Автократ Тиранович

Можно сказать, школу я практически закончила. Уже были известны результаты всех экзаменов, уже ничего не связывало меня с местом, в котором я провела одиннадцать лет жизни. Оставалось лишь последнее событие — выпускной. И этот праздник я, в отличие от последнего звонка, ждала. Как-никак, этот праздник поставит жирную точку в моей прошлой жизни, и именно после него начнётся что-то совершенно новое. Что именно — я ещё не знала. Но что-то обязательно изменится. Как минимум, я пойду учиться куда-нибудь, где не будет Ларисы и Прохорова. Моя Воронцова ведь давно решила, что будет поступать на юридический в МГУ. И в её способностях туда поступить я не сомневалась. С ней собирался идти и Женя, хотя он сдал экзамены и на порядок хуже моей подруги. Удивительно, но даже я обошла Фокина на два балла. Впрочем, и у него были неплохие шансы. Саша Прохоров же, с которым мы после моего дня рождения стали встречаться практически каждый день, ни на миг не усомнился в решении, которое принял ещё в девятом классе — идти на исторический. Только по поводу выбора вуза он беспокоился — думал, куда хватит его весьма неплохих баллов. Я же, в отличие от моих друзей, так и не определилась с планами на будущее. Как и полгода назад, в моей голове вертелось лишь абстрактное «социология, или политология, или что-то ещё». Лариса предлагала мне попробовать поступить с ней на юридический, но я всё ещё была против. Тем не менее, отнести копию аттестата на факультет её мечты она меня всё-таки уговорила. Прохоров же и не пытался советовать мне поступать на один факультет с ним — к истории я относилась ещё прохладнее, чем к праву — и он это знал. Родители тоже не особо помогали мне советом. Мама принципиально сказала, что не будет ничего говорить — ибо это должно быть исключительно моим решением. Папа — вероятно по убеждению мамы — занял похожую тактику, но всё же насчёт политологии однажды не сдержался и довольно резко бросил: «только не в политику!» Не сказать, чтобы это меня убедило, но, с другой стороны, в чём можно убедить человека, который ничего ещё не решил?! Мысли о поступлении беспокоили меня каждый день — особенно когда я читала беседу нашего дружного класса, в которой ребята то и дело хвастались, что отнесли куда-то документы. Копия же моего аттестата пока что лежала только на юридическом в МГУ — по настоянию Ларисы. Впрочем, я успокаивала себя тем, что после выпускного будет ещё почти месяц, чтобы всё решить. А до этого — нужно готовиться к празднику, а не думать о вузах! И вот долгожданный день, наконец, настал. Признаться, я и подумать не могла, что будет так трудно собраться на праздник: всё утро прошло в моих потугах прилично накраситься и сделать идеальную причёску. Хотелось чего-нибудь нового, необычного и шикарного! Конечно, я была не одинока в таких мечтах: каждая девушка из нашего класса стремилась выбрать лучший наряд, и даже с Ларисой мы ночью накануне переписывались исключительно о наших праздничных образах! Сборы я начала заблаговременно, с самого утра — но всё равно с большим трудом умудрилась не опоздать на праздник. Родители сняли большой ресторан для нас и параллельного класса, в который я ворвалась в самый последний момент: Дмитрий Георгиевич уже даже начал говорить какую-то речь о том, как же школа будет скучать по нашему выпуску. Я, стараясь не шуметь и не загораживать никому вид нашего прекрасного директора, прошла между столиками в поисках собственного места. Лариса, конечно, заняла его для меня: ещё не хватало сидеть вдали от лучшей подруги! Найдя тот самый столик, я села на единственное свободное место: между Воронцовой и Прохоровым. Четвёртое место в нашей дружной компании — напротив меня — занимал, конечно же, Фокин. — Классное платье! — поприветствовал меня Саша. — И вообще потрясно выглядишь! — Спасибо! — улыбнулась я, хотя, по правде говоря, нежно-кремовый оттенок моего платья, так идеально смотревшийся дома у зеркала, в полутьме ресторана выглядел как-то нелепо. Зато цвет лака на ногтях смотрелся более выигрышно! Я огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться, что нас ждёт дальше. После своей речи Дмитрий Георгиевич, должно быть, вручит нам аттестаты, а потом — начнётся дискотека. Вроде родители даже заказывали