Горстка осколков

      – Ты хороший… – тяжело выдыхает Лили, глядя Джеймсу прямо в глаза, и она устала бы повторять это каждый вечер, даже будь у неё силы. – Ты хороший, умный, красивый, милый и золотой, Джеймс Поттер. И, если тебе станет от этого легче, я знаю не менее пятидесяти девчонок, которые ради тебя готовы лечь под Хогвартс-экспресс.       – Но не ты… – разочарованно выдыхает Поттер, поправляя очки, смотрит в пространство.       – Но не я. Не принимай на свой счёт, я бы вообще не легла под поезд ради кого-то.       «Кроме Сириуса Блэка», – мелькает в голове непрошенная мысль, но Лили отмахивается. Чепуха. Она разумная. Она бы не стала.       – И что, ты совсем-совсем никогда не сможешь меня полюбить? – почти с надеждой в светло-карих глазах спрашивает этот горящий всеми кострами парень, и Лили ровным голосом разбивает его надежды.       – Боюсь, что да, Поттер.       От него пахнет лесом, пеплом и мятой. И весь он – как вынужденный стать взрослым ребёнок – пылает светом своей души, такой огромной и прекрасной. И даже почти не раздражает. Они сидят в одном из тёмных уголков вечернего Хогвартса, и Джеймс держит палочку высоко над головой, освещая пространство вокруг. Его глаза сейчас как чёрные дыры.       – А ты… а можно я задам ещё один вопрос, Эванс?       Этим вечером он признался ей. Признался в любви Лили Эванс, и она бы с удовольствием отшутилась и забыла об этом, если бы не его тон. Не его тон, не его глаза, не его серьёзное взволнованное лицо с такой мертвенной бледностью, которой позавидовал бы даже Северус. Он будто всем своим видом сказал ей: «Хватит бегать, Эванс». И каждое его слово – этим тихим пронзительным голосом – отозвалось внутри Лили болью и жалостью.       – Попробуй.       – Ты кого-нибудь?.. ты бы с кем-нибудь?.. тебе кто-нибудь?..       – Нет, никто не нравится.       «Кроме Сириуса Блэка», – так назойливо щебечет внутри неё этот противный голос, и Лили боится, что рассудок с ним не справится.       А Джеймс Поттер смотрит так же неопределённо и пронзительно. И на вид ему уже около сорока семи. Лили знает, что так бывает, когда тебе разбивают сердце. Марлин сказала, что то же творилось со Снейпом, когда они перестали общаться. Иногда любовь ранит сильнее дружбы, а что у них с Северусом было все те годы, что они общались, понять ей не удалось.       – То, что я сказал, Эванс… Это не изменится. Ничто не изменит этого.       – Я знаю, Поттер. Но мои слова тоже вряд ли что-то изменит.       «Кроме Сириуса Блэка».       Серые глаза следуют за ней повсюду, куда бы она ни сворачивала. Нахальный тон, грубый голос и слова о том, что она могла бы быть помягче с Джеймсом. Что Джеймс правда её любит. Что он хороший, и ей следует дать ему шанс. Лили знает, что Сириус Блэк – не её полёта птица, и что там ей точно «не светит». Любовь оказалась болезненнее, чем она думала.       – Мне жаль, Эванс. Если хочешь, я провожу тебя до Гостиной. Скоро отбой, и было бы очень…       – Нет, спасибо, – пожалуй, слишком резко отвечает она ему, а ведь он только что признался ей в любви. – Я хочу побыть одна, Поттер. Не обижайся, я никого не хочу видеть пока что.       «Кроме Сириуса Блэка», – и голосок внутри уже не остановить.       Она поднимается из угла, отряхивает мантию и уходит, растворяясь в темноте коридора. Лили не знает, куда ей идти. Она ждала, что что-то подобное произойдёт однажды – ведь он звал её в Хогсмид на каждые выходные. Но не думала, что будет так тяжело говорить ему, что не любит. И его глаза… Лили не сможет их забыть. Глаза как чёрные дыры.       