***
Средь бела дня легче всего оказаться наедине незамеченными никем. Валентин задержался в комнате для занятий, пересматривая планы на завтрашний урок. Недавно смазанная дверь открылась бесшумно, лёгкие шаги не коснулись слуха сосредоточенного на непривычной роли учителя. Только когда холодные пальцы легли на шею, он вздрогнул, но не успел обернуться прежде, чем почувствовал чужое дыхание рядом с лицом. — Убивать так, чтобы никто не понял, что произошло убийство – искусство, — до боли знакомый голос. — Но убивать, выдавая за лечение – нет такого слова, чтобы дать этому название. Ты преуспел и в том, и в другом, ручной убийца. Валентин обречённо закрыл глаза. Его не держали, можно было легко уйти от прикосновения, встать, выгнать, пригрозив… — Что ж ты до сих пор не украл орудие, шут и вор в одном флаконе? — собственный голос показался чужим. — Не смог понять, что именно красть, ведь так? Они знают друг о друге слишком много. Кого-то из них уже не должно быть в живых. За окном на фоне серого неба медленно падали крупные белые снежинки. Валентин смотрел на них, отмеряя собственные вздохи и отмечая, что чужое дыхание – унисон сего. — Я не слишком грустил о смерти несостоявшегося короля Монта – он плохо относился к умалишённым. Но есть и достойные короли. — Это была глупая шутка. — Это не было шуткой, Валентин. Как давно… почти десять лет он не слышал своего имени из этих уст. — Это было действительно лекарство. Ты сам убедишься в этом, Арлен. Дверь тихо хлопнула, закрывшись, но чужие пальцы на шее всё ещё ощущались.***
— Возвращайся домой, Ирмели, на севере тебе делать нечего, — мало кто решился бы спорить с Аэрнесом в этот момент, услышав интонацию, с которой он произнёс эти слова, но его спутница упрямо сложила руки на груди, всем своим видом показывая, что никакого «домой» не будет. — Не веришь мне – спроси у того, кто оттуда родом, — Аэрнес пожал плечами и кивнул в сторону Рене. — Думаю, там за последние годы лучше не стало. — Как бы не хуже, — Рене стоял недалеко и прекрасно слышал разговор. Всё было готово к тому, чтобы отправляться в путь, только каждый понимал, что обрекать на него девушку – нельзя, поэтому терпеливо ждали, пока её смогут уговорить отказаться от затеи идти с ними. По силам это могло быть либо её давнему спутнику, либо, как теперь стало ясно, Рене. — Я не стану для вас обузой, — она посмотрела в глаза северянина. — А я и не этого боюсь, — качнул головой Рене. — Тебя может ранить то, с чем мы там столкнёмся. — Как и любого из тех, кто там не был, — возразила Ирмели. — Все они знают, на что идут, — Рене смотрел на девушку и отчаянно хотел защитить её от того, что может ждать их на пути, хотя с момента встречи впервые говорил с ней лично, а не участвуя в общем разговоре. — Знают не лучше меня, просто готовы ко всему, — Ирмели явно не собиралась сдаваться. — Кое-кто идёт из чувства долга всё равно куда, — она скользнула взглядом по Хакиму. — Это не меняет того, что я знаю, куда иду, — бросил тот в ответ. — Это осознанное решение – не порыв. — Так почему же вы мне отказываете в возможности поступить согласно осознанному решению? — Несносная девчонка, — Аэрнес взял дорожную сумку и направился к Сумеречному лесу. — Знаешь, — Рене опустил взгляд, собираясь с мыслями. — Я хорошо понимаю тебя. Понимаю, как хочется увидеть то, что никогда не видел, побывать там, куда всегда была закрыта дорога. Понять народ, который ушёл с этих земель две тысячи лет назад, оставив после себя лишь немного руин прежнего величия. Но я родился и достаточно долго жил среди этого народа, и знаю, что его раздирают зависть и вражда, ненависть и жажда власти. Есть иное, безусловно, но слишком мало кто из тех, кто близок по духу жителям Юга, могут жить так же спокойно, как здесь. И далеко не всем можно помочь. Именно в этом есть своя особая горечь, — он позволил себе глубоко вздохнуть и немного помолчал, прежде чем продолжить. — Ещё на Севере зимой жгучий холод и бездорожье. Можно попасть в метель на длинном переходе или наткнуться на разбойников, ожесточённых тяготами такой жизни. Но главное, на Севере нет никого, кроме людей, только сказки о драконах сохранились, в которые верят разве что дети или охотники за сокровищами. Для северян не существует земель за Сумеречным лесом и их обитателей. Я уже расстался с другом ради этого похода, потому что говорящий конь окажется в опасности, если