Случайная

Чонгук двигается на нас стремительной густой тучей, пугая своей чернотой. Преодолевает расстояние между нами за две секунды и резко выхватывает мою обувь из рук опешившего Юнги, молча отдавая мне. — Иди в отдел, Давон, — молча потупляю взгляд в пол и широкими шагами двигаюсь к своему рабочему месту. Руки все еще трясутся, даже не получается с первой попытки включить ноутбук, который стоит на столе. Душно. Переобуваюсь в несчастные туфли, оставляя полусапожки в шкафу для персонала, туда же вешаю и пальто. Страшно быть пойманной, пусть Чонгук мне и никто, но мне почему-то не хотелось бы, чтобы он узнал о нас с Юнги так. Ерзаю на стуле, когда слышу приближающиеся шаги Чона. Сердце начинает биться сильнее, щеки становятся пунцовыми, а пальцы, которыми держу ручку, подрагивают. — Давон, зайди, — быстро кидает шатен, даже не смотря в мою сторону. От его реплики получаю все заинтересованные взгляды пришедших коллег на мою персону. Да и плевать, что они там напридумают себе, мое реальное положение все равно в миллионы раз хуже. Поднимаюсь со стула, почти падаю из-за неустойчивости ног, но успеваю придержаться за край белого компьютерного стола. Одергиваю юбку, поправляю волосы и иду к кабинету босса, возле которого уже сидит размалеванная секретарша. — Тебе назначено? — ни привета. Эта наглая особа пришла сюда пару дней назад, а ведет себя как здешняя царица. — Господин Чон сказал зайти к нему сегодня утром, поэтому да, мне назначено, — быстро чеканю я и, не слушая ответа брюнетки, хватаюсь за дверную ручку, но прежде все же стучу. Получаю положительный ответ и захожу. Чонгук выглядит злым и уставшим, несмотря на то, что сейчас только утро и начало рабочего дня. Взгляд его направлен сугубо на меня, изучает и сканирует, а я молчу, хоть и чувствую липкость по телу от его взгляда. Резко подрывается с места, от чего кресло в котором он сидел, откатывается на определенное расстояние. Подходит ко мне слишком близко, двигаясь в направлении двери. Ощущаю спиной прохладу дерева, дыхание срывается, когда рука шатена оказывается на моей талии, а потом слух режет звук защелкивания двери. Закрыл. — Можешь дышать, — нагло и грубо. Смотрит прямо, размеренно дыша, а я стараюсь подарить своим легким хоть малость кислорода, чтобы не умереть прямо сейчас. — Что ты хочешь? — выходит еще более жалко, чем планировалось, но я не могу ничего с собой сделать. — Классный вопрос… Что я хочу… — склоняет голову в бок, продолжая упорно разглядывать мое лицо. Кажется, он уже даже знает количество ресниц, которые обрамляют мои глаза. — Чонгук, что ты делаешь? — тру потные ладони о ткань юбки, но это лишнее и совсем бесполезное занятие. Чувствую тепло чужих рук на спине и в районе талии, меня это напрягает, живот неприятно крутит от манипуляций парня. — Ничего противозаконного, Давон, разве нет? — шепот у самого уха опаляет кожу, а мурашки двигаются снизу вверх. — Я могу трахнуть тебя так же, как это делает хён? — напрягаюсь, как струна, упираюсь руками в широкие плечи Чона, стараясь оттолкнуть. Попытки просто ужасные. — Я не могу, Давон, а?! — повышает голос, а у меня глаза начинают слезиться. — Отпусти. Прошу, Чонгук! — резкий удар рядом с лицом. Открываю глаза полные слез и размыто вижу перед собой разгневанного шатена. — Не думай, что все вокруг тебя долбоебы, — открывает дверь и отходит обратно к столу, поправляя ворот пиджака. Тяжело дышу, шмыгаю носом и, кажется, еще пару секунд, и у меня начнется истерика. Привожу дыхание в норму, и от чего-то ярость и злость наполняют мой организм, и я твердо иду к сидящему парню. — Мне плевать, что