A Little Princess Who Wears a Yellow Veil

Странный вид у луны. Она как женщина, встающая из могилы. Она похожа на мертвую женщину. Можно подумать - она ищет мертвых. Ганнибал Лектер прибывает в Балтимор в самом начале зимы, на стыке ноября и декабря. Улицы запорошил первый невинный снег, и улицы весело перемигиваются праздничными огнями. Американцы предпочитают во всем изысканное излишество; к любому празднику начинают готовиться как минимум за месяц. Тем паче к Рождеству. Квартира, тщательно отобранная и торжественно купленная у риэлтора за две недели до приезда, находится на самом углу просторной улицы неподалеку от кампуса его, Ганнибала, бывшей алма матер - университета Джона Хопкинса. Несмотря на близость шумных толп студентов, в новом логове Ганнибала царит удивительная, почти что камерная тишина, и напротив него стоит укутанный зимним кашемиром парк. Подобрав обещанные риэлтором ключи из цветочного горшка, Ганнибал поднимается на второй этаж пентхауса, открывает дверь, попутно аккуратно снимая с нее убогий праздничный венок. В темной прихожей витает слабый запах мокрого картона и чистящих средств; сразу видно, что к приезду жильца готовились. Исследовав расставленные по квартире коробки и накрытые пленкой предметы мебели, Ганнибал остается доволен. Квартира отдраена до щепетильного лоска. Грузчики справились со всеми громоздкими ценностями, включая кровать из красного дерева и старинный клавесин, и испарились в никуда. Никаких неувязок и инцидентов. Графское наследие Ганнибала безусловно сказывается на нем: он всегда умел выбирать себе слуг. Теперь, так сказать, можно спокойно вить гнездо. Грузчики сделали за него большинство работы, и к наступлению темноты Ганнибал почти полностью справляется с содержимым коробок. Он привез с собой исключительно вещи, без которых не смог бы обойтись - бытовые мелочи вполне можно было приобрести потом. На данный же момент скромный интерьер квартиры его устраивает. Ганнибал с удовлетворением осматривает выкрашенные в кофейный цвет стены, мраморную столешницу в кухне, уютный балкон, где в более теплую погоду будет приятно работать за чашкой кофе. И самое главное - окна в гостиной, панорамные окна практически во всю стену. Ночной Балтимор лежит перед Ганнибалом, как раскрытая карта. Ганнибал садится за клавесин и начинает бережно настраивать гудящий после перевозки инструмент. Снег, спадающий на оконное стекло, словно шелковая вуаль на женское лицо, приносит ему блаженный покой. Ганнибал наконец-то усмиряет негодующий клавесин и, на секунду задумавшись, решает, что сегодня сыграет что-нибудь простенькое - скажем, "Дикарей" Рамо - и сразу ляжет спать. Завтра его ждут переговоры насчет места работы в университетской библиотеке и лекция для аспирантов кафедры психологии. Пройдет еще много времени, прежде чем он сможет заниматься независимой практикой. Жалобный напев клавесина наполняет просторную квартиру. Ганнибал чутко обращается с клавишами, то лаская их, то фактически грубо насилуя, чтобы извлечь из инструмента самую чистую ноту, дикую, практически непроизвольную, как долго сдерживаемый стон. Клавесин разве что не плавится от умелых прикосновений, музыка гремит под высокими потолками, отражаясь в призрачном эхе - и в момент бесстыжего самолюбования Ганнибал жалеет, что здесь у него пока что нет зрителей. И тут же понимает, что ошибся. Панорамные окна открывают обзор не только на лабиринт улиц и заснеженный парк. Угол соседского дома тоже прекрасно виден Ганнибалу; и молодая девушка, сидящая в угловом окне, и внимательно созерцающая его экзерсисы над клавишами, тоже прекрасно ему видна. Ганнибал машинально продолжает играть кульминацию произведения, ловкие пальцы хирурга летают над инструментом, разве что не высекая искры. Но заново сосредоточиться на музыке уже не выходит. Уж больно внимателен взгляд девушки в окне, уж больно спадающие до талии русые волосы напоминают по цвету спелую рожь. Уж больно у нее молочная кожа и кошачьи бедра, чтобы молодой и здоровый мужчина и дальше мог самозабвенно предаваться искусству. Ганнибал ловит себя на том, что загляделся на нее. Он мысленно журит себя за распутство - даже издали понятно, эта красавица младше его на десяток лет. Она еще ребенок. Да, ребенок. Очаровательное дитя, которое можно пригреть, выпестовать, и жестоко поиметь в конце. Это бывает в жизни у каждого. Бессмысленно винить себя в этом; важно лишь то, насколько часто ты позволяешь себе подобные грешки. Девушка как будто слышит циничные грезы Ганнибала и резко прерывает их. Она поднимается на стоящую у оконного стекла кушетку, обитую золотым бархатом, привстает на колени и, безошибочно поймав взгляд Лектера, проводит ярким алым язычком по оконному стеклу, оставляя влажный след. Такой дерзости Ганнибал не встречал в женщинах уже давно. В особенности - в таких молодых. В голову даже закрадывается шальная мысль о том, не пациентка ли это; но в ясных глазах девушки нет ни намека на безумие. Только бесконечное, ледяное, хаотично ищущее тепла одиночество. Что же, всем нам в той или иной степени знакомы подобные чувства. Ганнибал встает, облокачивается на крышку клавесина и возвращает пытливый взгляд девушки. Медленно, не прерывая зрительного контакта, он лобзает кончики собственных пальцев и посылает влажный, наполненный предвкушения поцелуй в ее сторону. Девушка притворяется, что ловит что-то узкой ладошкой, и Ганнибал лукаво улыбается ей. Такая фривольность кажется ему неожиданно уместной в ледяной и замкнутый ноябрьский вечер. Девушка показывает тонким пальчиком сначала на себя, затем на Ганнибала, а затем - на заснеженный парк. Убедившись, что станция "Доктор Лектер" успешно приняла сигнал, юная радистка соскальзывает с кушетки и быстро удаляется вглубь квартиры. Ганнибала охватывает почти что уже забытый за годы работы дух мальчишеского авантюризма. Наплевав на данное себе обещание лечь спать пораньше, он выходит в прихожую, быстро застегивает на себе пальто и аккуратно завязывает кашемировый шарф на горле. Неожиданно для себя он останавливается перед зеркалом в прихожей и прищуривается на собственное отражение. За время работы в Европе он сильно исхудал, и это его не красит. Однако, несмотря на чрезмерную худобу и начавшие собираться в уголках карих глаз морщины, он все еще вполне хорош. Вполне достаточно, чтобы расположить к себе юную негодницу из квартиры напротив. Ганнибал плотоядно улыбается и, погасив в коридоре свет, выскальзывает на улицу в сторону парка.