какую-то анимацию на первую половину ночи. — Кого ищешь? — поймав мои взгляды по всему периметру ресторана, уточнил Саша. — Никого, — пожала плечами я. — Я так и понял, — усмехнулся он. — Но вообще тот самый никто — во-он там, с другой стороны. Там и столики для учителей, — он говорил это с какой-то грустью, очевидно, не веря, что в тот миг я правда никого не искала. Но после того, как Саша показал, я не могла не заметить Алексея. В отличие от нас, выпускников, Алексей делал вид, что внимательно слушал нашего директора. Собственно, все учителя, видимо, решили на собственном примере продемонстрировать нам, что значит уважение к старшим — так что не разговаривали между собой даже вполголоса. — Не думала, что он придёт, — призналась я. Почему-то мне казалось, что, раз Алексей продинамил последний звонок, то и на выпускной не явится. В конце концов, он же здесь больше не работает. Хотя, справедливости ради, пришла и Анна Андреевна — наша бывшая классная руководительница, после ухода в декрет которой и пришёл Алексей. Она сидела за тем же столиком, что и Горин, а компанию им составили наша действующая классная руководительница Елизавета Константиновна и Екатерина Егоровна, математичка, которая когда-то возила нас в Питер. — Ну конечно он пришёл! — даже Лариса решила вмешаться. А я-то думала, что она слушала Дмитрия Георгиевича. — Нам же обещали, что и Алексей Романович будет, и Анна Андреевна! — Но мог бы и не приходить, — буркнул Прохоров. — Может, хватит ревновать? — возмутилась я. — Мы же с тобой договорились, что Алексей — в прошлом. Вот хочешь… хочешь, я вообще не буду к их столику подходить?! — Радикально, — усмехнулась Воронцова. — А как же фотографии с любимыми учителями напоследок? Я в этот момент очень надеялась, что ни у кого не хватит ума начать шутить на тему «любимых учителей» и Алексея, который действительно был для меня любимым. Но, благо, пронесло. — Это у тебя учителя — любимые, родная, — включился Фокин. — Но не подходить к их столику — это да, радикально. Шампанское же только им поставили! Значит, придётся как-нибудь тырить. Мы рассмеялись, а я только в этот миг обнаружила это досадное недоразумение. Действительно, алкоголя на наших столах не было. Чёрт, я, конечно, вовсе не настаиваю на том, чтобы уезжать с выпускного в полицейской машине или на скорой, но… хотя бы бокальчик шампанского на выпускной — это же старая добрая традиция всех выпускников страны! К тому же, мне ведь уже восемнадцать… Словом, несправедливость. — Женькино возражение принимается, — улыбнулся Саша. — А вообще… подходи на здоровье, если захочешь. Можешь хоть поцеловать его при рассветных лучах. Всё равно мы с тобой — это глупости, если ты его любишь. — Мы с тобой — не глупости, — покачала головой я. Пожалуй, именно так. Слишком долго я пыталась убедить Алексея в том, что мы любим друг друга. И он ведь правда любит меня, я абсолютно в этом уверена. Но… если у него не хватает смелости связываться с собственной ученицей, то настало время и мне перестать быть дурой и гоняться за ним. Я поняла это ещё когда Саша подарил мне отличное совершеннолетие, а Алексей — даже не удосужился написать и поздравить. — Потише налаживайте свою личную жизнь! — вмешалась Лариса. — Сейчас аттестаты начнут выдавать! Лариса получила свой аттестат, разумеется, первой. Вернее, вместе с Женей и ещё несколькими ребятами. Конечно, отличников отмечали отдельно, притом выдавал им долгожданные бумажки-с-отличием сам Дмитрий Георгиевич. Для простых смертных, вроде нас с Сашей, процедура была проще: коробку с аттестатами отдали Елизавете Константиновне, которая вместе с Анной Андреевной и Алексеем раздавала их нам. — Поздравляю! — кивнул Алексей, протянув мне мой. Конечно, из всех трёх наших классных руководителей мой аттестат должен был попасть именно ему! — Спасибо, — кивнула я и зачем-то продемонстрировала ему содержимое аттестата: — Между прочим, всё-таки пятёрка по истории! — Лиза-Лиза, добрая душа! — усмехнулся он, глядя на Елизавету Константиновну. — А как ты хотел, дорогой? — не отрываясь от очередного аттестата, будто бы между делом, спросила она. Она уже была, вероятно, не совсем трезва. По меньшей мере, говорила она так расслабленно и умиротворённо, как обыкновенно говорят подвыпившие