Контракт

***

      С той встречи прошло почти две недели. Полумна практически о ней забыла, так как были дела поважнее. Но все же ей долгое время напоминали о том дне и о том, как она упала в объятья Лестрейнджа. Слухи в лагере распространялись с невероятной скоростью. Девушка ловила на себе презрительные взгляды узников, шепчущихся за ее спиной, впрочем, к такому отношению она привыкла. Все же школа многому ее научила. Луна не обращала на острые языки никакого внимания, и это очень злило ее обидчиков.       Кем только она не побывала за эти две недели: и потаскухой, позарившейся на золото министра, и подстилкой, и алчной дрянью. Она иногда гадала, куда заведет людей их фантазия: все же во многих скрывалось ядовитое начало. Нужны были только обстоятельства, чтобы оно дало о себе знать. Вот и у друзей, с которыми Луна бок о бок сражалась в Битве за Хогвартс и влипала во всякие передряги до победы, был этот ядовитый стержень. И он в полной мере проявился после неприятного случая с Лестрейнджем.       Все девочки, с которыми Луна неплохо общалась в стенах школы, вмиг ополчились против нее. В глубине души она ожидала чего-то подобного. Все же до четвертого курса и знакомства с Гарри Поттером она была мишенью для жестоких насмешек школьников. Вот только те времена давно прошли. За эти годы девушка не раз доказывала верность Отряду Дамблдора, была удивительно храброй для студентки Когтеврана и испытывала обостренное чувство справедливости. Хотя, может, это было обыкновенным детским желанием показать себя и найти друзей?       Однако в сложившейся ситуации это не имело значения. Луна была поразительно верной, благородной и храброй, но, в отличие от Гермионы и Джинни, никогда не шла в бой с голыми руками и по велению сердца. У нее всегда имелся запасной план. Например, порт-ключ домой. Им было ожерелье.       Сколько раз она рисковала, спасая своих товарищей? В Битве она заклинанием оттолкнула Джинни от падающей стены, а если бы не успела это сделать, из-под завала вытащили бы обезображенный труп.       И вот теперь эта самая Джинни шипит ей вслед, как и подобает подлой гадюке. Гермиона упрекает в том, что она решила привлечь внимание Лестрейнджа к своей персоне. Все прекрасно помнили слова Лаванды касательно нечистокровных любовниц аристократов, и почему-то большая часть лагеря решила, что Луне понравится подобная участь. Быть куклой Рудольфуса в его коллекции душ.       Но слова — всего лишь звуки. Луна не входила в категорию девиц, которые от одной грубой фразы уже готовы биться в истерике. Гораздо опасней были действия. Особенно в лагере для повстанцев.       Ее вещи начали пропадать с завидной регулярностью. Никто не боялся проникать в каморку, пользуясь тем, что ее отец слаб и почти всегда спит. То и дело Луна не могла отыскать свои кроссовки, свитера и рубашки. Но все это оказалось мелочами, поскольку со временем «друзья» начали гадить более серьезно. Например, якобы случайно задевали стремянку, когда девушка красила стену. «Случайно» насыпали мусор в ведро с краской или же разливали воду. За все это отвечать приходилось Полумне, поскольку работу выполняла она.       Возможно, в иных обстоятельствах ей было бы обидно, но существовали более веские причины для переживаний. Ксенофилиусу становилось все хуже и хуже. Если раньше у него болели почки и спина, то теперь к этому букету добавилась еще и пневмония, вызванная условиями быта и застоем крови из-за лежачего положения. Мистер Лавгуд таял на глазах. Андромеда варила мази и пыталась хоть как-то облегчить его мучения, но все ее попытки были тщетными.       Первого декабря выпал первый снег. На улице бегали дети узников. Малышня веселилась, играла в снежки, а за ней наблюдали охранники, не покидавшие своих постов целый день.       