***

Она как голубка, которая заблудилась... Она как нарцисс, колеблемый ветром... Она похожа на серебряный цветок. (Входит Саломея) На часах всего лишь девять вечера, но консервативный Балтимор уже начинает проваливаться в сон. Ничто не нарушает одиночества Ганнибала, пока он идет по улице в свете маячащих фонарей, и в конце концов исчезает в белой мгле плохо освещенного парка. Снег мерно поскрипывает под его ботинками, морозный воздух приятно покалывает кожу. Он специально не зовет и не ищет девушку. Торопливая гонка только портит удовольствие от охоты. Он ждет, пока иссякнет ее младенческое терпение, и она выйдет к нему сама - или пока он не наткнется на нее случайно. Ноги выводят его на детскую площадку, укромно спрятанную между деревьев. Старая карусель наполовину увязла в снегу, на турнике висит забытый кем-то шарф. А на качелях, болтая ногами, сидит знакомая фигурка. - Добрый вечер. - Ганнибал подходит чуть ближе к качелям, но специально не встает вплотную. - Добрый. Теперь, вблизи, Ганнибал видит, что девушка на самом деле старше, чем казалось из-за панорамного стекла. Там, за клавесином, он дал бы ей от силы восемнадцать; сейчас же вполне мог дать и двадцать пять. Девушка крошечного роста, свисающие с качелей ноги еле-еле достают до земли. Инфантильное впечатление усиливается из-за ярко-желтого пуховика и пушистых варежек. Однако ни пуховик, ни варежки, ни обманчивая миниатюрность не могут скрыть проницательного, ртутного взгляда и серьезных теней в уголках губ. Но Ганнибал решает подыграть. Он не конченый извращенец; женщина не может перестать нравиться ему только из-за привеска в пять лет. - Подтолкнуть вас? - Будьте добры. - Девушка благосклонно улыбается ему, и Ганнибал усердно раскачивает ее. Цепи звенят, качели взмывают и мчатся сквозь воздух; девушка негромко смеется и подставляет лицо снежинкам. Он подталкивает ее еще несколько раз, прежде чем девушка мягко отстраняет его рукой. - Достаточно, спасибо. - Часто так развлекаетесь? - любезно интересуется Ганнибал. - Каждый вечер. А вы, я полагаю, новый жилец. - Правильно полагаете. - Я видела, как вы играете на спинете. - На клавесине, - поправляет Ганнибал. Рука его автоматически продолжает мягко двигать качели, укачивая девушку, как в люльке. Она, не замечая этого, сонно смотрит на падающий снег. - Но, знаете, спасибо и на том, что вы не приняли его за пианино. - Как можно спутать клавесин с пианино? - Девушка фыркает. - У него же два ряда клавиш. - Вы бы удивились, если бы узнали, сколько людей не обращают на количество клавиш никакого внимания. - Ганнибал мягко улыбается. - Как вас зовут? - Саломея. - Девушка осекается. - Салли. - У вас красивое имя. Библейское. Зачем вы его коверкаете? - Мои родители не учли, что мне с этим красивым именем придется жить. Американцам тяжело дается произношение. Вот я и перешла на Салли. - А вам самой-то так нравится? - Не очень. - Так и попросите, чтобы ваше имя не коверкали. Я уверен, что такой красавице, как вы, с удовольствием пойдут навстречу. Саломея низко хмыкает и расслабленно откидывается назад. Капюшон падает, и русые волосы змеями струятся по плечам. Белая кожа нежно светится в полумраке. Ганнибал продолжает мерно, словно колыбель, подталкивать качели, все глубже вовлекаясь в ритм нелепой, но по-своему