Контракт

***

2 августа 1999 года. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл       В этот день погода не радовала жителей теплом. Над Норд Райдингом нависли тяжелые свинцовые тучи. Дождь лил как из ведра. Холодный ветер обрушивал его на стены старого замка.       Луна находилась в супружеских покоях, расположенных в отдельной башне замка. Она взволнованно поглядывала в окно, думая, сможет ли сегодня посетить отца. Погода была такая мерзкая, что не хотелось покидать теплый дом. Луна вздохнула, надеясь, что скоро дождь закончится, и выглянет солнышко. Она посмотрела на серое-серое небо и вздохнула — просвета не наблюдалось.       Отложив в сторону карандаш, Полумна встала из-за стола, на котором кипой лежала бумага для рисования. На некоторых листках были изображены различные магические животные, половина из которых была неизвестна науке. Луна за неимением других дел, чтобы скоротать время, начала рисовать с утра пораньше. Рудольфус отправился на заседание Ближнего Круга вместе с братом и племянником.       У малыша Руди ночью заболел животик, и Лаура с Амелией поочередно смотрели за беспокойным ребенком, хотя имелась няня. Магнус еще вчера вечером отправился куда-то, Луну не волновало куда. Шарлотта, как безумная, не вылезала из тренировочного зала, вымещая на манекенах злость и ненависть. Она пару дней назад имела с отцом неприятный разговор из-за внезапного побега с бала, посвященного ее помолвке.       Луна поражалась, наблюдая за взаимоотношениями в этой семье. Рудольфус и Рабастан никак не могли найти подход к своим детям. Впрочем, не у каждого родителя получается отыскать ключ к сердцу ребенка, а Лестрейнджи и их дети не знали друг друга четырнадцать лет, что вылилось в громадную пропасть между ними, которую они никак не могли преодолеть.       Все-таки отношения Лестрейнджей отличались от взаимоотношений тех же Уизли, которые не носили маски и были искренни в своих чувствах, Лестрейнджи же, кажется, всегда скрывались за масками гордых и всесильных аристократов, но Луна чувствовала, как им тяжело.       Полумна подошла к большому окну и вздохнула, отчего-то ощущая волнение и беспокойство, хотя все складывалось как нельзя лучше. Накануне из банка пришел официальный документ — чек на кругленькую сумму на ремонт дома Лавгудов. Сегодня Луна должна передать его Ксенофилиусу, если погода позволит, конечно же. Впрочем, даже если небо не прояснится, она все равно отправится к отцу.       Из воспоминаний Луну вывел стук в дверь. Она вздрогнула и ответила. Дверь приоткрылась, в помещение вошла Мадлена.       — Госпожа Лестрейндж, мистер Рабастан интересовался, отправитесь ли вы к отцу, — произнесла служанка, заинтересованно глядя на Полумну. Та кивнула.       — Братья Лестрейндж вернулись уже? — спросила она.       — Нет, только господин Рабастан, — ответила Мадлена. — Сэр Лестрейндж занят.       Луна задумчиво кивнула.       — Я сейчас выйду, передай, чтобы подготовили карету, — приказала Полумна, направляясь в гардеробную.       Там она быстро с помощью домового эльфа переоделась в темно-синие строгое платье без корсета и накинула на плечи черную мантию. На улице должно быть холодно и сыро, и Луна не хотела промокнуть до нитки. Подумав об этом, она лишь усмехнулась, вспомнив, что она волшебница, и с помощью магии можно защититься от влаги. Наложив простенькие водоотталкивающие чары и взяв с тумбочки соответствующий документ, выписанный в банке Рудольфусом на крупную сумму денег, Луна покинула главные покои и, быстро спустившись вниз, вышла на большое крыльцо.       На площадку перед замком выехала карета, запряженная тройкой черных пегасов. Луна в который раз подумала, что со всеми этими аристократическими заморочками почти забыла, что она — волшебница. Можно было спокойно обойтись без кареты и пегасов, но, видимо, они — такая же часть традиций, как приемы, вежливые фразочки и различные маски.       Когда кучер открыл дверцу кареты, Луна запоздало вспомнила, что Рудольфус говорил о запрете на аппарацию и использование каминной сети из-за неблагополучной обстановки в стране. Она постоянно забывала об этом нюансе. К тому же камин в родительском доме все еще не подключили к общей сети, и пользоваться им пока что было опасно. Уныло вздохнув, Полумна подобрала подол длинного платья и поспешила к карете.       Чары творили чудеса, потоки дождя плавно обтекали ее, и Луна мельком подумала, что хорошо бы прогуляться в парке в такую погоду. Луна села в карету, разместившись на обшитом зеленым бархатом сидении, и кучер закрыл дверцу.       Полет длился недолго, около получаса. Луна смотрела в окно, созерцая пейзажи. Пегасы летели под самым небосводом, над облаками, и Полумна во время взлета немного понервничала, опасаясь непредвиденной ситуации. Все же полет в грозу — вещь опасная. Но не для пегасов, видимо.       Когда карета пошла на снижение, Полумна расслабленно сидела на сидении, радуясь чувству полета.       «Нет, я точно попрошу Рудольфуса купить мне метлу, хочу летать», — подумала Луна мельком, но тут же удивилась, с какой легкостью приняла тот факт, что Лестрейндж может оплатить ей все что угодно. В рамках разумного, разумеется. Документ из банка — верное тому подтверждение.       Карета приземлилась недалеко от дома Лавгудов. Луна упоенно улыбнулась, предчувствуя очередную встречу с отцом, и выпорхнула на лужайку. Кучер тут же поспешил наложить на хозяйку водоотталкивающие чары. Полумна с благодарностью посмотрела на тощего русоволосого мальчишку, которого раньше никогда не видела. После этого она поспешила подойти к дому, поднялась по уже отремонтированному крыльцу и хотела открыть дверь. Но та с первого раза не поддалась.       