Легенда королей. Дорогами Севера

      Золотое перо тонкой работы талантливого ювелира быстро нагрелось в ладони, тонкая цепочка обвила пальцы, обездвиживая надёжнее кандалов. Где-то в углу дворцовой кухни отогревался мальчишка, отчаянно настаивавший, что не украл дорогое украшение, а получил от матери, но ничем не могущий это доказать. Странно, что в городском шуме его отчаянный крик вообще привлёк внимание всадника, если ростом малолетний оборванец даже не доставал до стремени. Видимо, виной было блеснувшее на солнце золото в поднятой руке поймавшего воришку лавочника.       Хорошо смазанная дверь открылась бесшумно, и только шорох платья предупредил о приходе Ее Величества.       — А я уж думала, что никогда его не найду, — Анабель подошла к сидевшему в кресле сыну и мягко положила руку ему на плечо.       — Даже предположить не мог, что ты стала бы искать такую простую безделицу, — Дитрих так и не посмотрел на мать, неуверенно пытаясь выпутать пальцы из цепочки.       — Между тем, это был первый подарок твоего отца, и второго такого кулона в мире нет, хоть он и кажется очень простым, — в тихом голосе королевы слышалась печаль. — Помолвка была прямо перед войной, и этим подарком он подкреплял своё обещание вернуться.       «Да у твоей матери целой юбки не было! Как эта вещь могла быть её?!» — вспомнился окрик лавочника на уверения мальчишки.       — Украл его и вправду… не этот мальчик, — невесело усмехнувшись, Дитрих протянул матери кулон.       Ясноглазый мальчишка с пшеничными кудрями вызывал в памяти затёртый годами образ деревенской девчонки, задорной и порывистой, как юная косуля. От столицы до тех мест неделю ехать по хорошей погоде и целый день можно искать поселение в тянущихся до горизонта полях. А от имения принцессы можно было за час доскакать верхом, если знать дорогу. Её наследник безусловно знал, изъездив эти земли вплоть до самой мелкой тропки.       — Ты прав, — Анабель осторожно взяла украшение и провела кончиками пальцев по линии изгиба пера. — Но тот мальчик был очень похож на этого. Не столько внешне, сколько манерой двигаться и смотреть прямо на кого бы то ни было.       За то, что он отсутствовал тогда почти полные сутки, Валентину влетело так, что если бы Дитрих планировал повторить подобное, то вряд ли решился бы даже через месяц. Но он не планировал. Достигнув желаемого, он ставил себе новые цели, куда более сложные и интересные. Сложнее той, что можно было купить за улыбку и золотую безделицу.       — Почему именно сейчас, когда и без того… — король резко дёрнул головой, не желая признавать, насколько тяжело ему даются перемены теперь, когда он оказался в привычно-склочном окружении столицы.       — И что бы ты сделал, если бы встретил его, например, осенью? — Анабель прошла к свободному креслу и опустилась в него, так же, как совсем недавно её сын, перебирая в пальцах цепочку.       — Сделал бы так, будто его никогда не было, — едва задумавшись, мрачно усмехнулся Дитрих. — А позже – даже одним часом – его бы уже наказывали, как вора, в городской страже.       — Возможно, с тем же результатом, — негромко откликнулась королева. — А если бы твой отец узнал итог твоих похождений, то у него и родиться бы не вышло. Это если ты ещё не дал себе ответа на вопрос, почему встреча произошла в столице.       — И всё же, со стороны это недоказуемо. Да и не только со стороны.       — Только по твоему отношению, — Анабель качнула головой. — Планируешь быть к нему добр – придумай, как не выделить его. Уверена, ты и сам это понимаешь, но перед тобой стоят и другие, не менее сложные задачи.       — Если я собираюсь менять политику, то изменения должны коснуться всех аспектов жизни. И поскольку моё внимание поглощено более важными сейчас внешними отношениями, чуткая вдовствующая королева с моего одобрения деятельно прониклась судьбой столичных беспризорников.       — Я поняла тебя, — губы Анабель тронула улыбка.       Выходя, Её Величество впустила слугу с подносом – единственного, кто в этом дворце имел право подавать еду королю, – и Дитрих невольно задумался о том, как долго он стоял под дверью и мог ли что-то слышать. Впрочем, стражники не должны были подпустить его слишком близко, а что думали по поводу подобранного мальчишки они, им же безопаснее было держать при себе.       — Ваше Величество, к вам пожаловала просительница, — негромко доложил слуга, расставляя блюда на столе. — Я сказал ей подождать, пока вы освободитесь. Это случится сегодня, или лучше назначить время в другой день?       — Она не сказала, чего хочет? — Дитрих прошёл до окна и только после этого подошёл к столу, стряхивая таким образом напряжение после разговора с матерью.       — Нет, но, мне кажется, это дочь одного из ваших советников.       — Надеюсь, она мне ничего не успела передать? — король с усмешкой кивнул на дымящиеся блюда.       — Через меня – нет, — невозмутимо ответил слуга.       — А на кухне ты должен был попробовать. Если только это что-то медленно действующее, — прищурившись, Дитрих посмотрел в светло-карие глаза человека, которого держал при себе ещё ближе, чем стоило бы друзей.       — Не припомню среди работников кухни самоубийц, — горячее тёмное, почти чёрное вино вязко упало в кубок из горлышка кувшина, распространяя по комнате аромат специй и трав.       — Я жду от тебя более уверенных ответов, Мортен, — Дитрих подхватил ещё не нагревшийся от вина кубок и замер, поднеся его к губам.       — В вашей еде нет яда.       Король довольно улыбнулся и сделал глоток.       — Так и быть, я приму её сегодня. Скажи ей это и возвращайся.       Мортен коротко поклонился и вышел без единого слова и даже лишнего взгляда. Он был года на два младше Дитриха, высокий, хорошо сложённый, с лицом, подходящим больше аристократу, чем прислуге. Впрочем, так когда-то и было, но его семья умудрилась подлезть под руку ещё покойному Тибальту, в результате чего Дитрих даже не помнил его полного имени по рождению. У него не было будущего, нечего было защищать, но было за что мстить. Как, возможно, неожиданной просительнице. Как и многим в Монте. С тех пор, как он начал прислуживать Дитриху, не было ни одной попытки. Но значило ли это, что ему можно было верить в нынешних обстоятельствах, предстояло ещё узнать.       Просительницу Дитрих предпочёл принимать в кабинете, и среди массивной мебели из чёрного дерева хрупкая белокурая девушка казалась случайно попавшей сюда статуэткой. Скромное синее платье подчёркивало её изящную фигурку и то, что она пришла просить, а не требовать. Лишь в тот момент, когда она заходила, Дитрих заметил, что глаза у неё светло-голубые, но она сразу же спрятала их под пушистыми ресницами, уткнув взгляд в пол.       — Вы пришли ко мне почти под ночь, — заговорил король, и от его голоса девушка вздрогнула. — Что такое срочное не смогло подождать до завтра?       — Моё имя Эмма, и я дочь вашего советника Рудольфа, — девушка со всей возможной грацией опустилась на колени. — Мой отец на зимнем совете позволил себе неудачно выбрать слова и был осуждён на два года рудников на севере. Совсем скоро дороги позволят отправить его из городской тюрьмы в место ссылки, но я пришла умолять вас о милости к нему.       Дитрих медленно положил голову на сцепленные в замок руки. После произошедшего в Валлоне он напрочь забыл, что такого умудрился сказать этот самый советник на том единственном совете, что они успели провести в его прошлый приезд. Оставалось вспомнить, как вообще себя вёл этот человек, но последние события не способствовали и этому. На этой мысли король наткнулся взглядом на стоявшего у двери Виктора. Лёгким кивком позволив ему говорить, Дитрих внимательно слушал доклад и понимал, что на том совете просто вспылил от усталости. Прекрасно.       — Эмма, вы же понимаете, что просто так подобные приговоры не отменить, — негромко и размеренно произнёс король, мысленно делая себе пометку впредь дольше думать над наказаниями.       — Я готова быть к вашим услугам, — на одном дыхании выпалила дочь благородного рода и, показалось, зажмурилась.       Похоже было, что девушка ждала любых мерзостей в обмен на свободу отца.       — Вы думаете, он обрадуется?       — Он отругает меня последними словами, но его здоровье и без того пошатнулось. А в его верности вы можете быть уверены.       — Сколько вам лет, Эмма?       — Шестнадцать.       — Вы помолвлены?       — Нет… Ваше Величество, я правда… мне ничего не жалко, но деньгами нашей семьи я не распоряжаюсь.       — Вы пришли в тайне от матери?       — Да, — голос просительницы упал до шёпота.       Дитрих снова замолчал, обдумывая услышанное. Потом взял перо и два листа бумаги, на которые легли короткие строки, подкреплённые его подписью и королевской печатью.       — Завтра утром с одной бумагой вы идёте в тюрьму, и согласно ей оттуда выпускают вашего отца, — он внимательно посмотрел на теперь уже совершенно точно зажмурившуюся девушку. — А днём позже со второй бумагой вы являетесь во дворец. С того дня вы поступаете в распоряжение Её Величества вдовствующей королевы на те же два года, что был осуждён ваш отец. Он сможет вернуться к своим обязанностям. И встаньте, наконец.       Повинуясь жесту короля, Виктор помог Эмме подняться и сам передал ей бумаги, поскольку девушка так старалась не разрыдаться, что едва понимала, что ей нужно сделать.       — Я надеюсь, впредь ваш отец будет лучше думать над словами. Доброй вам ночи.       — Благодарю, Ваше Величество, — Эмма глубоко вздохнула, взяв себя в руки, и низко поклонилась, прижимая бумаги к груди, как наибольшую драгоценность.       Когда за ней закрылась дверь, Дитрих почувствовал не только всю накопившуюся за время дороги из Валлоны усталость, но и странную, незнакомую пустоту. Он пошёл навстречу, но к чему это приведёт, предсказать не мог.       