Луна стояла у крошечного окна каморки и смотрела на них. В ее глазах читались зависть и сожаление. Когда-то и она была такой же: могла радоваться мелочам. Девушка смахнула слезы и прислонилась лбом к стенке, желая ощутить необходимую прохладу. У нее, кажется, был жар. Еще болезни для полного счастья не хватало. Кто в этом случае станет заботиться об отце?       Ксенофилиус спал на кушетке; его дыхание становилось все слабее и поверхностнее, а врача в лагере так и не появилось. В прошлый раз он прилетал месяц назад и не успел осмотреть всех узников, так как времени было мало. Мистер Лавгуд помощи не дождался. Луна с замиранием слушала дыхание отца, боясь, что однажды ночью или пока она будет на работе, оно прервется раз и навсегда.       Девушка открыла глаза и снова посмотрела на детвору. На сей раз они жались друг к другу, с опаской глядя на людей в черных мантиях. К бараку направлялись три Пожирателя в серебряных масках. Они вошли в здание, о чем-то переговариваясь. Луна даже не подозревала, что в этот самый момент решается ее судьба. Она отошла от окна и села на кушетку, закрывая лицо руками. Отец спал, и это было хорошо, поскольку так он не увидит ее слез, не узнает о ее слабости. Закусив губу, Луна дала волю эмоциям: как бы там ни было, она была слабой девочкой. Но долго быть маленькой не получилось.       Раздался стук — Полумна встала со своего спального места, вытерла дрожащей ладонью слезы и отворила дверь. На пороге стояли те самые Пожиратели в масках.       — Мисс Лавгуд, вас ждут в домике управляющего, — проговорил один из них. Луна поморщилась: голос у него был холодный и приглушенный, словно его обладатель долгое время курил сигары. Она обреченно кивнула, понимая, что сопротивляться нет смысла. Против троих мужчин у нее не было шанса.       — Хорошо, — ответила Полумна, покидая комнатку и закрывая дверь, чтобы ее отец не дай Мерлин не увидел эту картину. Она снова вытерла слезы, и процессия двинулась к выходу.       — Что вы делаете, нелюди?! Она ребенок! — закричала вслед Андромеда, но никто не обратил никакого внимания.        Пожиратели вышли на улицу, и Полумна поморщилась от резкого порыва ветра. Холод пробирал до самых костей, падал снег, снежинки попадали ей за шиворот. Перед тем, как сойти с крыльца, один из стражников снял с себя мантию и накинул ее на плечи продрогшей волшебницы. Та посмотрела на своего спасителя с благодарностью.       — Идем, — скомандовал тот, что говорил с ней до этого. Этот маг казался выше своих спутников, да и маска на нем была не совсем простая: серебристая с черными узорами. Кто-то даже говорил, что по таким узорам можно определить статус Пожирателя.       Они двинулись к домику управляющего — на улице кучками стояли люди, которые только-только вернулись с пункта раздачи теплой одежды. Заключенные кутались в выданные им мантии и проклинали новое правительство за обноски, но, как только заметили членов охраны министра, сразу же замолчали, глядя на них со смесью ненависти, отвращения и злобы.       Полумна равнодушно наблюдала за узниками. Ее больше не волновала судьба человечества. Душу сжимал страх за единственного близкого и родного человека, за того, кто любил ее вопреки всему. За отца. Девушка была на грани истерики, на грани помешательства, и ей казалось, что если умрет отец, то погибнет и она. Процессия тем временем подошла к двухэтажному кирпичному зданию, которое выделялось из всех построек на территории. Оно хотя бы напоминало дом, а не ужас пьяного архитектора. Новые корпуса тоже были неплохо спроектированы, жаль только, что их еще не заселили из-за затянувшегося ремонта.       Пожиратель Смерти, следовавший первым, отворил дверь, пропуская вперед своих спутников. Сначала в домик вошла Луна, а следом — и два стражника.       — Справишься? — спросил Пожиратель Смерти у своего сослуживца.       — Куда я денусь? — был ответ.       После этого двое слуг Волдеморта удалились, а третий посмотрел на Полумну. Он был ниже и худее своих товарищей и, несмотря на объемную черную мантию, казался хрупким и изящным.       — Идем, — раздался звонкий голос. Пара двинулась по темному коридору и через некоторое время остановилась у одной из дверей. — Нужно подождать, и о… Министр примет вас. — Луна не обратила внимания на оговорку.       Девушка, пользуясь случаем, осматривалась. В этом конце дома она ни разу не была. Коридор оказался не так широк, как она думала, но и не узок. На стенах висела пара картин, изображающих охоту. На этом элементы интерьера заканчивались. Послышались торопливые шаги по коридору, и Пожиратель напрягся, выставляя руку вперед. В свете факела Луна увидела волшебную палочку, которая находилась в специальном чехле на запястье. Можно было, воспользовавшись моментом, выхватить у стража оружие и бежать, но далеко ли она убежит, учитывая, что вокруг полно врагов, а в соседней комнате — некто, желающий ее увидеть?       Из темноты появился еще один сторонник Волдеморта. Он был облачен в черную мантию, но маска не скрывала его лицо, а свободно висела на шее. Им оказался юноша с голубыми глазами и черными вьющимися волосами. Вне всяких сомнений, он был хорош собой.       — Кто вы? — спросил охранник Полумны, выступив вперед. Незнакомец, поджав губы, не ответил.       — У меня послание от Повелителя, он велел передать его лично в руки сэру Лестрейнджу, — вместо приветствия важно заявил молодой человек, делая шаг навстречу.       — Отдай мне, я передам, — сказал Пожиратель со сквозящей в голосе властностью, а затем ухмыльнулся. — Сэр Лестрейндж занят.       — Нет, — покачал головой неизвестный, делая еще один шаг вперед. Это, видимо, и стало последней каплей. Луна сама не успела ничего понять, как уже через мгновение поток магии сбил гонца с ног. Пожиратель направил палочку на его лицо, но в этот момент открылась дверь и в коридор вышел Антонин Долохов — за его спиной маячила высокая фигура Рудольфуса. Оба переглянулись.       — Иван, какая встреча, — протянул Долохов.       — Вечер добрый, отец, — произнес Иван, поднимаясь с пола под внимательным взглядом Пожирателя, положившего его на лопатки. Тот, помедлив, все же убрал палочку. — Повелитель велел передать вам письмо, сэр Рудольфус, но мне помешали…       Луна пораженно замерла. Сын Долохова… Неужели у этого чудовища есть дети?       Министр неожиданно мягко рассмеялся, глядя на молодых людей. Антонин тоже почему-то улыбнулся. И в этот момент произошло то, чего ни Луна, ни Иван не ожидали. Человек в одеянии Пожирателя Смерти снял с себя маску и черный капюшон — они застыли в изумлении, в свою очередь Рудольфус и Антонин не были удивлены, так как обо всем знали.       Полумна ошарашенно смотрела на, вне всякого сомнения, красивую девушку, которая оказалась ее ровесницей. У нее были огненно-рыжие волосы, стянутые для удобства в низкий пучок на затылке. Цепкий взгляд мятных глаз отличался пронзительностью, а само лицо, казалось, было высечено из мрамора умелым мастером.       Луна, позабыв о приличиях, с интересом разглядывала новую знакомую, а Иван и вовсе таращился со смесью шока и восхищения: в таком месте он явно не надеялся увидеть столь ослепительную красавицу, а уж тем более не ожидал, что она сумеет уложить его на лопатки.       — Это Шарлотта — моя дочь, — представил девушку министр. Та вздернула подбородок, глядя на Долохова с превосходством. — Отдать что-то ей — все равно что вручить мне это лично в руки, — добавил Рудольфус, наблюдая за реакцией Ивана. — Что там передал Повелитель? — Юноша вздрогнул и протянул Лестрейнджу запечатанный свиток. — А, мисс Лавгуд, я позабыл о вас, — в конечном счете обратил внимание на узницу Рудольфус — та украдкой бросила на него взгляд. — Пройдемте в кабинет.       