Луна нахмурилась, подмечая очередную странность в поведении отца. Он никогда раньше не запирал входную дверь, даже ночью, но теперь почти всегда закрывал ее на несколько замков и запечатывал магией. Луна наблюдала за всем этим с сожалением, понимая, что война изменила до неузнаваемости не только ее. Очевидно, Ксенофилиус боялся незваных гостей.       Луна несколько раз позвонила в висящий у двери колокольчик и прислушалась. Никаких посторонних звуков не было слышно, раздавалось только постукивание дождевых капель по черепице да журчание ручья неподалеку.       Наконец послышались шаркающие шаги, и Луна мгновенно узнала походку отца. Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выглянул мистер Лавгуд. Выглядел он хмуро, но, увидев дочь, сразу же переменился в лице. На губах появилась нежная улыбка, лицо разгладилось, исчезла складка на лбу.       — Луна, цветочек! — вскрикнул в своей манере Ксенофилиус, распахнув дверь.       Полумна только улыбнулась. Отец давно не называл ее так, в последний раз это было перед третьим курсом, но после войны и пребывания во Франции ласковое обращение снова вспомнилось Ксенофилиусу.       Луна улыбнулась, когда отец распахнул объятья. Она тут же с радостью оказалась в кольце рук, прижалась носом к его груди. Луна не видела, как улыбка на мгновение исчезла с лица Ксенофилиуса, и он опасливо выглянул из дома, окидывая взглядом лужайку. Потом, видимо, в чем-то удостоверившись, Ксенофилиус снова улыбнулся.       — Прошу, проходи, я как раз испек твои любимые булочки с орехом, — промолвил Ксенофилиус, разрывая объятья.       Луна, просияв, вошла в дом, привычным придирчивым взглядом оглядывая холл, прошла на кухню… Увиденное ее приятно впечатлило. В доме царил идеальный порядок. Можно было подумать, что это после прошлой быстрой уборки Полумны прошло слишком мало времени. Но на самом деле чистота была просто поразительной. Казалось, уборкой занимался такой дотошный до порядка человек, что Рудольфусу, который поражал жену педантичностью и любовью к идеальной чистоте, впору было удавиться от зависти.       Войдя на кухню, Луна вдохнула сладковатый запах свежей выпечки и мечтательно улыбнулась, предвкушая лакомство.       — Ты не устала с дороги? — спросил вошедший следом за дочерью Ксенофилиус. Полумна отрицательно покачала головой, расстегивая застежку мантии. Мистер Лавгуд помог дочери снять мантию и, выйдя в коридор, повесил ее на вешалку.       — Пап, сделай, пожалуйста, какао, — попросила Луна, подходя к раковине, чтобы вымыть руки.       Ксенофилиус только улыбнулся дочери и начал выполнять ее просьбу. Полумна разместилась за небольшим столиком и уже по привычке посмотрела в окно, из которого были видны руины дома Уизли.       Очень скоро мистер Лавгуд поставил перед дочерью тарелку с аппетитными горячими булочками и кружку с какао. Луна поблагодарила отца и принялась за лакомство.       — Тебя Лестрейндж хоть кормит? — неожиданно спросил Ксенофилиус, видя, с каким аппетитом ест дочь. Та едва не подавилась и посмотрела на отца с недоумением. Она подумала, что он шутит, но по серьезному взгляду поняла — нет.       — Разумеется, кормит, папа, — улыбнулась Луна. — Кстати, и не только кормит, — с улыбкой произнесла она, не заметив, как передернуло отца от фразы «и не только кормит». Прежде чем у Ксенофилиуса разыгралась фантазия в плохом смысле этого слова, Луна вынула из кармана мантии документ из Гринготс и протянула его отцу.       — Что это? — спросил тот, взяв бумагу, но, увидев гербовую печать Лестрейнджей и инициалы зятя, побледнел и резко убрал от документа руки, словно бумага была проклята.       — Я сказала ему, что ты хочешь отремонтировать наш дом, — пожала плечами Луна, заметив недоумение в глазах отца. — Рудольфус вызвался помочь тебе. Разве это плохо? — легкомысленно заметила она.       — Ты попросила у него денег для меня? — поморщился Ксенофилиус, а в его серых глазах отчетливо промелькнула злость. Луна с недоумением посмотрела на него. Никогда раньше она не замечала в отце отрицательных черт.       — Нет, он просто решил помочь, — возразила Луна. Не такой реакции она ожидала. Полумна знала, что отец очень привязан к дому, который он строил вместе с любимой женой по ее чертежам. В каком-то смысле дом — это память о Пандоре.       — Какая щедрость, — презрительно заметил Ксенофилиус. — Только помощь сэра Лестренджа слишком дорого для меня обходится, — сказал он. — Я не возьму его деньги.       — Но отец… — хотела возразить Луна, толком не подобрав аргументов. Тот поднял руку, призывая дочь к тишине. — Ладно, — сдалась она, понимая, что его не переубедить.       Луна внимательно на него посмотрела, после взяла документ, сложила вдвое и положила на край стола. Она решила пойти на небольшую хитрость, чтобы отец принял деньги.       Как ни в чем не бывало Полумна снова вернулась к угощению, поглядывая на отца, но внезапно ее отвлек шум где-то наверху. Она вздрогнула и посмотрела на потолок. Да что же такое? Опять ветер шалит? Но почему ей отчетливо слышатся шаги?       — Что это? — спросила она в который раз. В прошлый свой визит Луна сознательно проигнорировала все странности, но не сегодня. Любопытство начало точить ее еще после первой встречи, и почти каждый день она думала об этом.       — Сквозняк, — с каменным лицом промолвил Ксенофилиус, и от Луны не укрылось, как напряглись его плечи.       Полумна поднялась. Отец вскочил, как подброшенный пружиной и преградил ей путь. Луна с удивлением на него посмотрела, отчетливо видя в глазах Ксенофилиуса панику.       — Я хочу подняться в свою комнату, — отчеканила Полумна. Отец натянуто улыбнулся.       — Это плохая идея, дочка. Лестница частично сломана, да и стены только на чуде держатся, не дай Мерлин, поранишься, — протараторил Ксенофилиус, а его взгляд в панике бегал по кухне, ни на чем не останавливаясь.       — Не переживай, — сказала Луна и обошла отца, тот с бессильным стоном кинулся за ней. Но Полумна уже поднялась по лестнице на второй этаж.       Ее взору открылся самый настоящий погром. Все же Пожиратели Смерти год назад чудом не разнесли дом. К тому же пока дом пустовал, его разгромили проклятье мародеры.       Луна заглянула в несколько комнат и заметила, что, несмотря на погром, на некоторых предметах интерьера не было пыли. Неужели Ксенофилиус убирается, хотя он говорил, что на втором этаже опасно. Луна подошла к большой гостиной и уже хотела было отворить дверь, когда навстречу ей неожиданно вышла черноволосая женщина.       Луна дернулась всем телом и инстинктивно потянулась к волшебной палочке, но потом поняла, что леди Беллатрикс просто нечего делать в родительском доме. Значит, перед ней Андромеда.       В этот момент к Луне подбежал взволнованный Ксенофилиус. Она взглянула на отца, а тот только смертельно побледнел, словно совершил какое-то преступление.       — Здравствуйте, миссис Тонкс, — промолвила Луна, с недоумением разглядывая Андромеду. Та была облачена в темно-серое платье, ее собранные в небрежный хвост волосы вились мелким бесом от влаги. Андромеда выглядела немного смущенной.       — Здравствуй, Луна, — кивнула ей миссис Тонкс, едва заметно наклонив голову вправо. Луна, заметив этот мимолетный жест, вздрогнула. Во время праздничного пира по случаю своей свадьбы Полумна успела подметить этот же жест у леди Беллатрикс.       — Какой интересный сквозняк, — протянула Луна насмешливо, посмотрев на отца, который натянуто улыбнулся.       — Я все объясню, — торопливо сказал он.       — Не стоит, Ксенофилиус, — внезапно возразила Андромеда, эмоционально продолжая: — Она уже не ребенок, должна понять нас. — Миссис Тонкс уставилась на Ксенофилиуса, широко распахнув светло-карие глаза. Тот некоторое время смотрел на Андромеду, а после на его лице проступило понимание.       — Луна, прости, что долго молчал, но мы с Андромедой нашли утешение друг в друге, — сказал он. Андромеда в подтверждение слов Ксенофилиуса подошла к нему и взяла за руку.       — Почему ты мне раньше не сказал? — спросила Полумна, а после мысленно рассмеялась от того, как прозвучали ее слова, словно она мать, заставшая сына с симпатичной девушкой. Да уж, а она-то думала, будет наоборот.       — Я боялся, что ты не одобришь это, — смущенно промолвил Ксенофилиус. Луна с трудом удержалась от того, чтобы не закатить глаза. Взрослые люди, а ведут себя как влюбленные подростки.       — Это твоя жизнь, папа, я не в праве в нее вмешиваться, — заметила она. — Я рада, что вы обрели поддержку друг в друге.       — В таком случае, давайте вместе попьем чай, — ослепительно и добродушно улыбнулась Андромеда и поспешила на кухню. Лавгуды — отец и дочь — последовали за ней. При этом каждый хранил молчание.       Да, не ожидала Луна такого поворота событий. Но в лагере Андромеда часто им помогала, они были соседями, к тому же после переезда в Лестрейндж-хаус жили под одной крышей и, кажется, сблизились, а во время пребывания во Франции мистер Лавгуд и Андромеда вели переписку. Вот уж действительно, любви все возрасты покорны.       …Через некоторое время, когда было пора прощаться, волшебники вышли на крыльцо. Андромеда внезапно взяла Луну за локоть и напряженно на нее посмотрела.       — Полумна, можно кое о чем тебя попросить? — внезапно спросила Андромеда, взволнованно глядя на почти что падчерицу.       — Да, — кивнула Луна, поплотнее запахивая мантию. За прошедшее время ощутимо похолодало, и поднялся сильный ветер.       — Никому не говори о нашем с Ксенофилиусом союзе, — попросила Андромеда. — Я не хочу огласки. Все же мы не молоды, к тому же воевали на другой стороне.       — Я все понимаю, не переживайте, — кивнула Луна.       Миссис Тонкс благодарно улыбнулась и в порыве чувств обняла ее. Луна ответила тем же, в который раз удивляясь, насколько Андромеда не похожа на старшую сестру.       — Луна, я кое-что нашел, — промолвил мистер Лавгуд, выходя на крыльцо. Луна посмотрела на него и заметила, что отец прижимает к груди что-то прямоугольное, завернутое в некогда белую ткань. Ксенофилиус протянул вещь дочери. Та, взволнованно посмотрев на отца, приняла ее и одернула край ткани.       «Собственность Пандоры Лавгуд», — прочитала Луна и замерла, мельком взглянув на отца.       — Это дневник твоей матери, — грустно улыбнулся Ксенофилиус. — Я даже не открывал его после того, как она… Как ее… — Он осекся и прикрыл глаза. Андромеда поспешила взять его за локоть, успокаивая. Луна грустно улыбнулась. Да, она любила обоих родителей, но отец заслужил если не счастье, то хотя бы покой. Андромеда ему в этом поможет.       — Спасибо, — искренне проговорила Луна, глядя на отца и на Андромеду.       — Дневник твой по праву. Твоя матушка записывала в него все идеи и мысли, все разработки, — улыбнулся Ксенофилиус. Полумна нашла в себе силы кивнуть и прижала к груди ценную реликвию.       Она направилась к карете, радуясь сложившимся обстоятельствам. Поездка прошла успешно и ощутимо подняла ей настроение. Луна прибегла к хитрости и все-таки, пользуясь тем, что отец отвлекся, оставила на столе тот документ. Почему-то она знала в глубине души, что он воспользуется им.       