приятной беседы. - Вы мне нравитесь. - Я это заметил по тому, как вы облизали стекло. - Не только в этом смысле. Вы уверенный в себе человек. У вас есть логика. И по тому, как вы разговариваете, я вижу, что вы хорошо знаете человеческий род. Ганнибал ловит себя на том, что Саломея тоже нравится ему все больше и больше. В ее комплиментах нет лести и любопытства, это сухая, практичная констатация фактов, как будто он - кандидат на работу, а не потенциальный любовник. Прожженный цинизм в сочетании с невинной внешностью по-настоящему пленяет. - А вас, кстати, как зовут? - Саломея укромно зевает в кулак и Ганнибал осторожно подхватывает ее за талию, чтобы она не уронила достоинство, а заодно и себя, с качелей. - Будет обидно, если вдруг нас обнаружат знакомые, а я толком не смогу вас представить. - Ганнибал, милое мое дитя. Ганнибал Лектер. Саломея присвистывает. - Это имя, пожалуй, будет пострашнее моего. Хоть кто-то произносит его правильно? - Почти никто. - Бедный Ганнибал Лектер, - задумчиво произносит Саломея, довольно точно сымитировав произношение. - Когда мы с вами встретимся в следующий раз, я первым делом запомню, как правильно произносится ваше имя. - Вам надо будет лишь чуть-чуть попрактиковаться. - Ганнибал позволяет себе обнять Саломею за плечи, и она прижимается щекой к его ладони. Он не может до конца понять, доверчивость ли сквозит в ее жестах, или бесстрашие. - Вы можете с уверенностью сказать, что хотите увидеться во второй раз? - Да. - Саломея внезапно утекает из рук Ганнибала, спрыгивая в наметенный под качелями сугроб. Ее макушка еле-еле достает Лектеру до груди, но в ее движениях безошибочно чувствуется плавность и царственность взрослой женщины. - Я хочу еще побеседовать с вами. И послушать ваш клавесин. Но сейчас я прошу извинить меня, Ганнибал Лектер. Я шесть часов подряд сидела за книгами и меня клонит в сон. Предлагаю продолжить завтра. Двое бесшумно идут по заснеженному парку. Ганнибал галантно предлагает Саломее опереться на собственный локоть, что она благосклонно делает. Неспешная беседа элегантно завершает необыкновенный вечер. - Саломея, меня все же мучает один вопрос. Раз вы сегодня планировали спать в одиночестве, то зачем все-таки лизали стекло и лишали меня покоя? - Терпение, друг мой. Здесь, в Балтиморе, ужасно скучно. Вы - мое новое развлечение, а я - ваше. - Ну, тогда у меня для вас хорошие новости. Со мной вам точно не соскучиться. Громады пентхаусов вырастают из сгустившейся тьмы, как айсберги из поверхности океана. Стены зияют громадами погасших окон; лишь мансарда Саломеи источает ровный янтарный свет. У пешеходного перехода новые знакомые расстаются. - Доброй ночи, Саломея. - Доброй ночи, Ганнибал Лектер.

***

Прежде чем лечь, наконец, спать, Ганнибал ждет, пока свет в мансарде Саломеи не потухнет. Только потом он облачается в шелковую пижаму и позволяет себе немного почитать при свете ночника. Но, насколько бы его не захватывало собрание сочинений Уальда во главе с "De Profundis"*, Ганнибал не может не думать о том, насколько было бы прекрасно, если бы Саломея, эта теплая, гибкая и слегка иррациональная Саломея спала бы сейчас у него под боком, и от простыней кровати, слишком большой для одного человека, не тянуло бы плесенью одиночества. Что же, всему свое время.