Золотой жемчуг

— Доброе утро, отец, — я осторожно вошла в комнату больного старика. — Как ты чувствуешь себя сегодня? Не знаю, как объяснить тот самый запах, который стоит в помещениях с больными и умирающими людьми, но комната была заполнена именно им. Отец сидел в своей кровати и читал толстый том какой-то книги, но тут же отложил его в сторону, как только я вошла. — Доброе утро, милая, — он буквально просиял во взгляде и оглядел меня с головы до пят, — тебе очень идет это платье. Оно тебе нравится? — Очень красивое, спасибо, — натянуто улыбнулась я. Два часа назад, едва я успела разлепить глаза, в мою комнату влетела Джуд вместе с двумя разными нарядами и заявила, что это подарок для меня от моей семьи, и я «очень порадую отца», если проведу в них сегодняшний день. Одно из платьев, дневное, было горчичного оттенка со светло-бежевыми кружевными вставками на груди и у подола, на которых тонко-тонко серебряными нитями были вышиты легкие перья. Второе же платье, предназначенное для вечера, было однотонным, с глубоким квадратным вырезом, открывающим ключицы, а его насыщенный цвет очень сильно напоминал темную бирюзу, или тот цвет, который можно встретить, вглядываясь в солнечную погоду в глубокий водоем. Я пыталась вежливо отметить, что мне престало появляться на людях исключительно в форме, но после я подумала, что если все же надену эти платья, то мне будет проще втереться в доверие своей семьи так, словно я признаю себя ее частью. Традиционная женская одежда, конечно, сковывает движения и не предназначена для той физической активности, к которой я привыкла, но на случай опасности со мной рядом всегда будет Леви. Вчера перед сном я думала о том, что, объявившись, я буквально обрубаю Алистеру крылья полноправного и единственного наследника, и, судя по его настрою, не будет ничего удивительного в том, что он захочет от меня избавиться. Поэтому я не стану покидать дом в неудобной одежде, в которой не смогу за себя постоять, а внутри, среди кучи снующих людей, мне ничего не угрожает. — Горничная сказала, что ты хочешь видеть меня. — Да, присядь рядом, девочка, — он дождался, пока я, шурша юбками, устроюсь на самом краю кровати. — Тебе нравится у нас? Прислуга почтительно обращается с тобой? — Джуд — очень милая девушка, мы легко нашли общий язык, — в голове пронесся эпизод о вчерашнем случае в кладовой, когда мне повезло застать ее в нужный момент. — И этот дом просто прекрасен, спасибо за то, что пригласил меня сюда. Отец тепло мне улыбнулся и аккуратно взял за руку. — Скажи, ты могла бы быть счастлива здесь? Что? Он хочет, чтобы я осталась? Я не знаю, что ответить на этот вопрос… — Трудно сказать… Мой дом там, где живут любимые мной люди. — А живут они явно не здесь, — с печалью закончил он за меня. — Теперь то тебе будет трудно подружиться с братом, не говоря уже о любви… Но все это мы обсудим позже. Сейчас я хочу просто поговорить с тобой, поделиться кое-чем, что уже давно меня тревожит. — Мой долг, как твоей дочери, минимум, выслушать тебя, — я старалась держаться отстраненно и уважительно. — Не надо, пожалуйста, ты ничего мне не должна, — наморщился он, — тебе совершенно не идет эта убогая лесть. Если ты хоть немного уважаешь меня, то просто будь собой, я не желаю тебе зла. В том то и дело, что я ничего не чувствую к нему. Ни уважения, ни презрения. Но да ладно, что-то ответить я все равно должна. — Хорошо. Я постараюсь. — Прости меня, Корделия. Я так виноват перед тобой… — Что? — не поняла я, настолько его слова были неожиданны. — Я никогда не любил ни тебя, ни твою маму, и был рад, когда она вдруг исчезла вместе с тобой… Рад тому, что не придется