люди. Хотя никаких других признаков её увлечения алкоголем этим вечером не было заметно: стояла она уверенно, в словах не путалась. Даже напротив её места стоял наполовину полный бокал шампанского, а рядом — стакан из-под сока. И, судя по всему, здесь она налегала в основном на сок. Но, впрочем, какая разница, пьяна она или нет? Размышляла я об этом, конечно, в контексте того, что она между делом, ни капли не смущаясь, назвала Алексея «дорогим». Это как-то не вписывалось в мою картину мира, даже если верить слухам, что Елизавета Константиновна когда-то училась вместе с Алексеем. Всё равно это не давало ей права называть его так, будто между ними что-то есть. Пусть она и выпила. Ещё больше мне не понравилось то, что Алексей её не поправил — хотя наверняка услышал! Я сразу же вспомнила, как меня он — до того, как разрешил называть его по имени — долго и упорно поправлял своим педантичным тоном. «Для вас, Неверина, «Алексей Романович», а не «Алексей», запомните это, наконец». Чёрт побери, я даже не представляла, что бы он сказал, назови я его по ошибке, к примеру, «милым»… Но ошибки Елизаветы Константиновны он исправлять не стал. Я пыталась сказать себе, что он просто отвлёкся, или решил не обращать внимание на такую мелочь, но всё это не вязалось в моей голове с его образом. А ещё — я напоминала себе, что теперь это меня не касается. В конце концов, не Прохорова же моя учительница так назвала! Предательские мысли о том, что лучше бы Прохорова, я из себя гнала. — Неверина! — услышала я, наконец, его строгий голос. Увы, обращённый ко мне. — Да? — Подпись ставьте напротив вашей фамилии, — терпеливо протянул Алексей. Кажется, не первый раз — но я была слишком увлечена своими мыслями, чтобы раньше понять, что он от меня хотел. Я быстро поставила на официальном бланке кривую, совершенно некрасивую закорючку. Обычно моя подпись удавалась мне куда лучше — и даже выглядела презентабельно. Но не сейчас. Впрочем, Алексея это волновало меньше всего. Он подозвал к себе следующего выпускника и продолжил свою монотонную работу. Я же отошла подальше, чтобы не мешать учителям. Но желания возвращаться за наш столик, где меня уже ждал получивший свой аттестат Прохоров, разумеется, не было. Я так и стояла там, а очередь из моих одноклассников быстро заканчивалась. Вскоре аттестаты получили все — и учителя, соответственно, остались одни. На меня никто особого внимания не обращал, а я всё ещё не находила в себе силы вернуться к нашей компании. А ещё мне хотелось остаться и послушать разговоры Алексея с Елизаветой Константиновной. Может, он просто не хотел выяснять отношения при учениках, а сейчас скажет ей всё, что думает про «дорогого»? Конечно, это глупая надежда, но надежда ведь умирает последней. — Знаешь, Лёш, тоста за то, что эти коробки опустошены, сегодня ещё не звучало! — начала тем временем Елизавета Константиновна и подняла бокал. Тот, с шампанским. Видимо, я ошиблась, решив, что этой ночью она предпочитает сок. — Тебе бы всё выпить! — усмехнулся Алексей вполне тёплым тоном, таким, как говорил когда-то со мной. Но свой бокал поднял и поддержал её тост. Первое, что бросалось в глаза, — это то, что Алексей пил с Елизаветой Константиновной. Екатерина Егоровна и Анна Андреевна, сидевшие за тем же столиком, беседовали между собой и не обращали внимание на них. Стоит ли говорить, что это мне тоже не нравилось? Конечно, Алексей и Елизавета Константиновна сильно моложе, чем другие учителя, и у них могут быть свои интересы. Но я бы предпочла, чтобы Алексей общался не только с той, которой позволяет безнаказанно называть себя «дорогим». — Не ври, Горин, хоть иногда! — беззлобно возразила Елизавета Константиновна. — Вот вспомни наш выпускной. Вспомни, а! Ты ещё Лену Орлову туда притащил зачем-то. Вот вы с ней больше всего и агитировали за «выпить». — Действительно, зачем я её привёл туда? Может, любил? — пробормотал Алексей. — Но штампик в паспорте у тебя вскоре после нашего выпуска исчез, — подтрунила моя классная. И продолжила: — А вообще… знаешь… я ведь мечтала об этом. Подумать только: застукай ты её в постели с тем мужиком на два месяца раньше — и наш выпускной был бы воистину нашим! — заговорила она совсем мечтательным голосом. — Лиз, хватит! — отрезал Алексей с привычным