его тайна будет раскрыта. Эмиль прожил там много лет, скрываясь в горах. Каллисто вырос среди похожих людей. Каждый знает, что ему нужно скрывать. Готова ли ты идти, таясь? Взгляд Ирмели подёрнулся глубокой задумчивостью. Было заметно, что она ловит каждое произнесённое Рене слово. — Ты прав, — наконец произнесла она. — Я предполагала далеко не всё из того, что сейчас услышала. Но готова рискнуть. Рене помедлил и окинул долгим взглядом весь их отряд. — Последнее, чем я могу отговорить, важно для всех. В Валлоне, стране, что является нашей целью, я – изгнанник. Если там меня узнают в лицо и по имени, несмотря на все старания скрыть это, то казнят. На месте или после суда – не знаю. Но даже в этом случае вы все должны вернуться домой живыми. — Предлагаешь нам отречься от тебя? — прервал его Клиамин. — Нет, мой друг, от меня ты этого не дождёшься. — Мы вызвались идти с тобой не для того, чтобы бросить в опасности, — Ариэль слегка улыбнулся. — Так что, Мелан, изволь как следует привыкнуть к этому имени и смирись с тем, что убить тебя мы не дадим, — Мориал склонил голову чуть набок, разглядывая смесь эмоций на лице Рене. — И вообще, как тебе такое в голову пришло? — возмутился Элиас. Каллисто просто молча улыбался, но явно был согласен со всеми. — Знаешь, что… если вляпаешься, то я тебе просто врежу, но если посмеешь сдаться – сам убью, и пусть тогда мой принц меня казнит, потому что быть его телохранителем после твоей смерти – это слишком для меня, — Хаким произнёс это с такой горячностью, что Рене изумился – никогда между ними не звучало ничего подобного. — Эй, я тоже хочу его убивать вместе с тобой, а то одному мне будет скучно оставаться, — Мансур легонько толкнул друга локтем. Ирмели же с улыбкой наблюдала за разговором, в котором внезапно оказалась не при делах. — Нет, не вышло у тебя меня этим напугать, — она положила руку на плечо Рене. — К тому же, я могу помочь: моя музыка может нарисовать в сознании любую картину, вызвать воспоминания или отвлечь внимание. Возможно, если я буду в вашем отряде, то тебя и вовсе не заметят. — Не хотел бы я прятаться за твою спину, — по губам Рене пробежала улыбка. — Но мне жаль, что не услышал твоей музыки. — Я не смогла подобрать ничего уместного для нашего краткого отдыха, но в пути, обещаю, сложу ту песню, что поможет нам совершить задуманное и вернуться назад. Рене обречённо закрыл глаза. Кажется, это невозможное существо вписалось в их отряд меньше, чем за сутки, и он уже ничего не сможет с этим сделать. Остановившись на полпути к лесу, Аэрнес наблюдал за тем, как отряд пересёдлывает лошадей, чтобы Ирмели тоже могла ехать верхом, как Рене уступил ей своё седло, а сам решил обойтись без него, и только после этого пустились в путь. Когда Ирмели поравнялась с ним, он поймал её лошадь за повод: — Двигайся, упрямица, нас двоих она точно выдержит.***
Гверну изо всех сил приходилось держать лицо и не дать командиру дворцовой стражи прочитать его истинные чувства. Тяжеловесно звучали слова об их новом назначении, одобренном самой королевой. Неумолимым призраком нависли над ними обязанности личной охраны Его Высочества Клианса. Не отвратить, не убежать. Можно лишь покорно принять неизбежность, с предписанным почтением ответив: «слушаюсь». Приказы в королевском дворце не обсуждаются: находиться рядом с принцем днём и ночью, сменяя друг друга, докладывать о каждом событии в жизни наследника престола. Было слишком трудно не рассмеяться в лицо командиру, но Гверн совершил этот подвиг. Даже долгие зачитывания всех правил для них не смогли угасить его любопытства. И радость от того, что ему первому предстоит заступить на этот пост, так же удалось скрыть. Мрачной безмолвной тенью прошёл он к тренировочному залу, где должен был дождаться Его Высочество сейчас, а в дальнейшем – оставаться рядом с ним на тренировках и на занятиях также, как в личных покоях. Услышав эти требования впервые, Гверн подумал о том, что орудию наказания тоже несладко. Им троим явно продлевали мучения, заставляя постоянно находиться рядом с тем, из-за кого они были несоразмерно провинности наказаны и потеряли друга. Вот только Руадан уже поверил извинениям принца, а Леонар и так не особо сомневался. Значит, вполне может оказаться, что их общество для Клианса будет большим наказанием, чем для них – его. Гверн отдавал себе отчёт в том, что до сих пор не видит за титулом