больше вас содержать, тому, что моя семья никогда не узнает о тебе, — эти слова старик произносил с глубоким раскаянием и через силу, словно перед ним сидит ангел, отпускающий грехи, а на его лице отразилась вся боль, пережитая им. — Спустя время я вовсе забыл обо всем и даже не думал искать тебя. Но все перевернулось с ног на голову, когда я узнал о своей болезни. Мне многое пришлось переосмыслить, в том числе, и все ошибки, которые я совершил в прошлом. Забавно, что только на пороге смерти к нам приходят подобные осознания, не находишь? — он грустно ухмыльнулся этой мысли и продолжил после короткой паузы. — Тогда-то я и узнал, что Шира мертва уже много лет, а ты нашла себя в самой неожиданной сфере. Тебе удалось так много достичь в столь юном возрасте, и будучи совсем одной… Сколько бы ты сумела получить от этой жизни, если бы я был рядом? Мне жаль, доченька… — на глазах отца выступили слезы. — Никакая репутация, никакие деньги не стоят тебя… Я счастлив видеть, какой взрослой и красивой ты стала, но глубоко несчастен от того, что я так много тебе не дал… Того, чего ты заслуживаешь больше, чем любой из всех знакомых мне людей. Прошу, как умирающий отец, прости меня. Прости, если сможешь. — Эмм… — на пару секунд я замялась и вывернула свою руку из его. — Это было… Сентиментально. Мне нечего тебе прощать, и я никогда не винила тебя в том, что тебя не было в моей жизни. Признаться, мне было бы легче, если бы так и оставалось, ведь теперь из-за тебя я вовлечена в наследственные шашни с твоим сыном. Его слова совершенно меня не тронули. Наоборот, я почувствовала внутри себя нарастающую злость на отца за то, что у него нет достойной причины для моего присутствия здесь. Он хотел вызвать к себе мою жалость? Пустая трата времени, меня гораздо больше заботит Алистер и то, как мне с ним взаимодействовать, раз уж по прихоти старика мне придется это делать. — Я понимаю. За это я тоже должен извиниться, — он сразу же почувствовал лед в моем голосе, — Алистер, как и ты, был против нашего свидания, но вместе нам удалось условиться о некоторых вещах. Сегодня он предложит тебе соглашение, которое должно тебя устроить. Выслушай его, и каждый извлечет из твоего приезда выгоду. Составленный договор — моя последняя воля, с помощью которой я хочу хоть что-то сделать для тебя. Твоей безопасности ничего не будет угрожать, предложенные тебе документы надежно защитят твои интересы, поэтому сейчас я прошу тебя успокоиться, дочка. К полудню сюда прибудет юрист, который заверит все нужные бумаги. Снова я чувствую, что эти люди все решили сами, и единственное, что им нужно от меня — подпись в нужном месте. Такой подход невероятно раздражает, я ненавижу быть куклой в чьих-то руках. Однако стоит отметить, что они, судя по всему, хорошо подготовились. — Договор, говоришь? В договоре учитывается мнение каждой стороны. Я послушаю, что скажет мне брат, но не обещаю соглашаться со всем. — Чего еще стоило ожидать от моей дочери, — несмотря на то, что я разговаривала с отцом холодно и даже немного свысока, он оставался спокоен и не переставал смотреть на меня с нежностью. — Я не жалею о том, как сложилась моя жизнь, отец. Если ты жалеешь и хочешь моего прощения, я дам его тебе. Надеюсь, это принесет мир в твое сердце. — Спасибо, Корделия, — он благодарно кивнул мне. Этот человек знает, как воздействовать на окружающих, я очень хорошо могу это почувствовать. Зная, что я — девушка, едва успевшая покинуть нежный возраст, он выражал свои мысли очень поэтично и слезливо, в точности так, как любят многие мои ровесницы. Но при этом, он говорил со мной на равных и сейчас, и вчера за ужином, зная, что