***

      Коротко постучав, предупреждая о себе, Виктор вошёл в небольшую комнату для прислуги, которую занимал Мортен. Закончив со своими обязанностями на сегодня, тот ещё не успел раздеться, но уже позволил себе немного расслабиться, и на обычно непроницаемом лице проявилась усталость. И тут же сменилась настороженностью дикого зверя, почуявшего охотника. Виктор едва уловимо качнул головой, сдержав неосознанное движение в последний момент.       — Я здесь не по приказу Его Величества, — эти слова должны были убедить слугу, что их разговор – не допрос.       — Но дело достаточно неотложное, — Мортен снова выглядел как обычно, не показывая ни досады, ни недоумения.       — Завтра мы вновь будем заняты примерно до этого же времени, так стоит ли откладывать, — негромко ответил Виктор и прошёл к единственному стулу, жестом предложив Мортену разместиться на узкой кровати. — Вы были верны Его Величеству с того дня, как стали прислуживать ему. Несмотря ни на что. Или просто этого «чего-то» ещё не успело случиться?       — Если Его Величество решит от меня избавиться, я не успею проявить неверность, — голос Мортена звучал совершенно спокойно, но в словах отчётливо слышалась ирония. — И если я до сих пор воздержался от самоубийства, вряд ли что-то меня к нему побудит. Сомневаюсь, что вы говорите о возможности того, что он повернётся ко мне спиной.       Нет, Виктор говорил не об этом. По крайней мере, не называл это так. Мортен был ближе всего к Дитриху из всех служащих дворца, и это был весомый повод выяснить, насколько он опасен в сложившейся ситуации. Из тех, кто точно не пойдёт против новых решений короля, на нынешний вечер Виктор признавал только получившего помилование советника. Но и тут главной причиной для верности могла стать мысль, что его дочь отныне – заложница.       — А вы считаете, что тот факт, что он доверяет вам свою еду, не даёт вам возможности ударить в спину? Ведь самоубийства, как вы выразились, может и не выйти.       — Зато может выйти ссылка на рудники. Даже если удар, как вы выразились, окажется успешным, убийца должен быть наказан. В борьбе за власть ему нет места. Обмен неравноценен и близко. Месть не согреет на морозе и не накормит на скудном арестантском содержании.       — Но срок может быть достаточно умеренным, чтобы после – начать жить так, как пожелаете.       — Жить так, как пожелаю, — Мортен медленно прокатил на языке слова и на мгновение по его лицу пробежала судорога, будто он съел что-то очень кислое. — В разрушенной бойней за власть стране – это поистине то, ради чего стоит нарваться.       — Вы могли бы многого достичь, — Виктор поднялся. — Рассчитываю на наше дальнейшее сотрудничество.       — А вы могли бы не издеваться, обращаясь к прислуге на «вы», — обронил Мортен, явно вкладывая в эти слова несколько больше смысла, чем можно было услышать. — Доброй ночи. Или чего там от неё осталось.       Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и тем позволив себе показать нечто большее, чем маску молчаливой покорности.       Ответив коротким пожеланием доброй ночи без оговорок, Виктор направился к себе. Он помнил, каким образом десять лет назад Мортен оказался во дворце. Для него, тогда совсем недавно вступившего в нынешнюю должность, это было одно из первых беспощадных в своей бессмысленности дел, к которым впоследствии предстояло привыкнуть, как к рутине. Или оказаться на месте осуждённых, нарушив клятву верности королю и Монту. Десять лет. По горькой иронии, именно в этом году заканчивался срок, на который были осуждены родители Мортена и их немногочисленные ближайшие родственники. Никто из них не дожил до дня освобождения в середине грядущего лета. Мортен знал об этом уже больше года – когда пришли сводки, сообщавшие о гибели его отца – последним.       Возможно, вся его, Виктора, верность кровавой короне стоила того дня, когда Валентин своим предательством что-то перевернул в их короле. Что-то, позволившее надеяться. Ведь раньше несмотря на то, что слово осталось, понятие это было слишком отвлечённое.