, что можно и попозже было выехать, — проворчала Лена, пока он вытаскивал из багажника массивный рюкзак. — Ненавижу опаздывать, — пожал плечами Алексей. — Что, поедешь? Или со мной подождёшь? — Подожду уж, Горин, что с тобой делать-то, несчастье моё! — деланно возмутилась Лена. — Забегаловок тут полно, пойдём, что ли, кофе попьём. Алексей кивнул, осмотрелся и повёл её в сторону «Шоколадницы». Не то, чтобы он особо любил пить покупной кофе — но Лена любила и, когда они встречались, постоянно заводила его в какой-нибудь Старбакс. Теперь же они, прямо как раньше, вместе сели за столик и взяли себе по чашке кофе и по кусочку торта. Столик был у окна — и Алексей, попивая кофе, смотрел на вечно спешащих куда-то москвичей и приезжих, да и вообще — на город. За те восемь лет, что он провёл здесь, он успел полюбить Москву гораздо сильнее родного Петербурга — и теперь даже не особо хотелось ехать в тот город, где он родился и провёл всё своё детство. Да уж, раньше он всегда ездил в Питер с удовольствием… Хотя причина наверняка крылась в детях: само собой, одно дело — надзирать за их поездкой, а другое — путешествовать самому, в одиночку. — Через пять дней вернёшься… — точно прочитав его мысли, заметила Лена. — Что-то ты больно грустным стал. — А ты была бы радостной, если бы тебя заставили провести целых пять дней в компании глупых подростков? — пожал плечами Горин. — Ты сам на это подписался, — резонно заметила Лена. — Я подписался на то, чтобы почитать им лекции и погонять по материалу, — возразил Алексей. — И вообще, давай хотя бы сейчас не о работе! Настала очередь Лены пожимать плечами. Она тихо вздохнула и кивнула. Да, Алексей действительно никогда не любил говорить ни о школе, ни о своих учениках, а её это беспокоило. Всё-таки, человек должен быть доволен своей работой, пусть и временной, — а Горин был для неё не последним человеком. Впрочем, с недавнего времени он стал хоть с некоторой теплотой отзываться о его одиннадцатом классе — и это уже, судя по всему, неплохо. Так или иначе, истинных причин такой его нелюбви к работе Лена не знала. Вернее, знала частично: он действительно терпеть не мог детские глупости — а подростков он воспринимал именно детьми. Тем более, что многим из них его предмет и вовсе не интересен, а в контрольных они зачастую писали невообразимый бред. Но это ещё полбеды, с этим легко справляться: поставить два балла — и направить на пересдачу. Главный же ужас этой школы заключался в том, что чуть ли не половина старшеклассниц — притом, начиная класса с седьмого-восьмого — решили, что они обязательно должны хотя бы раз попытаться подкатить к нему. И то, что дети его не интересовали совершенно, не интересовало этих детей. А потом — он и сам осознал, что начинает влюбляться. Влюбляться в ребёнка — вот ведь какая ирония судьбы! Он давно уже на правах классного руководителя просмотрел личное дело Невериной Александры и узнал, что ей нет и восемнадцати. Совсем ещё ребёнок, подросток… её можно называть как угодно, но только не взрослым человеком. Она ведь не взрослая не только по паспорту — чего только стоит её поход в тот чёртов клуб с Прохоровым… Впрочем, он точно не собирался посвящать в эти подробности Лену. Даже не потому, что она могла бы начать его ревновать — а они ведь только-только начали нормально общаться после сопряжённого с множеством ссор развода — но потому, что не хотел признаваться в чувствах к этой девочке кому бы то ни было, даже себе самому. С Леной же его не покидало ощущение правильности происходящего: как-никак, она старше него всего лишь на два года, они оба юристы, учились в одном университете, у них общий сын… В последнее время он всё сильнее задумывался над тем, что, быть может, эта женщина, что сидела напротив него и с забавной улыбкой на лице поглощала кусок «Наполеона» и уже опустошила кружку с латте, — и есть его судьба? Да, когда-то давно, три года назад, он поймал её на измене — и, охваченный праведным гневом, долго ещё не желал даже слышать о ней. Но потом — и гнев поутих, и она сказала, что бросила Дениса, а у их ребёнка должен быть отец, и тест ДНК они Володе сделали… А Александра Неверина… о ней даже думать не как об ученице было неправильно. Всего лишь одиннадцатиклассница, которая скоро выпустится и забудет об его уроках как о страшном сне. — О чём опять задумался? — спросила сидящая напротив «судьба» с тортиком и латте. — О том, что тебе неплохо бы взять ещё кофе, — Горин указал на её пустую чашку. — А я ведь не стану возражать, Лёш, — улыбнулась она. — Попросишь мне тогда такой же, когда официант подойдёт. И всё же, задумался-то о чём? — О Питере. Вроде и дом там, и родители, а предпочёл бы провести эти каникулы