Долоховы, о чем-то переговариваясь, удалились. Шарлотта же зашла в помещение последней и заперла дверь.       — Шарли, тебе пора домой, — произнес министр, посмотрев на дочь, которая начала хмуриться, отчего их сходство стало еще более заметным. — Возражения не принимаются, — припечатал он властно, заметив, что девушка собирается протестовать.       — Вы прибудете к ужину? — спросила она тихо. Голос у нее был нежным и напоминал перезвон колокольчиков.       — Нет, дел по горло, увы, — развел руками Рудольфус.       Шарлотта подошла к камину, со странным прищуром глядя на отца и его гостью. Там она взяла вазочку с летучим порохом, отодвинула каминную решетку, после чего сделала шаг вперед и, произнеся: «Лестрейндж-холл», исчезла в зеленом пламени. Полумна вздрогнула: она в очередной раз осталась наедине с Пожирателем Смерти, способным сделать с ней в этом помещении все что угодно.       Рудольфус жестом пригласил ее сесть за стол, а после, дождавшись повиновения, опустился в кресло напротив. Девушка в свою очередь вся сжалась, не зная, чего ожидать. — Вы боитесь меня, — прозвучал не вопрос, а утверждение. Да, она боялась его до ужаса и дрожи в коленях, да, ей было жутко в его компании, только вот бежать было некуда. — Не бойтесь. — Министр растянул губы в усмешке.       Девушка мысленно хмыкнула. Глупый совет. Легко сказать, а сделать трудно. Возможно, если бы она не знала, кто перед ней находится, страх бы отступил. Но вот беда: она много раз видела листовки в Косом Переулке и Хогсмиде — на них, помимо фотографии, также был напечатан краткий список его подвигов. И пытка родителей Невилла — самое безобидное из тех зверств, что совершил министр в годы войны. — Что вам нужно? — спросила Луна, кое-как поборов волнение. Сэр Лестрейндж откинулся на спинку кресла и некоторое время с интересом наблюдал за ней.       — Как ваш отец? — ответил он вопросом на вопрос. Полумна вздрогнула, понуро опустив голову. Мысли об отце причиняли боль. К глазам подступали слезы, но она усилием воли подавила их. Нет, она не будет плакать. Не перед ним. Девушка смело встретила его взгляд:       — Он болеет.       — И все? — вопросительно поднял бровь Рудольфус. «Да он издевается!» — А мне доложили, что Ксенофилиус Лавгуд при смерти, вот-вот отправится в лучший мир.        Луна закусила губу, чтоб не разрыдаться. Сердце сжималось от боли и ужаса за единственного родного человека на этой земле.       — Это так, — согласилась она.       — Я могу вам помочь, я могу вас вытащить, нанять лучших целителей. Моих денег хватит, чтобы купить весь Святой Мунго, — подобно змею-искусителю, говорил Лестрейндж, внимательно наблюдая за реакцией собеседницы, которую терзало смутное предчувствие. Инстинкт самосохранения у воронов работал отменно. Вот и сейчас он вопил так, что оглохнуть можно было. Только бежать было некуда.       — Какова цена у вашей доброты, сэр? — ровным голосом поинтересовалась Луна, понимая, что находится в ловушке. Вновь учеба на Когтевране давала о себе знать. Такой человек, как сэр Рудольфус Лестрейндж, никогда ничего не станет делать по доброте душевной. Никогда. И ничего.       — Она не так велика, — усмехнулся мужчина, выдерживая эффектную паузу. — Вы должны стать моей женой и родить мне сына.       Сильнее шокировать было нельзя. Лестрейндж своим неосуществимым условием полностью обезоружил жертву. Луна поперхнулась воздухом, изумленно глядя на человека, который, казалось, откровенно веселился.       — Что?! — гневно воскликнула она, вскакивая на ноги. До нее медленно начал доходить смысл сказанных слов. «Да как он смеет? Нет, никогда и ни за что. Нет, и еще раз нет!»       — Вы станете моей женой, — спокойно повторил Рудольфус. Это был не вопрос, а утверждение, словно он просчитал все свои ходы на десятки шагов вперед. И откуда у него подобная выдержка?       — Вы женаты!       — Уже нет, — хмыкнул министр, став серьезным в мгновение ока. — Аргументы закончились? — У Полумны подкосились ноги, и она обессиленно рухнула в кресло. К глазам подступали слезы. Она никогда не выйдет за него, даже под угрозой смерти. Никогда. — Я не собираюсь вас убивать в случае отказа. — Очевидно, ее мысли были прочитаны.       — Я не хочу… — пробормотала девушка, чувствуя, как от подступающих слез закололо в носу.       — Жизнь редко учитывает наши желания, — философски изрек Рудольфус, видя, что Луна начинает тихо плакать, пытаясь скрыть слезы, раз уж сдержать их не получилось. Он не планировал доводить ее до истерики, пусть даже такое предложение мало бы кого обрадовало, если учесть, что во время войны они были по разные стороны баррикад. Но Лестрейндж сдаваться не привык. Брак с Беллатрикс научил его стойкости и спокойствию, поэтому теперь ничего не могло вывести его из душевного равновесия. Почти ничего. Женские слезы он не любил, а Луна разразилась беззвучной истерикой. Ее плечи то и дело вздрагивали, она до боли закусывала губы, но ни одного звука слышно не было.       Рудольфус молча встал со своего места и подошел к шкафчику. Где там Арлус хранит вино и прочие спиртные напитки? Министр только недавно поругал управляющего за пьянство, но вот беда… Спиртное теперь требовалось ему. Он открыл дверцу и увидел бутылку огневиски и пару стаканов. Лестрейндж откупорил ее и плеснул алкоголя в стакан примерно на палец. Этого должно было хватить, чтобы привести без пяти минут невесту в чувства. Вернув находку на место, он подошел к девушке, которая все еще рыдала, и протянул ей стакан. Луна помотала головой, не желая принимать спиртное.       — Пей, — приказным тоном изрек мужчина. От его голоса по спине пробежали холодные мурашки, но спорить было бесполезно. Она приняла стакан и сделала маленький глоток. Горло обожгло, в носу закололо — она закашлялась. Рудольфус вновь занял кресло напротив и терпеливо стал ждать, когда новоявленная невеста придет в себя. В том, что она теперь в его власти, он не сомневался.       Луна подняла на него взгляд покрасневших глаз.       — Я не стану вашей женой, я не могу… — начала говорить она, но запнулась.       — …предать друзей, — закончил за нее Лестрейндж. — Не будьте дурой, мисс Лавгуд. Кроме меня, вам некому помочь, — беспощадно изрек он.       — Мы должны получить амнистию! — с детским упрямством запротестовала Полумна.       — Вы ее когда-нибудь получите, а вот ваш отец — вряд ли, — улыбнулся Лестрейндж. — Он не доживет до амнистии. Выход есть, мисс Лавгуд, вам всего лишь нужно принять решение, и жизни вашего отца ничего не будет угрожать. Вы будете жить в достатке, сможете многое себе позволить…       — Мне не нужны ваши деньги, — гневно сверкнув глазами, изрекла Луна.       — Они нужны вашему отцу здесь и сейчас, иначе он умрет. Разве дружба стоит того? — спросил Рудольфус, не ожидая ответа. Девушка принялась вспоминать школьные годы. — Всю жизнь вы были объектом насмешек. А существовала ли дружба? — Она закусила губу, осознавая, что сама часто задавала себе этот вопрос, но малодушно не хотела знать ответа. — В любом случае у вас есть время до следующего вечера, решение за вами, я вас заставлять не собираюсь. — С этими словами министр вытащил из кармана мантии что-то маленькое и круглое. Это была серебряная монета. Он положил ее перед Полумной. — Как примете решение, капните своей крови на монету.       Луна взяла ее и сжала в кулаке. После этого она встала со стула и направилась к выходу. Рудольфус последовал за ней и взмахом палочки отворил дверь. Там уже ждал человек в одеянии Пожирателя Смерти.        — Учтите: завтра может быть поздно, — на прощание произнес Лестрейндж.