Контракт

***

Магическая Британия. Шотландия. Малфой-хаус. 3 июня 1999 года.       — Есть какие-то новости? — спокойно спросила Амелия Лестрейндж, глядя на Нарциссу. Та сидела за столом в дамском кабинете и выглядела привычно собранной и сдержанной. Ее бледное лицо с резкими, но довольно гармоничными чертами оставалось бесстрастным, только голубые глаза выдавали волнение.       — Да, — кивнула Нарцисса, заметно волнуясь.       — И какие же? — спросила Амелия, привычным движением поправляя подол темно-синего платья, явно непредназначенного для теплой погоды.       — Скажи для начала, как там Драко? — обеспокоенно поинтересовалась Нарцисса. Она уже несколько месяцев не видела ни мужа, ни сына и не могла вести переписку с ними. Из-за распространения движения повстанцев Темный Лорд изменил приговор, почти полностью изолировав леди Малфой от внешнего мира. Неизвестно, что сильнее изводило Нарциссу: одиночество или переживания о сыне и муже.       Амелия Лестрейндж улыбнулась. Она сделала правильный выбор, избрав союзницей Нарциссу. Леди Малфой была загнана в угол, переживала за членов семьи. Как правило, люди в таких условиях готовы абсолютно на все, чтобы избежать неприятностей и уберечь близких.       — Юный Малфой оправдывает свою фамилию, он, как однажды заметил Повелитель, похож на отца не только внешне, — улыбнулась леди Лестрейндж, внимательно следя за реакцией «подруги». Она специально говорила медленно и выдавала информацию обрывками, чтобы натянуть нервы Нарциссы до предела. В таком взволнованном состоянии леди Малфой обычно отличалась небывалой словоохотливостью.       — Значит, он не проецирует мои ошибки на Драко? — с надеждой спросила Нарцисса, словно говоря сама с собой.       — Нет, Темный Лорд, к счастью, справедлив, — отозвалась Амелия.       Нарцисса с трудом удержала на лице маску спокойствия. За те короткие встречи в течение последних трех месяцев она успела неплохо изучить Амелию, живущую под одной крышей с тремя Пожирателями Смерти. Та почти дословно цитировала лозунги, которыми были щедро напичканы газеты, восхваляющие заслуги лорда Волдеморта… Сама же Нарцисса относилась к Темному Лорду с гораздо большим спокойствием, точнее сказать, она боялась за горячо любимого единственного сына. И этот страх заставлял ее быть сильной.       — Драко при протекции Беллатрикс занял место в охране сэра Сигнуса, — проинформировала подругу Амелия, поняв, что изводить ее дальше — верх жестокости.       — В охране наследника? — ахнула Нарцисса, чуть ли не хватаясь за сердце. Леди Лестрейндж нахмурилась, не понимая ее волнения. — Если с ним, не дай Мерлин, что-то случится, Драко накажут, возможно, даже казнят, — слишком эмоционально всплеснула руками леди Малфой. Ее и без того бледное лицо побледнело пуще прежнего, а глаза взволнованно заблестели.       — Не волнуйся, — мягко осадила Нарциссу Амелия, чуть улыбнувшись. — Я не понимаю причину твоих переживаний. Во-первых, Драко не участвует в боевых операциях, поскольку у него все еще маловато опыта. Во-вторых, сэр Сигнус виртуозно владеет Темной Магией, охрана ему требуется только из-за статуса.       — Скорее всего, ты права, но все равно… Компания Сигнуса для Драко не самый лучший вариант, — вздохнула Нарцисса. Слова собеседницы ее не особо успокоили.       — Если бы Асентус занял место подле наследника, я бы гордилась им, — тихо, но уверенно проговорила Амелия, глядя прямо в глаза Нарциссе. — Но, к сожалению, Сигнус не подпускает его близко…       — В этом он похож на отца. Мой племянник только внешне копия матери, гораздо больше он взял от Темного Лорда. И, поверь мне, это отнюдь не благородные черты… — встревоженно изрекла Нарцисса, вспоминая племянника. Да, из-за того, что Сигнуса детстве выслали за пределы Великобритании, она плохо его знала. Но за те два года, пока наследник жил в Малфой-мэноре, Нарцисса поняла одно — Сигнус опасен. Было нечто темное и жуткое на дне его серо-голубых глаз, словно огонек безумия уже теплился у него в душе.       Леди Амелия ничего не ответила на замечание Нарциссы касательно Темного Принца. Она придерживалась иного мнения. То, что Темный Лорд признал сына официально и объявил его наследником престола, о многом говорило. Например, о том, что однажды правление Лорда Волдеморта подойдет к концу, и взойдет солнце нового Правителя. Им станет Сигнус. И для людей, поддерживающих его, наступит Золотая эпоха.       — Что ж… Ты узнала все, что хотела. Теперь мой черед задавать вопросы, — устав тянуть кота за хвост, проговорила Амелия, решив перейти непосредственно к делу. — Я никогда не поверю, что ты пригласила меня в поместье просто для того, чтобы попить чай, учитывая то, что мы обе сейчас нарушаем прямой приказ Повелителя. — Леди Лестрейндж красноречиво покосилась на пустую чашечку на блюдечке, которая стояла на столе прямо перед ней. Нарцисса в ответ на ее слова только загадочно усмехнулась, откинувшись на спинку кресла. Теперь она была хозяйкой положения. Настал ее черед изводить собеседницу. Вместо ответа Нарцисса молча выдвинула ящик стола и вытащила оттуда белый конверт.       — Я долгое время искала достоверные источники информации, и в итоге мои поиски увенчались успехом, — задумчиво проговорила она, крутя конверт в руках и, хитро посмотрев на подавшуюся вперед Амелию, покачала головой, увидев в глазах у собеседницы алчный блеск.       — Что это? — глухо спросила леди Лестрейндж, внимательно глядя на конверт, словно пытаясь увидеть содержимое через бумагу. Нарцисса не стала изводить ее и молча протянула конверт, который Амелия, с трудом сдерживая желание выхватить из рук Нарциссы, приняла медленно, почти что нехотя. На мгновение она замерла, заглядывая внутрь и не зная, как дышать. В конверте лежали фотографии. В общей сложности их было пять. — Не может быть… Откуда они у тебя? –удивленно спросила Амелия, разглядывая снимки.       — Кто ищет, тот всегда найдет, — загадочно проговорила Нарцисса, едва заметно улыбнувшись.       — Ты достала колдографии, находясь в полной изоляции от внешнего мира, — с восхищением сказала Амелия. — Боюсь представить, на что ты способна в более свободных обстоятельствах.       — Мы обе знаем, что любовь матери способна преодолеть любые преграды, — задумчиво ответила Нарцисса. — Надеюсь, ты используешь их с умом.       — Не сомневайся, — уверенно изрекла леди Амелия, понимая, что, скорее всего, ее деверь овдовеет, не успев жениться. Какая досада. Ирландия. Поместье Лестрейнджей.       Шарлотта скрылась от людских глаз в запущенном старом парке, прилегающем к небольшому поместью на севере Ирландии. Девушка всегда так делала, когда не хотела, чтобы кто-то ее тревожил. А происходило это довольно часто. Учитывая, что единственным человеком, который мог тревожить ее в этой глуши, была эмоционально нестабильная мать, которая не могла позаботиться даже о себе. Поэтому с наступлением весны мисс Баркер почти все свободное время проводила на свежем воздухе. Ее не останавливал ни дождь, ни ветер, ни слякоть, ни зной. Все же времяпровождение в полном одиночестве в парке было намного приятнее мгновений, проведенных в особняке рядом с вечно печальной и страдающей матерью.       Шарлотта задыхалась рядом с Элизабет, не могла видеть ее скорбное лицо и полные непролитых слез глаза. Ей казалось, что мать постепенно вытягивает из нее волю к жизни, свободу и веру в лучшее. Рядом с ней Шарлотта чувствовала себя неуютно, словно находилась не на своем месте. И говорить с Элизабет дольше пяти минут она не могла, поскольку мама всегда сводила любые разговоры к Азкабану или же психиатрическому отделению больницы Святого Мунго. Иногда Элизабет начинала вспоминать прошлое, отношения с Рудольфусом. В такие моменты ее измученное лицо озаряла слабая улыбка, взгляд становился мечтательным, но потом все это исчезало… Элизабет снова замыкалась в себе, резко обрывала разговор и, ссылаясь на слабость, скрывалась в спальне… Шарлотте же оставалось стоять у запертых дверей и слушать надрывные рыдания, которые стихали спустя несколько часов, когда Элизабет слишком сильно уставала и засыпала, чтобы на следующий день начать все сначала.       Шарлотта не горела желанием жить под одной крышей с Элизабет, хотя и была к ней привязана. Все же в каждом человеке на подсознательном уровне заложена любовь к матери. И Шарлотта не была исключением из правил. Находясь возле отца в резиденции Главы Рода, она раз в несколько дней отправляла ей письма, в которых описывала почти все события в большом мире. Ей этого было достаточно, поскольку мать она знала всего три года. Шарлотте больше нравилось проводить время с отцом и дядей, которые обучали ее Темной Магии и иногда разрешали сопровождать их по мелким поручениям. Иными словами, Элизабет была дорога Шарлотте, но она предпочитала держать мать на расстоянии, поскольку не знала, как себя вести с ней.       Сразу после восстановления Лестрейндж-холла Шарлотта по приглашению отца переехала в родовое поместье, оставив мать в глуши. Тишина и покой должны были улучшить эмоциональное состояние Элизабет, но, к сожалению, после известия о заключении контракта между Рудольфусом и Полумной психическое состояние Элизабет вновь стало ухудшаться. Женщина слабела день ото дня, и об этом никому не было известно. Элизабет не хотела волновать бывшего любовника проблемами, а лезть в жизнь дочери она боялась. Поэтому долгое время о состоянии ее здоровья почти никто не знал, целитель молчал по просьбе Элизабет. Лишь в середине февраля лекарь после очередного обострения написал Рудольфусу об ухудшении самочувствия пациентки.       Сэр Лестрейндж нанял еще одного врача и выделил средства на лечение забытой любовницы, а еще велел дочери немедленно отправиться в охотничий домик, считая, что присутствие Шарлотты пойдет Элизабет на пользу. Шарлотта же некоторое время упрямилась, но под давлением отца сдалась, переехав к матери. Она рассчитывала погостить в охотничьем домике где-то недельку, но увы… Рудольфус нарушил планы дочери, велев той оставаться возле матери на неопределенный срок и без разрешения не покидать ее.       Официально сэр Лестрейндж беспокоился, что Шарлотта попадет в неприятности, появляясь в Косом Переулке или еще где-либо. Все же в ту пору вся страна была объята хаосом, повстанцы точили общество изнутри. Шарлотта покорилась воли отца, а когда поняла, что из-за вынужденной ссылки пропускает отбор в орден Искушенных Смертью, которым руководил Сигнус, пришла в ярость, но никому этого не показала, боясь, что кто-то узнает о ее запретных чувствах.       Прошло три месяца после переезда, о движении повстанцев уже месяц ничего не было слышно, все стихло, а Шарлотта до сих пор пребывала в глуши. Иногда ей казалось, что отец за что-то разгневался на нее и отправил в ссылку.       Чтобы хоть чем-то себя занять, Шарлотта почти каждый день гуляла по парку, тренировалась. Иногда она, оседлав коня, тайно уезжала верхом в лес. Иными словами, девушка делала все, чтобы как можно больше времени проводить подальше от матери.       Вот и в этот день Шарлотта удалилась в парк почти сразу после завтрака. Выйдя на знакомую поляну, она выбрала место в тени раскидистого дерева, расстелила на зеленой траве черную мантию, села на нее и вытащила из небольшой сумки книгу в старинном кожаном переплете.       «Тайны Темных Искусств. Том 3», — прочитала вслух с трепетом в душе Шарлотта, после чего открыла книгу и погрузилась в чтение, желая хоть как-то скоротать время. Дни тянулись так медленно и однообразно, что Шарлотте иногда казалось, что она скоро так же, как и мать, сойдет с ума. Книги помогали ей отвлечься от проблем с Элизабет, от мыслей об отце, от любовных терзаний, которые за прошедшие месяцы вдали от объекта обожания чуть-чуть стихли, но не исчезли совсем.       Спустя неопределенное время покой Шарлотты нарушил внезапно появившийся с характерным хлопком домовой эльф. Тот, увидев хозяйку, сдавленно пискнул и поклонился, касаясь лопоухими ушами земли. Шарлотта недовольно нахмурилась, раздражаясь из-за внезапного вторжения. Она смерила слугу презрительным взглядом и поджала губы, догадываясь, что, скорее всего, с матерью вновь что-то произошло.       — Госпожа, хозяйка, мисс… — пробормотал эльф, ужасно заикаясь. Он на некоторое время замолк и поежился под пристальным взглядом девушки. — Вашей матушке стало плохо, она зовет вас.       Шарлотта несколько раз шумно вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться. Каждый день одно и тоже. Элизабет почти всегда после известия об отсутствии дочери в особняке разыгрывала драму, словно ей вдруг стало плохо с сердцем, или же ей одиноко и больно. Шарлотте иногда казалось, что мать застряла в подростковом возрасте, когда дети, желая получить толику любви, всеми законными и незаконными способами стараются привлечь внимание родителей. Элизабет делала то же самое, только она пыталась привлечь внимание дочери, давя на жалость и на ее привязанность к матери.       — Что с ней? — с раздражением спросила Шарлотта, глядя немигающим взглядом на эльфа.       — Проблемы с сердцем, целителя уже вызвали, — отрапортовал домовик. Шарлотта ничего не ответила, закрыла книгу и засунула ее в сумку. Выбора не оставалось, необходимо было убедиться, что с Элизабет все в порядке. Встав с мантии, Шарлотта подняла ее с земли, отряхнула и накинула на плечи. После этого она хмуро посмотрела на эльфа и жестом подозвала его к себе. Он тут же подчинился, протягивая хозяйке тонкую ручонку. Шарлотта взяла эльфа за руку, и через мгновение зеленая поляна, залитая солнечным светом, сменилась просторной гостиной, оформленной в темно-синих тонах.       Девушка отпустила руку слуги и, сняв мантию, передала ее эльфу, после чего поспешила к покоям Элизабет. Летящей походкой Шарлотта пересекла коридор и, не удостоив себя приличиями, вошла в комнату, принадлежащую матери.       Ей открылась занимательная картина: столик, на котором до этого стояли склянки с лекарствами, оказался перевернут, многочисленные осколки стеклянных пузырьков и баночек лежали на полу, словно кто-то разбивал их в припадке ярости и злости. Шарлотта удивленно посмотрела на растрепанную и взвинченную Элизабет, забившуюся в угол, с поднятыми в защитном жесте руками, а перед ней стоял врач, Джаспер Гиббон, который до внезапного вторжения что-то терпеливо объяснял пациентке. Увидев Шарлотту, оба замерли.       — Мисс Баркер, хорошо, что вы пришли, — уже начиная терять терпение, вместо приветствия заявил целитель, отходя от Элизабет, которая тяжело прислонилась к стене. — Необходимо, чтобы хоть кто-то убедил вашу матушку продолжать лечение…       — Продолжать? — удивленно переспросила Шарлотта, ничего не понимая толком.       — Ваша матушка игнорирует все мои предписания, и из лекарств принимает только снотворное, — удрученно покачал головой мистер Гиббон.       — Они не помогают мне, — резко проговорила Элизабет, сверкнув раздраженным взглядом на Гиббона, который едва не застонал.       — Чтобы лекарства помогали, их нужно принимать всегда, а не только в период обострений, — терпеливо сказал тот, посмотрев на взволнованную Элизабет. Она побледнела от гнева и тяжело задышала, глядя на целителя сквозь растрепанные светлые волосы, закрывающие обзор.       — Я не сумасшедшая! — рявкнула Элизабет, делая несколько шагов в сторону целителя, чтобы, очевидно, схватить его за руку, но, к счастью, Шарлотта вовремя разгадала намерения матери. Девушка подбежала к Элизабет и поспешила придержать ее под локоть.       — Я знаю, что вы не безумны, мама, — терпеливо и доброжелательно проговорила Шарлотта, тепло улыбаясь матери. Ох, знала бы Элизабет, чего это ей стоило. — Но у вас больное сердце, и вам нужно принимать лекарства. Я вас люблю и не хочу потерять, — тщательно подбирая слова и сдерживая раздражение, продолжала увещевать Шарлотта, проникновенно глядя в голубые глаза матери. Та, кажется, успокоилась, услышав, что ее любят.       — Да, сердце у меня часто болит, — пробормотала Элизабет потерянно. Шарлотта мысленно порадовалась, что усмирить мать удалось так быстро. Кажется, перепалка с целителем ее утомила, раз она так быстро поддалась теплым словам дочери. Обычно она упиралась дольше, и все заканчивалось истерикой.       Шарлотта взглянула на Гиббона, с меланхоличным спокойствием наблюдавшего за происходящим. Он понял все без слов, вытащил из кармана лимонно-желтого халата прозрачный пузырек с желтоватой жидкостью и протянул его Шарлотте.       — Принимать по пять капель три раза в день, — сказал мистер Гиббон. Шарлотта сжала в руке пузырек и ободряюще улыбнулась матери, которая после утомительно приступа перевозбуждения едва стояла на ногах. Девушка осторожно отвела Элизабет к застеленной постели и усадила, надавив ей на плечи, после этого молча взяла с подноса столовую ложку и, открыв пузырек, отмерила пять капель.       Шарлотта осторожно поднесла ложку к губам матери, мысленно молясь, чтобы у нее снова не начался приступ чрезмерной активности. В таком состоянии она могла не только оттолкнуть ложку с лекарством, но и покалечить себя или кого-нибудь. В памяти Шарлотты все еще были живы воспоминания о том, как мать в припадке оттолкнула ее. Да так оттолкнула, что Шарлотта отлетела на добрых пять метров и упала, больно ударившись головой. Элизабет после этого мгновенно пришла в себя и кинулась помогать дочери встать, но девушка оттолкнула ее.       К счастью, на этот раз Элизабет была спокойна и послушно выпила лекарство.       — Умница, — прошептала Шарлотта, оставляя ложку на прикроватной тумбочке рядом с пузырьком. Она посмотрела на мать, которая, сгорбившись, сидела на кровати и неосмысленно смотрела прямо перед собой. Ее взгляд казался полностью расфокусированным, словно Элизабет пребывала сейчас очень далеко.       Понимая, что мать снова погрузилась в воспоминания, Шарлотта помогла ей лечь в постель и укрыла покрывалом. Только после этого она отошла от кровати и обеспокоенно посмотрела на целителя, ставшего невольным свидетелем происходящего.       — Как давно она не принимала лекарства? — глухо спросила Шарлотта, мысленно коря себя за невнимательность. Видела же, что Элизабет крайне взвинчена, и почти вся симптоматика болезней проявляется, но списала это на желание привлечь внимание.       — Около месяца, — уклончиво ответил мистер Гиббон. — Когда я узнал, что она игнорирует лечение, мисс Элизабет перевернула столик с лекарствами и начала разбивать пузырьки.       — Моя мать иногда бывает несдержанной, — вздохнула Шарлотта, покосившись на засыпающую Элизабет. Мистер Гиббон с сомнением взглянул на девушку и покачал головой.       — Ей бы полечиться у нас в Мунго, — сказал он зачем-то. Шарлотта тут же встрепенулась и смерила его уничтожительным взглядом.       — Спасибо, уже полечили, — прошипела она презрительно. — Результат — налицо. Ваши коллеги до такой степени ее залечили, что она совсем не похожа на себя.       — На долю вашей матушки выпали тяжелые испытания. Перенести их и остаться в своем уме не каждому под силу, — сказал доктор, Шарлотта же презрительно усмехнулась. Да, Элизабет многое пережила, и эти испытания в конце концов ее сломали, раздавили. А то, что осталось от нее, срослось как-то неправильно, превратив ее в совершенно другого человека. Хотя, быть может, сломали Элизабет вовсе не жестокие обстоятельства, а один вполне конкретный человек. И его имя — Рудольфус Лестрейндж. Да, скорее всего, так оно и есть. Именно отец Шарлотты своими поступками и словами в конечном итоге уничтожил любовницу.       Шарлотта не знала, как относиться к этому. С одной стороны, она очень любила отца и восхищалась им, но с другой — не одобряла его жестокое отношение к женщинам. У Рудольфуса была отвратительная привычка: если он любил, то любил всем сердцем и делал этого человека центром Вселенной. А если человек был ему безразличен, то он мог использовать его в своих целях и без зазрения совести играть им. В этом сэр Лестрейндж был похож на бывшую жену.       Именно поэтому Шарлотте было чисто по-женски жаль мать. Она натерпелась от Рудольфуса, в буквальном смысле выстрадала право на счастье, но сэр Лестрейндж жестоко разбил все мечты любовницы, когда заключил контракт с Полумной Лавгуд. Скорее всего, именно это стало для психики Элизабет последней каплей. Франция. Париж       Они спрятались от любопытных людских глаз, скрывшись в зарослях парка. Летняя зелень сама по себе служила неплохим укрытием, а вкупе с отвлекающими чарами творила чудеса. Никто не мог нарушить их уединение и покой. И это нравилось Полумне, сидящей на расстеленном на земле плаще Рольфа.       Сам Саламандер находился рядом с Луной и наблюдал за ней, улыбаясь краешками губ. На его лице властвовало какое-то мечтательное выражение, а добрые светло-карие глаза лучились особенным внутренним светом. Этот свет согревал и внушал уверенность в завтрашнем дне.       — С тобой все в порядке? — спросил Рольф, обеспокоенно нахмурившись. Он настолько радовался встрече с возлюбленной, что не заметил, что Полумна чем-то огорчена, хотя всеми силами пытается не показывать этого. Пусть она и старалась вести себя как прежде, улыбалась и говорила о всякой ерунде, но ее с головой выдавали глаза. Обычно они лучились счастьем и радостью, блестели от восторга и любви, теперь же ее серые глаза были полны печали перед неминуемой разлукой.       Рольф не был дураком, он догадывался, в чем, точнее, в ком дело. И это заставляло его трястись от гнева и зависти. Он никогда не считал себя завистливым и злым человеком, жестокость была ему чужда, но стоило встретить Полумну, как все встало с ног на голову.       — Все хорошо, — глухо ответила Полумна, посмотрев на возлюбленного, напряженно наблюдавшего за ней. — Просто не выспалась, — уклончиво пояснила она, опуская голову, чтобы Рольф не увидел печали на ее лице.       — Это все из-за него, не так ли? — со злобой в голосе спросил Саламандер, сжав руки в кулаки. — Этот подлый человек недостоин твоей руки, даже звери человечнее, чем он.       Полумна помотала головой, тихо всхлипывая. Она закусила губу, пытаясь не дать удушающим рыданиям прорваться наружу, но в конечном итоге ее жалкая попытка потерпела крах. Она закрыла лицо дрожащими руками и тихо, беззвучно заплакала, словно маленький обиженный ребенок. Рольф замер на некоторое мгновение, обеспокоенно глядя на любимую девушку. Но потом, обуреваемый жалостью, сократил разделяющее их расстояние и бережно обнял ее, прижимая к себе.       Полумна словно только этого и ждала. Она прильнула к нему, обвила тонкими руками шею Рольфа и зарыдала в голос, сотрясаясь от частых всхлипов. Он бережно гладил ее по вьющимся пепельным волосам, обнимал, даже не пытаясь произнести слова утешения, понимаю, что просто не сможет подобрать нужных слов. Да и помогут ли они в такой ситуации?       Он чувствовал себя паршиво и, узнав об основной проблеме Полумны, бросил все силы на поиск спасения. Рольф наведывался к старым друзьям, представителям аристократии и с разрешения хозяев искал информацию в семейных библиотеках, но поиски не увенчались успехом. В каждой книге было одно и то же: контракт расторгнуть нельзя, особенно контракт, подписанный кровью.       Этот факт заставлял Рольфа трястись от гнева и ужаса. Он не мог представить, через что придется пройти Луне в браке с Рудольфусом Лестрейнджем. Саламандер, будучи уроженцем Магической Британии, хорошо знал о преступлениях кровавого семейства Лестрейндж, и поэтому его каждый раз охватывал панический страх за любимую девушку.       Вот и теперь им двигало отчаяние. Если раньше у них в запасе было хоть немного времени, которое они оба целиком и полностью посвятили друг другу, тем самым подпитывая влюбленность, то теперь времени не оставалось. Лето уже наступило, а значит, пошел отсчет до рокового бракосочетания.       — Я не могу выйти за него, не могу, — жалко простонала Полумна, вцепившись в рубашку Саламандера, как в последний шанс на спасение. Она на мгновение отстранилась от него и посмотрела заплаканными серыми глазами в его глаза. — Я не хочу. Почему я? Почему из сотен красивых чистокровных девушек он выбрал меня? — продолжала плакать Луна, после чего нервно хихикнула.       — Тише, Луна, тише, — не зная, что сказать, промолвил Рольф, притягивая любимую девушку к себе и обнимая ее. Мисс Полумна положила голову ему на плечо и зажмурилась.       — Он вчера прислал письмо. Мы покидаем Францию завтра вечером, — проговорила Полумна. Рольф напрягся. Он знал, что рано или поздно она вернется на родину, но не ожидал, что это случится так скоро. Отпускать ее далеко от себя не хотелось. Ах, если бы он мог что-то предпринять, чтобы вырвать Луну из когтистых лап этого чудовища.       — Давай сбежим? — неожиданно предложил Рольф, про себя удивляясь пришедшей в голову мысли. Луна отстранилась и снова посмотрела ему в глаза.       — Нельзя, он найдет нас обоих и убьет. Нет, я не могу тебя потерять, — сбивчиво промолвила она. — Не могу.       — Значит, я убью его, вызову на дуэль, — решительно проговорил Саламандер, ослепленный чувствами и отчаянием. Луна вздрогнула и смертельно побледнела. — Что такое? Неужели жалко его?       — Нет, его не жалко, — покачала головой она. — Но Рудольфус боевой темный маг, он воевал в двух войнах, о его мастерстве ходят легенды, его не победить на дуэли.       — Но обмануть-то можно, — упрямо возразил Рольф, хватаясь за эту идею, как за последний шанс.       — Сомневаюсь, — вздохнула Луна. Она, казалось, уже давно потеряла надежду.       Саламандер посмотрел в глаза возлюбленной и вздохнул. В глубине души он прекрасно понимал, что Полумна права, но ему так не хотелось расставаться с большими надеждами и мечтами. Рольф по природе был мечтателем и никогда не останавливался, старался воплотить все мечты в реальность. И получалось это у него, надо сказать, блестяще. Саламандер никогда не сдавался и мог найти выход даже из, казалось, безвыходных ситуаций. Когда он встретил недоступную для него Луну, то по всем законам характера, пожелал, чтобы она принадлежала ему. Полумна была помолвлена с богатым и влиятельным человеком, который имел темную, дурную славу, она была недоступна для Рольфа. Но это его не остановило. И Саламандер принялся штурмовать неприступную крепость. Полумна под его напором и обаянием довольно быстро сдалась, отдавшись чувствам. Рольф же сам не заметил, как победа обернулась для него поражением.       Да, он проиграл. Проиграл слабой и хрупкой девушке, которую захотел получить. Все-таки в любви нет победителей, есть только проигравшие.       Обуреваемый чувствами, Саламандер, подаваясь порывам сердца, положил руки на затылок Луны и впился в ее губы требовательным, но нежным поцелуем.       Полумна замерла на несколько мгновений, ведь Рольф никогда не переступал невидимую запретную черту. Да, он обнимал ее, утешал в случае неудач, целовал ее руки, но никогда не позволял себе перейти к более радикальным действиям. Луна, справившись с удивлением, решила отдаться чувствам и ответила на поцелуй, пытаясь вложить в него всю нежность и любовь.       Рольф сильнее обнял ее, прижимая к своей широкой груди, его руки без стеснения блуждали по телу возлюбленной. Полумна же чувствовала безумный стук сердца, дрожь во всем теле и пьянящее чувство эйфории, но, впрочем, очень скоро это чувство сменилось удушающим страхом. Грудь обожгло болью, а перед глазами замелькали картинки полугодовой давности. Точнее, обрывки воспоминаний.        — Почему именно я? — со слезами в голосе поинтересовалась Полумна, обратив на министра взгляд серых глаз. Тот откинулся на спинку кресла и усмехнулся.       — Вы мне интересны, вы подходите для этой роли. — Лестрейндж, кажется, наслаждался своей властью. Луне же сделалось дурно. — Чуть не забыл… — С этими словами он достал из ящика стола свернутый пергамент и протянул его девушке. — Это наш контракт.       Полумна раскрыла его и быстро пробежалась взглядом по ровно написанным строчкам. С каждым словом она все больше убеждалась в том, что находится в капкане. Если обобщить, то все можно было свести к одному: Рудольфус оплачивает дорогостоящее лечение Ксенофилиуса Лавгуда за границей (дабы тот навсегда не остался инвалидом, страдающим от диких болей в спине), а взамен Луна выходит за него замуж и рожает наследника. При этом измена мужу будет караться смертельным родовым проклятием.       Девушка отложила пергамент и посмотрела на Лестрейнджа — тот был расслаблен и наблюдал за ней с усмешкой. Ему нравилась эта ситуация, нравились ее мучения.       — Нет… — одними губами прошептала Полумна.       — Хорошо, тогда ваш отец не доживет до рассвета, — развел руками Рудольфус.       — Вы не посмеете.       — Он умрет и без моей помощи, — хмыкнул тот и пододвинул к девушке перо с чернильницей, — выбор за вами. Нужна ваша роспись. Вот здесь. — Он указал на свободную строчку под своей размашистой росписью.       Полумна, с трудом держа себя в руках, взяла перо и обмакнула его в чернила. Руки мелко дрожали, слезы и вовсе текли градом. Она никого не предает, она просто спасает отца. Собравшись с мыслями, Луна расписалась, после чего отложила перо и, закрыв лицо руками, продолжила плакать. Две росписи засветились красным, свидетельствуя о том, что контракт действителен. Если какая-то сторона откажется от своих обязанностей, то за это ее будет ждать расплата. Родовая магия — штука серьезная и шуток в свой адрес не терпит.       Луна смахнула слезы, понимая, что ловушка захлопнулась. Лестрейндж со снисходительной улыбкой взял пергамент и, свернув его, положил в ящик стола.       — Контракт расторгнуть невозможно, уничтожить тоже, — добил он девушку морально. Вскочив на ноги и закрывая покрасневшее от слез лицо руками, Луна бросилась прочь из этой проклятой комнаты, где раз и навсегда решилась ее судьба.       Этого оказалось достаточно, чтобы наваждение сошло на нет. Полумна, зашипев от боли, взвилась ужом и отпрянула от Рольфа, широко распахнув серые глаза. Она, тяжело дыша, принялась бешено озираться, открывая и закрывая рот. Полумна схватилась руками за шею, чувствуя боль, словно кто-то сомкнул пальцы на ее горле и пытался задушить.       — Что случилось? — ничего не понимая, спросил Саламандер, глядя в перекошенное от страха лицо возлюбленной.       — Контракт, магия, Рудольфус, — невнятно пробормотала Луна.       Рольф, услышав имя соперника, моментально все понял и побледнел. Он трансфигурировал из веточки стакан и заполнил его водой, после чего протянул Луне. Полумна взяла стакан и в два больших глотка осушила его.       — Тебе лучше? — спросил Рольф, чувствуя ужасную вину. Он на мгновение потерял контроль над мыслями и телом, отдался чувствам, и это мгновение могло стать роковым для Полумны. Родовая магия шуток не понимает. Луна пошла против контракта, и тот едва ее не задушил.       — Да, — вздохнула Луна, все еще потирая шею. — Я чуть с ума не сошла от страха.       — Это моя вина. Я не должен был целовать тебя, — удрученно отозвался Саламандер. Умом он понимал, что поступил неправильно, но разве можно было устоять перед соблазном поцеловать любимую девушку, тем более если она сидит рядом с тобой?       — Я не представляю, как буду жить без тебя, — немного успокоившись, проговорила Полумна, хотя перед глазами все еще мелькали воспоминания о заключении контракта.       — Ты так говоришь, словно я умер, — поморщился Рольф, продолжая хмуриться. — Напоминает похоронную речь.       — Нам лучше никогда больше не видеться, иначе мы погубим друг друга, — собравшись с мыслями, медленно проговорила Луна слова, которые давно должна была сказать. Она с самого начала романа понимала, что у их чувств нет будущего, но не смогла устоять перед соблазном.       — Я отправлюсь в Магическую Британию вместе с тобой. Я что-нибудь придумаю, и мы будем вместе, — упрямо проговорил Рольф. Луна поджала губы. Да, правду говорят о Хаффлплавском упрямстве, но хитрость слизеринцев все же опаснее. Если Рудольфус узнает о их романе, он убьет их обоих, почему-то Полумна в этом не сомневалась.       — Ты ничего не сможешь изменить, Рольф, только найдешь неприятности на свою голову, — мягко проговорила Луна. — Нам лучше никогда больше не видеться. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл       После встречи с Нарциссой Мафлой и получения компрометирующих снимков Амелия Лестрейндж пребывала в прекрасном настроении. Наконец-то поиски увенчались успехом, и можно вздохнуть спокойно. Она не особо хотела, чтобы ее деверь вновь женился, и, что еще хуже, родил наследников. Если это случится, вероятный сын Рудольфуса будет иметь все права на титул и богатства Лестрейнджей. Этот гипотетический ребенок будет иметь больше прав, поскольку будет рожден главой рода. Таким образом, сын и внук Амелии уйдут в тень и лишатся всего.       Амелия очень любила сына, буквально боготворила его и старалась, чтобы Асентус занял достойное место под солнцем, для этого она готова была абсолютно на все, даже убить. Нет, сама марать руки она не хотела. Да и зачем, когда все можно сделать, используя других, да еще так, что на тебя никто не подумает?       Вот и теперь женщина размышляла, как бы наиболее правильно распорядиться снимками, чтобы на нее не пала даже тень подозрения. Действовать через Рабастана? Нет. Он слишком привязан к брату и не особо доверяет жене, чтобы просто так поверить ее словам. Что ни говори, а отношения Амелии с супругом оставляли желать лучшего. Нужно было придумать что-то другое. Размышляя в подобном ключе, леди Лестрейндж вошла в детскую комнату, оформленную в светлых тонах. Заперев дверь, она посмотрела на невестку, склонившуюся над детской колыбелью.       — Здравствуйте, мадам, — едва слышно проговорила Лаура, посмотрев на свекровь, которая медленно приблизилась к ней.       — Здравствуй, как поживает наследник великого рода Лестрейндж? — спросила Амелия непривычно мягким голосом. С нее мгновенно слетела маска светской холодности, коварные планы улетучились из мыслей, когда женщина увидела лежащего в колыбели внука.       — Очень беспокоен сегодня. Скорее всего, его вновь мучают колики, — вздохнула Лаура, ласково погладив маленького сына по темноволосой голове. Мальчик неосмысленно смотрел прямо перед собой и улыбался, причмокивая губами.       — Да, первые месяцы жизни ребенка самые сложные. Помню, как мучился Асентус от той же напасти, — улыбнулась Амелия, разглядывая внука. Она стянула с ребенка одеяльце и осторожно взяла его на руки. — Какой же он хорошенький, —ласково проворковала леди Лестрейндж, разглядывая личико малыша. — И глазки голубые, надеюсь, они такими и останутся, тогда он будет копией отца. — Амелия не могла налюбоваться на новорожденного внука, который пришел в этот мир в годовщину победы Пожирателей Смерти в войне. Рабастан нарек мальчика Рудольфусом, в честь брата.       Лаура промолчала, она хотела бы, чтобы сын был похож на нее, но разве ее мнение кого-то в этом доме интересует? Мальчику даже имя дали без ее ведома. Да что там, Лаура в первые три дня после родов называла малыша Маркусом и только в день крещения она узнала, что ее сына нарекут по-другому. Никто не считался с мнением молодой леди Лестрейндж. Для всех она была не более, чем глупая кукла, игрушка Асентуса Лестрейнджа, тень Амелии и приложение к новорожденному сыну.       Амелия заметила печальный взгляд невестки и поджала губы. Она догадывалась, какие мысли множились в голове девушки. Все же сама Амелия в свое время прошла через это. С ее мнением тоже никто не считался, она была всего лишь безликой тенью в родовом поместье Лестрейнджей. Но, в отличие от Амелии, Лауре и ее сыну повезло гораздо больше. Амелия родила Асентуса, когда у Рабастана уже был старший сын от первого брака, и именно он был наследником состояния Лестрейнджей. Ко всему прочему в замке также воспитывался маленький Сигнус, которого все в то время считали сыном Рудольфуса. Стоит ли говорить, что почти все заботы и мысли обитателей замка крутились вокруг Сигнуса и Сильвия, у которых была разница в несколько месяцев и которые были неразлучны в детстве и в юности? Асентуса же все воспринимали как должное. О нем не заботились, им не интересовались. Только Амелия горячо любила единственного сына и окружала его заботой и вниманием.       — Как ты, Лаура? — спросила Амелия, понимая чувства невестки. Та вздохнула и как-то натянуто улыбнулась. Из-за юного возраста она все еще не могла привыкнуть к враждебному высшему обществу чужой для нее страны. Во Франции не было таких суровых законов, как в Англии, и это было просто невыносимо. Лаура еще не научилась носить маски и не понимала, зачем они нужны.       — Я в порядке, — вымученно вздохнула Лаура, глядя на маленького сынишку, который придавал ей силы. — Но… Асентус не заходит к Руди. Да и вообще, малыша он держал на руках лишь однажды — в день крещения.             Амелия вздохнула, не понимая, почему ее сын так холоден к жене и ребенку. Устраивая брак сына, женщина надеялась, что хотя бы он познает семейное счастье и покой. Похоже, она ошиблась. Асентус не возражал против брака, даже супружеский долг, получив в пользование новую красивую игрушку, выполнял исправно в течение месяца после свадьбы. Но после известия о беременности Лауры он резко охладел к жене, перестал прикасаться к ней, а после и ночевать в супружеской спальне. Юную леди Лестрейндж холодность мужа убивала, а ведь она влюбилась в него без памяти, все же Асентус Лестрейндж был весьма красив, трудно было остаться равнодушной к нему, живя с ним под одной крышей и деля с ним постель.       — Мой сын занят, он выполняет задания Повелителя, — туманно изрекла Амелия, пытаясь подбодрить Лауру. Та вновь поджала губы и отпустила взгляд в пол. Леди Амелия всегда на любые вопросы о сыне отвечала чем-то подобным. То Асентусу дает задание Темный Лорд, то сэр Сигнус. На самом деле обе женщины знали, что все это обман, но молчали об этом.       — Мисс Гринграсс, Дафна, во время ужина на прошлой неделе обмолвилась, что Асентуса видели в Лютном Переулке в компании девиц… — не выдержав всей полноты чувств, промолвила Лаура, подняв взгляд на свекровь. В карих глазах девушки стояли слезы, которые она тщетно пыталась подавить.       — Не верь словам Дафны, вспомни, где ее подобрал Рудольфус. Если бы не его доброта, то Гринграссы давно по миру пошли бы, — жестко заключила Амелия. Маленький Руди от резкого голоса бабушки захныкал. Женщина начала его укачивать.       — Но Дафна моя подруга, — возразила Лаура и тут же пожалела об этом, поскольку свекровь наградила ее холодным гневным взглядом.       — Она тебе не подруга. Вспомни, кто ты. Ты — жена Асентуса Лестрейнджа, единственного наследника древнего рода, мать его сына. А кто такая Дафна? Всего лишь секретарша Министра Магии и неизвестно, чем она занимается в свободное время, — отчитала невестку леди Амелия.       Новорожденный малыш на ее руках закричал, вздрогнув от резкого голоса бабушки. Лаура поспешила забрать сына из рук свекрови и прижала его к груди. Мальчик, почувствовав запах и тепло матери, моментально затих. — Сейчас твоя главная забота — сын. Окружи его заботой и вниманием, и сама не заметишь, как станешь сильнее. — Сказав это, Амелия поспешила покинуть покои невестки, которая своим поведением ее иногда раздражала. Точнее, раздражала она ее вовсе не поведением, а неуместной для высшего общества добротой. Магическая Британия. Замок Темного Лорда.       Всюду сновали слуги, которые таскали по дому горшки с цветами, неуместные ленточки и свечи. Сигнус покачал головой, увидев, как домовик украшает отвратительно-милыми белыми цветами и воздушными шарами парадную лестницу. Мерлин, дай ему сил пережить грядущее торжество. Он же с ума сойдет от обилия цветочков, ленточек и шариков. Не говоря уже о том, что проклятые белые цветы смотрелись просто отвратительно в темном интерьере замка. И как Сигнус допустил все это? Нет, надо что-то предпринять, пока отвратительные украшения не довели его мать или отца до приступа ярости. К сожалению, Сигнус пришел к такому выводу слишком поздно.       — Нет, эти цветы просто ужасны, они же розовые, — послышался высокий и звонкий голос леди Беллатрикс. Сигнус быстро спустился по лестнице, понимая, что вот-вот разразится буря. Он оказался прав в своем умозаключении.       Его матушка стояла посреди холла и скептическим взглядом оглядывала большой бальный зал, изукрашенный цветами, бантиками и шариками. Мадам была до того разгневана, что вокруг нее искрилась магия. Напротив леди Беллатрикс стояла светловолосая миловидная девушка в светло-розовом платье, которая, без сомнения, была автором этого варварства. Сигнус, увидев любовницу, поджал губы. Очевидно, она все же смогла довести его мать до белого каления.       — Матушка, Лавиния, — позвал он дам. Лавиния тут же поспешила подойти к Сигнусу и спряталась у него за спиной, пытаясь найти укрытие. — Что за шум, а драки нет? — спросил Сигнус, вспомнив любимую фразу Ивана Долохова.       — У твоей дамы совсем нет вкуса, — констатировала факт Беллатрикс, подходя к сыну. — Она осквернила замок этой мишурой. Меня чуть удар не хватил, когда я это увидела. — Беллатрикс нервно указала на массивные темные колонны, которые были украшены белыми розами.       — Да, цветы здесь явно лишние. — Сигнус замолчал, но под взглядом матери продолжил: — Ленты и шары тоже. Не в обиду тебе, Лавиния, но матушка права.       Беллатрикс победно посмотрела на выглянувшую из-за спины сына Лавинию и улыбнулась, радуясь, что Сигнус полностью разделяет ее точку зрения. Женщина вытащила из чехла волшебную палочку и, взмахнув ей, убрала все эксперименты Лавинии. Замок вернулся в первоначальное состояние, и мадам довольно усмехнулась. Лавиния же покраснела от унижения и злости и, сорвавшись с места, быстро взбежала по лестнице и скрылась в одном из коридоров. Сигнус проводил любовницу задумчивым взглядом и посмотрел на мать.       — Куда ты собрался? — обеспокоенно спросила Беллатрикс, только увидев, что сын облачен в дорожный костюм.       — Хочу прогуляться верхом, отдохнуть, привести мысли в порядок, — ответил юноша, улыбаясь краешками губ. Ему нравилась забота матери, в такие моменты он чувствовал, что любим.       — Ты едешь один? — спросила женщина, и молодой человек кивнул. — Возьми кого-нибудь из охраны, мало ли, что-то мне неспокойно.       — Не переживайте напрасно, мама. Я не думаю, что охрана может что-то, чего не могу я, — ответил Сигнус, после чего, улыбнувшись, покинул замок через главный вход.       Беллатрикс некоторое время смотрела вслед сыну и не могла понять, почему так переживает. Сигнус самостоятельный, взрослый человек, он может за себя постоять, но почему тогда ее сердце сжимается от страха за единственного ребенка?       