Легенда королей. Дорогами Севера

      В темной спальне висел густой сладковатый аромат, жаркая тишина прерывалась лишь постепенно успокаивающимся дыханием.       — Ты чем-то озабочена даже теперь, моя королева, — прозвучал мягкий с легкой хрипотцой мужской голос.       — Если бы только это был твой сын… — шепот на выдохе в ответ.       — Он не сидел бы сейчас в камере? — тихий шорох постели.       — Ты был бы королем, — невеселый смешок, больше похожий на всхлип.       — Ты ведь еще способна понести, — последнее слово заглушено касанием губ к шелковистой коже.       — Сколько раз мы ждали этого, Эдвин? Все эти годы…       Анна закрыла глаза, вспоминая. Ей было семнадцать, когда войну между Монтом и Валлоной решили прекратить через брак. Молодой король Валлоны был приятен взгляду, но виделся совершенно чужим. Ради чего он идет на мир? Чтобы уберечь народ? Для племянницы короля Тибальта это было абсолютной чушью: меньше народа – меньше проблем королю. Вот только ни одна из ее сестер не могла стать королевой соседней страны: Анабель уже была помолвлена, а старшая принцесса потеряла мужа и сошла с ума.       Артур Эдвард Валлонский. В первую их встречу у него были безукоризненные манеры и совершенно пустой взгляд. Быть может, этот вынужденный брак мог объединить их, как союзников в политической игре, но молодой король не хотел играть. Лишь после свадьбы Анна узнала, что он недавно потерял любимую женщину. Ту, что родила ему сына. Тогда она не захотела видеть ребенка даже издали, достаточно было того, что Артур признал его, чтобы возненавидеть. Но до тех пор, пока она сама не родила наследника, противоставить было нечего. Угрожать новой войной с ее стороны было неосмотрительно, поскольку Тибальт вполне мог сделать вид, что ему не нужна племянница. Свое расположение и защиту он обещал ей гораздо позже, видимо, правильно оценив способности и характер родных дочерей. Вот только понести ребенка она не могла.       Бастард рос, заслужив внимание своего отца и место за общим столом, и хорошел с каждым днем. Мужчины не должны быть такими. Даже сейчас, спустя двенадцать лет после того, как Анна в последний раз видела родного сына короля Артура, в ней закипала ненависть от одного лишь воспоминания о нем. Такая же жгучая и отчаянная, как тогда, когда она рискнула всем, избавляясь от наследника престола. По счастью, через год она родила Артуру Клианса.Но возненавидела супруга с новой силой, ибо от него она жаждала освободиться не меньше, чем от его отродья.       Единственным человеком, кто с первого дня смотрел на нее с восхищением, был Эдвин. В тот день, когда Анна впервые ощутила на себе его взгляд, предстала и пропасть между ними – он был всего лишь сыном казначея, а никак не парой для принцессы. Она сама отвернулась от него тогда, но не забыла. А он всегда оказывался поблизости в те моменты, когда королю не было дела до своей королевы.       Прошлое окутало Анну, как слишком тяжелое одеяло. Их связь с Эдвином началась задолго до смерти Артура, но Клианс оказался ребенком короля, как насмешка, как плевок на все надежды.       — Я люблю тебя, Анна, — голос её мужчины вырвал из задумчивости словами, подобными глотку свежего воздуха.       Королева закрыла глаза. Может быть, эта ночь станет для них переломной не только потому, что еще один сын Артура Эдварда Валлонского заперт в северной камере.       

