Контракт

***

Лестрейндж-холл. Норд-Райдинг. Июнь 1999 года       Магнус Хоулп всегда вставал с рассветом, даже после бурных ночных посиделок в Лютном Переулке, в ходе которых напивался до беспамятства. Как бы он ни пытался перебороть привычку вставать рано, появившуюся еще в детстве, после смерти матери и вероломного предательства отца, это оказалось сильнее его. В те далекие дни Магнус, попав в пансион для детей-волшебников, почти сразу стал объектом насмешек и глупых розыгрышей воспитанников. Мальчик, в силу возраста и мягкости, не нашел лучшего решения, кроме как избегать контактов со сверстниками.       Он вставал с рассветом, умывался, брал игрушку или книгу и скрывался в каком-нибудь закоулке. К слову, такое положение вещей его устраивало. Он делал все, чтобы избежать возможной боли, как физической, так и душевной. Но, к сожалению, ему не всегда удавалось уйти от неприятностей.       Дети жестоки. Дети глупы. Когда ими овладевают азарт и инстинкты охотников, их ничто не может остановить. Магнус убедился в этом на личном опыте. Он отличался от других воспитанников. Он был сквибом, хотя всем сердцем верил в обратное. А еще Магнус потерял мать — единственного человека, который любил его всем сердцем, и которого убили у него на глазах. Магнус был слаб, он вырос под опекой матери, сделавшей его центром вселенной, и оказался совсем неподготовленным к реалиям внешнего мира. Он чувствовал себя выброшенной на берег рыбой, которая открывает-закрывает рот, но не может отыскать желанное спасение. Но было кое-что, что объединяло Магнуса с другими воспитанниками пансиона для дошкольников — это абсолютное равнодушие и пренебрежение со стороны родителей. Дети росли одинокие и никому не нужные, в столь юном возрасте вкусившие горечь жизни. В основном это были незаконнорожденные отпрыски влиятельных чистокровных волшебников Европы, дети от первых браков или сироты. Все эти брошенные дети по роковому стечению обстоятельств оказались собранными в одним месте, и в их сердцах стремительно прорастали семена злобы и обиды, посеянные их равнодушными родителями. Желая на ком-то выместить злость, они нашли для себя объект жестоких насмешек и глупых, временами жестоких шуток.       Магнус оказался идеальной жертвой. Покорной и безответной. Он не мог возразить, он был сломлен потерей, буквально уничтожен ею. К тому же он был слаб и морально, и физически. Враждебная среда что-то сломала в Магнусе, и он очень быстро озлобился на весь мир и страшно обиделся на отца, который выслал его подальше.       К сожалению, дальнейшие годы жизни Магнуса тоже нельзя назвать счастливыми или хотя бы спокойными. Казалось, что хуже уже быть не может, но увы. В октябре 1981 года пал Темный Лорд, и это событие сказалось не только на его соратниках, но и на их малолетних детях.       После заключения Рудольфуса Лестрейнджа в Азкабан прекратились денежные отчисления в пансион на содержание Магнуса. Как только это произошло, Магнуса отправили в маггловский детский дом при церкви, где он окончательно убедился в жестокости людей, и где погибли последние крупицы веры. К счастью, память ему стерли не очень хорошо, и к десяти годам Магнус вспомнил все детали своей жизни, но, как потом понял, лучше бы не вспоминал. Ни в одну из магических школ Магнуса так и не зачислили.       Когда ему было двенадцать лет, в городок, в котором находился сиротский приют, прибыл бродячий цирк. Магнус тайком пробрался на представление и очень быстро понял, что цирк не совсем обычный, а волшебный. Владел цирком волшебник, заставлявший артистов выступать в обоих мирах. Магнус, понимая, что это его шанс вернуться на родину и узнать о судьбе отца, не задумываясь, присоединился к цирку.       Среди работников цирка был и пожилой зельевар, у которого не осталось родных. Вся его семья погибла во время эпидемии Драконьей оспы, и мужчина остался совсем один и, чтобы хоть как-то скрасить жизнь, присоединился к цирку. Магнус работал уборщиком, он вновь вставал с рассветом, вычищал клетки животных, кормил их, драил полы, словом, выполнял всю грязную работу. В свободное от работы время Магнус бежал в шатер к зельевару, где сначала молчаливо наблюдал за его работой, а затем с его позволения начал читать книги по алхимии. Спустя пару лет старик-зельевар начал учить Магнуса зельеварению, желая передать ему все знания. Магнус оказался удивительно способным учеником и к восемнадцати годам превзошел учителя.       В это утро Магнус не изменил привычке вставать рано. Он проснулся от боли в желудке и некоторое время лежал с закрытыми глазами со слабой надеждой, что боль притупится. Ему не хотелось пить отвратительные на вкус лекарства, от одного вида которых появлялись рвотные позывы. Но боль все не утихала, и Магнус был вынужден встать с кровати, привести себя в порядок и принять необходимые лекарства.       Через некоторое время боль стала терпимой, Магнус от безделья снова начал читать. К девяти часам Мадлена принесла завтрак, от одного вида которого Хоулпу стало дурно. Чтобы хоть как-то отвлечься от неприятных ощущений, Магнус в очередной раз заговорил с краснеющей в его присутствии служанкой.       — Я вижу, ты других слов не знаешь, — протянул Магнус задумчиво, прищурившись. — Кроме «простите, сэр», — передразнил Хоупл писклявый голосок девушки. Служанка едва не уронила чайник, из которого наливала Магнусу чай — это и послужило причиной разговора.       — Я еще не до конца выучила всех правил, сэр, — пробормотала девушка, закончив с чаем и пододвинув чашечку к Магнусу. Тот невесело усмехнулся, внимательно глядя в лицо Мадлены. Ее нельзя было назвать красавицей в классическом понимании этого слова. У мисс де Розир были темно-русые, почти черные волосы, светло-серые, чуть раскосые глаза, тонкий вздернутый носик и пухлые губы. Девушку можно было назвать милой, но красавицей она точно не была. Во всяком случае, не такие девушки нравились Магнусу.       — У тебя будет еще много времени, — усмехнулся Хоулп. — Если что, я мог бы объяснить тебе кое-какие моменты, — с намеком промолвил он.       — Объяснить? — словно не понимая, о чем он говорит, переспросила Мадлена.       — Как тебе в Британии? — пытаясь поддержать беседу, спросил Магнус, продолжая буравить тяжелым взглядом служанку, которая то краснела, то бледнела в его присутствии.       Мадлена пожала плечами и как-то натянуто улыбнулась.       — Я не знаю, — сказала она, чуть улыбнувшись. Магнус вопросительно приподнял брови и усмехнулся. — Я ничего не видела, кроме замка.       — Даже в саду не была? И в розарии? — скептически спросил Магнус. Мадлена удрученно вздохнула и понуро опустила голову. — В таком случае я могу провести экскурсию, — предложил он, преследуя собственные цели. Оставалось надеяться, что чары, которыми он длительное время оплетал девушку, достаточно сильны, чтобы она согласилась на его предложение.       Мадлена закусила губу и нахмурилась. На ее лице застыло выражение заинтересованности. Стало очевидно, что она не против прогулки, вот только из-за чего-то не может сразу дать согласие.       — Было бы неплохо, — промолвила Мадлена, улыбнувшись. Магнус хотел что-то сказать, но не успел, поскольку в комнату вошла Шарлотта.       Магнус удивленно уставился на сестру, не понимая, почему Шарлотта, всегда ценившая его личное пространство, вошла без стука. Но очень скоро он понял, что это не первая странность. Шарлотту мелко трясло, словно в лихорадке, взгляд зеленых глаз в панике метался по комнате, будто бы в поисках спасения. Она часто дышала и хватала ртом воздух, но, что самое страшное, взгляд ее был затуманен слезами, которые стекали по впалым щекам.       Магнус вскочил на ноги, едва не опрокинув поднос с завтраком. Он вышел из-за стола и выжидательно уставился на сестру, не совсем понимая, что происходит, и как ему себя вести. Магнус давно не видел ее в таком состоянии.       — Что случилось? — спросил он, хмурясь. Шарлотта слово ждала этого вопроса. Она громче всхлипнула и, быстро преодолев разделявшее их расстояние, обняла брата. Магнусу ничего не оставалось, как обнять ее в ответ. Магнус взглянул на стоявшую неподалеку Мадлену, которая с непониманием в глазах смотрела на детей хозяина. — Оставь нас, — голос его прозвучал особенно громко. Дважды повторять не пришлось, и служанка покорно покинула комнату.       Оставшись наедине с сестрой, Магнус утешающе погладил ее по вздрагивающим плечам; рыдания Шарлотты усилились, и Хоулп вздохнул, с трудом удерживаясь от желания закатить глаза.       — Что случилось, ты расскажешь мне? — снова предпринял попытку пролить свет на происходящее Магнус. Но Шарлотта только сильнее его обняла, продолжая трястись от всхлипов.       Магнус вздохнул и осторожно пошел к кровати, утягивая за собой плачущую сестру. Он осторожно сел на постель, посадив Шарлотту рядом с собой, после чего дотянулся до тумбочки, на которой лежала стопка салфеток. Взяв одну из них, Магнус протянул ее сестре. Шарлотта приняла ее и сразу же начала вытирать слезы, пытаясь успокоиться.       Магнус, когда Шарлотта более-менее успокоилась, отстранил ее от себя и встал, чтобы подойти к столику, на котором стоял поднос с завтраком. Взяв чашку с чаем, он вернулся к кровати и молча протянул ее сестре. Шарлотта удивительно покорно приняла чашку и сделала глоток обжигающе горячего чая.       Магнус сел рядом с сестрой, ожидая минуты, когда Шарлотта окончательно придет в себя и расскажет, что с ней приключилось. В глубине души Хоулп уже догадывался, что причина слез Шарлотты — их отец. Кто еще мог бы довести Шарлотту до такого состояния? Уж точно не Амелия и не Рабастан. К тому же он прекрасно знал о желании сэра Лестрейнджа выдать дочь замуж и временами понимал решение отца. Все же увлечение Шарлотты сэром Сигнусом до добра не доведет. Магнус неплохо знал нрав наследника и его абсолютную беспощадность к прекрасному полу, поэтому ему не хотелось, чтобы список любовниц принца пополнился именем его сестры.       — Темный Лорд объявил о моей помолвке, — вырвала Магнуса из размышлений Шарлотта. В тишине покоев ее голос казался уставшим и надломленным.       — Милорд? — удивленно переспросил Магнус, за что был награжден раздраженным взглядом покрасневших глаз сестры.       — Ты не ослышался, — с обидой заговорила Шарлотта. — Как оказалось, Милорд волен принимать такие решения.        Магнус в подозрении прищурился. Почему-то ему казалось, что все не так просто. Повелитель никогда не лез в личную жизнь подчиненных, если только ему никто не посоветовал это. Например, Беллатрикс.       Вспомнив про мачеху, к которой Магнус питал чистейшую, прямо-таки сверкающую ненависть, он ощутил волну злости.       — Может, Повелитель просто посоветовал отцу выдать тебя замуж? — предположил Хоулп, хмурясь.       Шарлотта горько усмехнулась, и ее глаза снова заслезились, когда она вспомнила беспощадные слова отца.       — Он объявил о помолвке, — всхлипнула она. — О помолвке с Анри Пиритсом. — Магнус, услышав ненавистное имя, побледнел и неверящим взглядом посмотрел на сестру.       — Пиритсом?! — переспросил он, ощущая небывалую злость. О, да, он так же, как и его отец, презирал Пиритсов, но не главу семейства, а его сыновей. Старший — бессердечный ублюдок, младший — похотливый подлец. Идеальное сочетание. Перед внутренним взором Магнуса мгновенно всплыли картинки того вечера, когда он спас Персиваля Уайта от Элиота Пиритса и его пьяных дружков. А ведь разозлившийся Элиот пообещал ему однажды отомстить.       Магнусу внезапно сделалось дурно. Что если за его отравлением стоят не повстанцы? Зачем сопротивленцам травить сквиба-бастарда, о котором родной отец не желает ничего знать? Магнус не особо значим для отца, чтобы покушением на него причинить моральный вред сэру Лестрейнджу. Скорее всего, имели место личные счеты. К тому же проникнуть в незащищенную магией квартиру Магнуса даже магглу не составит особого труда, а вот чтобы подменить зелье необходимы хоть какие-то знания. Откуда Элиот мог понять, что Магнус в то утро выпьет именно то зелье, а не другое? Откуда он понял, что тот пузырек был не на продажу? Скорее всего, его предали. Снова.       