в столице… Приходил бы в эту школу — без детей там даже неплохо — писал бы какие-нибудь бумажки… Всё лучше, чем с этими. — Не стоит, может, гадости всякие думать? А вдруг и Володькины учителя так же о нём начнут думать и о его классе? — Нет, Володя — совсем ещё ребёнок. Мерзкими они становятся позже, — со знанием дела объявил Алексей. Так и прошли эти полчаса, что они пили кофе: они оба заказали ещё по одной чашке и по десерту и обсуждали всякие пустяки, периодически споря и в то же время громко смеясь. Это всё сильнее напоминало Алексею старые добрые времена, когда он, тогда ещё первокурсник, встретил очаровательную Леночку Орлову, что была на два года старше него. Тогда они тоже любили после пар заходить куда-нибудь попить кофе и поговорить обо всём на свете: будь то новости, или преподаватели из института, или — попросту — то, что очень интересно, почему девушка в розовой кофточке, сидящая напротив них, приходит в эту кафешку каждый день ровно в пять часов дня… Да, до того, как они узнали, что у них будет Володя, — всё так и было: размеренно, спокойно, весело. Заканчивались же эти посиделки в кафешках в самое разное время и в самых разных концах Москвы. Алексей жил тогда в собственной квартире, подаренной отцом; Лена — в общежитии, но иногда оставалась на ночь и у него. Никто их не контролировал, поэтому встречи могли заканчиваться глубоко за полночь. А порой глубоко за полночь они занимались и другими делами — вместе иль поодиночке… Все встречи были не похожи друг на друга, но одно в них было неизменным: страстный поцелуй на прощание. О той их традиции Алексей не забыл и сейчас и, конечно, надеялся на то, что эти мысли не придут в голову Лены: может, они и успели помириться, но, всё-таки, давно ведь разведены. Да и… мысли его занимала другая девушка, так что целовать теперь эту было бы, наверное, предательством, пусть она никогда об этом и не узнает. — Думаю, пойду. Вон уже Катя Осипова звонила, — кивнул мужчина на телефон и быстро прибавил: — Математичка детская, — в своё время Орлова была особой весьма ревнивой. И, пусть именно он когда-то уличил её в измене, а сам до расставания был верен ей, не хотелось давать новых поводов для ссор. Кто знает, вдруг это как-то задело бы её… Тем более, что этой Осиповой Кате уже довольно давно перевалило за тридцать — и Алексея она как женщина не интересовала совершенно. Как преподаватель математики, впрочем, тоже не интересовала — но директор назначил ответственными за эту поездку с одиннадцатым классом именно их двоих. — Иди… — кивнула Лена и тоже встала, зачем-то долго глядя ему в глаза. — Что-то не так? — тихо осведомился он. — Нет, просто… почти на неделю прощаемся, а как будто чужие люди… — кажется, в её голосе было даже искреннее разочарование от этого факта. Горин подошёл к ней и по-дружески обнял: пожалуй, это всё, что он мог сделать для неё, не идя на сделку со своими чувствами. Он ведь очень много размышлял о них с Леной на протяжении последних месяцев — и решил, что прошлое вернуть всё-таки невозможно. Она мать его сына — этого не отменить. Вероятно, она всё-таки хороший человек — едва ли он был бы влюблён четыре года в стерву, сам того не замечая. Но она его бывшая жена, она — его прошлое, а не будущее. Так что не стоит и строить иллюзии по поводу того, что когда-нибудь всё может стать как раньше. Равно как и по поводу Невериной не стоит строить иллюзий: его будущее — это какая-то другая женщина. Не Елена Орлова и не Александра Неверина. Орлова тем временем прижала Алексея к себе — и он отчётливо ощутил, как одна из её рук оказалась намного ниже дозволенного. Да, а говорят, что так только пьяные мужики себя ведут… Горин хотел сделать ей замечание, но вскоре передумал: пусть она делает это, если ей так нравится больше. Не чужие люди, в конце концов… — Ладно, Лёш, до пятницы! — наконец, отпустила его Лена и звонко чмокнула его в щёку напоследок, подобно маленькой влюблённой девочке. Да, этот жест больше бы Невериной подошёл… — До пятницы, — согласился Горин и поскорее покинул кофейню: мало ли, что ещё Орловой в голову взбредёт. В конце концов, ему уже и правда было пора идти на вокзал, а Лене — возвращаться домой: скоро и Володя должен был уже проснуться. Мальчишка он, конечно, самостоятельный, но Алексей всё же переживал, когда его сын надолго оставался без присмотра. На вокзале Алексей достаточно быстро нашёл Осипову, и та вручила ему список одиннадцатиклассников, с которыми им предстояло коротать ближайшие пять дней. Он быстро пробежал глазами по фамилиям и пересчитал их. Восемнадцать. Значит, практически весь его класс — не ехали только четыре человека. Впрочем, нужно было сохранять оптимистичный настрой — и Горин попытался убедить себя в том, что восемнадцать практически совершеннолетних детей — это не так-то и много. А ещё в списке была Неверина. Три или четыре дня назад, когда этот же список отправили на его почту, её в нём не было, но теперь, вроде бы, кто-то заболел — и она едет вместо этого кого-то. Что-то об этом обсуждали в родительском чате, где, как классный руководитель, был и Алексей. Вроде бы, её родители даже писали, что поездку уже оплатили. И всё же, родительский чат — одно дело. Теперь же он совершенно точно убедился в том, что самая проблемная для него ученица поедет. Осипова, взявшая на себя роль старшего наставника для Алексея (интересно, кто её об этом просил вообще?) принялась, пока детей ещё не было, разъяснять ему, что у них запланировано на поездку. Равно как и рассказывать о том, как нужно будет следить за детьми — и об этом он не просил её точно. Наконец, она объявила, что билеты были взяты в алфавитном порядке фамилий — а значит, рядом с ним будет сидеть Воронцова Лариса. Потом Катя переключилась на расхваливание успехов этой девушки в постижении алгебры и геометрии — и Алексей был искренне рад, когда, наконец, к ним начали подходить первые дети, и Осипова от него, наконец, отвязалась. Алексей механически ставил плюсики напротив их фамилий — вроде бы, он даже их всех успел запомнить за время преподавания. Но, когда подошла Неверина, он сам спросил у Осиповой какую-то глупость и даже краем уха стал слушать её ответ — дабы создать видимость того, что он был очень занят. Глупый приём, но, наверное, правильный: они и без того слишком много с этой ученицей в последнее время общались. И взаимодействие это явно не шло на пользу Алексею: всё чаще и чаще его голову посещали совершенно неправильные мысли о том, что их отношения с Александрой могут выйти за рамки школы. В сапсане он сел с Воронцовой, как и велела ему Осипова. Честно говоря, общаться и с этой девушкой особого желания у него не возникло: как-никак, это была лучшая подруга Невериной — и Алексей до последнего надеялся на то, что она всё-таки пересядет к её Фокину. Но Евгений в другом конце вагона быстро уснул — и, вероятно, окончательно потерял для неё интерес в качестве соседа в поезде: по меньшей мере, первые минут пять она постоянно оглядывалась на него, а потом — прекратила это бессмысленное занятие. — Алексей Романович… — вместо этого начала она, и Горин про себя выругался, но вынужден был ответить: — Да, Воронцова? — У нас ведь всё равно есть время… В общем, помните, когда мы к контрольной по праву готовились? Вы ещё тогда меня к доске вызвали и двойку поставили за что-то… — Не за что-то, а за отвратительные знания по моему предмету, — возразил Алексей. Он и сам понимал, что, наверное, зря тогда отыгрался на этой девушке. Но, когда ему написал отец о том, что она пыталась выведать, женат ли он, он рассудил, что подобную наглость нужно наказывать. О том, что писала эти сообщения не Воронцова, а Неверина он, конечно, не знал — а потому и решил, что Воронцова эти два балла вполне заслужила. — Я готовилась тогда, как обычно… — попыталась поспорить Воронцова, но Алексей нехорошо покачал головой — и та мигом замолкла. Конечно, она была права, но он не собирался позволять спорить с ним какой-то одиннадцатикласснице. В этом деле идти на уступки не стоило: стоит пожалеть одну — и тут же все остальные станут требовать такого же отношения к ним, чего ему вовсе не хотелось. Именно из-за этого он и выбрал себе с первых занятий амплуа строгого и жёсткого преподавателя. — Если вы так готовитесь обычно, то я явно не смогу поставить вам в семестре четвёрку, — окончательно добил Воронцову Горин. — Четвёрку? Там же больше четырёх с половиной средний балл! — Если ваш балл меньше четырёх-семидесяти-пяти, я даже обсуждать возможность пятёрки в семестре не стану. — Я… исправлю всё, — смущённо заверила его Лариса, и такой, растерянной, а не нагловатой, она нравилась ему гораздо больше. — Можете попытаться. — Алексей Романович, я же начинала с того, что я всё выучила! Можно, я сейчас вам и отвечу, пока время есть? Ну, про Конституцию и, если вы захотите, по другим отраслям права тоже. А то двойка очень средний балл портит… — Воронцова, вы слово такое — «каникулы» — слышали? На пересдачи обращайтесь в учебное время, — отрезал Алексей: желания сейчас ещё и про школу думать у него не было абсолютно. — Хорошо, — согласилась она и, наконец, замолкла. Счастье, правда, длилось совсем недолго: минут через пять она принялась пытаться поговорить с ним вновь. — Алексей Романович… — Что-то ещё, Воронцова? — Вы говорили, что учились на юридическом факультете, а в каком институте? Алексей от неожиданности даже немного