Одно счастье

***

      Я открываю глаза в самом начале, в своём доме. На кухне суетится нянька, которую родители успели отыскать и нанять, почти моментально уехавши по рабочим делам. Она сжимает в руке сковородку, в воздухе витает запах свежеиспеченных блинчиков. На лице женщины блещет белозубая улыбка, на губах застыла темно-красная матовая губная помада, а каштановые волосы были уложены в небольшой, слегка завивающийся хвостик. Строгий пиджак лежал на её плечах просто идеально, из-под него выглядывала нежно-малиновая блуза, а стройные и загорелые ноги были обтянуты в тон пиджаку строгой юбкой-карандаш. Она была одета так, словно только-только сбежала от офисной работы и своего невыносимо злющего начальника, вечно впихивающего в дрожащие руки женщины идеально белоснежные листы и приказывающего распечатать все документы, что были присланы на её факс. А ведь кроме того, чтобы сидеть с маленькой девочкой-ангелочком, у неё действительно была работа: секретарша главного директора какой-то некрупной и малоизвестной компании. По её словам, денег хватало на «прокормить свою семью», а занималась хобби сиделки просто по своему усмотрению. Потому что так хотелось. Каждый день, когда родители были заняты своими рабочими делами или уезжали куда-то в командировку, она приходила в одном и том же костюме, от неё пахло нежным, тонким цветочным шлейфом, отчетливо отпечатывавшимся в памяти, и она всегда улыбалась. Всегда, переступая порог дома моих родителей, на её лице играла улыбка, — даже если она выглядела слишком сонной и уставшей, даже когда она вымокала под проливным дождем до нитки, даже когда её машина ломалась и она проходила пешком на каблуках ни один квартал. Все время.       В первые дни, так же как и остальные дети, чьи родители часто в разъездах, я боялась её. Она выглядела строгой тетей, готовой за любой проступок поставить в угол на весь оставшийся день. Но если другие дети не меняли своё отношение к их сиделкам даже спустя неделю или месяц, то я поменяла свои взгляды на эту женщину ещё в самый первый день.       — Клементина! — послышалось откуда-то глубоко из кухни. Далее стали греметь тарелки и вилки. — Если ты не придёшь кушать сейчас же, мистер блинчик и его дети обидятся и убегут, а ты останешься голодной и придётся кушать миссис броколли.       На втором этаже послышались частые и легкие шаги, после чего с лестницы в прямом смысле слетела я. Маленькая восьмилетняя я, в том розовом сарафанчике и лосинах. Длинные волосы были заколоты заколками и, не мешаясь, колыхались от созданного скоростью ветра. Я невольно дотронулась своих: часто состригаю лишнее, чтобы не попасть в цепкие лапы к монстру. Безопасности ради, только и всего.       — Я иду! — тоненько крикнула я, маленькая я. Слова отразились эхом от высоких стен зала и разбежались отголоском по коридору, ведущему в холл. — Мистер Блинчик, не убегай!       Чувствую, как лицо тронула улыбка. Счастливая и добрая. Я прошла следом за маленькой девочкой, до боли и бледных следов сжимая тонкое запястье пальцами. Почему меня так трусит от волнения?       Преодолев тот коридорчик и завернув в арку, я оказалась на кухне. Она такая, какой я ее и запомнила, только… чистая. Ни кровавых следов, ни беспорядка, ничего. Идеальная чистота и едва уловимый лавандовый запах. Это был освежитель воздуха, который так любила мама: она ставила его практически везде, где возможно, а мы с отцом и не жаловались.       — Покажи руки, Клем, — она обернулась, когда маленькая я грузно уселась на высокий стул. — Ты точно вымыла их?       — Точно, — с яркой улыбкой на лице ответила она.       — Тогда… — она обернулась. — Забирай свой завтрак, милая.       