От всех этих размышлений Хоулпу стало нехорошо, а между тем бешенство и злость стремительно выливалось в кровь, сметая все границы.       — Милорд решил почему-то поженить нас с Анри, — всхлипнула Шарлотта.       — Этого никогда не произойдет. Я не позволю, — резко произнес Магнус, срываясь с места и выходя прочь из комнаты. Шарлотта вскочила на ноги, желая его остановить, но брат даже не послушал ее. Она прекрасно знала нрав Магнуса и понимала, что в таком состоянии его ничто не сможет остановить.       Магнус, злясь на Повелителя и отца, который добровольно готов был отдать дочь злейшему врагу и не предпринимал ничего для ее спасения, стремительно пронесся по коридорам замка, спустился по лестнице, устремляясь к покоям отца. В его голове стремительно сменялись мысли, но все они крутились вокруг Пиритсов и ненависти к ним. Элиот пытался его убить, но, к сожалению, у Магнуса не было доказательств.       Остановившись у двери в кабинет отца, Магнус, переведя дух, начал стучать, слово припадочный. По прошествии некоторого времени он, не дожидаясь ответа, открыл дверь и влетел в кабинет. Его взору предстала занимательная картина: Рудольфус Лестрейндж, его отец, восседал в кресле за письменным столом, а у него на коленях устроилась малолетняя потаскушка-предательница крови, которая строила из себя невинную овечку, которую отправили на заклание злому колдуну. Рудольфус целовал юную жену, а его руки блуждали по ее стройному телу.       Нет, конечно, Магнус прекрасно знал, чем занимаются мужчина и женщина в постели. Сам был не против такого времяпровождения, но все равно… Раздражение и злоба вскипели в нем с новой силой. Ох, как же он хотел, чтобы Полумна Лестрейндж воспользовалась его щедрым подарком и освободила его от забот.       «Молодожены» заметили вторжение в личное пространство и отстранились друг от друга. Рудольфус наградил сына раздраженным взглядом, а Полумна, очевидно, поняв, в каком положении ее застали, густо покраснела.       — О, простите, что помешал вашему уединению, папа, — издевательским тоном промолвил Магнус, вперившись раздраженным взглядом в мачеху. Та забавно округлила глаза.       Рудольфус бесцеремонно спихнул жену с колен, и она, почувствовав грядущую бурю, поспешила скрыться в супружеской спальне.       Рудольфус нарочито медленно вытащил из чехла на поясе волшебную палочку и так же медленно направил ее на дверь в спальню, очевидно не желая, чтобы леди Лестрейндж услышала и увидела что-то лишнее.       Магнус внимательно следил за действиями отца. Он опасался волшебников, которые были заведомо сильнее его. К тому же Хоулп знал о дурной славе Рудольфуса и прекрасно понимал, что прозвище «кровавый» просто так никому не дается. Временами Магнусу казалось, что однажды отец обратит свою магию против него и наградит сына вторым непростительным. Однако осознание этого пыл юноши никак не усмиряло.       — Что ты себе позволяешь? — спросил Рудольфус, положив волшебную палочку на стол так, чтобы она была на виду. Он начинал медленно закипать. На людях Рудольфус был холоден и сдержан, многие Пожиратели Смерти всерьез считали, что он вообще не способен испытывать какие-либо эмоции, но это было далеко не так. На самом деле сэр Лестрейндж умел вовремя скрывать чувства за маской и отодвигать их на задний план, чтобы они не застилали ему взор.       Но, к сожалению, Рудольфус не всегда мог контролировать чувства. Иногда они выходили из-под контроля, и он, как и его бывшая жена, зверел. А после — скрывался за маской равнодушия и холодности, словно ничего не произошло.       Магнус и Рудольфус смотрели друг на друга исподлобья, глаза в глаза. В их взорах пылали злоба и ярость страшной силы, готовые уничтожить все на своем пути. Оба понимали это, но оба не желали отступать, невзирая на возможные последствия подобного поведения, поскольку были одинаково упрямы и слишком горды.       Магнус Хоулп унаследовал не только яркую и красивую внешность отца, но и его тяжелый характер, неспособность идти на компромиссы. И как бы юноша ни отрицал это, не желая становиться таким, как отец, он был его идеальной копией. Рудольфус Лестрейндж был таким же в его возрасте. Ярким, свирепым и опасным, словно огонь.       — А что вы себе позволяете? — спросил Магнус деланно спокойным голосом. Он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик, чтобы вечно глухой к его словам отец услышал его. Но криком, как показало время и горькая практика, ничего нельзя добиться. Вместо этого Магнус заговорил спокойно и сдержанно, словно происходящее не злило его. — Как вы могли согласиться на эту помолвку?       — Вот в чем дело, — разочарованно протянул Рудольфус. — Неужели Шарлотта пожаловалась? — спросил он, раздраженный, что сын лезет не в свое дело. К тому же Рудольфус не ожидал, что Шарлотта, которую он желал видеть сильной и стойкой, попыталась найти защиту в лице брата.       — А что ей оставалось, когда вы ее предали? — пытаясь сохранить последние крупицы спокойствия, спросил Магнус. — Впрочем, вам не впервой предавать своих детей, — едва слышно прошептал он, вспомнив тот ужасный день, когда отец оставил его совершенно одного в пансионе. Рудольфус услышал последнюю фразу сына, но вида не подал.       — Свадьба — для ее блага, — отрезал сэр Лестрейндж, злясь, что кто-то пытается оспорить его решение.       — Но не свадьба с Пиритсом, — не выдержал Магнус, повысив голос. — Вы хоть понимаете, к каким последствиям приведет этот брак? Если вам плевать на себя, если вы готовы забыть многолетнюю вражду, то подумайте о дочери, которую якобы любите. Пиритсы уничтожат Шарлотту, сломают, сожгут дотла, а пепел развеют по ветру…       — В последний раз повторяю: не лезь не в свое дело, — повысив голос, изрек Рудольфус.       — Это касается и меня! Речь идет о благополучии моей сестры, и я не позволю вам разрушить ее жизнь! — рявкнул Магнус, срываясь на крик. Какой толк в вежливости, если его все равно не услышат? Но Рудольфус оказался глух к словам сына. Впрочем, как всегда. — Шарлотта пришла ко мне, желая поделиться горем, и я не смог молчать, увидев ее слезы.       — Свадьба состоится. Таково решение Повелителя, — угрожающе заметил сэр Лестрейндж, беря в руки волшебную палочку. Магнус проследил за этим жестом и побледнел, опасаясь за свою жизнь, но он уже не мог остановиться. Его несло со страшной силой, и многолетняя злость и обида на отца начисто смела все существующие границы, сдерживавшие от необдуманных поступков.       — С каких это пор Повелитель принимает такие решения? — спросил Магнус, нахмурившись. Он угрюмо глядел на отца, который сверлил его раздраженным взглядом, впрочем, Хоулп давно должен был привыкнуть к подобному. А как бы ему хотелось, чтобы взгляд отца полнился гордостью и одобрением. Но увы, этим взором он награждал кого угодно, но не него.       Магнус неожиданно усмехнулся, поскольку до него внезапно дошла простая истина. Он давно понял, что за всем, что происходит у них в семье, за всеми бедами и несчастьями, стоит один конкретный человек. Имя его леди Беллатрикс. Магнус вспомнил, что Шарлотта несколько дней назад между делом упомянула о том, что именно Беллатрикс натолкнула сэра Лестрейнджа на мысль о ее замужестве.       Ну, конечно, кто, кроме нее? Магнус поражался, как эта дьяволица умеет грамотно расставлять сети, да так, что никто в здравом уме и твердой памяти не заподозрит ее. Но Магнус не сомневался — это Беллатрикс подтолкнула Повелителя к такому решению. Сам бы он ни за что не вмешался. Сэр Лестрейндж мог бы спокойно тянуть со свадьбой дочери, но раз поступил приказ… Оставалось понять, зачем Миледи затеяла игру. Магнус смотрел на отца и размышлял, понимает ли он, кто стоит за приказом?       — Решение принял не Милорд, его не интересуют простые смертные, — хрипло проговорил Магнус, задумавшись. — Его приняла Беллатрикс.       — Она-то тут причем? — отмахнулся Рудольфус. Да, Магнус только что озвучил его же предположение. Сэр Лестрейндж тоже задумывался о роли бывшей жены в происходящем, но до последнего отрицал очевидное. Белла не могла так с ним поступить. Она знала, как Рудольфус ненавидит Пиритса… Она не могла.       — Мерлин, неужели вы так слепы? — спросил Магнус. Отец проигнорировал его вопрос.       — Решение уже принято, и оспаривать его я не намерен, — отозвался сэр Лестрейндж твердо. Магнус грустно усмехнулся. Ради чужой женщины, ради Беллатрикс, отец всегда готов был рискнуть всем, а ради родной дочери не желал пошевелить и пальцем. Этот разговор бесполезен. Они словно говорят с друг другом на разных языках и договориться никак не могут. — А теперь покинь кабинет, мне нужно готовиться к поездке…       Магнус, чувствуя, как раздражение постепенно сменяется слабостью и некой досадой, повиновался приказу. Слабость, усталость, злость и обида, что его слушают, но не желают слышать, всегда преследовала Магнуса после подобных бесед с отцом. Иногда ему казалось, что отец вытягивает последние силы, постепенно ломая его. Именно поэтому Магнус боялся находиться близко к Рудольфусу. Они были слишком похожи, и именно поэтому, скорее всего, отталкивали друг друга.       — Как сказала однажды вам моя покойная мать: «Эта женщина вас погубит», — прошептал с горькой усмешкой Магнус и покинул кабинет отца.       Рудольфус проводил его раздраженным взглядом и бессильно откинулся на спинку кресла. Почему-то один вид непутевого сына вызывал в нем раздражение и какую-то затаенную злость. Магнус был не таким сыном, каким Лестрейндж желал его видеть. К тому же осознание того, что единственный сын сквиб жгло душу не хуже огня. Но Рудольфус почему-то не желал потушить этот огонь.       Взглянув на дверь, ведущую в спальню, Лестрейндж нахмурился. Та была чуть-чуть приоткрыта.       — Полумна, можешь войти, — вздохнул Рудольфус. Дверь приоткрылась, и в кабинет прошмыгнула бледная и дрожащая Полумна, которая замерла истуканом у стены. Она опустила голову, словно ей было стыдно. — Что ты слышала? — Луна промолчала, боясь пошевелиться. — Значит, слышала все, — вздохнул Рудольфус. — Не смей никому рассказывать о том, что услышала, понятно? — угрожающе промолвил сэр Лестрейндж, хмуро взглянув на супругу.       — Я никому ничего не скажу, сэр, — прошептала Луна. — Дверь оказалась приоткрыта, я хотела ее запереть, но…       — Любопытство не порок, если ты умеешь им управлять, — хмыкнул Рудольфус. — Ладно, можешь идти, мне нужно работать. Дважды повторять не пришлось, и Полумна поспешила скрыться в спальне. Лестрейндж-холл. Покои Асентуса Лестрейнджа.       Рабастан Лестрейндж, несколько раз постучав дверь из соображений приличий, вошел в апартаменты младшего сына, который отсыпался после бурного ночного кутежа в Лютном Переулке. Мальчишка спал настолько крепко, что отправленная за Асентусом домовушка Рабастана не смогла его разбудить.       Именно поэтому младший Лестрейндж отложил в сторону важные дела и отправился лично разбудить сына и заодно прочитать ему нотацию. Вот уж не думал Рабастан, что когда-либо окажется на месте покойного отца, который точно так же будил его самого после ночных приключений. Но стоит заметить, Рабастан слишком сильно уважал родителя, чтобы игнорировать его приказы, хотя временами очень хотелось.       В кабинете Асентуса царил идеальный порядок. На столе аккуратными стопками стояли книги по Истории Магии. Мальчишка почему-то больше любил историю, чем боевую и темную магию. И в кого это он уродился? Рабастан нахмурился, увидев фотографию в рамке. Взяв ее в руки, он помрачнел еще больше. На колдографии были изображены Амелия с сыном. Мальчику было лет пять, и он с весьма счастливым выражением лица сидел на руках у смеющейся матери. Черноволосые и голубоглазые, мать и сын были ужасно похожи друг на друга, словно не были Лестрейнджами.       Рабастан поджал губы, разглядывая изображение некогда любимой жены. Временами ему казалось, что он совершил страшную ошибку в молодости, когда после недолгого первого брака и смерти юной жены родами связался с красивой и очаровательной дочерью французского посла.       