холодом в голосе. И тут же, уже теплее, прибавил: — Давай мы мой развод будем обсуждать не на глазах у половины коллег. А сейчас… пошли лучше потанцуем, а, зай? — Мы с тобой? Лёш, дети же… — Ну их к чёрту. — Уговорил, — улыбнулась Елизавета Константиновна. Во время всего этого разговора я надеялась лишь на то, что Алексей не заметит, что я подслушиваю. Вроде я постаралась спрятаться за одной из колонн за его спиной — так что вряд ли он мог меня видеть. А Елизавета Константиновна… даже если заметила — она ведь не станет ему говорить. В конце концов, я была уверена, что разговор для неё не был каким-то из ряда вон выдающимся. Да, она немного перешла черту, заговорив о разводе Алексея, но в остальном… если она правда его «зая», а он — её «дорогой», что уж тут криминального в такой беседе? Действительно, Алексей ведь заявил, что между нами ничего нет. И я так решила. Вот и всё. Всё, что я хотела — а вернее, не хотела — услышать, — услышала. Между прочим, сама сделала этот выбор, когда сразу не пошла к Прохорову, как только получила аттестат. А теперь… да, больше всего в этот момент хотелось устроить истерику. Но — смысл? Выпускной и без того безнадёжно испорчен. А исправить праздник может, как ни странно, только один человек. Прохоров. Он ведь даже в день рождения сумел меня порадовать… — Сань, ты чего такая грустная? — окликнул меня Прохоров, пока я машинально шла в другой конец зала, давно уже пройдя мимо нашего столика. — Задумалась, — отмахнулась я. Пожалуй, надо было как-то отвлечься и постараться не думать о том, что значит тот злополучный диалог. — Слушай, Прохоров, пошли уже, может, потанцуем? — А у нас белый танец? — усмехнулся Саша. — Можно подумать, ты собирался приглашать кого-то… другую! — подтрунила я. — А потом ещё меня ревнуешь! — Ладно-ладно, пошли. Всё свободное от столов пространство, за исключением импровизированной сцены, было отдано под танцпол, поэтому на этот раз даже было где разгуляться. Мы, выпускники, медленно вальсировали, разбившись на пары. Честно говоря, я предпочла бы что-нибудь более современное, но под дискотеку отдавалась вторая половина ночи. Сейчас же — будто бы шла ещё официальная часть. По меньшей мере, вальсы выпускников всегда были традицией. В полутьме зала я старалась отыскать глазами Алексея с Елизаветой Константиновной. Зачем? О, я сама этого не знала! Пожалуй, цель у меня была лишь одна: я надеялась посмотреть на то, как он, станцевав с ней первый вальс, сядет отдохнуть. Или потанцует с кем-нибудь ещё — тоже неплохой вариантик… — Готов поспорить, ты теперь опять ищешь не его! — протянул Прохоров. Сказать ему, что ли, правду? Может, он и попытается меня утешить — хороший ведь парень! И всё же я не решилась на это. В первую очередь, из-за того, что попыталась позаботиться о Прохорове. Нельзя ведь постоянно заставлять его ревновать! Он ведь тоже переживает из-за меня и Алексея… — Конечно же, не его! — решила соврать я. — В прошлом твой, то есть мой, Алексей Романович! В прош-лом. Ты понял меня?! Мы расстались. Всё! Сначала я вообще-то решила не отвечать на этот провокационный вопрос. Но потом — увидела пару Алексея с Елизаветой Константиновной — они вальсировали аккурат рядом с нами. И — исключительно назло Алексею — я ответила, притом максимально громко. Надеялась, что услышит Елизавета Константиновна. Для этого же и отчество «Романович» добавила к привычному «Алексей» — чтобы его партнёрша, если услышит, точно поняла, о каком Алексее речь. — Лёш, похоже, я многого о тебе не знаю… — практически шёпотом отозвалась Елизавета Константиновна. Говорила она это, разумеется, не мне. Но я не могла не услышать — ведь слишком ждала её реакции! — Уверяю тебя, Лиз, тебе беспокоиться не о чём, — отозвался Алексей, но в голосе его читалось напряжение, что в принципе было непривычно для меня. — Это не то, что я подумала, и ты мне всё объяснишь, — притворно улыбнулась она. — Лёш, как в плохих романах, честное слово, — она повернулась к двери. — Ты куда? — На улицу, — пожала плечами Елизавета Константиновна. — Покурить. Останавливать её Алексей не стал. Казалось, он сам был растерян и не знал, что в таких ситуациях делают. Ну да, ведь, по его словам, это только он может обнаруживать, что его жена ему изменяет. А сам он