ты думаешь, Чонгук, и плевать, что ты все знаешь, — упираюсь рукой о вблизи стоящий стул. — Хуже, чем есть, уже не будет, — прямо в глаза. Снова поднимается и с ухмылкой подходит ближе ко мне, останавливаясь за спиной так, что я слышу теплоту его дыхания у правой стороны шеи, а затем руки сжимают кожу на талии. — Я сделаю еще хуже, Давон, — касается губами шеи, и я вздрагиваю, сжимая пальцами кожаную обивку стула. — Пошел к черту, Чонгук, — отталкиваю обезумевшего парня, вызывая его ухмылку. Пулей вылетаю из кабинета, громко хлопая дверьми. Место в районе шеи, куда он касался, пульсирует, не давая настроиться на нужный лад. Злюсь и раздражаюсь, потому что мысли о ситуации с Чоном разрывают мозг, а еще интересно, известно ли самому Юнги о том, что его друг теперь все знает. Кусаю губы, чувствую, как сильно уже воспалились ранки, но все еще не могу остановиться. Из дум меня выводит рухнувшая на стол стопка бумаг, которые мне следует переработать. Тяжело вздыхаю, потому что именно сегодня, как никогда, я не хочу работать. Перебираю нескончаемые листы, делая пометки в своем блокноте. За работой я даже обед пропустила, потому лезу в сумку, в надежде найти там леденцы, чтобы желудок не выл на весь отдел песни синего кита. В который раз за сегодняшний день проклинаю Чонгука, потому что минуту назад Соен принесла еще три папки, сказав, что они переданы мне лично господином Чоном и мне нужно вернуть их к концу рабочего дня в его кабинет. Даже, кажется, Хёрин раздражает меня теперь меньше. К слову, эту милашку блонди я пару раз видела у себя. Все такая же, улыбается, со всеми приветлива и дружелюбна. Утренний кофе так и просится наружу, когда я вижу ее. Она все еще остается сукой, которую я ненавижу, пусть она даже спасет котенка попавшего под машину у меня на глазах, мне безразлично. Уверена, ей тоже, потому что до омерзения желчные взгляды в мою сторону я получаю весь день. Старательно проверяю Чонгуковские папки, довольно потирая переносицу, потому что из трех уже две я могу смело нести на проверку боссу. Утренний разговор все еще давит на затылок, и я хочу скорее увидеться с Мином, чтобы решить, что делать дальше и делать ли вообще. Захлопываю третью по счету папку и беру две остальные в руки. Отдел почти опустел, за офисным окном уже темнеет, дело ближется к вечеру, а я, наверное, сегодня вновь приеду домой часов в восемь. В лучшем случае. Стервозной суки возле кабинета Гука уже нет, хмыкаю, держа в руках документы, иду к двери. Не считаю нужным в данный момент стучать, но подходя ближе слышу противные звуки и отхожу. Пять минут, десять и только спустя семнадцать минут, из кабинета выходит потрепанная и довольная секретарша. Фыркаю при ее виде и прохожу мимо, прямиком в кабинет. Волосы у шатена взлохмачены, галстук развязанный и лежит прямо на столе, рубашка наполовину застегнута. Глаза закрыты, а голова откинута на спинку дорогого кресла. Расслаблен. Бросаю все папки разом на стол, создавая грохот, но парень даже не шелохнулся, лишь спустя, кажется, минуту, он открыл глаза. — Я закончила, — складываю руки на груди, кивком указывая на стопку листов. — Такая умница, Давон, — поднимается с насиженного места, засовывая руки в карман брюк. Подходит ближе к документам, беря в руки красную папку. Пролистывает ее, совсем не задумываясь, затем принимается к следующей. Время движется словно резиновое, я ощущаю каждое касание пальцев бумаги на себе. Я не утрирую, честно. Резкий хлопок заставляет вздрогнуть, но я сразу же принимаю прежний вид. Мне плевать. — Здесь все в порядке, — озвучивает свой вердикт Чон, откладывая