I wanna stay inside all day I want the world to go away I want blood, guts, and chocolate cake I wanna be a real fake
Их первую встречу ни черта нельзя было назвать тёплой. Морозной, как и она сама, бьющей по и так шатким нервам, но не тёплой. Прикосновение - одно единственное. Такие же холодные пальцы, как и её тело. А её затрясло. Задрожала, не осознавая, что ветер не навывает глумливые проклятия ей на ухо, не охватывал, не сковывал тело, не давая даже нормально дышать, заставляющий давиться то ли приступом тошноты, то ли снова накатывающими слезами и острой жалостью к себе. А когда она подняла взгляд, то столкнулась с нездорово глядящим на нее глазом цвета крепкого кофе. Второй глаз был прикрыт бинтами, но и дураку понятно, что и он испытывает к ней отвращение. Эти глаза её уже ненавидели. Презирали и морально втаптывали в грязь. Он возвышался над ней, напряжённо ожидая. Но чего, чёрт возьми? И от кого? От неё? Она ничего не понимала. — Поднимайся. У меня нет времени возиться с тобой, — кривит губы, смотрит, говорит так, что даже при смерти послушаешься его. И она честно пыталась встать на онемевшие ноги, отводя взгляд, который уже прожигал дыру в её лбу. Он все ещё ненавидел ее и злился. Эта мысль достигла Марсу тогда, когда она на полпути своих действий рухнула обратно на мокрую землю, ощущая под ладошками подтаявший снег. Но ведь это лишь магия... Ноги её не держали, а взгляд возвышающейся фигуры снова ударил её - прямо в грудь, прижимая невидимой рукой к земле. Хорошо, что он молчал. Рыкнул, словно зверь, хрустнул костяшками пальцев, но ни слова больше не проронил. Видно, выжидал ее действия. Будет стараться ради выполнения его просьбы, - а не приказа ли? - или замрёт, заполняя своим запахом все пространство. Морозным с лёгкими нотками мяты. А потом она подняла голову, не умудрившись сморгнуть стеклянные слезинки, что томились в уголках глаз, которые теперь не могли бы заледенеть, прилипнуть к небесным глазам навсегда, чтобы девчонка мучилась, отдирая их с ресницами и кожей, страдала. О да, на такое зрелище Дазай бы поглядел. Пришлось мотнуть головой, чтобы отвлечь себя от подобных. Не его это игрушка, а босса. Он и пальцем теперь тронуть ее не может. Что за хрень с ним творится в последнее время? Совсем, старик, с катушек съехал или решил отвлечься от своего творения и позариться на более взрослых девочек, извращенец ты эдакий? — К… Кто вы? — детский голосок, врезается в слух. Видимо, горло к хренам сорвано. Плевать. Это уже не его вина. Надоела. Не отвечая, хватает ее за локоть, вызвав сдавленный крик и какие-то слабые попытки вырваться. Ей стоило бы промолчать, заткнуться сразу же, как посмотрела на него. Увидеть яд, которым он пропитался, стоило ему услышать поручение. Ей богу… Бога для него давно не существовало. Зато дьявол возглавлял организацию. Во всей его красе. Старый извращенец. — Все вопросы потом, девочка. Уж прости, но тебе подписали смертный приговор, — чеканя каждое слово, пытаясь вдолбить это Детрой в голову, пропитывая их тщательно, даже с какой-то садистской заботой, ядом и желчью. Он сломит ее, чтобы побыстрее избавиться. А может ты просто завидуешь, Дазай? Какой идиотизм…***
The wasted years The wasted youth The pretty lies The ugly truth And the day has come where I have died Only to find, I've come alive
***
Заткнув и девчонку, и внутренний голос в придачу, Осаму хмыкнул, волоча крохотное слабое худое тельце за собой, а в голове строя свои мысли и догадки. И пусть он был по уму не хуже Огая, но непредсказуемая сволочь, именуемая его боссом, всегда совершала из ряда вон выходящие поступки. И, видит дьявол, если не постараться, и девчонка выживет, она станет одной из них. Регулярные невыносимые, почти смертельные тренировки, а затем обряд посвящения в ученики. Хотелось рассмеяться. Не ясно было, что было бы хуже для Детрой – сдохнуть от какого-нибудь Рашомона Акутагавы или то, что произойдет с ней, если Мори будет в ней нуждаться. Нуждаться… Какое тупое слово. Босс никогда ни в ком не нуждался. Он уничтожал то, что ему казалось лишним, даже глазом не моргнув. А Марса