личности сына королевы, но что будет, когда эта личность ему откроется? Поверит ли он вслед за Леонаром и Руаданом, или окажется тем, кто обнаружит маску на лице и сердце того, в ком текла ненавистная для очень многих кровь правителей Монта? Клианс не ожидал его увидеть, да и не заметил, выйдя из зала. Он устало опустил плечи и повёл рукой возле стены, словно желая за неё придержаться, но передумал. Гверн сделал шаг к нему и заметил, как мальчик легонько вздрогнул от неожиданности. — Теперь я буду сопровождать вас до самой ночи, — доложил он и по мелькнувшему во взгляде принца изумлению понял, что сейчас эту новость Клианс слышит впервые. — Потом меня сменят, но кто-то постоянно будет находиться при вас. Мне приказано проговорить вам это ещё раз. Клианс только кивнул в знак того, что услышал и понял. Видимо, королева не посчитала нужным сообщить сыну то, на что дала своё согласие. Мальчик выпрямился, гордо вскинул голову и направился к своим покоям. Выражение лица его стало совершенно нечитаемым. В покоях Его Высочества царил идеальный порядок: каждая вещь была на отведённом ей месте, на письменном столе стояла только чернильница и трёхсвечник – все бумаги и книги были спрятаны, тяжёлые занавеси на окне выглядели нарисованными – ни пылинки, ни лишней складки. Из купальни тянуло теплом даже через закрытую дверь, а вот от камина оно только начало распространяться. Клианс прошёл в купальню, ничего не сказав своему стражу, и Гверн остался у двери, продолжив осматриваться. Тёмная, искусно выполненная мебель, лиловые обои с тёмным растительным орнаментом, кровать с насыщенно-фиолетовым балдахином производили в сочетании с неестественной почти чистотой даже более пугающее впечатление, чем какой-нибудь глубокий старый подвал с остатками цепей на стенах. Блики от огня скрывала ширма, и они лишь возле самого камина неуверенно скользили по стенам. Один стул возле стола, одно кресло ближе к камину. Бывал ли здесь кто-то, кроме самого принца? Не верилось. Из купальни Клианс вышел в чистой одежде и с ярким румянцем на щеках. В сочетании с заметно поблёскивающими глазами казалось, что он не вполне здоров, однако держался принц так же прямо и несколько горделиво. Прошёл к столу, достал из ящика учебные тетради и какую-то книгу. За окном уже сгустились сумерки. Мальчик зажёг от камина одну из свеч, а от неё – остальные, и замер над столом, словно вспоминая, что должен был сделать. Размышления принца прервал короткий стук в дверь. Клианс удивлённо обернулся и дал позволение войти. На пороге стоял Валентин и легонько улыбался. — Я сказал Их Величествам, что вы приняли моё предложение позаниматься дополнительно, поэтому сейчас нам принесут обед и до ужина не побеспокоят, — негромкий и мягкий голос человека-из-Монта почему-то заставил Гверна поёжиться. Валентин зашёл в комнату и только тогда заметил, что принц не один. В его глазах отразилось удивление, но Клианс опередил его вопрос: — Теперь при мне всегда будет охрана. И спасибо, что спасли меня, — на лице Клианса в этот момент отразилась смесь смущения – видимо, от выбора слова? – и несмелой радости. — Понимаю и поддерживаю такое решение Её Величества, — Валентин говорил искренне и даже легонько кивнул стражнику, как бы принимая его службу. Гверну невыносимо захотелось огрызнуться – ничего он не понимает, этот книгочей, раз поддерживает такое. Но не сейчас. Слишком рано. Принёсший обед слуга отвлёк от продолжения этого разговора. Но стоило ему уйти, как Валентин, не скрываясь от принца, но заслонив свои действия от стражника, сам принялся расставлять на столе тарелки и приборы, вновь убрав учебное в ящик. Гверна подкинуло от подозрения, что от него что-то прячут, но вмешиваться ему права не давали. Клианс улыбнулся и первым делом сделал несколько глотков из кубка с горячим ягодным отваром, аромат которого стойко повис в комнате. Валентин подвинул для принца кресло, а сам устроился на стуле. — Дитриха вот сначала не обрадовало, когда оказалось, что рядом с ним всегда будет другой человек, — он не стал дожидаться вопроса, но, видно, почувствовал, что Клианс хочет его задать. — Поэтому сначала он относился ко мне, как к неудобной мебели, потом – как к простой, но всё ещё мебели, а примерно через полгода его отношение начало меняться. — Но вы ведь ровесники, — принц с искренним интересом смотрел на своего учителя. — Да, но в Монте есть такая