Солянка

      Мауро смотрит на Ивана пытливо, пронзительно, пытается сквозь броню формы в цветах нерадзурри и бледную кожу увидеть чистые, не замутнённые притворством мысли и чувства, душу саму будто разглядеть пытается. Откровенно говоря, сейчас он даже не уверен, что у хорвата она вовсе есть.       Иван увлечён беседой и на Икарди внимания не обращает ровным счётом никакого: в его светло-голубых глазах яркой живой зеленью искрит веселье и счастье, он улыбается широко, щурясь как-то по-детски, скидывая разом с десяток лет, на его щеках появляются совершенно очаровательные складочки от улыбки. Иван смеётся, а Мауро понимает, что в очередной раз потерялся, просто рассматривая Перишича, который в очередной чёртов раз о чём-то говорит взахлёб с Брозовичем, притягивая того за плечи к себе и, громко хохоча, ерошит сопротивляющемуся Марцело волосы.       Хорватский язык звучит чуждо в жаркой Италии, звенит над раскалённым полем прохладными ветрами Адриатики в ветвях зелёных летних садов у подножий гор. Мауро не любит этот язык — нет, у него нет никаких предубеждений против него, против страны, против, упаси боже, её жителей, нет, нет конечно… Но эти живые, будто необтёсанные грубоватые валуны звуки славянского языка, заменяющие тягучесть и плавности на губах вином застывшего итальянского, крадёт у Икарди его Ивана, напоминая, что их может связывать сколько угодно много, но часть их всегда будет принадлежать не им. Но у Мауро… у него есть только Лаутаро, с которым и познакомиться толком времени не было, а у Ивана есть по-лисьему хитрый Марцело и чеширским котом улыбающийся Шиме, что заключают его в кольцо из своих яркими рисунками покрытых рук и гогочут втроём, наперебой что-то обсуждая на родном языке.       Горячая южная кровь в венах Мауро поёт славу Аргентине*, и он прикрывает глаза, чтобы не покориться ей. Это всё, быть может, одни предрассудки, но Икарди боится покориться собственному пламенному нраву — он не столь явный в нём, как в Пауло, Серхио и Хавьере, но это не отменяет его происхождения и того, что его сердце на веки окрашено цветами Альбиселесте. — Ревнуешь? — Иван шепчет жарко, приникнув губами к пламенеющему смущением уху, обнимает так привычно и нужно, прижимает широкую ладонь между лопаток, впаивая в позвоночник, притягивает к себе, не давая отстраниться. — Ты ревнуешь меня к Марцело, Мау?       Икарди рычит раздражённо, выкручиваясь из цепких рук, вскидывает гордо голову, обжигает яркими глазами из-под ресниц. Дух латиноамериканского жаркого континента распаляет где-то внутри костры злости на чёртового проницательного хорвата. Мауро не нуждается в его проницательности и поучениях, не нуждается в сладкой лукавости — он видит и знает всё лучше. — Que carajo quieres? — испанский грубее, он клокочет рыком в горле Икарди, выдавая его раздражение с головой. — No estoy celosa de ti por Marcelo. ¡Mucho honor! — Ты знаешь, что я не понимаю испанский, — Иван, несмотря на ситуацию, улыбается также тонко и почтительно ласково, будто дикого зверя усмиряет, проходя вкруг его клетки, пощелкивая метафорическим кончиком кнута. — А ещё ты знаешь, что я прав, и ты ревнуешь. — Vete al infernо! — Мауро ерепенится — он не цепной пёс, не лев в цирке — развлекать дерзкого хорвата. — Судя по интонации, ты меня куда-то послал. Не уверен, что я хочу знать, куда, — Иван смеётся, заставляя Икарди невольно засмотреться на его счастливое лицо и заслушаться хриплым смехом. — Мау, ты ведёшь себя, как ребёнок, — Перишич примирительно вскидывает руки, подходя ближе, показывает, что не желает вступать в конфронтацию. Но Мауро знает, что это обман. Иван опасен. Нельзя его недооценивать. Мауро не наступит на эти грабли, он не…       Иван бросается вперёд слитным длинным движением, что Икарди не успевает среагировать, будто они на поле, а за спиной аргентинца — ворота, к которым пробраться полузащитник хочет едва ли не ценой своей жизни. Мауро пытается уклониться, но Иван гибкий и быстрый, он легче и тоньше самого Икарди, он изворачивается, хватая его за плечи, и валит на землю, прижимая всем весом к зелёной колючей траве. — Ne pokušavaj me prevariti, Mau. Još uvijek vidim kroz tebe, — Иван накрывает губы Мауро уверенным властным поцелуем, прихватывая пальцами одной руки его подбородок, удерживая на месте, а на локоть второй опираясь у его головы.       Одобрительный свист Марце и Шиме он слышит лишь краем уха, решив, что пошлёт их позже. В конце концов, не то, чтобы Брозо и Врсалько безгрешны и им нечего припомнить. Мауро под ним ёрзает, извивается ужом, но не пытается вывернуться — только устроиться удобнее, закинув ладони на его мощную шею и покорно открывая рот, позволяя проникнуть глубже. — Još si ljubomoran na Broza? — No tengo idea de lo que dijiste. Pero no estoy celosa de ti por Marcelo. — Попробуйте на итальянском, идиоты! — орёт покатывающийся со смеху Шиме, прекрасно понимающий и испанский, и родной хорватский. — Может, поймете друг друга! Brozo, ostavi te kokoši. Hajde, pusti ih da ližu ovdje.       Иван закатывает глаза, всё же посылая языкастого друга в пешее эротическое нетривиальным международным жестом, и вновь прижимается к Мауро, что-то мягко одобрительно мурча прямо в губы. — Я тебя не понимаю… — шепчет Икарди между поцелуями, ни чуть не смущаясь того, что его прямо сейчас жадно целуют под светом огромного стадиона. — Потому что я ничего не говорю, — Иван беспечно пожимает плечами, улыбаясь, и языком обводит мягкие податливо раскрытые губы. — Научу тебя хорватскому, чтобы ты мог подслушивать наши разговоры и успокаиваться, потому что у тебя нет причин для ревности. — Ненавижу тебя, — Мауро смеётся, счастливо жмурясь, и тянется за очередным поцелуем. Форма в цветах нерадзурри на них соприкасаются с тихим шорохом, перекрывая на время флаги, укутавшие их сердца пламенем хорватской клетки и ярких полос альбиселесте.