Уже перед тем, как сесть в карету, Луна обернулась и с улыбкой взглянула на отца и Андромеду. Они стояли на крыльце и выглядели очень счастливыми. Ксенофилиус обнимал сзади Андромеду так, что его острый подбородок упирался в ее черноволосую макушку.       Юная леди Лестрейндж села в карету, и через мгновение пегасы взмыли в небо и вскоре исчезли из поля зрения. Андромеда и Ксенофилиус проводили их задумчивыми взглядами, а после отскочили друг от друга, и улыбки угасли на их губах.       Андромеда вошла в дом и прошла на кухню. Ксенофилиус вошел следом, запер дверь и тоже направился на кухню.       — Нужно было ей все рассказать, — сказал Лавгуд, удрученно глядя на Андромеду, которая бытовыми заклинаниями начала наводить порядок. Женщина смерила Ксенофилиуса вмиг похолодевшим взглядом и покачала головой.       — Нет, так будет лучше. Луне не нужно ничего знать, — промолвила она.       Ксенофилиус удрученно вздохнул, глядя на серьезную Андромеду. Он не очень-то был рад сложившейся ситуации, но ничего поделать не мог. Как же невыносимо было что-то скрывать от дочери с его-то характером, неспособным на ложь. Но в одном Андромеда была права: Луне так будет лучше.       Когда миссис Тонкс убирала со стола, она обнаружила сложенный вдвое лист пергамента. Развернув его, женщина пробежалась взглядом по строчкам и замерла.       — Что это? — спросила она дрогнувшим голосом. Ксенофилиус взял из ее рук документ и вздохнул.       — Полумна оставила подачку от Лестрейнджа, — недовольно пробурчал он. — Мне не нужны его грязные деньги, — фыркнул он.       — Мы оба знаем, кому нужны, — тихо прошептала Андромеда. Мистер Лавгуд взглянул на нее и все мгновенно понял. Ему оставалось только согласиться. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл.       После встречи с отцом настроение Полумны заметно улучшилось. Она прибыла в Лестрейндж-холл. На улице все еще шел дождь, что нагнетало тоску. Казалось, ненастье никогда не закончится. Войдя в поместье, Луна заметила Амелию и Асентуса, которые о чем-то беседовали. Причем Амелия явно что-то доказывала сыну, а сам юноша был не очень доволен происходящим.       — Хотя бы попытайся! — говорила Амелия сосредоточенно.       — Я пытался, только толку нет! Он видит во мне лишь жалкую пародию Сильвия, — холодно отозвался Асентус, в его голосе отчетливо промелькнуло сожаление.       — Ты не пародия, сынок. И твой отец знает об этом, — убеждала его Амелия. — Попробуй сблизиться с ним.       — Ладно, я попытаюсь… — немного погодя заговорил Асентус, но тут же осекся, заметив вошедшую в холл Луну. Он кивнул ей и пошел прочь, Амелия проводила его задумчивым взглядом и поджала губы.       Полумна же, поняв, что невольно подслушала чужой разговор, немного покраснела и, кивнув Амелии, поспешила подняться в супружеские покои, чтобы изучить дневник матери.       Она вошла в спальню и замерла на пороге, заметив Рудольфуса, который стоял у ее стола, заваленного листами пергамента с разными набросками. Луна расстегнула мантию и положила ее на кресло, после чего приблизилась к столу, взволнованно глядя на мужа.       Рудольфус рассматривал ее рисунки, хмуря брови. Луна ощутимо напряглась, гадая, понравились ли они ему. Но она тут же отбросила эти мысли. Зачем ей знать мнение Лестрейнджа о творчестве?       — Ты очень красиво рисуешь, — проговорил Рудольфус задумчиво. Он отложил рисунок единорога и принялся рассматривать изображение фестрала. — Как живые, — восхищенно проговорил Рудольфус. Почему-то его слова отозвались теплотой в сердце, отчего Луна смутилась и немного покраснела. — Кто тебя учил рисованию?       — Мама, — грустно улыбнулась она.       Как обычно, мысли о погибшей матери отозвались болью в сердце. Наверное, ее грусть отразилась на лице, поскольку Рудольфус взволнованно на нее посмотрел и слабо улыбнулся. — Она была очень одаренной, рисовала, сочиняла стихи, иногда писала музыку, но больше всего она любила магию… — Луна вымученно улыбнулась. Именно последнее ее хобби, ее эксперименты, стали для Пандоры Лавгуд роковыми.       — Что с ней случилось? — спросил Рудольфус, положив рисунки обратно на стол.       — Она экспериментировала с магией, создавала собственные заклинания, и с одним из них вышла беда, — запинаясь, рассказала Луна, чувствуя в горле ком. Ее до сих пор трясло, когда она вспоминала тот день, ставший последним в жизни матери. — Во время опыта заклинание подействовало неправильно, и мама умерла у меня на глазах.       — Мне жаль, — промолвил Рудольфус, подойдя ближе к Полумне. Та вскинула на него испуганный взгляд, ожидая чего угодно, но он только притянул ее к себе и бережно обнял.       Луна замерла, чувствуя его руки на спине. Она ощутимо напряглась, готовая ко всему.       — Что это? — спросил Лестрейндж, заметив, что Полумна прижимает к груди какую-то книгу.       — Это дневник мамы, отец отдал, — ответила Луна, отстранившись от супруга.       — Ты передала ему чек? — спросил Рудольфус. Полумна кивнула, не уточнив, что Ксенофилиус не принял его. Но почему-то она была уверенна, что рано или поздно он воспользуется им. — Хорошо, — задумчиво кивнул Лестрейндж.       На некоторое время между ними повисла тишина. Полумна отошла от мужа и начала наводить порядок на столе, положив дневник матери на видное место. Она хотела изучить его чуть позже, в одиночестве. Луна раскладывала рисунки, чувствуя на себе тяжелый взгляд мужа. Почему-то Рудольфус все еще пугал ее, особенно, когда вел себя подобным образом.       — Не хочешь немного поработать? — спросил внезапно Лестрейндж. Луна замерла и, натужно сглотнув, робко посмотрела на него. Почему-то ей показалось, что он намекает на очередную близость. В такие моменты Луна только удивлялась его пылу, вроде после Азкабана должны быть проблемы со здоровьем…       К счастью, в глазах Рудольфуса не было того плотоядного блеска, который обычно появлялся под пологом кровати.       — Смотря какая работа, — осторожно проговорила Полумна.       — Нужно расписать стены в новом зале суда, — промолвил Лестрейндж. — Там несколько картин.       Полумна задумалась. Она и так сходила с ума от скуки. К тому же пребывание в мрачном замке действовало на нее угнетающе. Луна никак не могла привыкнуть к новой жизни, в добавок к этому поместье ей ужасно напоминало Малфой-мэнор, в подвалах которого она провела несколько месяцев. Предложение Рудольфуса было заманчивым. Луна любила рисовать, но скорее это было хобби, чем работа.       — Я не отказалась бы, — осторожно промолвила она. — А как ваше общество отреагирует?       Лестрейндж беззвучно усмехнулся.       — Не переживай. Мне нет дела до их мнения. Занимайся чем пожелаешь, но в пределах разумного, — ответил Рудольфус.       — Хорошо, — кивнула Луна. — Когда я могу приступить?       — Я напишу Яксли, он руководил строительством. Думаю, через пару дней сможешь начать работу. Норд-Райдинг. Лестрейндж-холл. Кабинет Рабастана Лестрейнджа.       Рабастан отложил в сторону папку с документами, понимая, что сегодня точно не сможет разобраться с накладными, счетами и прочими прелестями жизни. А ведь он так хотел помочь брату, и не в первый раз, но постоянно сталкивался с трудностями. Рабастан не имел аналитического склада ума, как старший брат, его не готовили к тому, что однажды он возьмет на себя обязанности главы рода. Его вообще ни к чему не готовили. Младший Лестрейндж был тем еще балбесом в юности, впрочем, даже сейчас он не отказывался от перспективы провести время в женской компании или за покерным столом.       Рабастан был младшим сыном сэра Сильвия Лестрейнджа и его второй жены Лукреции. Мальчик появился на свет в сентябре 1952 года в родовом поместье Лестрейнджей и был надеждой матери на светлое будущее. Впрочем, со временем стало ясно, что Рабастан не оправдает надежд матери, которая с его помощью желала сблизиться с Сильвием, который тяжело переживал смерть любимой жены Белинды.       Лукреция была не самой лучшей матерью и не очень хорошим человеком. Сейчас, глядя на ситуацию с высоты своего возраста, Рабастан понимал это. Лукреция больше любила деньги сэра Сильвия и положение в высшем обществе. Даже о сыне она вспоминала, только когда нужно было как-то смягчить недовольство мужа или же обратить на себя внимание. Все заботы о сыне она с самого первого дня его жизни переложила на слуг, не желая им заниматься. Но Рабастан, как и любой ребенок, несмотря ни на что любил мать просто за то, что она существовала. А еще он полюбил старшего брата, видя в нем пример для подражания.       Едва научившись ходить, Рабастан всюду следовал за Рудольфусом, перенимал его привычки, и именно в брате он обрел первого друга и наставника. Рудольфус научил его говорить, читать, писать, он на ночь рассказывал ему захватывающие дух истории. Когда Рабастану снились кошмары, он приходил к брату, понимая, что мать прогонит его из спальни. Рудольфус никогда его не прогонял, утешал, угощал чем-нибудь вкусным, потом уступал свою кровать, а сам спал на не очень удобном диване.       Рабастан всем сердцем любил брата, старался стать для него лучшим другом и помощником в любых начинаниях, и, стоит заметить, у него это получилось. Сэр Сильвий, видя отношения между сыновьями, радовался, что мальчики нашли общий язык, несмотря на то, что были рождены от разных матерей. Сэр Лестрейндж любил обоих сыновей и всегда твердил, что Рудольфус станет главой рода, а Рабастан будет его правой рукой. Так и вышло, сэр Сильвий оказался прав. Но это не изменяло того факта, что младший Лестрейндж до ужаса не любил отчеты, накладные и прочую документацию и от всей души ненавидел однообразную работу.       Раздался стук в дверь, после чего она приоткрылась, и в кабинет вошла взволнованная Амелия. Рабастан, взглянув на жену, нахмурился. Он понимал, что супруга не просто так появилась в его комнатах и догадывался, что она что-то попросит.       — Утомился? — спросила Амелия, улыбнувшись. Мистер Лейстрейндж смерил жену немигающим взглядом карих глаз, пытаясь понять, зачем она пришла. — Может, мне вызвать эльфа, он сделает тебе массаж? — спросила как ни в чем не бывало она.       Рабастан сурово нахмурился, ему не очень нравились все эти учтивые фразочки, которыми забивали головы аристократов с детства. Лестрейндж не понимал, зачем они нужны, и сам не мог ими пользоваться, поэтому ненавидел, когда кто-то начинал плести словесную паутину. Брату он мог такое простить, все же должность обязывала.       Амелия тем временем приблизилась к столу, за которым восседал ее серьезный муж. Она смотрела ему в глаза, словно пыталась что-то прочитать в них. Обычно все чувства были написаны у него на лице.       — Что тебе нужно, дорогая? — в упор спросил Рабастан, привыкший за годы войны выражаться прямо.       — Асентус хочет прокатиться верхом, — промолвила Амелия. Рабастан вопросительно поднял бровь. Уж чего, а особой любви сына к верховой езде он никогда не замечал. Асентус управлялся с лошадью хуже, чем тролль с метлой.       — Он видел погоду? — поинтересовался Рабастан, бросив красноречивый взгляд на окно, за которым бушевала стихия. Капли дождя стучали по стеклу, но благодаря чарам их не было слышно.       — Всегда можно наложить заклинания, — пожала плечами Амелия и нежно улыбнулась.       — Удивительно, что эта неженка решилась на такое, — себе под нос пробурчал Рабастан, а после прикусил язык, пожалев, что сказал это вслух. Взгляд Амелии из доброго стал просто ледяным, и она нахмурилась.       — Рабастан, прошу, проведи время с сыном, — взмолилась Амелия. — Я делаю все, чтобы вы хоть немного сблизились, но вы, не замечая этого, наоборот отдаляетесь.       — Что ты предлагаешь? — резко спросил Рабастан. Он обладал способностью вспыхивать от гнева за доли секунды, как маггловская спичка. Эта особенность была присуща всем Лестрейнджам, и Асентусу в том числе.       — Проведите вместе время, — промолвила Амелия таким тоном, что Рабастан напрягся. Глаза жены пылали синим огнем, а на лице читалось негодование. — Он — твой единственный сын, других уже не будет.       Лицо Рабастана потемнело от гнева. Он ненавидел, когда кто-то напоминал ему о старшем сыне, которого уже давно нет в живых. Несмотря на то, что прошло уже почти два года, боль потери все еще властвовала в его сердце и мучительно терзала душу Рабастана. Он не мог спокойно спать ночами, вспоминая тот ужасный день, когда потерял сына. Все могло бы быть иначе, если бы Рабастан успел. Убегая от воспоминаний и терзаясь чувством вины, Лестрейндж топил горе в алкоголе, стремился забыться.       И как бы странно это ни было, те же самые чувства властвовали и в душе Асентуса. Пожалуй, чувство вины — единственное, что объединяло различных во всем отца и сына.       — Спасибо, что напомнила, — ядовито сказал Рабастан, поднимаясь из-за стола. — Если бы Асентус не был слабаком, Сильвий был бы жив, — тихо заметил он.       — Если бы Асентус не был слабаком, он лежал бы в гробу рядом с Сильвием! — процедила Амелия злобно. — Он не виноват в произошедшем! И если ты не хочешь потерять второго сына, удели ему хоть немного времени.       Сказав это, миссис Лестрейндж покинула кабинет мужа, напоследок громко хлопнув дверью. Рабастан даже не шелохнулся, смотря на окно, по стеклу которого стекали капли воды. Он потер переносицу, а после взлохматил черные волосы с небольшим количеством седины.       Наверное, Амелия права. Нужно что-то сделать, пока мальчишка совсем не отбился от рук. Но что? К тому же Рабастан, каждый раз глядя на младшего сына, видел лицо умирающего старшего. И это было самой страшной пыткой.       Желая хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, он вошел в гардеробную, где облачился в костюм для верховой езды и черную мантию. Нужно попробовать пересилить себя. Во имя семьи.       … Рабастан торопливо спустился на первый этаж и увидел у колонны сына, который переминался с ноги на ноги, задумчиво разглядывая картину на стене.       — Твой дед очень любил верховую езду, — промолвил Рабастан, подходя к сыну. Тот вздрогнул и порывисто обернулся. — Жаль, что картина не двигается, за ней никто не ухаживал с восемьдесят первого, многие полотна пришли в негодность от старости.       Асентус промолчал, он знал, что некоторые картины утрачивают способность двигаться без надлежащего ухода или от старости. Юноша смотрел на отца, пытаясь понять, в каком настроении тот пребывает.       Да, Асентусу очень не хватало внимания отца, он переживал, что недостоин носить фамилию предков, поэтому родитель держит его на расстоянии. Асентус, как и любой ребенок, стремился доказать Рабастану, что достоин любви, но после той попытки больше не пытался угодить ему. Последствия того решения оказались слишком серьезными и едва не пошатнули душевное состояние юноши.       Пару лет назад, во время войны, Асентус вопреки здравому смыслу добился назначения в отряд, которым руководил его старший брат. Он так хотел, чтобы отец им гордился, что не осознавал риски. Мать и отец не знали о его назначении, все произошло слишком быстро, Асентус занял место заболевшего Флинта… Знал бы он, что его мировоззрение раз и навсегда изменится в ночь рейда.       Операция была самая обычная, рядовая. Нужно было припугнуть одного чиновника из Министерства, который продолжал выказывать лояльность Ордену Феникса. Министерство Магии пало, власть Темного Лорда стала официальной, никто не ожидал беды, однако она случилась.       Асентус плохо помнил тот день. Их небольшой отряд из пяти человек проник в дом чиновника, а дальше начался самый настоящий ад. Откуда ни возьмись повыскакивали члены Ордена Феникса, которых было в два раза больше, чем Пожирателей Смерти. Юный Лестрейндж даже среагировать не успел, когда его настигло парализующее заклинание.       То, что произошло дальше, Асентус предпочитал не вспоминать и надеялся забыть, поэтому и ударился в разврат, лишь бы не думать об этом. Он, мальчишка девятнадцати лет, вынужден был наблюдать, как калечат его брата. Сильвий остервенело сражался за жизнь, прокладывая путь к отступлению отряду. Один из авроров направился к Асентусу, чтобы добить его, но Сильвий успел послать ему в спину Аваду и отвлекся от основного поединка. К сожалению, эти секунды стали для него роковыми. Девушка, метаморф, послала в него сильнейшее проклятье, которое пробило грудную клетку Сильвия, и он упал на пол, захлебываясь собственной кровью.       Кто-то из отряда успел вызвать подмогу, и прибывшие Пожиратели Смерти вытащили раненых и убитых из мясорубки. К сожалению, почти все члены отряда получили страшные увечья и погибли на месте. Сильвий был жив некоторое время. Его успели доставить в Малфой-мэнор, но до прихода целителя он не дожил.       Из всего отряда, в котором были молодые, сильные и выносливые бойцы, в совершенстве владевшие боевой магией, выжил только Асентус, бывший посредственным волшебником, если не сказать слабым. И от этого Асентус чувствовал огромную вину, а убитый брат до сих пор являлся ему в кошмарах.       