традиция, — в тоне Валентина слышалась улыбка. — Охрана у каждой двери, где могут находиться королевские особы – это само собой, а настолько близко – только ровесники. Иногда это даже несколько человек, но Дитрих и одного с трудом вынес, так что больше ему не предлагали. — Интересно, почему в Валлоне нет такой традиции? — Клианс теперь выглядел задумчивым. — Я не так много знаю о королевской семье Валлоны прошлого, — Валентин качнул головой и неопределённо повёл рукой. — Но могу предположить, что предпочитали самовозникающие отношения. И тут Клианс вспомнил Маркуса. Вспомнил и понял: он не был просто командиром при короле, он был его другом. Поэтому и похоронен король не в склепе, и сам Маркус давно не командир и не имеет голоса в делах страны. Королеве Анне не нужны были люди, верные её покойному супругу не по долгу службы и за плату, а искренне. Монт же был совершенно иной. — Думаю, вы правы, — принц запил догадку очередным глотком отвара и на несколько долгих мгновений прикрыл глаза. А потом посмотрел прямо на стражника и поднялся: — Гверн, вам не стоит и дальше стоять, да и еды здесь больше, чем на двоих. — Всё нормально, Ваше Высочество, не стоит беспокоиться, — как можно спокойнее ответил Гверн, затолкав удивление поглубже. — Стоит, вы ещё не до конца оправились после наказания, а вам ещё больше меня навесили, — принц подошёл к нему и потянул за руку к столу. — Давайте вы на стул, а мы и в кресле поместимся, — Валентин тоже поднялся и переместился на узкий подлокотник кресла. — Сюда никто не зайдёт, пока принц или я не позовём. — Можете считать это моим приказом, — Клианс кивнул, словно подтверждая для себя что-то, и вернулся на прежнее место. Гверну ничего не оставалось, как выполнить этот странный приказ. И стало интересно, как много он может себе позволить. — У вас после Его Величества Дитриха появилось чувство общности с любой мебелью? — он посмотрел в тёмные с вишнёвым отливом глаза Валентина. Тот мгновение молчал, а потом улыбнулся. — Хорошо сказано, и в чём-то вы правы, — Валентин кивнул. — В Монте удобно быть именно мебелью: чем меньше замечают, тем проще жить. За тысячелетия его истории такой образ жизни впитался в кровь, не только в традицию. — В Валлоне – только последние лет десять такое, но привыкать не хочется, — Гверн перевёл взгляд на принца. — Вы ведь понимаете, что может быть, если ваши слова выйдут за пределы этой комнаты? — Клианс посмотрел в ответ. — Предполагаю, что показательно повесить могут, — кивнул стражник. — Но смотреть, как Валлона гибнет, не слишком-то хочется. По правде сказать, я и собирался слиться с мебелью, но за одним столом с вами это оказалось неудобно сделать. Поэтому рискнул. В комнате повисла тишина. Клианс смотрел на Гверна, но мысли его были обращены глубоко внутрь себя. Он тоже рискнул. Почувствовав тень искренности от Валентина, решил не медлить и проверить: что скажет, оказавшись за одним столом с простым стражником? К его удивлению, Валентин эту проверку прошёл легко и непринуждённо. Внешне уж точно. Но как он поступит теперь, услышав такие дерзкие слова? Валентин устремил взгляд на пламя свечей, которое очень скоро вытеснило для него всю комнату и тех, кто был рядом. Желал ли он когда-нибудь, чтобы их дружба с Дитрихом возникла не спустя два года после того, как их замкнули вдвоём в одном пространстве, а в считанные дни после случайной встречи? Да. Сожалел ли сейчас о том, что нарушает не просто приказ короля, но и просьбу друга, возможно, подставляя его под удар? Смешно. В любой момент можно заменить лекарство на яд, и никто этого не заметит. Только сожаления нет, яд останется для других. И теперь получалось, что он шагнул не просто на сторону Клианса, ведь мальчик только начал немного открываться перед ним, но и на сторону тех, кому тесно и трудно в правление королевы Анны. — Не знаю, что и когда у меня получится, — нарушил тишину Клианс, — но так жить я тоже не хочу. Пусть эти слова окажутся между нами. А если придётся за них отвечать, то я буду первым. — От меня никто ничего не узнает, — Валентин улыбнулся, скрывая за этим жестом осознанную обречённость. Гверн изумлённо посмотрел на принца и несколько нервно усмехнулся. Кажется, мальчишка уже достаточно повзрослел для того, чтобы хранить тайны. — Тогда за успех задуманного или славную гибель, — он подхватил с тарелки несколько крупных виноградин и закинул их в рот.