закашлялся и перевёл взгляд с экрана собственного ноутбука, на котором он успел открыть какой-то совершенно не интересный учебный план, который надо было за три дня привести в порядок, на девушку. Та вполне искренне улыбалась и, кажется, действительно хотела это узнать. — В университете. В Московском Государственном, Воронцова. И почему же это вас так волнует? — Да нет, просто ехать скучно… — невинно пожала плечами девушка. — Женя всё равно спит, Саша… она вообще — всё равно, — услышав имя Невериной, Горин впервые этой дискуссией заинтересовался, однако ненадолго: интерес угас сразу же, как только Лариса прервала речь о ней. — Знаете, я с детства хотела поступать именно на юридический, но Саша даже думать об этом не хочет, а мы решили с ней поступать вместе. Теперь же, после всего, что произошло, — на этом моменте Алексею очень захотелось узнать, что именно произошло, но он всё же не спросил её об этом, — теперь я полноправно в любой институт идти могу. Вот я и подумала, что, может, вы могли бы подсказать. — Подскажу лишь то, что знания по праву у вас крайне недостаточные, — отмахнулся Алексей. Когда-то, ещё в студенческие годы, он и сам любил помогать первокурсникам, но теперь все вопросы этих всё-ещё-детей стали казаться ему глупыми и бессмысленными. — Я всё выучила. И ещё буду учить, — пообещала Лариса. — А, может, вы знаете, по каким материалам лучше готовиться, если я тоже в МГУ пойду на юридический именно? Алексей тихо хмыкнул — и понял, что просто так эта девушка от него не отвяжется. Впрочем, настроения обсуждать с ней долго и занудно все тонкости поступления у него тоже не было — тем более, что за семь лет они наверняка изменились. Но в мотивированности Воронцовой он убеждался всё сильнее — равно как и в том, что, наверное, был всё-таки не прав с той двойкой. Свернув файл, которым он занимался до этого, Алексей принялся искать на гугл-диске старые материалы из университета и, наконец, нашёл давно составленный каким-то преподавателем тест по Конституции. Быстро поинтересовавшись тем, какая у Воронцовой почта, он сбросил тест ей и посоветовал порешать, пообещав даже, что, если она не допустит много ошибок, он исправит её двойку. Как-никак, Алексей рассудил, что девушку нужно было чем-то занять — тогда она отстанет от него. И вовсе не предполагал, что через час, когда она этот тест закончила, им предстояло довольно увлекательное обсуждение результатов. Но, на удивление, когда Алексей по её просьбе принялся разъяснять немногочисленные ошибки, она поддержала диалог и принялась говорить о том, что было интересно и ему. И вела беседу она так, что вплоть до остановки сапсана в Петербурге ему и не хотелось занимать её чем-нибудь ещё. Даже более того: когда она предложила продолжить это обсуждение в учебное время, он совершенно искренне не был против. Дальше был вокзал и автобус. И общество всё той же Осиповой Кати, которая неустанно повторяла одно и то же, точно была уверена в том, что неопытный Алексей не мог всё воспринять с первого или даже с пятого раза. Такое отношение к нему его, конечно, не могло не раздражать — и он твёрдо решил, что нужно будет не задерживаться в отеле после того, как они расселят всех детей — дабы Катя не успела начать говорить о чём-то ещё. Деление на комнаты, обед, экскурсии, — всё прошло весьма однообразно. Как-никак, Алексей ещё с детства хорошо знал родной город — а потому то, что рассказывал экскурсовод, он особо и не слушал. Сложнее было наблюдать за детьми, поскольку те так и норовили убежать куда-нибудь хотя бы минуток на пять. По-настоящему отдохнуть Алексею удалось только после того, как он безо всяких зазрений совести оставил эту толпу подростков Кате, а сам, наконец, покинул отель в одиночку. Впервые за этот день он смог ощутить тот неведомый и необъяснимый дух, свойственный любому городу и — в то же время — в каждом городе уникальный. Теперь он чувствовал, что в воздухе пахло Петербургом, и даже в ночной темноте замечал красоту здешних улочек. Он, наконец-то, вернулся домой — и, конечно, от этого осознания настроение поднималось. Встреча с родителями оказалась ожидаемо тёплой, и единственное, о чём той ночью жалела его мать, — так это о том, что Дима не поехал с ним. А отец и вовсе был уже к приходу Алексея немного пьян и, соответственно, весьма весел. Сын даже позволил себе выпить с папой за компанию, очень надеясь, что на следующий день алкоголь выветрится — если не из его крови, то, по меньшей мере, из дыхания. Семья Гориных-Критских не спала практически всю ночь. Алексей долго рассказывал все подробности жизни в Москве, а его родители — все новости Северной столицы. А новостей, разумеется, накопилось много, ведь в