***

      — С добрым утром Ваше… — голос шута и его объятия стали для Клианса настолько неожиданными, что он вздрогнул. — Идете сдаваться? Или будущие короли не ломаются вот так сразу?       Напевный тон шута и то, что он обнял со спины, и невозможно было хотя бы попытаться разглядеть его лицо, заставили Клианса внутренне сжаться. От услышанных слов он растерялся, замешкался с ответом, но шут уже отпустил его и почти бегом исчез за поворотом коридора на лестнице. Медленно начало доходить, что его не назвали ни Высочеством, ни Величеством. И то, что ключ от склепа исчез. Когда только шут успел его вытащить? И что имел в виду?       — Ваше Высочество? — тихий голос отвлек от зародившихся мыслей. — Что-то случилось, что вы не заходите?       Валентин стоял, приоткрыв дверь учебной комнаты, в прохладном луче ноябрьского солнца. Не такой, как Юлиус. Не похож на Маркуса. Не валлонец.       — Ничего не случилось, — Клианс качнул головой. — Просто я не готов к занятиям.       — Я не планировал ничего нового на сегодня, — Валентин слегка качнул головой, пропуская принца в комнату. — Надеюсь, нынешним вечером вам ничто не помешает подготовиться.       Клианс сдержанно кивнул и занял свое место за письменным столом.       Совсем скоро аромат стоявших на столе яблок сделался невыносимым. За привычными занятиями оцепенение после наказания стало отпускать, и пришел голод. Вот только со смерти ЮлиусаКлианс не мог заставить себя притронуться к обычному угощению, что стояло на столе во время занятий, и сейчас старательно не смотрел в ту сторону.       — Ваше Высочество, вы совсем бледны, — Валентин явно перебил сам себя, но Клианс не мог вспомнить, что учитель говорил ему минуту назад. — Давайте прервемся, и я принесу вам что-нибудь поесть.       — Нет, — принц упрямо смотрел в свои записи. — Перед тренировкой у меня будет возможность отобедать.       Рука Валентина взлетела в непонятном жесте и замерла, словно он забыл, на что хотел указать и зачем.       — До окончания наших занятий еще целый час, — наконец «тень Дитриха» подобрал слова. — Пожалуйста, прочтите вот эти страницы.       Он повернул к Клиансу книгу, указывая на нужное место, и покинул комнату, не дожидаясь новых возражений. Читать, однако, Клианс смог только первые несколько строк. Без присутствия рядом Валентина на него вновь нахлынули воспоминания о том, что случилось прошлой ночью, и чем она закончилась не для него, а для других. Он посмотрел за окно на падающий крупными хлопьями снег. За его проступок трое поплатились здоровьем, а один – жизнью. Так не должно быть. Но так случилось. В чьих силах исправить подобное?       Дверь открылась вновь, и Клианс опустил взгляд в книгу, даже не догадавшись перевернуть страницу. Валентин поставил рядом с ним тарелку с куском пирога и наполнил стакан ягодным отваром.       — Если вы поедите за чтением, занятию это не повредит, — сказал он, словно бы и не заметив, что его задание осталось невыполненным.       Теперь к аромату яблок добавился аромат мясного пирога, и Клианс обреченно закрыл глаза, сдаваясь чувству голода.       

***

      Чем ближе был лекарский корпус для стражи, тем сильнее колотилось сердце Клианса. Он еще не успел поверить, что Маркус позволил заменить сегодняшнюю тренировку на этот разговор. И не мог даже мысленно связать слова, в которые хотел вложить то, что чувствовал и желал выразить. Резкий запах лекарственных трав пробрал дрожью. Дверь неприятно скрипнула, нарушая целебную тишину.       В просторном помещении с шестью кроватями заняты были только три. Трое молодых людей одновременно приподняли головы на звук открывшейся двери, но двое сразу же отвернулись, лишь кольнув неприязнью во взглядах. Третий чуть приподнялся на локте. Он лежал ближе всех и успел увидеть оставшегося за дверью Маркуса. От движения по его лицу пробежала гримаса боли, но взгляд сразу впился в Клианса, как впивается боль от падения – в первое мгновение заставляя забыть, как дышать.       Принц едва не повернул назад. Вот только кем он тогда будет – ладно для них – для себя! Он сделал несколько шагов по проходу и опустился на одно колено.       — Простите за мою недальновидность и беспечность, — оказалось, что от голоса не осталось ничего, кроме сиплого шепота. — Я слишком поздно понял, что мои действия могут иметь последствия не только для меня.       Клианс опустил голову, ожидая хоть какого-нибудь ответа. Маркус не сказал, положено ли королю просить прощения, унизительно или нет – стоять на коленях. Просто привел сюда, отложив работу с оружием. И страшно было слышать лишь молчание.       — Все когда-то сталкиваются с этим впервые, — медленно откликнулся тот, что все еще смотрел на него. — Ваше Высочество знает о том, что нас было четверо?       — Да, — голос Клианса дрогнул. — И знаю, почему могу видеть лишь троих. Только не знал, что за не самую большую провинность непричастный к ней может поплатиться жизнью. Если бы я мог, то не позволил бы этого.       — Чтобы у самого не болело, или чтобы другой жил? — так холодно, будто водой из ручья плеснули. — Зачем просить прощения у тех, кто ничем не лучше оружия? Может быть, вы извиняетесь перед разбитой посудой? Впрочем, тонкая керамика стоит дороже, чем солдаты, так что, если очень постараться, это даже можно понять.       Отчаянно хотелось сорваться и убежать, чтобы не слышать этих слов. До сих пор он не осознавал, как во дворце относятся к тем, кто в нем служит. Неужели же только потому, что не хотел видеть? Глубоко вздохнув, Клианс поднял взгляд.       — Я не знаю большую часть из того, что творится у меня перед глазами, — получилось тихо, но уже более уверенно. — Но хочу знать. Да, мне больно из-за случившегося и хочется от этой боли избавиться, — на этих словах кто-то пренебрежительно хмыкнул. — И все же…Леонар, Гверн, Руадан, простите мне мое пренебрежение долгом. И Реми я никогда, — не сдержал вздох, сглотнул, — не забуду.       — Никогда… кто знает, насколько долго это по меркам королей. Леонар – это я, — откликнулся тот единственный, что говорил с Клиансом.       Его темно-серые глаза смотрели из-под длинной челки в цвет воронова крыла все еще с недоверием, но уже без обжигающей злости. Бледное лицо, потрескавшиеся губы и резко выделяющиеся скулы живо напоминали прошедшую ночь. Звуки ударов, кровь на полу, холод подземелий.       Дверь вновь скрипнула – Маркус предупредил, что время вышло.Клианс поднялся, склонил голову в прощальном жесте и медленно вышел. Он слышал лишь одного. Из трех имен лишь к одному узнал человека. Будет ли время узнать больше? Когда Маркус прикрыл за ним дверь, законный правитель Валлоны устало опустил плечи.       