я давно служу в армии и уже приобрела некоторые специфические для моей профессии черты характера. Это объясняет его успех в управлении своим имуществом, даже немного жаль, что мир теряет такого талантливого человека. — Останься со мной еще ненадолго. Я бы хотел послушать немного о тебе. — Что ты хочешь узнать? — я навострила уши и приготовилась внимательно следить за тем, что говорю. — Твоя мама очень красиво пела. Наверно, и тебя она научила этому? Это был очень отвлеченный вопрос, не требующий какого-то серьезного ответа. Впрочем, как и все последующие, что он задавал мне. Без глубоких подробностей я рассказала ему немного о своем прошлом, не выходя за рамки того, что он и сам смог бы узнать из разных источников. Спустя полчаса разговора я поняла, что не могу не уважать Дирка Бальфа как одаренного дельца, понимающего людские желания. Он видел, что я не собираюсь рассказывать ему лишнего, поэтому и сам не провоцировал меня и не вынуждал в чем-то сознаваться. За это я была благодарна и начала проникаться к нему симпатией. — Удивительно то, как ты видишь меня насквозь, отец, — я решила, что уместно будет сделать ему такой комплимент. — Жизнь заставляет нас меняться, и я научился этому с опытом. Вот ты, например. Такая же гордая, как и твоя мама, и требуешь к себе почтительного отношения. Давая тебе это, я располагаю тебя к себе. Ты ведь тоже знаешь, когда можно заряжать вральник до упора, а когда лучше оставаться честной, — старик лукаво поглядел на меня. — Твоя правда, — в тон ему ответила я. — Не подумала бы, что ты знаешь такие слова, как «вральник». — Я всего лишь человек, — рассмеялся он, — высокопарные речи я привык оставлять для незнакомцев. Перед смертью я хотел бы верить, что ты — больше не чужая для меня. — «Всего лишь люди» не добиваются таких высот. Сначала я подумала, что ты — очень чувствительный и нежный человек, но теперь я вижу, что таким ты позволил себе стать лишь на минуту, пока извинялся передо мной. Даже интересно, сколько махинаций ты успел провернуть за свою жизнь. — Пожалуй, больше, чем количество прожитых тобой лет, — мечтательно пробормотал он, но после этого со строгостью заглянул мне в глаза. — Не стоит восхищаться этим, ради успеха в карьере я пожертвовал жизнями своей жены и всех своих детей, кроме тебя и Алистера. Меня не было рядом, когда я был нужен им, и теперь я уже не буду рядом никогда. — И оно того не стоило, так? — Конечно же, не стоило. Посмотри на меня, Корделия. У меня есть все, но на смертном одре мой сын только и ждет моего последнего вздоха, а дочь видит меня едва ли не впервые в жизни. Не такой кончины пожелал бы для себя человек. — Поэтому ты пригласил меня? От безысходности? — Так и есть. В надежде на то, что ты дашь мне иллюзию того, что я хоть кем-то в этом мире все еще могу быть любим. Глупо на это рассчитывать, но мне удалось получить твое прощение, а это уже немало. Кажется, я понимаю, о чем он говорит. Я ведь тоже могу погибнуть уже очень скоро, и, сама того не осознавая, окружила себя людьми, которые будут жалеть о моей смерти, которые до последнего будут рядом со мной. Было ли это подсознательным желанием моей души? Или же просто совпадением? Не знаю. И можно ли такие желания назвать эгоистичными, если смерть человека заставляет страдать его близких? Очень сложный вопрос, стоит подумать об этом когда-нибудь на досуге. — Что случилось с твоей семьей? Как ты виноват в их смерти? — Ничего особенного. Все мое отцовское участие ограничивалось зачатием, а остальное меня мало волновало. У Клары, моей жены, было очень слабое здоровье, но она продолжала производить потомство почти каждый год, пока силы