Эванс сворачивает не туда и оказывается в сыром и узком коридорчике первого этажа. Похоже, здесь рядом подземелья, а это плохо, ведь где подземелья – там слизеринцы. А где слизеринцы, там проблемы. И Лили хочет уже уйти отсюда подальше, ведь за шесть лет худо-бедно узнаёшь замок, но её заставляет остановиться окрик сзади. Нахальный тон, грубый голос. Лили словно врастает в землю. Шаги, шаги – и Сириус Блэк стоит перед ней и смотрит прямо в глаза.       Он холодный и чёрствый, как кусок камня. От него пахнет морозным воздухом посреди зимы, одеколоном и чем-то стерильным. Лили боится его. И влюблена в него по уши.       – Эванс, ты говорила с Джеймсом? – вполне миролюбиво начинает он, но весь напрягается, будто от её разговора с Джеймсом зависит и его состояние.       – Да.       – Что ты ему сказала?       Лили набирает в лёгкие побольше воздуха. Что это за допрос? Почему он вообще привязался к ней? Что он делал около слизеринских подземелий почти ночью? Но из уст вырываются совсем другие слова, и сейчас она перед ним – таким сильным, стальным Сириусом Блэком – чувствует себя почти обнажённой.       – Я сказала ему, что он хороший, умный, милый, чудесный и золотой. И что я его не люблю.       – Что ты его не любишь? – переспрашивает Блэк, будто от уточнения смысл её слов поменяется.       – Да.       – Вот ты дура, Эванс, – серые глаза прожигают её почти что с ненавистью. – Вот ты дура.       Сириус Блэк начал нравиться ей, когда в чёртовы выходные поймал её у озера. Она хотела только достать книгу; книга навязчиво не хотела доставаться и угодила в кусты. Лили чуть не упала в воду, вероятно, имея шанс сломать себе при падении пару конечностей. Но тут подоспел он – взмах волшебной палочки, две сильные руки, нахальный тон, грубый голос.       – Если ещё хоть раз вынудишь спасать тебя на глазах у лучшего друга, Эванс… – и все остальные его слова, которые она не слышала и не слушала.       Лили знает, что она будет любить Сириуса Блэка всегда. И ляжет под поезд. И встанет стеной перед армией тьмы. И будет всегда с ним, вечно. А раз уж Джеймс Поттер начал эту традицию…       – Почему дура?       – Потому что он тебя любит. И ты совершенно права, Эванс, он милый, умный, добрый и…       – А я тебя люблю, Блэк.       Они молчат, оба ошарашенные её внезапной искренностью. Потом Сириус медленно разворачивается и уходит, не говоря ни слова. Останавливается посреди коридора, в пустоту и тишину произносит:       – Вот ты дура, Эванс, – и уходит, оставляя её одну.       Лили плачет в туалете для девочек на третьем этаже, прежде чем ложится спать. Джеймс разбивает кулаки о стену спальни для мальчиков и в бессилии падает на пол, буквально крича во всю глотку, но на деле не произнося ни звука. Он ведь мужчина. Даже с разбитым вдребезги сердцем.       Сириус Блэк сидит на чёртовом подоконнике, глядя в окно, где лунный свет освещает пустое безлюдное пространство Хогвартса. Тишина разрезает его уши острым ножом. Он не может заставить себя подойти к Джеймсу и закрывает глаза.       – Я бы не выбрала никого, кроме Сириуса Блэка, – смеётся из далёкого прошлого Марлин из щели между косяком и дверью, ведущей в спальню девочек; Сириус – как и тогда – прислушивается к их разговору и замирает с ухмылкой.       – Кроме Сириуса Блэка… – эхом повторяет тоненький голосок Лили Эванс несколько лет назад. – А вот я бы ещё подумала.       И они дружно хихикают, прикрывая дверь плотнее.