прошлый раз они виделись только летом, больше, чем полгода назад. А ещё после новогодних праздников пересеклись на вокзале с отцом, когда Владимир решил лично довезти Диму до Москвы, чтобы передать на попечение Алексея. Но тогда — не то, тогда они всего-то полчасика успели пообщаться. Зато теперь времени было сравнительно много. Алексей успел пожаловаться отцу на глупых старшеклассников и на то, что он зря теряет время в этой школе. Владимир же напомнил, что устроиться туда работать на полгода было исключительно решением Алексея — и с этим сын не согласиться не мог. Да уж, помнится, отец даже попытался его отговорить, когда он объявил, что будет зарабатывать сам именно таким способом. Впрочем, долго отец, конечно, не стал акцентировать не этом внимание и щедро приправил вздохи по поводу глупых детей возмущениями по поводу его не более умных студентов, что всего лишь на год-два старше старшеклассников Алексея. Жалел тот ночью Алексей лишь об одном: о том, что ночь пролетела так быстро. Конечно, он жутко не выспался, да и ещё один день общения с детьми вовсе не радовал его. Но работа есть работа — так что он — пунктуально, как и обычно — дожидался одиннадцатиклассников в холле отеля после их завтрака, чтобы провести ещё один совершенно лишённый смысла день за просмотром давно знакомого города. Когда наступил долгожданный вечер, и Алексей уже вышел из отеля, он заметил выходящий следом силуэт — и вскоре различил фигуру одиннадцатиклассницы. Кто именно это был — издалека и видно не было. Сперва он, как ответственный преподаватель, решил даже обернуться, отругать нарушителя дисциплины и лично, за руку, отвести его к Кате для дальнейших разбирательств, звонков родителям и объяснительных — а именно так она и велела ему поступать. Но, поразмыслив о таких перспективах, он просто махнул рукой: не потому, что пожалел этого ребёнка — нет, Горин, как известно, плохо относился к подросткам, считая их глупыми и безответственными, — но потому, что ему было жаль тратить своё время на эти разборки. Тень, тем временем, продолжала следовать за ним — и Алексей замедлил шаг, дабы всё-таки разглядеть её обладателя. Такой шанс попался, когда он специально вышел на освещённую улицу: небольшой крюк, но зато свет фонарей явно показывал того, кто за ним шёл. Вернее, ту, что шла: теперь сомнений не было, это была Неверина, чёрт её побери. Следила за ним, очевидно. Может, всё-таки надо в тот момент было развернуться и сдать её Осиповой? Он вновь обдумал эту перспективу — и вновь решил, что это займёт, по меньшей мере, полчаса. А даже если она и узнает, где он живёт… какая разница? Не пойдёт ведь она к нему. Слежка эта повторялась и на протяжении следующих двух дней — и теперь Алексей совершенно перестал понимать логику своей ученицы. В первый раз он не одобрял того, что она за ним шла, но хотя бы мог объяснить, почему она, вероятно, так поступала. В следующие дни эта способность к объяснению исчезла — и Горин был уже на грани того, чтобы обернуться к ней и, если и не отправить её к Осиповой, то, по меньшей мере, спросить, почему она за ним ходит — вопреки всем строгим запретам. Но был и более насущный вопрос. Почему, чёрт побери, за ним ходила именно она, а не любая другая девушка из одиннадцатого класса? На любую другую он бы уже и внимание перестал обращать — но с Невериной у него так не получалось. Алексей в какой-то момент даже поймал себя на том, что сознательно выбирал более длинный путь к родительскому дому, чтобы пройти по более освещённым улицам — а темноты он боялся только в раннем детстве. Теперь же он опасался гораздо более реальной опасности: себя. Он думал, что, стоит ему только попытаться заговорить с Невериной — и он сорвётся и скажет ей всё, что чувствует. А допускать этого было категорически нельзя: она всё ещё оставалась всего лишь ребёнком. В детстве, помнится, Алексей и любовные похождения отца со своими студентками не одобрял — но те, по меньшей мере, были совершеннолетними! А потом — в последний петербургский вечер — когда Алексей, наконец, принял решение позвать её к себе домой и всё же поговорить обо всём — она осталась в отеле. Конечно, он должен был чувствовать от этого лишь облегчение, но на самом деле на душе вдруг стало невероятно противно. На некоторое время Горин даже забыл о том, что это был его последний день с родителями, — и не стремился домой. Он специально сделал довольно большой крюк, чтобы прийти к дому как можно позже: вдруг она всё-таки появится. Но, очевидно, судьба не желала этой встречи — и Алексей, наконец, заставил себя открыть тяжёлую дверь подъезда. Отец предложил выпить в честь последнего вечера — и Горин согласился всего лишь на одну рюмку