Усложнял ситуацию Рабастан, в глазах которого Асентус каждый раз видел лишь презрение, словно отец мысленно кричал: «Лучше бы ты умер, а не он!». С тех пор Асентус забросил тренировки и вообще не хотел иметь с войной ничего общего. Отца он любил, но видеть в его глазах обвинение было невыносимо.       Вот и теперь Асентус волновался. Матушка настояла на конной прогулке, хотя Асентус не имел желания общаться с лошадью. К тому же дождь не располагал к подобному отдыху, но леди Амелия настояла, убедив сына, что ему нужно больше времени проводить с отцом.       Асентус был согласен с матерью, он все еще нуждался во внимании отца, но теперь уже жалел, что поддался на ее уговоры. Все-таки находиться рядом с Рабастаном было трудно. Он так смотрел на него, словно ждал чего-то плохого и недостойного, что становилось дурно.       — Идем, — проговорил Рабастан, устремляясь к выходу. Асентус пошел следом. Когда они вышли на крыльцо, отец наложил на сына согревающие и водоотталкивающие чары.       — Спасибо, — прошептал юноша, забота отца отозвалась теплом в сердце. Рабастан наложил на себя необходимые чары, и они направились на задний двор, в сторону конюшен. Магическая Британия. Блэк-хаус       Темный Принц Сигнус не знал покоя уже несколько дней. Он сразу после приема, сдав отцу отчет о положении дел в поселении, вернулся назад, в Блэк-хаус. Лавиния Розье, к счастью, осталась погостить у сестры, чему Сигнус был несказанно рад. Девушка ему так надоела за прошедшие месяцы, что он не мог ее видеть.       Этим вечером Сигнус сидел в кресле перед камином с бокалом вина. Сегодня он почти не занимался делами, не тренировался, что было на него совершенно не похоже. Он банально не мог сосредоточиться, постоянно вспоминал разговор с Шарлоттой, к которой внезапно начал испытывать какие-то странные чувства. Перед глазами стоял ее образ, ее глаза, губы… И Сигнус отныне не знал покоя, тщетно пытаясь выбраться из коварных сетей. Но чем больше он сопротивлялся, тем сильнее запутывался. В чувствах, в желаниях, в самом себе.       Если бы на месте Шарлотты была любая другая девушка, Сигнус мог бы предложить ей роль фаворитки, но с Шарлоттой он так поступить не мог из уважения к сэру Лестрейнджу. Еще и грядущая свадьба с османской принцессой добавляла проблем. Если раньше он принимал это как нечто неизбежное, то теперь огонек злобы, ранее живущий у него в душе, под влиянием страстей и чувств разгорался, грозя перейти в страшный пожар. И неизвестно, сколько бед он принесет.       Сигнус не хотел быть пешкой в политических играх, а именно эту роль для него приготовил отец. Он слишком любил свободу, чтобы подчиниться кому-то. Даже всесильному родителю. Сигнус и так ломал себя, соглашаясь на брак, но теперь с каждым днем убеждался, что совершил ошибку. В конце концов у него тоже должно быть право выбора, не так ли?       — Мой принц, разрешите войти, — раздался стук в дверь, а после в покои заглянул Иван Долохов.       Сигнус кивнул, толком не взглянув на него. Иван всегда был рядом с ним. Иван и Сильвий. Были времена, когда они называли друг друга братьями, давно это было, кажется, в другой жизни. Но теперь все изменилось. Умер Сильвий, Сигнус — наследник престола, а Иван — его телохранитель.       Долохов был внешне похож на отца, он унаследовал от него голубые глаза, черты лица, бледность и совершенно неуправляемый характер, только волосы у него были чуть светлее, а во всем остальном это был все тот же Антонин Долохов, преданно служащий Темному Лорду много лет.       Сигнус указал на соседнее кресло, Иван подошел к нему и сел, не отрывая взгляда от своего господина.       — Что-то случилось? — спросил Сигнус, устремив взор серых глаз на товарища. Тот замялся на мгновение, что было странно, у Ивана отродясь не было чувства такта или стыда. Он был таким же прямолинейным, как его отец.       — Я не хочу вас прогневать, но когда-то я был вашим другом, — начал осторожно говорить Долохов, удивив Сигнуса. Обычно он не думал о последствиях, говоря первое, что пришло в голову.       — Ты и сейчас мой друг. Единственный, между прочим, — заметил, усмехнувшись, Сигнус.       — Я вижу, что вы потеряли покой, — приободренный словами Сигнуса, заговорил Иван более уверенно. — И знаю, с кем это связано.       Сигнус бросил на друга такой взгляд, что тот осекся и побледнел, но все-таки нашел в себе силы продолжить.       — Если в мире и есть достойная вашей любви девушка, то это, вне всяких сомнений, Шарлотта Баркер, — выпалил на одном дыхании Долохов. Сигнус удивленно на него посмотрел, пытаясь понять, почему он так сказал.       — Почему ты говоришь мне это? — прямо спросил Сигнус. Иван замялся, отведя взгляд, словно собирался с мыслями, а потом вдруг поднял глаза и сказал:       — Я не могу видеть, как вы переживаете. — Юноша на мгновение умолк, ожидая ответа. — Вы любите мисс Баркер, хотя сами боитесь признаться. Если ваши чувства взаимны, зачем же тянуть?       — Ты ничего не понимаешь, — снисходительно возразил Сигнус, вставая с кресла. Он подошел к камину, взглянул на языки пламени. — Любовь — это роскошь, которую я не могу себе позволить.       — Но вы — наследник престола, вам можно все, — возразил Иван, вскакивая с кресла и в два шага преодолевая расстояние между ними.       — Не думал, что ты такой романтик, Долохов, — криво усмехнулся Сигнус. — Но ты ошибаешься. Я наследник престола, и у меня нет никаких прав, одни обязанности, и самая важная обязанность верно служить Темному Лорду.       — Но вы не предадите Повелителя, если попробуете стать счастливым, — упрямо возразил Иван. Да, еще пару часов назад Сигнус, услышав, как Долохов рассуждает о любви, только посмеялся бы, посоветовав меньше пить. Но вопреки здравому смыслу всегда серьезный и сдержанный в проявлении чувств Иван Долохов давал ему подобные советы.       — Ты, кажется, перебрал с выпивкой, — с сомнением проговорил Сигнус. — Иди поспи, завтра поговорим.       Долохов хотел возразить, но почему-то промолчал. Он смерил Сигнуса внимательным взглядом и покинул комнату.       Сигнус дождался, когда за Иваном закроется дверь и, подойдя к креслу, сел. Он закрыл лицо руками, а после запустил пальцы в вьющиеся черные волосы.       Да, Сигнус списал слова друга на пьяный бред, но почему-то в глубине души жила уверенность, что Иван прав во всем. Сигнус хочет обладать Шарлоттой, хочет, чтобы она была рядом, но голос совести не позволит ему подло воспользоваться девушкой. Шарлотта идеально ему подходит, она красивая, яркая, умная, она дочь Рудольфуса Лестрейнджа, самого верного рыцаря Темного Лорда. Кто, если не она?       «Твой отец будет против, он не простит тебя», — звонко прошептал внутренний голос. Сигнус сильнее вцепился в волосы, пытаясь прийти в себя. Ему казалось, что его заколдовали. Однажды, во время учебы в Дурмстранге, одна девушка подлила ему в чай приворотное зелье. К счастью, он смог перебороть действие снадобья, но те минуты, пока он был в удушающем дурмане, Сигнус запомнил навсегда. Ощущение, что чего-то не хватает, желание всегда быть рядом с человеком, защищать его от всех невзгод. Желание владеть, похожее на одержимость.       Теперь Сигнус чувствовал то же самое.       «Может, она меня околдовала?» — подумал он, но тут же отмел эту мысль. Шарлотта не успела бы. Значит, дело в другом.       «Отец будет против!», — в который раз прошептал внутренний голос.       — Отец меня поймет, — прошептал Сигнус и вскочил с кресла. Он уже пришел к решению, и что-то ему подсказывало, что оно верное.       Сигнус поспешил в гардеробную, надел сюртук и черную мантию, после чего, взглянув на часы, аппарировал. Через мгновение он уже стоял перед воротами Лестрейндж-холла.       Юноша приблизился к кованым воротам, которые не проявляли ни малейшего признака волшебства. Но Сигнус понимал, что это иллюзия. Приближаться к владениям Лестрейнджей опасно для жизни, но он был не простым проходимцем, а сыном Волдеморта. Сигнус сделал шаг к воротам, на которых в свете луны был виден герб Лестрейнджей — корона и сидящий на ней ястреб с расправленными крыльями.       Темный Принц порадовался, что для него вход в замок открыт в любое время суток. Рудольфус ему доверял. Интересно, будет ли он доверять ему после того, что он сделает?       Сигнус аппарировал, припоминая, где именно находятся покои мисс Баркер. Он помнил, что она поселилась в комнатах леди Белинды. Через мгновение он стоял в уютном кабинете, оформленном в зеленых оттенках, в котором царил идеальный порядок. Темный Принц приблизился к двери, за которой предположительно была спальня Шарлотты.       Отбросив прочь последние сомнения, Сигнус толкнул дверь и вошел в спальню. Он приблизился к большой кровати с четырьмя резными столбиками и задернутым пологом. Помедлив мгновение, Сигнус одернул шелковый полог и с жадностью уставился на мирно спящую девушку.       Десять дней. Всего десять дней понадобилось, чтобы он сам пришел к ней. И как так вышло? Сигнус усмехнулся, разглядывая спящую Шарлотту. Она была прекрасна, лицо с обычно серьезным выражением расслаблено и почти по-детски очаровательно. Ресницы подрагивали, а длинные огненные волосы разметались по подушкам.       Сигнус поймал себя на том, что затаил дыхание от радости. Он мог бы вечность смотреть на ее сон, но времени было мало. Рудольфус наверняка почувствовал всплеск магии и скоро поднимет всю прислугу, чтобы найти нарушителя. В конце концов пусть он и предоставил ему доступ в замок, но Сигнус проник сюда без предупреждения. Почему-то не хотелось сталкиваться с сэром Лестрейнджем.       Сигнус наклонился и почти нежно провел по щеке Шарлотты, та поморщилась во сне, ее ресницы затрепетали, а после она открыла глаза. Сначала в ее взгляде не было понимания, она некоторое время смотрела на Сигнуса, а после, когда дремота прошла, резко приподнялась на локтях, распахнув глаза.       Шарлотта открыла-закрыла рот, не в силах побороть изумление.       — Что вы здесь делаете? — спросила плохо слушающимся языком она.       — Я пришел за тобой, — лаконично ответил Сигнус и улыбнулся, но эта улыбка больше походила на безумную. Он понимал, как, должно быть, выглядит: всколоченные от аппарации волосы, безумные серые глаза, бледное лицо и ненормальная улыбка. Сигнус протянул девушке раскрытую ладонь, и вопреки всему на губах Шарлотты появилась улыбка, она вложила руку в его ладонь. Сигнус помог ей подняться с постели. Девушка встала рядом с ним и тут же поняла, что облачена только в сорочку. Она покраснела от смущения, Сигнус же, скользнув плотоядным взглядом по ее фигуре, задержался на вырезе сорочки, а после снял с плеч черную мантию и накинул ее на плечи девушки.       Он раскрыл объятия, и Шарлотта с тихим всхлипом шагнула к нему, обвивая руками его шею. Сигнус уткнулся носом в рыжую макушку, вдыхая запах шампуня. О, он сразу же полюбил этот запах.       — Нам пора, — промолвил он. В этот момент двери в опочивальню распахнулись, и в покои забежали взволнованные Рудольфус и Рабастан. Сигнус, обнимая Шарлотту, аппарировал, посмотрев на сэра Лестрейнджа, который пошатнулся от увиденного.