антиванский бренди

Лелиана под покровом ночи рассказывала им старые легенды. Костер бросал ядовито-алые блики на ее мертвецки и пугающе бледное лицо, и глаза ее выделялись черными тенями, словно она уже несколько веков не знала сна, — и пахло в воздухе хвоей и горелой плотью, являющейся к ним из рассказов. Лелиана под покровом ночи рассказывала им старые легенды: про сокрытых под землей драконов, призванных пожрать мир, про духов слепых, танцующих под ритуальную музыку хасиндов, про старых Богов, что раньше сосуществовали с Создателем, а после ввязались в неравный бой и про их потомков, носящих в себе кровь всемогущих. И про воронов, на поле брани появляющихся от магии черной да кровавой. «Они, как демоны из Тени, приходят по зову мага, да кружат над воинами, карканьем своим накликая беду, — говорила она, и пламя всполохами вторило ее плавному голосу, — и никто не может избежать участи попасть под их колдовство. Иные маги с воронами своими сливаются воедино, делаясь Богам подобными, и из-за них Создатель избегает возвращения своего». Смеху Морриган никто не удивлялся. А его сверкающий взгляд никто не видел. Потому что не за чем прочим знать, что на деле-то легенды, Лелианой рассказанные, правдивы даже больше, чем Песнь Света, наверное. Потому что вот они: те, о ком легенды сложены, о ком бояться церковники, о ком кошмары ночные и врагов, и друзей. Вот они: оперенные, злые, с острыми когтями и жадными клювами, врагам смерть пророчащие, прямо в сердце беззащитное бьющие. Вот они: вестники чумы да войны бессердечные, жестокие, гонцы нежеланные, нежданные, приносящие дурные послания, которых никто никогда не хотел — но получил. Они даруют знамения и сами есть знамения, затмение на безоблачном мирном небе, разбивающие надежду в крупные осколки, колющие чужие руки и чужую душу. Морриган ревностно гнездо свое оберегает, от лагеря остального отбившись — разве что только не хлопая черными крыльями. Зевран из своего гнезда оказался выкинут — и твердо решил его сломать.