коньяка. Он никогда не пьянел от такого количества, хотя в тот вечер он и пытался оправдать всё, что происходило после этого, тем, что он много выпил. Но одна небольшая рюмка — это, как ни крути, немного. Как раз когда он эту рюмку осушил и пошёл доставать закуску из холодильника, взгляд Алексея случайно упал на то, что происходило за окном. Там была Неверина: пришла всё-таки. Поколебавшись ещё порядка минуты, мужчина заверил отца, что скоро вернётся, и, набросив куртку, вышел на улицу. А ещё — перед этим — извлёк из рюкзака паспорт и положил его на стол в своей комнате — должно быть, это было самым видным местом. Пожалуй, он всё же должен был, помимо того, что им встречаться нельзя, сказать и о том, что он разведён. Просто — чтобы Неверина знала: как-никак, она слишком долго переживала по этому поводу. А лучшим способом доказать его развод оставался штамп в паспорте — и Алексей рассудил, что, раз уж когда-то у него в гостях она залезла в его ноутбук, то паспорт тем более посмотрит. — Неверина, что вы здесь делаете? — спросил он, выйдя, наконец, из подъезда. При этом голос свой Алексей старался контролировать так, чтобы он звучал как можно строже, но то, что легко получалось на уроках, теперь, казалось, не удавалось вовсе. Она ожидаемо принялась оправдываться и даже просить его о том, чтобы он ничего не рассказывал Осиповой — хотя как раз-таки разговор с Катей и был, наверное, самым логичным выходом. И пусть отец Невериной отругал бы девушку — по меньшей мере, она бы, наверное, прекратила лезть не в свои дела — и это уже было бы достижением, да и Алексею жилось бы проще, если бы он видел её только на уроках. Вместо этого, однако, он решил придерживаться первоначально придуманного плана — и всё-таки позвал её к себе домой — и сразу же сам ушёл готовить чай, дабы дать ей достаточно времени посмотреть паспорт. А себе — дать достаточно времени, чтобы настроиться на серьёзный разговор. Это ещё, к счастью, родители не задавали никаких лишних вопросов. Наконец, он вернулся — и изо всех сил стал пытаться сказать именно то, что было нужно и правильно. Пока Алексей формулировал свои мысли, он даже вспоминал о Лене — и вовсе не о том милом утре в кафе перед его отъездом. Скорее, об их ночах семь лет назад — о ночах бессонных и страстных. Может, сейчас она давно уже перестала интересовать его как женщина, но в это время лучше было думать о матери его сына, чем о том, как красива Александра, особенно когда она робеет и настолько смущена. И всё шло относительно по плану — ровно до того момента, пока Неверина не задала вполне логичный, но неожиданный вопрос. — Неужели… я вам… ну… тоже… того?.. — она сбивалась в своих речах и, вероятно, путалась в мыслях — равно как путался в них и сам Горин. Вот о чём он говорить не умел — так это о чувствах — ведь даже с Леной у них не было подобного разговора. Тогда всё началось с её слов «я беременна», а с Александрой… с ней явно надо было решить все вопросы до того, как он услышит эту фразу от неё. При мыслях о том, что такое возможно, Горин пришёл в ужас и хотел уже выдать решительное «нет», но не смог. — Ответ зависит от того, что вы хотите услышать, Александра… — только и сумел выдать он. Что же, по меньшей мере, его голос звучал ровно и не сбивался — и это уже было неплохо. — Саша… все родные зовут меня Сашей… — вдруг заявила она, и Горин про себя выругался. Ещё не хватало, чтобы она его родным называла! — Я всё-таки ваш учитель, а не родной человек, Александра, — ответил Алексей, пытаясь поставить её на место. Он пригласил её явно не для того, чтобы этот разговор закончился так!.. — Алексей Романович… мне ведь всё ещё так вас называть? — продолжила давить Неверина, и это выводило Алексея из себя. Он ведь пытался всё сделать правильно — так почему эта девушка пыталась всю эту правильность испортить? — Разумеется, а какие ещё варианты? — постарался спокойно ответить он — и на секунду задумался о том, что и ему было бы приятнее слышать от неё простое «Лёша». Или, по меньшей мере, обращение без отчества. Но нет — об этом нельзя было даже думать. Казалось, что всё завершилось благополучно: он всё же сказал ей, что отношения между школьницей и преподавателем невозможны. И Алексей уже даже собирался вставать и провожать её до двери подъезда или — и вовсе — до отеля. Но в этот миг он услышал это предательское «один раз, пожалуйста». Да, он должен был догадываться о том, что она собиралась сделать, сразу, как только она начала садиться всё ближе к нему. Но эти намёки он проигнорировал, списал на случайность, а когда она уже начала его целовать — и вовсе сперва растерялся. Он ведь не хотел этого поцелуя, а она нагло посягнула на его свободу… Но