***

      Свист плети остался в прошлом, боль от ударов стала фоном в тягостной тишине, нарушаемой лишь тщательно выверяемыми вздохами. В голове постепенно начинало мутиться, приходилось встряхивать себя, чтобы не упасть, но до рассвета было слишком далеко. Вопрос «за что?» уже не стоял: какая теперь-то разница? Леонар цеплялся взглядом за тех, кто до сих пор делил с ним службу, с кем связывала дружба, а теперь и общее наказание. Он был бы рад, если бы они оказались хотя бы не вместе в этой камере, в том злосчастном коридоре, по которому принц вполне однозначно прошел к выходу из дворца.       Первым упал Реми, но от удара о холодный пол очнулся и кое-как поднялся сам. Ему здесь не место. В этой камере, на этой службе. Неужели же и в этой жизни? На висках самого младшего из них выступил холодный пот, совсем скоро его начало лихорадить. Второй раз он успел выставить вперед руки при падении. Видимо, подвело уже не сознание.       От боли начало мутить, и вскоре Леонар упал уже сам, больно подвернув кисть, выставив ее в последний момент. Смог подняться, обвел остальных мутным взглядом. Гверн и Руадан были крепче, выносливее, но и они держались исключительно на упрямстве. Хоть бы им хватило его до конца. От следующего падения Реми уберег один из стражников, что остались их охранять, подставив древко копья. Но от лихорадки не убережешь.       Время словно остановилось в этой холодной, затхлой, пропахшей кровью тьме. Но кусочек неба, видимый в узкое окно под потолком, все-таки немного посветлел, маня надеждой, что они пережили эту ночь. По древку Реми соскользнул почти бесшумно, коснувшись ноги Леонара мертвенно холодным плечом. Ни окрики, ни тычки не смогли привести его в себя. К тому мигу, когда камера окрасилась алыми отблесками рассвета, надежды на то, что он дышит, ни у кого не осталось.       — Отдайте его матери… — шелест вместо голоса, но это последнее, что Леонар мог сделать для своего почти что младшего брата прежде, чем сам рухнул без памяти.              Его резко тряхнули за плечо. Совсем рядом пахло едой, но от этого снова замутило. Леонар безо всякого желания открыл глаза. Палата в лекарском корпусе, трепещущий свет нескольких свечей и метущиеся по углам призраки-тени. Слова лекаря о том, что перевязку ему сделали, пока спал, а поесть нужно, слышались как бы издалека. Нет, есть не будет, но вместо слов слабо качнул головой. Лучше бы он не засыпал. Лучше бы у королевы не было сына.       

***

      Утро отъезда Дитриха, вопреки ожиданиям, выглядело совершенно не суматошным: он забирал лишь своих слуг и ближайшую охрану, а они были обучены и точны, как часовой механизм. За завтраком венценосные родственники обменивались ничего не значащими любезностями, и Клианс с удивлением обнаружил, что Дитрих, если и касался его в разговоре или вдруг спрашивал о чем-то, то делал это без завуалированных колкостей. Но самым удивительным стали его слова, когда они – на этот раз вместе – покидали обеденный зал: «Оставляю на тебя Валентина!».       Король Монта улыбался, говоря это, но что-то в его взгляде не давало воспринять его слова, как шутку. Зато Валентин, казалось, изо всех сил делал вид, что ничего подобного не слышал, или речь шла не о нем. Но это впервые на памяти Клианса, когда Дитрих оставляет свою тень, уезжая. Сможет ли он вернуться в обещанный срок? Этого не знает никто, только зима, строящая дороги в редкие погожие дни и разрушающая их в одну-единственную метель.