окончательно не оставили ее. И дети, как правило, не доживали даже до года. Какой ужас. Он заставлял ее рожать каждый год? Да еще и изменял ей? Какой любящий муж станет так поступать? Хотя, я что-то сомневаюсь, что он хоть когда-то ее любил. Мужчины — похотливые звери, и иногда я просто ненавижу их за это. Я в третий раз за два дня думаю об этом: сначала о любовнике Джуд, потом о Леви, а теперь и о собственном отце. Как неосторожно с его стороны рассказывать мне об этом при том, что я неохотно рассказывала о себе даже что-то общее. — Я вижу по твоему лицу, что ты осуждаешь меня, — он отвлек меня от моих мыслей. — Мне не исправить того, что я натворил, но мне под силу позаботиться о том немногом из хорошего, что я сумел создать. Это вы, мои дети. Обещаю тебе, что ты больше никогда в жизни не будешь ни в чем нуждаться, моя милая. — Меня не касается то, как ты прожил жизнь. Очень надеюсь, что твои обещания окажутся правдивы. Я только рада, что никогда не знала своего отца и не общалась с ним. Если бы все сложилось по-другому, мою распоряжались бы словно вещью. Уж лучше влачить существование и не знать о своей судьбе, чем сидеть в золотой клетке, будучи пригодной только для ублажения мужа, когда ему этого захочется и рождения его ублюдков. Не то, чтобы мне долго пришлось нищенствовать, но жизни с отцом я бы предпочла дергать за струны в подземном городе всю оставшуюся жизнь. И ни за что на свете я не стала бы жертвовать своей жизнью ради черт пойми какого по счету ребенка. — Мне пора идти, отец, — пока я не узнала о нем еще что-нибудь, что категорически не вяжется с моими взглядами на жизнь, я решила ретироваться. — Хорошо, больше я тебя не задержу, — кивнул он. — Увидимся позже. Со вчерашнего дня я не разговаривала с Леви, а ведь из-за него мы так и не обсудили прошедший ужин и положение дел в целом. В комнате его не оказалось, но я застала капитана в библиотеке на первом этаже, где он стоял возле одной из полок, задумчиво поглаживая книги по корешкам с затуманенными какой-то глубокой думой глазами. Хочет он того или нет, мне придется отвлечь его от нее. — Нравятся книги? — я подошла к полке и встала в двух метрах от него. — Не особо, — пелена с глаз Леви сходила очень медленно, будто мое появление было ожидаемо, а голос мой для него — далеко не то, что может вывести из мечтательной дремоты. — Ты хорошо сегодня выглядишь. Он говорил тихо и медленно, не желая возвращаться в реальность. Что это с ним? Не выспался? — Ты в порядке? — Да… — Леви убрал челку с глаз и быстро встряхнул головой. — Не обращай внимания. — Я разговаривала с отцом… — начала было я, но, поймав его тяжелый взгляд, замолчала. — Ты точно здоров? — Точно. Что он сказал? — Леви расслабил мышцы лица и принял привычное выражение, что немного меня успокоило. — Что хочет заключить какую-то сделку, но об условиях я пока ничего не знаю. Слезно просил прощения за все хорошее и плохое, и говорил, что эта сделка… ну, думаю, фактически что-то вроде завещания. — Хорошо. Я буду присутствовать, когда ты поставишь подпись. А пока расскажи все остальное, о чем вы говорили. Мы присели на небольшой диван, стоящий посреди библиотеки напротив другого, и я пересказала все, что сумела вспомнить. Мне не удалось избежать оценочных категорий, как бы нейтрально я ни старалась выражаться. Зато, рассказывая все по порядку, получилось расставить мысли на свои места и понять, как я отношусь к отцу. Вчера за ужином я не смогла толком что-либо усвоить, ведь он не был в полной мере открыт, но теперь… Мое уважение к нему, как к хитрому и проницательному дворянину ничего не значит по сравнению с презрением, как к мужу, отцу