бумагу в сторону. Упирается бедром о деревянный стол, складывая руки в замок. — Я могу идти? — Нет, — насмешливым тоном, словно я спросила не мысленную глупость. Отталкивается от деревянной поверхности, двигаясь в мою сторону. Резко хватает за руку, меняя нас местами. Мое тело зажато между столом и Чонгуком, перспектива уехать домой без приключений лопнула, как мыльный пузырь. — Даже слова не скажешь? — Ты противный, — шиплю с отвращением, потому что это правда. — Я не хочу прикасаться к вещам в этом кабинете. — Почему это? — безразличие в голосе. — Я не знаю где именно ты трахал эту шлюху, — вздергиваю подбородок вверх, стараясь отодвинуть парня руками. — Да брось, Давон. В кабинете Юнги-хёна разве еще есть место, в котором он не раздвинул тебе ноги? — руку обжигает болью, а воздух рассекает звук удара. — Не смей, — голос трясется, как и тело. Лихорадочно. Отталкиваю опешившего Чона и выбегаю из кабинета, оставив двери открытыми. Слезы непрошеными горошинами стекают по щекам, пока я собираю оставшиеся вещи в сумку. Быстро переобуваюсь, набрасываю пальто и кое-как заматываюсь шарфом. Бегу к лифту, надеясь на то, что Чонгуку не удастся меня застать, и, слава Богу, это случается. Нажимаю на нужный этаж и смиренно жду, вытирая влагу рукавом серого пальто. Истерика настигает меня уже на парковке, когда вижу целующихся Юнги и Хёрин возле машины Мина. Стараюсь не зарыдать в голос, хотя бы при них, и иду к своей машине, кутаясь в воротник пальто. За своим увлекательным занятием они не замечают выезжающую машину, лишь с новой силой припадают к губам друг друга, опираясь на новую мазду. Уже заезжая на парковку начинаю всхлипывать сильнее. Больше нет сил сдерживаться, честно. Мне становится ненавистна мысль о том, что как бы я ни крутила, но Чонгук прав, и разница у меня с его новой секретаршей крайне мала. Мной тоже можно пользоваться. Противно. Стараюсь дышать забитым носом, попытки глупы. Бью рукой по рулю. Раз, два, три… Слишком больно. Выхожу из машины, плетясь в сторону подъема в квартиры. Чувствую засохшие слезы на щеках и тру их ладонями. Он обещал. И забрал его. Снова. Снова плачу, потому что чувство уничтоженности мешочка, который носит все мои чувства, слишком сильно. Раздеваюсь дома, скидываю пальто и обувь в прихожей, не выключаю свет. Ложусь на кровать в спальне, обхватывая руками подушку-хнычу. От слез разболелась голова и начинает тошнить, кажется, что сейчас я выплюну все осколки, которые находятся в моей груди в унитаз, и мне станет легче. Это обман. Не станет. Слышу вибрацию телефона, но не беру его. Она продолжается несколько раз с перерывами, слишком настойчиво. Затем звук прекращается на пару минут, потом возобновляется опять лишь один раз. Это сообщение. В темноте нащупываю мобильный. Заяц, прости. Обрывается все. — Он нарушил, — в пустоту с горестной ухмылкой. Сжимаю аппарат в руках до побеления кожи, затем отбрасываю его с сторону, потому что сейчас все неважно. Мне хочется бить и крушить все, разбить всю посуду в квартире, разнести мебель, рассыпать землю в цветах. Я хочу принести всем ту же боль, что чувствую сама. Иду в кухню, в холодильнике беру вчерашнее недопитое вино, открываю его и пью. Большими глотками. Чувствую, как алкоголь опаляет рот, а затем и гортань, но я не прекращаю. Останавливаюсь лишь когда жидкость в сосуде заканчивается, и я отбрасываю ее в сторону. Боль скручивает мое тело в тугой узел, и мне не к кому обратиться, мне не с кем ее разделить. При других обстоятельствах я бы так не поступила, потому что поклялась больше не звонить, но почему-то именно сейчас я сижу на барном