Сэр Сигнус вышел на крыльцо и, окинув взглядом серо-голубых глаз владения отца, остановил его на черном единороге, который стоял прямо на дорожке. Скакуна удерживал за поводья слуга, который, увидев наследника, тут же склонился в поклоне.       Сигнус неспешно подошел к животному и окинул его придирчивым взглядом. Все же крестный знал, чем его заинтересовать. Подаренный в честь Победы единорог — верное тому подтверждение. Сигнус молча погладил животное по голове, провел рукой по красивому черному рогу, перебрал пальцами гриву. На его губах от этих действий расцвела спокойная и добрая улыбка, несвойственная его мимике.       Слуга из числа не особо чистокровных, но верных новому режиму волшебников, увидев столь разительную перемену в поведении наследника, озадаченно нахмурился. Обычно Сигнус был сух и сдержан в присутствии посторонних, с отцом он говорил почтительно и уважительно, а вот с матерью… Мать он боготворил и готов был исполнить любую ее прихоть. Леди Беллатрикс в ответ любила его не меньше.       Но все же он редко улыбался так. Спокойно, искренне и честно. Очевидно, выйдя из замка и увидев единорога, Сигнус сбросил с себя бремя власти, маску наследника. И это, вне всяких сомнений, ему шло.       Сигнус, не замечая взгляда слуги, молча взобрался в седло и взял поводья, намереваясь прогуляться часок-другой по владениям. Слуга почтительно поклонился ему, и Сигнус, ударив единорога по бокам, направил его в сторону леса.       Только там он чувствовал свободу. Только там, вдали от людских глаз, в полном одиночестве, он был самим собой, не боясь осуждения общества. Отъехав от резиденции отца на приличное расстояние, Сигнус на мгновение остановился и обернулся, чтобы узреть красоту родного замка.       Пусть он не был так красив и помпезен, как Малфой-мэнор, пусть уступал в размерах Лестрейндж-холлу, но было нечто родное и близкое в этом мрачном поместье. Наверное, то, что именно этот замок он спустя стольких лет скитаний с уверенностью назвал домом. Наверное, то, что там жили его отец и мать.       Сигнус покачал головой и скривился. Мерлин, если бы отец увидел его сейчас, точно наказал бы. Негоже наследнику проявлять чувства и эмоции, он должен быть тверд как камень и несгибаем, как сталь.       С этими мыслями Сигнус продолжил прогулку. Он был настолько опьянен свободой и увлечен мыслями, что не заметил первые тревожные предпосылки. Во-первых, стоило ему въехать в лес, стихли все звуки, словно кто-то наложил звукоизолирующие чары. Во-вторых, не было видно птиц и зверей, даже лягушек не было слышно, хотя долина была полна прудов и болот. В-третьих, единорог Сигнуса вдруг замедлил шаг и начал принюхиваться.       Сигнус нахмурился, не понимая в чем дело, потянул поводья и снова слегка ударил единорога по бокам, надеясь продолжить путь. Но тот не реагировал на команды. Юноша напрягся, вспоминая рассказы отца из далекого детства. Повелитель рассказывал сыну об уме этих удивительных животных, об их способности предчувствовать опасность. Сигнус нащупал в чехле на поясе волшебную палочку, даже не подозревая, что опасность представляет вовсе не магия вероятных противников.       Внезапно тишину рассек свист. Сигнус не успел даже вскрикнуть, когда его правое плечо пронзила неимоверная боль. Крик застрял в горле, и юноша, ощущая, как правую руку сводит боль, вцепился левой в поводья, в надежде удержаться в седле и скрыться от вероятных противников. Но перепуганный единорог встал на дыбы, скинув с себя Сигнуса, и скрылся в чаще леса, оставив наездника один на один с врагами.       Он свалился на землю и, превозмогая боль в руке, поспешно вытащил волшебную палочку, параллельно с этим сплевывая на землю кровь, которая текла из разбитого носа. От боли Сигнус не чувствовал правой руки, ощущая только инородное тело в плече, которое причиняло жуткий дискомфорт. Но все это казалось мелочью по сравнению с тем, что к нему с воинственным криком из зарослей кинулась небольшая группа повстанцев.       Сигнус, собрав волю в кулак, все же встал на ноги и покачнулся, но это не помешало ему отбить несколько проклятий. Он, ощущая страшную дурноту, продумывал пути к отступлению, но с каждой секундой понимал, что вряд ли сможет скрыться от преследования. Аппарировать он не сможет: слишком сильная рана в плече. Убежать тоже: от боли тело его подводило. Оставалось только дать бой и погибнуть достойно, как подобает воину и наследнику престола.       Замелькали вспышки проклятий, но ни одно из них так и не смогло достичь Сигнуса. Он успешно их отбивал, но прекрасно понимал, что шансы у него невелики. С такой раной непросто вести дуэли, и рано или поздно он допустит роковую ошибку.       Перед Сигнусом появился рыжеволосый мужчина с обезображенным лицом, который шел в вероломное и полубезумное наступление. Его серые глаза пылали яростью и ненавистью, а губы были изогнуты в поистине дьявольской усмешке.       Сигнус запоздало подумал, что, вероятно, примет смерть от его руки. И его мысли оказались правдивы. Рыжеволосый выбил волшебную палочку из ослабевших пальцев соперника и направил на него оружие. Сигнус тяжело прислонился спиной к дереву и обвел мутным взглядом поляну. Все повстанцы стояли, нацелив палочки на него и ожидали, очевидно, приказа предводителя.       — Твоя мать убила мою, — проговорил со злобой в голосе рыжеволосый, подавшись вперед и глядя злобными глазами в помутневшие глаза Сигнуса. — В качестве мести я лишу жизни тебя. Будет чем порадовать сучку. — Сигнус зарычал и тут же закашлял кровью, чувствуя, как легкие жжет огнем. — Авада…       — Сектумсемпра!       — Секо!       — Круцио!       И вновь замелькали вспышки проклятий. Повстанцы вступили в бой с Пожирателями Смерти, которых было всего четверо, но ими двигала преданность и страх, а не пресловутая месть. Сигнус без сил упал на землю, чувствуя тяжесть во всем теле. Последнее, что он увидел перед тем, как провалиться во тьму, было взволнованное лицо кузена, Драко Малфоя.