нет, не так: он этого поцелуя хотел ещё сильнее, чем она. Нужно было вспомнить о здравом смысле и поскорее встать и уйти, но приятный запах её тела, ощущение её тёплых рук и, конечно, неумелый, но искренний поцелуй сыграли своё дело — и окончательно подавили в Алексее это пресловутое ощущение здравого смысла. Он не мог себя больше контролировать — и ответил на поцелуй. Алексей уже не понимал, что совершал самую огромную глупость в его жизни. Знал он лишь то, что поцелуи с Леной — даже самые первые, когда их чувства друг к другу ещё только зарождались — не могли сравниться с тем, что он ощущал сейчас. Мужчина обнял ученицу за талию и уверенно, со знанием дела, перехватил лидерство, целуя Александру всё более настойчиво и страстно. А потом — вдруг настал момент протрезвления: когда она начала расстёгивать пуговицы на белоснежной рубашке, Алексей словно вернулся в реальность. Перед глазами вновь явственно встало то воспоминание с его первого курса: Лена, пришедшая серьёзно поговорить. Мужчина словно вновь прочувствовал тот шок, как тогда, когда он осознал, что он, первокурсник, станет отцом. Но то — он. Лене тогда было двадцать лет, и училась она на два курса старше него. Даже где-то подрабатывала. И, к счастью, даже эта беременность тогда не сломала её жизнь. Но больше так рисковать он не имел права. Неверина могла творить любые глупости: в конце концов, она ещё ребёнок, но именно он будет ответственным, если вдруг о своей беременности заявит и она. — Довольно, Неверина, — резко заявил он и даже с применением некоторой силы убрал от себя её руки. — У вас рубашка расстегнулась, — о, сколько сил потребовалось Алексею, чтобы выглядеть спокойным. Ведь — как он мог так поступить? Как мог забыть обо всём, поддаться этому чувству? Как он посмотрит на неё в следующий раз? — Алексей… — донеслось до него, и этот голос, наполненный страстью, было невозможно слышать. Он только и повторял про себя, что ей ещё нет даже восемнадцати… — Что будет теперь? Теперь — настала пора хотя бы раз за эту поездку принять правильное решение и даже не допускать дальнейших намёков на их отношения. В конце концов, он ведь умеет быть строгим преподавателем. И пристрастным тоже. Он бы сдал её Осиповой прямо сейчас, если бы был уверен, что она не расскажет, где провела этот час. Но, в любом случае, сейчас нужно было доставить её в отель. А потом — на уроках — постараться не замечать, давать побольше заданий, чтобы она думала об учёбе, а не о всяких глупостях. И, может, даже вновь съехаться с Леной: несмотря на все её недостатки, она ведь неплохая женщина. И может помочь забыть Александру. — Вообще-то, Алексей Романович, — лишь произнёс Горин. — Теперь я провожу вас до отеля… По пути они не разговаривали, а Алексей шёл так быстро, как только мог. Проводить с ней время казалось невыносимым: его терзало чувство вины и страха. Он, несомненно, не имел права целовать её, должен был объяснить, выгнать, наказать… что угодно, но не поддаваться соблазну! А ещё — мужчина боялся того, что вновь не сумеет совладать с собой, а ведь пребывание наедине с Невериной этому весьма способствовало. Так что он, увидев отель, отправил её туда, даже не пожелав спокойной ночи, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от этого места. Домой идти тоже не хотелось. Отец, конечно, даже если что-то и слышал — расспрашивать не станет, он достаточно тактичен для этого. Но, вспомнив бурные годы молодости отца, Алексей сам всё больше думал о том, чтобы поделиться с ним своей историей. В конце концов, отец ведь — психолог, пусть и преподаватель. Может, он как-то и сумеет помочь. Но ноги сами не несли мужчину домой, а потом он — и сам не особо понимая, что делал, зашёл в попутную «Пятёрочку», чтобы купить то, что никогда раньше не покупал: сигареты. И мятную жвачку: по меньшей мере, у Димы эти вещи шли в комплекте. И Алексей, хотя и сам много раз ругал Диму за то, что тот курил, теперь не мог удержаться от того, чтобы попробовать. Ведь это, говорят, успокаивает — а алкоголь в такое время всё равно не продают. Кассирша усомнилась в его возрасте, а паспорт так и остался лежать на столе его комнаты. Простая фраза «Мне двадцать пять!» была парирована тем, что всем подросткам, покупающим алкоголь и сигареты, всегда по двадцать пять. И, пока Алексей не вспомнил, что у него ещё и водительские права с собой должны быть, он размышлял над тем, что и сам себе свой возраст теперь не дал бы. Ведь чем он отличался от подростков, что его всегда раздражали? Он совершил глупость, будучи влюблённым; так нормально и не поговорил с Александрой, хотя пытался это сделать… Теперь вот ещё и шёл по улице с сигаретой, запах от которой планировал