всегда верен своей девушке, а посему даже само слово «ревность» считает противным. И ведь тогда, когда он пришёл ко мне с букетом белых роз извиняться и объяснять про Соню, я ему поверила. А теперь… да, с Соней он, очевидно, мне не врал. Ибо врал — не с Соней. Роман ведь у них с моей учительницей, судя по всему, закрутился вскоре после его развода с Леной. А Елизавета Константиновна грезила о нём и того раньше: как минимум, на их выпускном. То есть года три назад… И всё же, пока что это всего лишь мои домыслы. Да, судя по реакции Елизаветы Константиновны, они подтверждались. И всё же, на сей раз — дабы не было глупых ситуаций вроде Сони — мне нужны были доказательства. Желательно — из уст самой Елизаветы Константиновны. Ведь, если я буду убеждена, что Алексей лгал мне всё время наших «отношений», возможно, смогу перестать думать о нём. И не только разумом, но и всем сердцем влюбиться в Прохорова. Я выпустила свою ладонь из Сашиной и начала пробираться сквозь толпу вальсирующих выпускников следом за Елизаветой Константиновной. Я думала, что лучше всего расспросить её сейчас, когда она и сама растеряна из-за моих слов. Получается ведь, что и он ей изменял со мной. Пусть и не физически изменял, но всё-таки… — Сань, ты куда? — окликнул меня Прохоров. — На улицу, — отозвалась я. — Не курю, так что воздухом подышать просто. — Ты вернёшься? — я надеялась, что Саша не потащится за мной, а потому поспешила его в этом заверить: — Конечно! Не может же какой-то Алексей испортить мой выпускной! — протянула я это, разумеется, глядя на Алексея. Тот, кажется, думал о том, чтобы пойти за мной, но не решился. И хорошо: лишние свидетели нашего с Елизаветой Константиновной разговора мне нужны не были. Елизавета Константиновна стояла у входа в ресторан, глядя на редкие пролетающие мимо машины. В руке у неё была сигарета, в другой — зажигалка: она ещё не успела закурить. Словно отвлеклась на высматривание чего-то среди этих машин. Или просто задумалась… Я решила не отвлекать её, но моя классная руководительница сама обратила на меня внимание. — Саша, что-то не так? — её голос был удивительно мягким и добрым, и я в очередной раз ею из-за этого восхитилась. — Вы извините, если что не так, Елизавета Константиновна, — не зная, с чего начать, протянула я. — Да что ты! Извиняться здесь совершенно не за что, — заверила она меня и, закурив, наконец, прибавила: — Во всяком случае, тебе. — У нас толком и не было-то ничего. Ну, только поцелуи — не дальше. — Это не имеет никакого значения, — покачала она головой. Мне хотелось поскорее начать расспрашивать её про их отношения с Алексеем, но сейчас это было бы, по меньшей мере, нетактично. И чем я вообще думала, когда шла к девушке, только что узнавшей о романе своего парня со мной? Пожалуй, наивно было надеяться, что она тут же мне выложит подробную историю их романа! Впрочем, Елизавета Константиновна, казалось, хотела с кем-то поделиться, а потому прибавила: — Уже неважно. Три года — и вот… — Это, наверное, были счастливые три года? — спросила я. Почему-то мне такая ремарка показалась тогда уместной. — Да… — после долгой паузы ответила моя учительница. — И долго это продолжалось, у вас с Лёшей? — вдруг спросила она. Я и не ожидала, что Елизавета Константиновна, такая подавленная на вид, перейдёт в наступление. Впрочем, я сразу решила, что, если я расскажу ей про нас с Алексеем, то потом настанет её черёд. Тогда будет легче разговорить её. — Сложно вообще сказать, что что-то было. Пара поцелуев, не более того, — здесь я преуменьшила. На самом-то деле я точно помнила, что поцелуев было четыре! — В кино ещё вместе сходили, но это вообще ещё несерьёзно было. Просто мне казалось… ну, всякие глупости казались. — Всякие глупости — это про нас обеих, — как-то виновато вздохнула Елизавета Константиновна. — Помню, когда-то он рассказывал мне про его бывшую жену и этого, её любовника, имя забыла. Он тогда такую тираду выдал: про доверие между партнёрами, про то, что ревность — гнилое чувство… а я верила. — Недавно и я в это поверила, — вновь вспомнив ставший ненавистным букет, отозвалась я. — Похоже, набор фразочек у него стандартный… — словно прочитав мои мысли, отметила она. Елизавета Константиновна докурила и выбросила окурок, а после — внимательно уставилась на меня. Я была готова на что угодно поспорить, что она думала о том, что Алексей такого во мне нашёл. Но, впрочем, было бы глупо её в чём-то обвинять. Ей ведь, должно быть, гораздо тяжелее пережить такие новости, чем мне. — Он ведь пытался со всем этим закончить, — вдруг зачем-то сказала я, будто бы мне хотелось его защитить. — Порой говорил, что мы не должны быть вместе. Сейчас вот — уже официально: я пришла сюда с Сашей, а не с Алексеем. А до этого — мы с ним встретились у катка, где у Володи какие-то соревнования были — и он заявил, что нам надо бы расставить точки над «и». — Соревнования у Володи, говоришь? — усмехнулась Елизавета Константиновна. — Я ведь на них была, а после них мы с Лёшей поехали ко мне. — Как?! — перебила я её. Сколько я ни вспоминала эту сцену, помнила лишь то, что он распрощался с сыном и Леной. И шёл домой в гордом одиночестве. — Он попросил не садиться с ним рядом, — объяснила она. — Мол, он с бывшей женой, да и сыну лучше не видеть нас вместе. А потом Лёше домой заскочить надо было на минутку, так что я шла к себе одна, а он потом меня нагнал. — Да уж, — вздохнула я. — Дела… Мы постояли с Елизаветой Константиновной ещё какое-то время, но она уже не говорила об Алексее. Мне, конечно, хотелось выпытать больше информации, но единственное, что она рассказала мне, — это то, что была однокурсницей Алексея. Но тогда он был женат, а она, пусть и смотрела на него влюблёнными глазами, так и не решилась ломать семью. Закрутилось же у них всё уже после развода Алексея. Увы, разузнать, каким образом «всё закрутилось», мне так и не удалось. А потом она вернулась в ресторан — сказала, что на улице стоять прохладно. Я, признаться, этого не чувствовала, но на Елизавете Константиновне было лишь тонкое шёлковое платье с открытыми плечами. Я, как-никак, была одета чуть теплее: к моему платью прилагалось болеро. Но проводить собственный выпускной в одиночестве на улице у меня желания не было, так что я тоже вскоре вернулась к Прохорову. — Как ты? — спросил меня он. — Пошли сядем, — я повела его за наш столик: танцевать желания не было. Он, конечно, понимающе согласился. — Шампанское будешь? — предложил Прохоров. — Откуда? — Не поверишь: Горин разрешил. Я сперва подумала, что неправильно услышала. — Кто-кто?! — Горин, он самый, — усмехнулся Саша. — Сказал, что ему не жалко, что мы люди взрослые, и пусть делаем, что хотим. Он вообще очень подавленный и будто бы сам не в себе… — казалось, Прохоров хотел сказать что-то ещё, но остановился. — Чёрт, прости. Нам явно лучше поговорить не про него. — Да нет, всё нормально. В плане, меня ничуть не колышет, что у него там с Елизаветой Константиновной… — соврала я, мечтая, однако, чтобы эти слова были правдой. — И знаешь что, Саш? Плесни шампунчика, раз уж разрешили… Прохоров достал из-под стола наполовину пустую бутылку шампанского и налил его в стакан для сока. — Бокалов нет, они под счёт, — попытался оправдаться он. — Но вот после этого мероприятия… можем поехать ко мне, и там уже чего только нет! Бокалы будут точно! — А поедем! — согласилась я, чувствуя, однако, что делаю это только назло Алексею, который никогда и не узнает об этом. А, впрочем, что-то мне напомнило сцену в клубе: тогда ведь Алексей тоже не должен был ни о чём узнать. Но приехал и даже вытащил меня из лап Саши. Хотя… дурная ассоциация, наверное: тогда он именно вырвал меня из когтей Прохорова, а сейчас спасителем стал Саша, а когти — напротив — выросли у Горина… — А что, Горин правда такой уж подавленный? — нарушила возникшую тишину я после того, как опустошила стакан. До этого мы с Сашей молчали. — Давай забудем эту фамилию, — предложил Прохоров. — Уже забыла. Просто интересно. — А ты сама подумай, если он нам выпить разрешил официально. — Да. Пожалуй, глупый вопрос, — согласилась я. И задала ведь я его скорее потому, что не знала, о чём с Сашей ещё можно поговорить. Обычно темы для разговора придумывал он, а сейчас он, вероятно, решил, что мне нужно время, чтобы разобраться в себе. Чёрт побери, напротив, мне хотелось болтать про какую-нибудь ерунду, чтобы хотя бы на время выбросить из мыслей признания Елизаветы Константиновны! Да, всё-таки, плохо Саша меня понимает… Тем не менее, одно моё желание он угадал: а