Я встала прямо за спиной у себя. Телевизор шумел: по нему крутили новости. Няня уже хотела переключить на детский канал, на котором, по висящему на холодильнике расписанию, должен был начаться утренний марафон мультфильмов, но я внезапно дернулась: маленькая девочка громко сказала нет и уже тише добавила, что мультики ей порядком поднадоели.       — В стране, по заявлению президента, объявляется особое чрезвычайное положение. На улицах происходят частые разбои и грабежи, люди в панике, никто не знает, что делать. Больницы переполнены: больные поступают в городские госпитали Атланты каждые пять минут, — удивленно произносит ведущий новостей, удерживая свой текст, написанный на листке. — Рекомендуется собрать всю провизию, что есть у вас дома, запастись водой, забаррикадировать все окна и двери и ни за что, понятно, ни за что не выходите из своих домов. Берегите своих близких и всегда будьте на связи с родными.       — Как стадо, — хмурится няня.       — Что? — переспрашиваю я.       — Стадо, Клем, проснись! Стадо! — женщина сорвалась на крик.       — Клем, ну же, проснись! — Луис со всех сил трясет меня за плечи.       За его спиной слышаться звуки борьбы и крики. Несколько выстрелов повисло в воздухе, когда я поняла, что уже действительно пора делать отсюда ноги. Ходячие окружили наш лагерь, протягивая свои костлявые руки к раннему завтраку.       — Вставай, давай, быстрее! — парень помогает подняться и ведет меня к нашей машине, в которую уже старательно ломились два мертвеца.       Я сажусь на пассажирское сиденье и поджимаю ноги, раз за разом взглядом обводя перепуганных и ошарашенных подростков. Каждый из них тяжело дышал и в упор смотрел за стекло, что было перепачкано остатками зомби.       Луис замахнулся своей самодельной битой, что была припрятана им вчера поздним вечером под автомобилем и ударил одного. Тот прижался к стеклу и медленно скатился вниз. Второй ходячий отправился вслед за ним и пока дорога к двери с водительской стороны была свободна, он прошмыгнул вовнутрь, бросая свою излюбленную окровавленную биту подальше в траву.       Машина резко сорвалась с места прямо вслед красной легковушке, по дороге сбивая каждого ожившего мертвого, бредущего впереди. Спустя несколько минут тряски мы выехали на шоссе, постепенно отходя от внезапно накатившего шока.       — Свяжись с Ви, — твердо пробормотал парень, на что я лишь похлопала глазами, нахмурив брови. — Свяжись с Вайолет. Рация же у тебя?       — Да, должна быть… — я похлопала по карманам, но ни рации, ни того, что раньше лежало в карманах я не обнаружила. Выронила. Дура! Дура! Карманы не учили закрывать? — у меня…       — Только не говори, что ты ее потеряла, — раздраженно бормочет парень с дредами и, выдерживая небольшую паузу, понимая, что никакой рации теперь у нас нет, закатывает глаза.       — Клементина, черт возьми! — он повышает на меня голос, отчего я сразу выпрямляюсь. — Как можно было потерять самую важную вещь сейчас? Почему ты не оставила ее в машине?       — Ну уж извини за то, что ты так резко меня поднял, что я даже опомниться не успела, — я хмурюсь и отвечаю в подобном ему тоне. — И потеряла «самую важную сейчас вещь»!       — Хей, хей, не ссорьтесь, — из-за плеча высунулась голова Джеймса. — Вы ведете себя как замужняя пара, прожившая в несчастливом браке пятнадцать лет. Может хватит уже? Тут, вообще-то, лежит больной маленький ребенок сзади, если кто уже забыл.       — Все, заткнитесь все, — буркнула Руби. — Эй Джею станет хуже, есть так будет продолжаться.       — Руби права, — выдохнул Луис. — Извини, Клем. Просто это стадо… я боялся, что потеряю тебя.       — Я… ничего. Я понимаю, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, но выходит явно криво.       — Я люблю тебя, — одними губами произносит он, чтобы никто, кроме нас, не понял.       И я ему отвечаю. Тихо, едва слышно, чтобы можно было понять только по губам:       — Я тебя тоже.