Амелия очень быстро завладела его вниманием, якобы случайно уронив ему под ноги веер. Рабастан тогда поднял веер и протянул его юной девушке с выразительными голубыми глазами и иссиня-черными волосами. Именно с этого момента он начал запутываться в ее ловко расставленных сетях. Первый брак Рабастана не был основан на любви, единственное, что он питал к жене — это раздражение, поскольку отец, наплевав на мнение сына, женил его на дочери партнера по бизнесу. После смерти супруги Рабастан ощутил пьянящую свободу, словно его освободили от оков. Он был уверен, что никогда больше не ввяжется в это, но ошибся.       Амелия ловко завладела его вниманием, и спустя несколько месяцев Рабастан Лестрейндж, ослепленный сильными чувствами, вновь женился. Но после свадьбы все изменилось. Лестрейндж словно прозрел, когда Амелия начала ревновать его ко всему, что движется. Небезосновательно, стоит заметить. В какой-то момент он утратил к красивой жене интерес и начал смотреть по сторонам.       Амелия мучила мужа сценами ревности, закатывала истерики, Рабастан только злился из-за этого, но не желал ничего менять. Таким он был человеком. Если ему что-то запрещали, то он всем существом стремился нарушить запрет. К тому же он слишком любил свободу, чтобы довольствоваться унылым семейным бытом.       К счастью, они с Амелией пришли к равновесию после рождения Асентуса. Амелия, разочаровавшаяся в любви, нашла утешение в сыне. А утешением Рабастана стала бутылка вина, война и старший сын. Именно в таком порядке.       Рабастан поставил фотографию на место и направился в сторону спальни сына. Отворив дверь, он вошел. Прищурившись, чтобы привыкнуть к темноте, Лестрейндж окинул взглядом опочивальню, после чего устремился к массивной кровати с задернутым пологом. Вытащив волшебную палочку, Рабастан одним взмахом распахнул тяжелые портьеры и поморщился от яркого солнечного света, бьющего прямо в глаза.       Несмотря на приближение времени обеда, Асентус, похоже, спал. Рабастан тоже когда-то любил поспать, но ему пришлось изменить привычку в первые годы войны, а Азкабан начисто лишил его возможности спать крепко и без сновидений. Кошмары преследовали его, как и любого другого бывшего узника. Зелье снов без сновидений не помогало. Чтобы хоть как-то отдыхать, Рабастан начал пить и, что хуже того, пить в больших количествах. После нескольких стаканов виски его сознание мутнело настолько, что он не помнил обстоятельства, при которых выпил.       Но после победы, чтобы хоть как-то взять себя в руки, Рабастан бросил пить и теперь в основном занимался делами в Министерстве, возглавлял отдел Магических происшествий и катастроф. Вот только подобная работа действовала ему на нервы. Он больше воин, чем политик. Было бы неплохо, если бы Темный Лорд даровал ему должность наподобие должности Долохова.       Размышляя в подобном русле, Рабастан взмахом палочки распахнул полог кровати и уставился на спящего прямо в одежде сына. Интересно, во сколько он заявился домой после гулянки?       Лестрейндж склонился над спящим отпрыском, который и не думал просыпаться, размышляя о том, как бы ему разбудить сыночка. Недолго думая, Рабастан убрал палочку и, взяв мальчишку за плечи, хорошенько встряхнул его.       Асентус сквозь сон застонал и что-то нечленораздельно пробормотал, после чего, очевидно, хотел продолжить отдых. Но не тут-то был. Рабастан повторил процедуру, и о, чудо, Асентус приоткрыл глаза, морщась от яркого света. С трудом сфокусировав взгляд, он понял, кто стоит перед ним, вздрогнул и попытался подняться в постели, но у него не получилось.       — С добрым утром, точнее, обедом, — промолвил Рабастан, отходя от кровати, на которой сидел его ничего не понимающий сын. Старший Лестрейндж щелчком пальцев вызвал домовика, и, когда слуга явился на призыв, велел ему принести антипохмельное зелье. Эльф отправился исполнять приказ. — Как спалось? — елейным тоном поинтересовался Рабастан, смотря в красивое, но помятое лицо сына. Тот что-то нечленораздельно пробурчал и почему-то едва заметно покраснел, словно ему было стыдно.       Впрочем, Асентусу действительно было стыдно. Не каждый день отец заставал его спящим поверх покрывала после бурных ночных посиделок. А если учесть, что Асентус никогда не пользовался большим вниманием отца, то он точно запомнит этот инцидент.       — Хорошо погуляли? — спросил Рабастан, глядя на постепенно просыпающегося сына. Тот исподлобья посмотрел на него, но промолчал. — Я не прошу тебя отказаться от гулянок, Асентус, дело все же молодое, но постарайся не наделать армию бастардов. Тобби принесет тебе антипохмельное, через час жду тебя в своем кабинете, мне нужна помощь, — проговорил Рабастан, после чего, не дождавшись ответа, покинул апартаменты младшего сына. В душе у него поднималась волна злости и раздражения по отношению к непутевому отпрыску. Ах, как бы он хотел, чтобы Асентус хоть немного был похож на Сильвия, но, к сожалению, в младшем сыне Рабастана не было ничего от великих предков. Двумя годами ранее. Где-то в лесах Ирландии.       Лес завораживал, густой и местами непроходимый, он казался чарующе прекрасным. Деревья стенами возвышались по обе стороны от наполовину заросшей тропы. Всюду раздавалось пение птиц. Вдали журчал ручей. Все это рождало чувство свободы и какого-то странного умиротворения.       Рыжеволосая, худощавая девушка необычайной красоты остановила единорога и прислушалась. Она окинула цепким взглядом ярко-зеленых глаз лесные просторы, внимательно вглядываясь в просветы между деревьями.       — Что-то случилось? Ты что-то услышала? — спросил черноволосый и черноглазый юноша крепкого телосложения, облаченный в легкую серую рубаху и черные брюки. Шарлотта не ответила, и юноша проследил за взглядом сестры, сурово нахмурившись. — Я ничего не вижу, — очень тихо промолвил Сильвий Лестрейндж, покосившись на сестру. Та раздраженно подняла руку, призывая кузена к тишине. Тот, что удивительно, повиновался, почувствовав серьезный настрой Шарлотты.       — Там олень, я знаю, — едва слышно прошептала Шарлотта, когда к ним подъехали остальные участники охоты. Она покосилась на отца, который ехал на черном единороге рядом с Беллатрикс. Рудольфус прервал неспешную беседу с женой и взглянул на дочь. Рабастан Лестрейндж, присутствующий на охоте, тоже прервал беседу с Антонином Долоховым, который вместе с сыном составил Лестрейнджам компанию на охоте. Несколько пар глаз уставились туда, куда указала Шарлотта. Во взглядах охотников царил азарт и радостное, почти детское нетерпение, но только один человек не разделял восторга спутников.       Асентус Лестрейндж раздраженно думал о том, зачем понадобилась эта охота. Неужели у матерых Пожирателей Смерти и их детей не нашлось других, более важных дел, раз они выбрали заманчивую перспективу целый день трястись в седле верхом на полубезумных единорогах? И как они называли эту прогулку? Ах да, «провести время с семьей».       Асентус не разделял радостного нетерпения сводного брата, который всегда затмевал его в глазах отца. Юноша со злостью в голубых глазах посмотрел на старшего брата Сильвия, который полушепотом что-то говорил их отцу. Рабастан внимательно его слушал, всматриваясь в лесную чащу. Сильвий очень обрадовался, когда узнал о возможности провести время с дядей и отцом. А то, что на охоте будут и Иван Долохов с отцом и принц Сигнус с матерью, начисто лишило его рассудка.       Асентус посмотрел на Шарлотту, которая разделяла восторг Сильвия. Она удивительно вписывалась в мужскую компанию, не жаловалась на трудности и неизменно улыбалась, смеялась и шутила, радуясь долгожданному вниманию отца, которого не видела целый год. Рабастан, Рудольфус и Антонин около месяца назад во второй раз сбежали из Азкабана и снова встали под знамена Темного Лорда, который год назад отправил их на верную смерть после провала в Министерстве Магии. Выглядели освобожденные узники гораздо лучше, чем после первого побега, наверное, потому, что заключение их длилось всего год, и дементоры по приказу Милорда покинули тюрьму. Рабастан, отец Асентуса и Сильвия, даже шутил, что наконец-то выспался и отдохнул.       Асентус не понимал энтузиазма старшего поколения, которое, несмотря ни на что, верно служило Темному Лорду, закрывая глаза на очевидную жестокость. Сам бы он ни за что не пошел по стопам отца, если бы не приказ Милорда. Теперь на левом предплечье Асентуса имелась Темная Метка Лорда Волдеморта, пути назад нет.       — Вон он, — вскрикнула Шарлотта, выхватывая арбалет. Она выстрелила в ничего неподозревающего оленя, но животное вовремя учуяло опасность и бросилось наутек. Стрела Шарлотты просвистела в миллиметрах от жертвы и вонзилась в дерево.       Шарлотта, озверев от поражения, зарычала и, вцепившись в поводья, ударила единорога. Скакун ломанулся в лес. Остальные охотники тут же последовали примеру девушки. Асентусу ничего не оставалось, как направить единорога в лес, чтобы не отстать от родных в незнакомой местности. Ему не хотелось сворачивать с безопасной на первый взгляд тропы, но перспектива заблудиться не выглядела заманчивой.       Юноша успокаивал себя тем, что скоро охотники устанут и остановятся на привал. Но лучше бы он нашел предлог, чтобы не ехать на охоту. Сказал бы, что простудился или попросил бы мать помочь. Нашел бы выход, лишь бы не трястись в неудобном седле, от которого у него нещадно болела спина, голова и ноги.       Охотники тем временем неслись на полном скаку через лесную чащу, не обращая внимания на мелкие ветки, царапающие их лица. Они не ощущали ничего, кроме свободы. Ни боли, ни усталости. Эфемерное чувство свободы пьянило, начисто лишая их рассудка. Они действовали слаженно, понимали друг друга без слов, как единый механизм, загоняя жертву в тупик. Осознание того, что она стала частью этого механизма, приводило Шарлотту в почти детский восторг.       Птицы, испуганные шумом погони, взметнулись в воздух с громкими криками. Земля сотрясалась от стука копыт, то и дело были слышны вскрики охотников, наступавших единым фронтом. Наконец олень оказался загнан в тупик. Утомленное животное прибежало к огромным каменным глыбам, стеной преграждающим ему путь. Олень быстро дышал, озираясь по сторонам в поисках спасения, но его не было.       Беллатрикс Лестрейндж первая выехала на поляну, и на ее губах расцвела пугающая улыбка. Она остановила единорога, сжала изящными руками черный арбалет, подаренный мужем на годовщину свадьбы, подняла его и выстрелила в животное.       Острая, словно бритва, стрела вонзилась в тушку оленя, и животное с громким писком упало на зеленую траву, которую тут же начала заливать кровь.       — Кто говорил, что я разучилась держать арбалет в руках? — спросила, со смешками в глазах Беллатрикс, посмотрев на Антонина Долохова, который спешился с коня. Его примеру последовали и остальные.       — Беру свои слова обратно, — промолвил Долохов. — Я, как всегда, восхищен твоим талантом, Белла. — Антонин отвесил Леди Лестрейндж шуточный поклон.       Беллатрикс, спешившись с коня, усмехнулась и направилась к умирающему животному. Олень все еще был жив, до последнего сражаясь со смертью. Леди Лестрейндж окинула равнодушным взглядом жертву, остановив взор на стреле, пронзившей плоть.       — Похоже, я немного промахнулась, — вздохнула она с веселыми нотками в голосе.       Беллатрикс обернулась и внимательно оглядела молодое поколение, стоявшее около лошадей. Даже отставший Асентус уже догнал процессию и теперь широко распахнутыми глазами смотрел на умирающее животное. Да, если бы не брачные клятвы, Беллатрикс подумала бы, что мальчишка не сын Рабастана. Асентус блестяще подходил для придуманной леди Лестрейндж миссии, но еще упадет в обморок от пережитого, и Амелия ей весь мозг выклюет.       — Шарлотта, — позвала Беллатрикс падчерицу, которая взволнованно смотрела по сторонам и утирала со лба пот. Девушка удивленно посмотрела на нее, затем сделала несколько шагов в ее сторону. — Убей его. — Белла посмотрела на истекающее кровью животное, дыхание которого становилось все более поверхностным.       Шарлотта замерла, широко распахнув глаза. Она покосилась на отца, который выглядел сосредоточенным и каким-то мрачным. Рудольфус едва заметно кивнул, и Шарлотта ощутила прилив сил. Она хотела, чтобы отец гордился ею, и ради этого была готова на все.       — Я была чуть старше тебя, когда убила первого маггла, — с улыбкой промолвила Беллатрикс, глядя на замешательство падчерицы. Шарлотта побледнела, но, прикрыв на мгновение глаза, взяла себя в руки. Она чувствовала обращенные на нее взгляды и заметно волновалась. Все было бы в порядке, если бы среди охотников не было Сигнуса, к которому Шарлотта испытывала нежные чувства. Она не могла показать слабость при нем, она должна быть сильной и смелой.       Шарлотта вытащила из чехла на поясе волшебную палочку и подошла к умирающему оленю. В ее глазах на мгновение промелькнула жалость, руки вспотели, а колени трусливо затряслись.       — Собери в душе всю злобу и ненависть, которую когда-либо испытывала. Можешь представить обидчика на месте оленя. Направь на него палочку и скажи эти слова, — твердо посоветовала Беллатрикс.       Шарлотта посмотрела на мачеху, и ее прошиб холодный пот, поскольку в глазах леди Лестрейндж сияло самое настоящее безумие.       Шарлотта несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Покосилась на хмурого отца, который так же, как и она, волновался. Рудольфус, кажется, готов был прекратить это, но не успел…       — Авада Кедавра! — громко сказала Шарлотта, направив палочку на оленя. Ей на мгновение показалось, что что-то вырвалось из нее стремительной волной и пролетело в воздухе, устремляясь к жертве. Мелькнула вспышка изумрудно-зеленого света, и Шарлотту обдало могильным холодом.       Она, чувствуя, как капли холодного пота стекают по спине, опустила руку, глядя широко распахнутыми глазами на мертвого оленя.       — Молодец! Ты отлично справилась. Не у каждого с первого раза получается Авада, — произнесла Беллатрикс, похлопав падчерицу по плечу, словно они были друзьями. — Руди, у твоей дочери талант. — Беллатрикс подмигнула Рудольфусу. Шарлотта посмотрела на отца и увидела в его глазах гордость. Ради такого взгляда она готова была убить еще раз.       К вечеру охотники установили на лесной поляне три палатки и наложили вокруг импровизированного лагеря защитные чары, чтобы никто не смог нарушить их покой. После этого Антонин Долохов развел большой костер из собранных в лесу веток и лично, проигнорировав домовиков, начал готовить дичь. Антонину помогал Иван, который, как и его отец, любил традиционные для чистокровной аристократии забавы: верховую езду и охоту. Юноша весь день не отходил от отца, наблюдал за ним и с жадностью ловил каждое сказанное им слово.       — Завтра мы вернемся в Мэнор, — угрюмо проговорил Антонин, щедро намазывая свежее мясо специями.       Иван удрученно вздохнул и покосился на отца, тот слегка пихнул его в бок, отчего молодой мужчина рассмеялся. Несмотря на двадцатитрехлетний возраст, в глубине души Иван оставался все тем же мальчишкой, который следовал за отцом по пятам.       — Как быстро пролетело время, — промолвил Иван, вздохнув. Его веселье вмиг улетучилось, и он посмотрел в чистое небо, на котором потихоньку начали зажигаться первые звезды. — Охота вышла захватывающей, не так ли?       — Да, — довольно кивнул Антонин, с гордостью глядя на отпрыска. Иван был именно таким сыном, о каком он мечтал. Долохов радовался, что, несмотря на долгую разлуку в четырнадцать лет, они все же смогли найти общий язык. — В молодости я часто охотился в компании Милорда и сэра Сильвия, отца Рабастана и Рудольфуса. Мы были хорошими друзьями.       — Прямо как я, Сильвий и Сигнус? — спросил Иван, не сумев сдержать любопытство.       — Да, — кивнул Антонин. — Старины Сильвия давно нет с нами, и, признаюсь, я по нему тоскую иногда, — промолвил он, а потом невесело усмехнулся: — Да-а, похоже, я совсем состарился, раз стал таким сентиментальным.       Антонин отправил несколько кусочков мяса жариться на огне, а сам посмотрел на Рудольфуса, Рабастана и Сильвия-младшего, упражнявшихся неподалеку в боевой магии. Братья наступали единым фронтом, а юный волшебник ловко уворачивался от проклятий и отражал атаку. Но в какой-то момент Сильвий то ли споткнулся, то ли оступился и упал. Его тут же настигло парализующее заклинание дяди.       Рабастан поспешил снять с сына заклинание, помог ему встать на ноги и похлопал по плечу, улыбаясь. Сильвий и Рабастан, как и Иван и Антонин, были очень похожи друг на друга, начиная от внешности, заканчивая привычками. Наверное, поэтому они быстро нашли общий язык и были почти неразлучны.       В умиротворении отец и сын совсем забыли про еще одного члена семьи брата и сына.       Асентус Лестрейндж, сидя на пеньке, пытался читать книгу, захваченную из Малфой-мэнора, но его хмурый взгляд то и дело устремлялся на счастливого до неприличия старшего брата, который о чем-то эмоционально говорил с отцом, очевидно, обсуждая прошедшую охоту. Ох, как же он ненавидел любые проявления их привязанности к друг другу! К сожалению, сам Асентус не пользовался большим вниманием со стороны отца. На любые вопросы отвечал односложно и враждебно, не стремился оказаться в компании отца или дяди, которые после недолгих попыток найти с ним общий язык бросили эту провальную затею, обратив внимание на Сильвия и Шарлотту.       Асентусу было стыдно признать этот факт, но он завидовал брату и сестре. Брату — потому, что он такой сильный, смелый и дерзкий, сестре потому, что она, невзирая на пол и возраст, нашла в себе силы быть самой собой.       Ощущая черную зависть, Асентус смерил мрачным взглядом старшего брата, который вместе с отцом и дядей подошел к костру и принял из руки старшего Долохова стакан с каким-то напитком. Рабастан в очередной раз что-то сказал, отчего мужчины прыснули со смеху.       