потому, оглядевшись по сторонам, вновь наполнил мой стакан шампанским. Судя по тому, что бутылку приходилось прятать под столом, я решила, что алкоголь у нас всё-таки на полулегальном основании. Вероятно, Дмитрий Георгиевич об этой вольности Алексея не знает, равно как и остальные учителя. А, впрочем, не всё ли уже равно? Что мне теперь сделает наш директор? Полицию вызовет? Мне уже восемнадцать — так что я и по закону право имею… — Может, и ты со мной? — предложила я, покосившись на Сашин стакан. — Я — уже, — сперва решил возразить он, а после махнул рукой. — Хотя… давай! За нас? — предложил он тост. — За наше светлое будущее, — вырвалось у меня, и я вдруг совершенно чётко поняла, что «наше будущее» в моих глазах — это отдельно моё светлое будущее, а отдельно — его. И что именно поэтому мне не понравилась формулировка «за нас». Прохоров, конечно, подвоха не заметил — и выпил. Бутылка пустела быстро. Саша ещё пару раз заботливо подлил мне и единожды — наполнил собственный стакан, а потом шампанского не осталось. Я заявила, что, значит, всё остальное мы выпьем уже дома у Прохорова, но он не был согласен с таким раскладом. Саша бросал всё более завистливые взгляды в сторону учительских столов, на которых было ещё немало открытых бутылок. А учителей, наоборот, за столами практически не оставалось: все сидели с Дмитрием Георгиевичем и о чём-то говорили. В стороне были лишь двое. — Попрошу у Елизаветы Константиновны, — пожала я плечами: мне казалось, что уж мне-то она не откажет. Особенно сегодня. Особенно в таком состоянии — а она в гордом одиночестве сидела за тем столиком, где раньше они были вместе с Алексеем, и апатично смотрела в собственный телефон. — Валяй, — согласился Прохоров. Мне хотелось, чтобы он хотя бы для виду поспорил со мной, что поговорит с Елизаветой Константиновной сам. А, впрочем, какая разница? Не так уж и велик подвиг — утащить у расстроенной женщины одну из бутылок! По меньшей мере, я на это рассчитывала. Оказалось, что всё не так просто: вспомнив, что сегодня она всё ещё моя классная руководительница, Елизавета Константиновна наотрез отказалась поделиться спиртным. Я не узнавала в этой женщине ту, что ещё час назад на улице спрашивала меня, не курю ли я, и предлагала сигарету. В конце концов, за то, что я отказалась тогда, можно было бы и налить хотя бы ещё по стаканчику нам с Сашей сейчас! Но после этого довода она своё мнение не изменила. — Лиз, — перебил меня мужской голос. Разумеется, это был Алексей — кстати, второй и последний из учителей, не присоединившихся к компании во главе с Дмитрием Георгиевичем. — Отстань от меня! — весьма грубым тоном ответила Елизавета Константиновна. — Лучше бы своими ученицами занялся — а то вон, шампанское у меня требует. Хотя в какой-то мере я её понимаю: тоже хочется наалкоголить собственный организм сейчас до отключки. Такая речь как-то не вязалась с той милой и доброй Елизаветой Константиновной, которую мы каждый день видели на уроках. А, впрочем, с Алексеем она имела моральное право и материться! Так что я решила, что она всё ещё вела себя весьма мягко. — Ученики они теперь твои, — напомнил Алексей. — Хотя через несколько часов станут ничьими. Но хорошо, если ты просишь, я поговорю… — Не смей подлизываться! — буркнула она. — Тебе надо успокоиться, Лиз. Я подойду чуть позже. — Не утруждай себя. — Противное слово, — вдруг отметил он. — Что? — «Утруждай» — противное слово, — объяснил Алексей. — Нельзя ответить «утружду» — будет не по-русски. Но утруждать себя я буду, Лиз. Бросить меня ты имеешь полное право, но разговор — рано или поздно — должен состояться. — Да не останемся мы друзьями, расслабься. — Ладно, Лиз, потом, — махнул он рукой. — Так, Неверина, меня тут просили про алкоголь разобраться только что, — сделал хмурое лицо Алексей. Я закатила глаза. Мне в принципе не улыбалось говорить о чём-то с Алексеем, а уж тем более — выслушивать его нотации по поводу шампанского. Но, когда я решила высказать ему всё, что я о нём и его чтении морали думаю, он вдруг заявил: — Честно, не понимаю, почему Лиза возражает. Она обычно не стерва, — Елизавета Константиновна к этому моменту, разумеется, отсела подальше и не слышала нас. — Не называй…те, Алексей Романович, её стервой, — разозлилась я. — Это