***
Машина тормозит в родном для души районе и я облегченно вздыхаю. Знаю, что мне уже давно пора покинуть шатена, но я от чего-то оттягиваю этот момент. Смотрю на парня, медленно моргая. Лицо спокойное, умиротворенное, а руки, сжатые на руле, напряжены. Лжец. — Как я могу забрать свою машину? — перевожу взгляд на окна домов, шкарябая ногтем заусенец. — Я попрошу знакомого пригнать ее. — голос тихий, но от этого не легче. Мне жутко от осознания того, что я не хочу уходить. Но я отстегиваю ремень безопасности и тянусь к ручке, чтобы покинуть ауди. — Две недели, Давон. Лучше бы тебе приехать самой. Не нужно бесить нас. Обоих. — хлопок двери, а потом рев мотора и я одна. Снова. Медленно плетусь по знакомой улице, вдыхая через нос морозный воздух. Людей почти не видно, лишь изредка мимо меня проезжают машины портя мое уединение с природой. Домой дохожу на десять минут позже обычного, разуваюсь, вешаю парку. На звуки выходит мама, одаривая меня улыбкой. Обнимаемся и идем в кухню. Вызываюсь заварить чай, чтобы успокоить свои нервы. Кидаю в прозрачные чашки листы и заливаю кипятком. Маме добавляю три ложки сахара и подаю любимые конфеты, сама же пью пустой. Аромат чая разносится благовониями по всей кухне и я расслабляюсь. Вожу указательным пальцем по краю сосуда, ошпаривая кожу кипятком. — Тебе лучше? — мама смотри с беспокойством, найдя своей рукой мою ладонь. Поднимаю глаза на родителя, утвердительно кивая. Я хочу рассказать о Чонгуке, о том, что я чувствую, но не знаю с чего начать. — Мам, ты же помнишь Чонгука? — я отвожу взгляд на графин с конфетами, немного нервничая. — Твой босс? Конечно, Вонни. — и я рассказываю. И чувства свои описываю тоже, в самых ярких красках, на которые я способна, конечно. Юнги чертова черная бездна, Марианская впадина в которой тону и я не могу сравнивать его с кем-то. Мин недостижим и меня это злит. Потому что он не имеет право быть моей бездной. Заканчиваю рассказ сегодняшним днем, его приездом и моей благодарностью. Я, действительно, благодарна. За то, что нашел меня и за то, что это был именно он и плевать, что сердце просит совсем другого, не заслуживающего ни единого удара моего кровавого мешочка. Мама улыбается, надеясь на то, что Чон может стать заменой Юнги, но это глупость. И она это знает, просто продолжает тешить себя надеждой, что я когда-нибудь переболею им и стану снова прежней. Но я ею уже никогда не буду. Через полчаса пришел Чониль, занося в дом вечернюю прохладу Кёнджу. Мама разогревает ужин, пока отчим переодевается на втором этаже дома. Мне снова вспоминаются моменты с отцом. Мама так же разогревала ему ужин, когда он приходил с работы, заранее набирала в вазу воды, чтобы поставить туда маленький букетик. А я просто его ждала и дело было даже не в конфетах, которые он мне каждый день приносил, я просто скучала по отцу. Он был высокий, красивый и добрый. Мне хотелось тянуться к нему всеми фибрами души, прижиматься к его родной груди, прося прочитать мне сказку, которую я даже не буду слушать. Я скучаю, пап. Свистит чайник и я вздрагиваю. Поднимаюсь с насиженного места и иду на затекших ногах в свою комнату, на прощание поцеловав маму в щеки и пожелав Чонилю приятного аппетита. Закрываю дверь до щелчка и иду к столу. Отодвигаю ящик и беру альбом. Моя жизнь после смерти отца сильно поменялась, я была маленькой, но все прекрасно понимала и во все мамины рассказы о том, что он вернется я не верила. Я была реалисткой с детства и принимала боль в самых ее неприятных образах. У меня много фотографий с папой. Я всегда ходила за ним следом, словно хвостик, а мама же любила запечатлевать все наши моменты. Мой первый день рождения. 