Не желая видеть эту идеалистическую картину, Асентус встал с пня и, с силой пнув его, поспешил войти в палатку. Только там, оставшись один на один со своими мыслями и без посторонних глаз, он глухо зарычал, швырнув книгу через всю комнатушку, но, к счастью, вспышка злости быстро сошла на нет, и юноша ощутил стыд.       Почему он чувствовал себя столь паршиво рядом с близкими? Он с малолетства мечтал о том, чтобы отец гордился им и любил его. К тому же мать с детства подпитывала его глупые мечты, твердя, как заклинание, что именно он, Асентус, а не беспутный Сильвий, достоин унаследовать титул главы рода. Асентус верил каждому слову матери. Однако после знакомства с отцом эта вера начала таять, когда Сильвий одним своим появлением отодвинул брата на задний план. Реальность не имела ничего общего с фантазиями. Июнь 1999 года. Вечер того же дня. Лестрейндж-холл.       Полумна, впервые со дня свадьбы ощущая спокойствие и какое-то странное удовлетворение, вышла из ванной комнаты, в которой провела около часа. Все же ванна с добавлением специальных отваров творила чудеса, и Луне казалось, что она впервые в жизни отдохнула. Расторопные домовики помыли ей голову, нанесли специальные приятно пахнущие бальзамы, отчего волосы теперь блестели и не выглядели блеклыми. Также эльфы сделали леди Лестрейндж массаж, после которого Луна ощущала себя так, словно заново родилась.       По прошествии часа с начала водных процедур Полумна все же покинула ванную комнату, хотя ей очень не хотелось этого делать, потому что она понимала, кто будет ждать за дверью. Но выбора не оставалось, время позднее, завтра рано вставать, чтобы проводить Рудольфуса в дальнюю поездку.       Луна, узнав о поездке мужа, испытала радость. Неужели она хотя бы на несколько дней получит желанную свободу без приятной компании Рудольфуса? Она не имела желания вставать завтра рано, чтобы проводить супруга, но того требовали приличия. Во время обеда Рудольфус в очередной раз на это намекнул. Понимая, что выбора у нее нет, Луна смирилась с неизбежным.       Но ее волновало другое. Рудольфус покидал страну на неопределенный срок, и что-то подсказывало Луне, что в ночь перед поездкой ему кое-что понадобится от нее. Именно поэтому Луна всеми силами оттягивала момент, когда нужно будет войти в супружескую спальню.       Близость с Лестрейнджем была невыносима и противна. Пусть они переспали всего несколько раз, но на уровне подсознания Луна начинала избегать возможных контактов с мужем, понимая, что ничего хорошего с ней не произойдет.       Войдя в комнату, Полумна окинула спальню напряженным взглядом и застала Рудольфуса стоящим у окна и задумчиво смотрящим вдаль. Не желая привлекать его внимание, Луна быстро прошмыгнула в гардеробную, где сбросила халат и переоделась в шелковую сорочку персикового цвета. Высушив волосы, которые теперь не завивались мелкими кудрями, а лежали аккуратными волнами, Луна вздохнула и обреченно отправилась в спальню.       Там Полумна поспешила к кровати и легла, натянув до подбородка одеяло. Она покосилась на все так же стоящего у окна мужа. Интересно, о чем он думает? Непонятно. Лестрейндж вообще был непонятным и странным человеком, полностью оправдывал фамилию, которую носил. Понять Рудольфуса было трудно, даже невозможно. Но будто бы Луна пыталась это сделать? Есть ли смысл в этом? Так или иначе, но она очень радовалась отъезду супруга и перспективе вновь ощутить свободу.       Наконец Рудольфус вынырнул из размышлений, будто бы удивленным взглядом окинул покои и остановил задумчивый взгляд на жене, которая тут же притворилась спящей.       Сэр Лестрейндж взмахом палочки запахнул массивные портьеры, после чего приглушил свет факелов и отправился в гардеробную. Луна с облегчением вздохнула, повернувшись на бок, чтобы не видеть Рудольфуса, когда он вернется. Эх, была бы ее воля, и она сбежала бы из супружеской спальни. Вот почему им нельзя жить в разных комнатах, как Рабастан и Амелия, как Асентус и Лаура?       Через некоторое время вернулся переодевшийся ко сну Рудольфус. Он потушил свет и лег на кровать. Луна почувствовала, как прогнулась под супругом постель, и почему-то задрожала. Предчувствие чего-то нехорошего не оставляло ее. Оставалось надеяться, что прошедший день сильно утомил Рудольфуса, и он уснет, не потребовав выполнения супружеского долга. Но не тут-то было.       Лестрейндж осторожно, но настойчиво стянул с жены одеяло, ее единственную защиту, после чего пододвинулся ближе и обнял за плечи. Луна, ощутив прикосновение теплых мужских рук к спине, запаниковала и попыталась отодвинуться, но Рудольфус неожиданно крепко сжал ее в объятиях, не давая вырваться.       Горячие губы коснулись чувствительной кожи на шее. Сэр Лестрейндж перевернул жену на спину, а сам навис сверху, подминая ее под себя. Луна, дрожа от волнения, уперлась руками в плечи Рудольфуса, пытаясь увеличить расстояние между ними, но он либо не заметил, либо проигнорировал ее жалкую попытку. Рудольфус осыпал нетерпеливыми поцелуями шею, лицо, ключицы жены, и от этих поцелуев Полумне становилось дурно. В какой-то момент она почувствовала, как Рудольфус коленом раздвинул ей ноги и нетерпеливо задрал подол сорочки. Его руки блуждали по ее телу, поцелую обжигали кожу шеи, Полумна, не понимая, что с ней происходит, пыталась успокоиться и не паниковать. Выходило очень плохо. В какой-то момент она ощутила, как Рудольфус стянул с нее нижнее белье и начал осторожно и будто бы нежно ласкать ее.       Тихий стон сорвался с губ Луны, и ее бросило в жар, когда она осознала, что именно с ней делает муж. Рудольфус на мгновение прервал ласки, очевидно, избавившись от пижамных штанов и белья. После Лестрейндж снова навис над Луной, вдавливая ее в кровать. Полумна тихо вскрикнула, когда почувствовала первый нетерпеливый толчок. Рудольфус, что удивительно, стал двигаться более мягко и нежно, уткнувшись носом в шею Луны, которая кусала губы и тихо постанывала от ранее неизвестных ощущений.