у вас, как выяснилось, по девушке на каждый день. А она просто расстроена. — Ладно, — примирительно пожал плечами Горин. — Просто если шампанское нужно — можешь взять. — Дёшево ты меня покупаешь… — Не тебя. Только маленький разговор. Пару минут твоего драгоценного времени. — Зачем? Это ничего не изменит. — Потому что хочу, — он вновь пожал плечами. — Ты шампанское хочешь, а я — поговорить. Своеобразный бартер, не находишь? Стоит ли уточнять, что говорить с ним после всего мне вовсе не улыбалось? И я честно хотела отказать. Лучше даже с Прохоровым болтать о какой-нибудь ерунде! Да что угодно, только бы не видеть Алексея. Но перспектива провести остаток такой ночи даже без шампанского радовала ещё меньше. В конце концов, я ведь уже сказала, что ничего не изменится. Теперь я знаю, что с Елизаветой Константиновной у него был роман на протяжении трёх лет. Теперь это не Соня. И красивой тирады про вред ревности теперь ему явно не хватит, чтобы я вновь считала его порядочным человеком. — Сто двадцать секунд пошли, — бросила я. — Давай, начинай про «ревновать плохо». — Плохо, конечно, — согласился Горин. — Хотя иногда и бывает необходимо, спорить не стану. — Значит, всё-таки бывает необходимо… — повторила я. — Так что, в лицо мне признаешься, что с Елизаветой Константиновной у тебя всё серьёзно, или на это смелости не хватит? — Лиза… она моя однокурсница. Когда-то и правда была в меня безответно влюблена, такое было. Я тогда был женат на Лене. А потом… знаешь что, Саша, я не это хотел сказать. — Ты сам хотел поговорить. Так ответь на простой вопрос. — Я хотел попросить прощения. Когда-нибудь… может быть, я расскажу тебе про Лизу и меня. Или ты сама узнаешь. Я просто не могу смотреть на тебя и на твои постоянные мысли обо мне. — Теперь-то о тебе я думать не буду, — фыркнула я. — Догадываюсь, — кивнул Алексей. — И надеюсь, что когда-нибудь — не сейчас, разумеется, — ты меня простишь. — Это вряд ли. — Саша, я не раз уже говорил. Я был твоим учителем, а ты — моей несовершеннолетней ученицей. Наши отношения были невозможны, я пытался с тобой это обсудить. — Теперь — точно невозможны. — А теперь… да, так правильно. Саш, я правда долго думал прежде чем прийти сюда с Лизой. И надеюсь, что когда-нибудь… — Не пойму и не прощу. Ты говорил уже. А я всё так же ничего не понимаю. И прощать не хочу. А ещё две минуты прошли, это ведь ты у нас — самый пунктуальный, а сейчас как-то забыл про это. Так что с тебя шампанское и… прощай. — Прощай. И прости, — кивнул Алексей и протянул бутылку. А я вернулась к Прохорову. И мы вновь пили шампанское из стаканов для сока. Он, к счастью, не спрашивал меня про наш диалог с Алексеем — хотя, несомненно, прекрасно нас видел. Вместо разговоров о нём мы вспоминали всё то приятное, что связывало нас друг с другом. А его имя за нашим столиком больше не звучало. Рассвет мы встретили вчетвером: я, Саша, Лариса, Женя. Вчетвером — сбежали из ресторана до окончания праздника — ибо всё равно там была уже успевшая нам наскучить дискотека. Мы вчетвером доехали до Жениного дома — а жил он в двадцатиэтажке. И с балкона верхнего этажа наблюдали за появлением из-за горизонта первых лучей солнца. Первых — в нашей взрослой жизни. И Саша целовал меня под этими первыми лучами… Потом Лариса осталась с Женей, а мы с Сашей поехали к нему, как он и обещал. Его сестра оставила квартиру в наше распоряжение. И, как Прохоров и говорил, у него были неплохие запасы шампанского. Мы подняли бокалы вновь — всего лишь по паре тостов. Об Алексее я уже практически не вспоминала. Скорее, конечно, алкоголь заглушал мысли о нём, но хотелось верить, что Прохоров тоже сыграл какую-то роль в перемене моего настроения. Закончилось это длинное утро тем, что мы с Прохоровым заснули в обнимку на большом диване в гостиной. Заснули прямо так, как и пришли: я — в платье, он — в костюме. Потом на платье обнаружится пятно от пролившегося шампанского, ибо недопитый бокал из-под него я поставила на тумбочку слишком близко к дивану, а во сне смахнула бокал локтем. Платье пострадает безнадёжно. Но разве это имеет хоть какое-то значение? Имеет значение лишь то, что, проснувшись, я видела рядом с собой человека, который спас мой выпускной. И всё ещё умудрялась не думать о том, кто его испортил…