13.01.96 Провожу пальцем по выбитой ручкой надписи и вздыхаю. Мне стало особенно его не хватать, когда я перешла в среднюю школу. Училась я только с девочками, а они, узнав о том, что я не из полной семьи, начали меня гнобить. Не то, чтобы я переживала о том, что они говорят, мне просто было больно, что я не могу пожаловаться отцу. Маме я об этом не распространялась, потому что ей тогда и так было тяжело, даже не смотря на то, что прошло уже много времени. Пролистываю детские фотографии предаваясь воспоминаниям. Глаза наливаются слезами, но я больше не буду плакать. В памяти смутно всплывают слова папы Давон, всегда, чтобы не случилось, я буду рядом. И как бы тебе не было тяжело я всегда тебе помогу, но Вонни, никогда не плачь. Слезы — это не признак слабости, это признак того, что у тебя есть чувства, а их могут ранить. Захлопываю альбом и возвращаю его на место. На прикроватной тумбочке лежит отключенный телефон и я беру его в руки. Ладони подрагивают, когда экран загорается, а потом тишину разрезают звуки уведомления. Сообщения от Чонгука, звонки от него же, даже господин Пак звонил два раза. От Юнги ничего. Мне горестно и обидно, потому что он бессовестный и мне абсолютно плевать, что он все это время знал и по сей день знает, где я нахожусь, пусть мне и нельзя. Перезваниваю господину Паку, сразу же извинившись за поздний звонок и за мое внезапное отсутствие. Дядюшка по-доброму меня ругает, называя несносной девчонкой, причитает о том, что еще одна такая моя выходка и его слабое сердечко не выдержит. Легонько смеюсь, снова извиняясь. Болтаем, рассказываем друг другу новости, я рассказываю впечатления о возвращении домой, только хорошие, естественно. Отключаюсь спустя минут пятнадцать, оставляя себе хорошее настроение и даря спокойствие дядюшке. Кручу телефон в руке, глядя на серость за окном. Мне почему-то до жути хочется услышать его голос, хоть я и не заслужила. Блокирую телефон, затем снимаю блокировку и так несколько раз, пока не плюю на принципы и не набираю номер. Гудки, гудки, гудки. Уже хочу сбросить и не трепать себе нервы, как гудки обрываются и по ту сторону слышу голос шатена. — Давон, ты чего? — да, ему явно непривычно и дико мое внимание, я знаю. — Хотела услышать тебя, — Чонгук облегченно вздыхает, а мои губы трогает легкая улыбка от осознания того, что он переживал. — Ты в порядке? — мне необычна его забота, странные чувства вызывают его слова, а сердце начинает биться в несколько раз быстрее. — Да, в порядке. — на фоне слышны разговоры и я напрягаю слух, чтобы распознать его местонахождение. — Я не помешала? — Нет, мы у хёна дома. — он выкладывает все без запинки, а у меня по легким скальпелем идет, когда я слышу его голос рядом с динамиком. — Давон, — кажется я молчала слишком долго уйдя в свои размышления. Он называет меня по имени в присутствии Юнги чаще обычного. Напрягает. — И что вы там делаете? — глупый вопрос, знаю, но мне интересно. Слышу, как хмыкает Чон, он явно ждал этого вопроса. Копошение в трубке, кажется, шелест и ругань Чонгука. — Работаем, Давон. Хён помогает мне с бумагами, потому что у одного из моих менеджеров отпуск. Самовольный, — безобидная фраза и она вовсе меня не задевает. Щупаю узор на шторе, пока шатен молчит. Мне неловко, потому что нам, похоже и поговорить сейчас не о чем. — Наверное, я не буду тебя отвлекать? — тру вспотевшие ладони о джинсы, подходя к кровати. — Ты скоро вернешься? — отвечает вопросом на вопрос, а голос его скрепит от серьезности. — Чонгук, я. — голос. Я слышу этот голос и у меня перехватывает дыхание. Кажется, весь воздух выбили из легких и мне не хватает кислорода, чтобы возобновить работу сердца. Перед глазами появляются блики в виде маленьких блесток и я сажусь на кровать. Уравниваю дыхание, прикладывая руку к груди, в то место, где находится сердце. Громко и часто. Сбрасываю вызов, даже слыша обращение Гука к себе. Так страшно. Мне становится жутко от того, что я так зависима от Юнги. Я не видела его всего несколько дней, а от мысли о том, что он бы приехал ко мне, находясь я в Сеуле, хочется содрать с себя кожу. Вздыхаю, прикрывая глаза. Душно. Открываю окно настежь, позволяя морозному воздуху просочиться в теплую комнату. Виски пульсируют и я