уже казалась лишней. Лишней рядом с ним, в Портовой мафии. В этой жизни. Кисть в его руке казалась настолько тонкой, настолько хрупкой, что пришлось даже переместить собственную ладонь куда-то выше, к плечу, иначе он может и хватануть так, что потом оправдывать перед боссом, почему его "цель" переломана. Не виноват он, что объектом с уничтожающей способностью оказалась эта соплячка и приходилось проявлять хоть какие-то крупицы милосердия и... заботы? Противное слово. Осаму сплюнул горечь с языка, будто сама мысль вязким дёгтем коснулась его рта. А на деле это наверняка дешевые сигареты, от которых тошнит. Но курить все равно хочется. Не потому что нервы, не потому что вкус приятный или дым успокаивает, - все это даже бесит, - нет. Просто Осаму хотелось поскорее сдохнуть. Алкоголь, сигареты, опасные игры с врагами, доходящие до ранений, почти несовместимых с жизнью. Он был подростком, ему всего-то восемнадцать. Про таких говорят, что "мода такая, подрастут да поймут, какими дураками были". Во только Дазай вырос раньше, чем позволяла его природа. Вырос, когда при нем убивали, калечили, когда он впервые взялся за пистолет и когда смог пристрелить десять человек за раз. Вырос, когда понял, насколько бывают продажными женщины. И насколько они умеют быть скрытными. Он не побоялся выстрелить в проститутку, вроде бы из борделя Йокогамы, скрывающую личность опытного шпиона. Труп выносили через черный ход. Все умолчали это, а Дазая повысили. Повысили обычного ребенка, которому только-только стукнуло шестнадцать. Но который не боялся убить даже союзника за малейшую оплошность. Мори ценил это, зато остальных пугала эта холодность. Но тогда да и сейчас Осаму как-то плевать хотелось на мнение других. В мафии о других думали в последнюю очередь. — Нет... Я... Я никуда с вами не пойду!.. — слабая хватка неожиданно усилилась, а после эта девчонка буквально вырвалась из его хватки, смотря с тем же испугом, но уже будто отойдя от шока после произошедшего, — Кто вы?.. — Не твое собачье дело, — мгновенное рычание с его стороны ввело в оцепенение. Перед ней был точно не человек. Нечто ужасное под оболочкой еще молодого парня. Горечь темного шоколада ощущалась на языке, стоило взглянуть в его глаза. Темные. Чертовски манящие. И убивающие изнутри, проникающие под кожу, под легкие, от которых невольно задыхаешься, словно болеешь ханахаки, словно из сердца прорастут чертовы цветы, как в одной из сказок, легенд. Марса уверена, что это были бы хиганбаны. Символ смерти, пускающие яд в кровь тем, кто этого меньше всего ожидает. — Советую не сопротивляться, пока я не применил силу, — вкрадчивый, негромкий голос вводил в заблуждение, и беловолосая пока решила не пробовать противостоять этой горечи, от которой пересыхало во рту. Поэтому лишь кротко кивнула, не рискуя, лишь обхватывая себя руками, чтобы согреться. А было ли ей правда холодно? Об этом свидетельствовали лишь посиневшие от способности пальцы, которых Детрой даже не чувствовала. Забив на собственные принципы, на собственное эго, Осаму все же накинул на девчонку свое пальто. Еще заболеет, выглядит и так, будто откинется прямо сейчас, а больные и немощные боссу не нужны. Не нужна будет она - получит конечно же он. А кто же еще? Он же нянька для каких-то мелких девочек, которые даже слова целостно не могут выговаривать. Он привык девушек иметь, грубо, в своей манере, а не согревать, говорить какие-то поддерживающие слова и быть хорошим пай-мальчиком. Он умело надевал маски, если этого требует ситуация да так, что ни один человек не сможет за мягкой улыбкой и нежностью в голосе понять, что этот человек способен уничтожить вооруженную группу людей, не напрягаясь. Мальчик вырос слишком рано. Мальчик ненавидел маленьких девочек, у которых есть детство. Метель не выросла из возраста забитого ребенка, слабого, которого тронешь пальцем - рассыплется. Тонкий лед, который так хотелось сломать, сломить, уничтожить, оставив после лишь ледяную крошку. Он точно больной. До одури. И если горечь его глаз лишь обжигала глотку Метели, то яд его сердца разъедал изнутри каждый чертов день.