замаскировать жвачкой — хотя, казалось бы, он не Дима — так от кого ему прятаться? Родители ведь и сами курят… Когда Алексей, которого так и не отпускали подобные переживания, вернулся домой, он не собирался тревожить родителей — тем более, что мама уже заснула. Нет, он всего лишь зашёл на кухню, дабы сделать себе чаю и унести его в свою комнату, но отец нарисовался точно из воздуха — и весьма внезапно. — Что ищешь? — спросил он, и Алексей, что как раз рылся в одном из шкафчиков, честно ответил: — Что-нибудь к чаю. Вот как вы живёте в таком бардаке? Казалось бы, разговор был закончен, а чайник вскипел, но отец жестом велел Алексею остаться, а сам полез внутрь какого-то другого ящика и извлёк оттуда открытую бутылку виски. — Лучше этого ты к чаю всё равно ничего не найдёшь, — усмехнулся Владимир и, даже не спрашивая Алексея, налил одну рюмку и протянул ему. — Я не хочу пить. — Хочешь, Лёша, кого ты обманываешь? — фыркнул его отец. — Я всё-таки брата твоего почти вырастил — и этот запах мяты с сигаретами за милю чувствую. — Да, я курил, — не стал скрывать мужчина. — Будешь меня, как Диму, отчитывать? — Да нет, не буду. Ты взрослый человек, сам понимаешь, что вредно. А я и сам курю. Глупо было бы ругаться. Просто понимаю, что ты не стал бы это делать просто так — значит, что-то случилось. А, когда что-то случается, алкоголь всегда лучше, чем сигареты. Выпей же… Спорить с отцом, наверное, можно было, но у Алексея не осталось на это сил — и тот покорно принялся глотать виски. Весьма неплохой виски, между прочим. Единственное — он не слишком понимал, как после этого выйдет на работу завтра, но посадить детей в поезд и сесть там отсыпаться, вроде бы, было не так сложно, как гулять с ними весь день по городу. — Не расскажешь, что случилось? — между делом поинтересовался Владимир. Алексей пару секунд поколебался, а потом ответил: — Ученица. — Та, Лариса Воронцова, что писала мне? — усмехнулся Критский. — Другая. Александра Неверина. — И что она сделала? — Влюбила меня в неё. Владимир на этом месте не выдержал и беззлобно рассмеялся, приговаривая, что ещё несколько лет назад Алексей называл его бывшие отношения со студентками аморальными. Впрочем, здесь отец был вполне справедлив в своей критике. — Ну и, что у вас было-то? — Да много чего… — Ты не второго внука имеешь в виду, надеюсь? — Нет, до этого не дошло, — покачал головой Горин и всё же принялся рассказывать отцу обо всём, что происходило между ним и Александрой — с самого момента их знакомства. Разговор, конечно, получился долгим — а вернее, монолог: Владимир лишь изредка кивал головой, дабы показать, что он слушал. Наконец, когда Алексей закончил, отец его ещё некоторое время молчал, а потом тихо произнёс: — Оставайся, Лёш. — То есть? — не понял Алексей и, казалось, даже немного протрезвел от этого предложения. К слову, за время монолога он успел выпить ещё несколько рюмок: Владимир щедро подливал ему алкоголь. — Оставайся в Питере. У тебя в этой московской фирме собеседование же в июне? До этого времени живи здесь. — А как же… — Попробую что-нибудь придумать с твоим директором. — А Лена с сыном? — Можно подумать, до того, как вы помирились, ты их часто видел. — А… — Лёш, я ведь не настаиваю. Просто подумай об этом… Завтра поезд — и твоя Екатерина Егоровна вполне может и сама посадить детей на него. Ты, конечно, можешь и поехать, но мне кажется, что расставание с Невериной пошло бы тебе на пользу. — А Дима? — наконец, выдал последний аргумент Алексей. — Давно мечтал сам пожить. Когда ты переехал в Москву, ты был всего лишь на год старше него. Может, наберётся уму-разуму, если ты не будешь за ним надзирать. — До утра время ещё есть, я подумаю, — вынужден был согласиться Алексей. Согласился он скорее для виду — чтобы больше отец не приставал к нему с этим глупым предложением. Но, разумеется, он не мог не обдумывать эту мысль всю оставшуюся ночь. И Алексей всё больше приходил к выводу о том, что отец и в этом случае прав. С утра он набрал Осипову и рассказал ей о неких обстоятельствах, вынуждающих его остаться в Петербурге, умолчав, конечно, о Невериной. Математичка сперва немного поворчала в трубку, но всё же возражать не стала. Когда он объявил отцу, что всё же принял решение, тот, казалось, и не был удивлён. Да и мама его поддержала. Да, ещё предстоял телефонный разговор с Леной и Володей. Да, ещё нужно было придумать, как решить вопрос со школой — но то, что директор был папиным другом, определённо, упрощало эту задачу. Но Алексей решил заняться этим чуть позже. Пока что он просто завтракал горячими бутербродами с чаем и смотрел на часы. Десять часов пятнадцать минут. Сапсан в сторону Москвы выехал из Северной столицы.