тру их, надеясь избежать боли. Вдыхаю уличную свежесть еще некоторое время, а затем закрываю форточку, потому что начинаю замерзать. Постель теперь холодная и мое тело покрывается мурашками в сотый раз, когда я касаюсь ее открытыми участками кожи. Кутаюсь в одеяло и сижу в его коконе еще некоторое время. Мне нужно отвлечься. Вспоминаю о том, что я брала с собой ноутбук, чтобы закончить незавершенные офисные дела. Работа всегда меня успокаивала и завлекала, позволяя абстрагироваться от всего внешнего мира и своих внутренних проблем. Включаю компьютер и погружаюсь в дело. На почте обнаруживаю несколько писем из офиса, отчеты и даже предложение на сотрудничество. Быстро печатаю по клавиатуре, делая пометки в своем блокноте. Заканчиваю все уже во втором часу ночи, купаюсь и ложусь в кровать. Блаженно потягиваюсь, прикрывая глаза. Приятная усталость разливается по телу и я засыпаю.***
Проснулась я ближе к обеду, отдохнувшая и без головной боли. Мама стащила в чердака все наши новогодние украшения, наполняя ими добрую половину гостиной. Шарики, мишура, дождик, даже мои самодельные детские игрушки остались целыми и невредимыми. На мой вопрос зачем так рано, мама ответила с улыбкой, потому что я потеряна во времени. Чониль с мамой уже украсили лестницу гирляндами, сделали они мало, потому что не хотели тревожить мой сон. От этого становиться приятно, чувствовать заботу близких всегда так. Завтракаю мамиными блинчиками, обмакивая их в клубничный джем и запивая это все зеленым чаем с добавлением ромашки. Аппетит, на удивление, хороший и я поглощаю пищу с удовольствием, а не через силу, как обычно. Мою за собой посуду, игнорируя мамины причитания о том, что она справиться сама, и ставлю ее сушиться. Быстро принимаю душ, чищу зубы и переодеваюсь. Спускаюсь в гостиную, чтобы помочь маме с отчимом. Украшение дома занимает много времени, но результат получается хорошим. Смотрю на счастливые лица мамы и Чониля, и снова вспоминаю папу. Мы тоже так украшали наш дом, он позволял мне цеплять гирлянду в тех местах, куда я еще не могла достать. Он усаживал меня себе на плечи, придерживая мои ноги, чтобы я не свалилась. Помню, как сильно переживала мама, а он ее успокаивал словами, что я крепко за него держусь. — Вонни, устала? — чувствую теплую руку на своем плече и отвлекаюсь от рассматривания разноцветных огоньков. — Все в порядке, мам. — накрываю ее ладонь своей немного сжимая. Она гладит меня по голове свободной, прижимая к себе. — Я тоже скучаю по нему, милая. — она от чего-то начинает говорить об отце и меня это настораживает. Я молчу, не выбираясь из объятий. Сердце мое колотится об ребра и кровь бурлит по венам. Что-то происходит. Трель звонка проноситься по всему дому и я вздрагиваю. Мама отстраняется от меня и идет в сторону двери. Я вздыхаю, проглатывая вязкую слюну. Тру шею, потому что чувствую легкую боль, а потом перевожу взгляд к окну. Звук разбивающейся посуды и голос мамы. Все одновременно и в замедленной съемке. Кровавый мешочек телепается слишком сильно и бьется о грудину слишком больно. — Давон, это к тебе. — голос у матери недовольный, такой непривычный для меня. Я встаю. Иду к двери медленно, на трясущихся ногах, потому что действительно боюсь. Выхожу в прихожую, не вижу лица мамы, но вижу, как сильно напряжены ее плечи. Отходит в сторону, позволяя увидеть незваного гостя. Сердце разрывается, разлетаясь по всему организму мертвыми бабочками, крылья которых впиваются в мои органы. — Привет, заяц. Он близко Меня морозит от его взгляда направленного в мою сторону, а внутри разливается тепло. Я медленными шагами подхожу к нему, а потом бросаюсь в объятия. Чувствую его руки в своих волосах и прижимаюсь сильнее, боясь отпустить, словно он мираж и вот-вот может исчезнуть. — Я рядом, Давон. Я плачу, слезы текут по щекам и он пользуется этим. Тем, что я могу чувствовать. Но пока он здесь, пока я могу его ощущать. Я позволю. — Я скучала, Юнги. И темнота