и человеку. Жалкий червь, не ценящий своих близких — вот, что я о нем думаю. Хорошо, что он и сам понимает свою ничтожность, перед смертью это станет для него достойным наказанием. — Зная тебя, могу сказать, что ожидал от тебя такой категоричности и жестокости. — У тебя чувство солидарности взыграло, я не пойму? — Мы здесь не для того, чтобы спорить об этом. Если все так, как ты говоришь, то нам действительно стоит послушать твоего брата. — Нам? — Вот именно. Моя задача — не дать твоей змеиной натуре довести тебя до смерти, а во время переговоров очень велик шанс того, что ты попытаешься впрыснуть яд, куда не следует. — Я и не говорила, что против твоего присутствия, Леви. А ты уже заладил «змея, змея». Бесишь, — я нервно протерла большим пальцем переносицу, стараясь совладать с собой. — Мы сделаем, как ты говоришь. Ты гораздо опытнее меня, и я буду слушаться тебя во всем… что сочту нужным. Он вскинул глаза на меня, недовольный последним замечанием. — Держи свое мнение при себе. Так посмотреть, ты по жизни слушаешься только тогда, когда считаешь это нужным. В одном случае из десяти. — Говоришь, как мой отец. Сиди и не дергайся, женщина. — Ты не понимаешь, что я хочу тебе помочь, дура? — Леви больно сцепил рукой мое предплечье. — Ругайся и враждуй со мной сколько влезет, хоть пока не сдохнешь, но не сегодня. Мое лицо искривилось от раздражения, но мне было нечего ему возразить. Он был прав, сейчас не тот случай, когда я могу действовать на свое усмотрение, ведь для того Эрвин и выделил мне помощника. Я должна только принять помощь и выбраться отсюда живой. — Прости меня, Леви, — переборов себя, второй рукой я примирительно накрыла его ладонь, сжимающую меня ниже локтя. — Я никогда не хотела ругаться и враждовать, особенно с тобой. Его зрачки расширились, а ладонь едва дрогнула под моей. — Все нормально, — нарочито спокойно проговорил он. — Как тебе мой новый наряд? — неловко хихикнув, я попыталась разрядить обстановку. — Говорила я тебе, что нужно купить что-нибудь красивое! — Ничего, — снисходительно ухмыльнулся капитан, вероятно, про себя опять обзывая меня дурой, — Волосы словно снова длинные. Снова… Он помнит меня с длинными волосами. Да, действительно, Джуд накрутила на моей голове прическу, создающую такой эффект. Не имею представления, как она это сделала, но мне нравится. Девушка зафиксировала волосы наверху малахитовым гребнем, и будь я проклята, если в мире есть украшение красивее. Я коснулась его кончиками пальцев и кокетливо выглянула из-под ресниц: — С длинными было лучше? — Не заигрывай со мной, Делия, — Леви выдрал свою руку из моей хватки. — Да, лучше. — Все, все, больше не буду, — сквозь смешок над этом его ворчливым «да, лучше» я подняла ладони. — Не хочу, чтобы повторилась вчерашняя история. Я совсем не злилась на него за произошедшее. Он показал мне, что наши отношения для него дороже плотского влечения, и где-то внутри себя я почувствовала, что начинаю прикипать к нему душой. Мы много времени проводим вместе, ссорясь, мирясь, и снова ссорясь, но вчера вечером, когда он рассказал мне свою историю и ушел к себе, я поймала себя на мысли о том, что признаю его своим товарищем, за которого смогла и захотела бы заступиться в бою. И то, что я начала флиртовать с ним только что, означало мое доверие и расположение, а вовсе не романтическую симпатию. Думаю, он тоже оттаял ко мне. Комплимент о длинных волосах и сокращенный вариант моего имени тому подтверждение. — Вот уж не думал, что в строгом солдатском быту есть место любви, — мы оба резко обернулись ко входу в библиотеку, откуда Алистер барственно смотрел на нас, хитро прищуривая глаза.