стуле, подтянув одну ногу под себя, кусаю губы и слушаю долгие гудки. Я жду, когда с той стороны мне ответят и я смогу услышать родной голос матери. — Возьми, мам, — часто моргаю, потому что новый поток слез уже близок, он хочет омыть мое лицо ими. Никто не отвечает и я набираю еще, жду. Гудки прекратились, слышу скрежет в трубку, но я не отодвигаюсь. — Мам… — выдыхаю, готовясь выслушать ее недовольство, я же сказала тогда, что больше в ней не нуждаюсь. Глупая — Давон? — слышу удивленные нотки в родном голосе, и от того хочется выть. — Да, мам, это… Это я, — стучу указательным пальцем по коленке, волнуясь. — Что-то случилось, милая? — слишком много, у меня вагон событий. — Мама, мне так больно, — сжимаю руку в области сердца, кажется, так мне станет легче. — Снова он? — она знает причину моих слез и улыбок. И, к сожалению, это один и тот же человек. — Давон, детка, не кори себя, умоляю, — знаю, что сейчас мама прикрывает глаза от усталости. — Слишком сильно, мама. Мне слишком больно, — хриплю и всхлипываю в телефон, не в силах успокоится. — Он обещал, мам. Но снова обманул, — вытираю слезы, размазывая тушь по лицу еще сильнее. — Я тебе еще тогда говорила, Давон, но ты же меня не послушала, — дежавю, потому что так уже было. — Этот Юнги женат. Перестань мучать себя надеждами, дочка, — тяжелый вздох мамы и я делаю также. Я начинаю злиться, потому что она права, и я должна отступить. Молчу, и мама тоже, но обе не сбрасываем вызов. — Ты не отступишься от него, верно? — спустя минуты молчания спрашивает мать, а я горько усмехаюсь, потому что понять она смогла меня только спустя такое время. — Я сломаю себя, уже это сделала, но я приму его снова, когда он придет. — Что если он не придет больше? — страшно, не произносите при мне такого. — Всегда приходил, — шкрябаю узор клеенки на столе накрашенным вишневым ногтем, плевать на лак. — Давон, перестань быть самоубийцей. Так нельзя, Вонни, — это детское обращение мамы заставляет остатки сердце биться сильнее. — Ты для него просто увлечение. — Просто шлюха, мам, говори как есть, — смотрю в одну точку, почти не чувствуя боли. — Не нужно так. — Ты права, я для него просто девка с которой он может спать, когда ему захочется, но мама… — всхлип и я замираю на секунду, давая себе передышку, — Я люблю его, мам. Больше жизни, веришь? — Родная… — она верит, знаю. Чувствует мою боль, даже находясь в далеком от Сеула Кёнджу. — Приедешь домой? — я не хотела возвращаться в родные места, но сейчас я бы отдала все, чтобы иметь возможность обнять маму. — Я приеду на Рождество, мам, — шепчу в динамик хриплым голосом. Прощаюсь с мамой уже глубокой ночью успокоившейся. Убираю беспорядок, который сама же и устроила, вешаю брошенное на пороге пальто, сапоги ставлю на полочку для обуви. Голова гудит, нос заложен, и чувствую красноту глаз. Неприятно. Купаюсь, выдавливаю последние капли шампуня и снова вспоминаю Мина. Мне больно, и чтобы я не делала, легче не станет. Кутаюсь в полотенце, ищу в аптечке обезболивающее, выпиваю его, переодеваюсь в пижаму и ложусь в кровать. Уже около трех ночи, а я ворочаюсь и не могу уснуть. Слышу, как вибрирует телефон на прикроватной тумбочке, немного медлю, а потом все же беру его в руки, разблокируя. В лицо ударяет свет, и я невольно морщусь, стараясь разглядеть текст сообщения, а когда это сделать получается, присаживаюсь. Я возле твоего подъезда. Задолжал обед, помнишь? Чон Чонгук. Смотрю еще пару минут в пустоту, а затем трель звонка разрезает тишину, заставляя вздрогнуть. Распахиваю двери сразу, потому что знаю, кто за ними. — Привет, Давон. Поужинаем?