Est si tu nexistais pas

Все в этом мире имеет свой собственный запах: дождь пахнет свежестью, море свободой, воздух жизнью, а снег... снег пахнет мандаринами. Это, наверное, странно, потому что Пауло единственный, кто чувствовал этот запах, но это никак не отменяло факта: снег правда пахнет мандаринами. Такими оранжевыми, покрытыми словно персик осенью легким пушком. Больше запаха мандаринов Пауло любил только их вкус. То самое неповторимое чувство, когда ты кладёшь в рот первую дольку, добросовестно очищенную от белых горьких волокон, впиваешься в неё зубами и ощущаешь кисло-сладкий сок на языке. Есть много мандаринов плохо – от них обсыпает лицо так, будто тебе не двадцать четыре, а пятнадцать, но Пауло это не волнует. Под столом, в ногах, стоял целый ящик мандаринов, и аргентинец время от времени вытягивал оттуда все новые и новые фрукты, глазами не отрываясь от лежащего на коленях учебника французского языка. Он читал очередной забавный рассказ про маленького Николя, завтра по Скайпу ему должен позвонить репетитор, которого Пауло нанял совсем недавно, и выслушать его сбивчивый пересказ. В своих рассказах Пауло неоднократно называл маленького Николя маленьким Антуаном, чем изрядно веселил учителя. Французский Пауло начал учить совсем недавно – месяц от силы, но за учебу взялся с трудолюбием и интересом первокурсника, едва переступившего порог ВУЗа. Антуан не просил и даже не предлагал ему начать учить свой родной язык, они без проблем общались на испанском, но Дибала надеялся сделать французу сюрприз, пожелав ему счастливого Рождества и весёлого Нового года по-французски. Конечно, можно было решить вопрос малой кровью: найти эту фразу в интернете, прослушать как она произносится, записать транскрипцию и просто заучить как некую абракадабру, но Пауло желал понимать, что говорит. К сожалению, Антуан не смог приехать на Рождество, в самый последний момент что-то сорвалось и ему пришлось срочно ехать в Париж, поэтому Пауло приехал на зимние праздники к Марио. Он нисколько не удивился, обнаружив, что хорват даже и не думал наряжать дом, а все новогодние украшения и даже ёлку пришлось взять с собой. На скромный вопрос аргентинца о том, где же затерялось его праздничное настроение, Марио пробурчал что-то про срач в доме и куда именно Пауло может идти со своими шуточками, и ушёл в гараж. Вообще, Дибала никак не мог избавиться от ощущения, что в Марио что-то поменялось с тех пор, как они вернулись из короткой поездки в Мадрид. Хорват стал каким-то более хмурым, подозрительным. Странно реагировал на любое упоминание своего имени и чаще обычного стремился остаться в одиночестве и замкнуться в себе. Поговорить о происходящим у Пауло не было ни единого шанса, потому что когда Марио не хотел говорить, его можно было даже пытать, а он все продолжал бы смотреть на тебя и сквозь тебя отсутствующим взглядом. Всё то время, пока аргентинец кропотливо наряжал небольшое жилище к Рождеству, Манджукич был в гараже. Туда Пауло предпочитал никогда не заходить, быстро поняв, что для приятеля это помещение имеет гораздо более сакральное значение, чем просто место, где стоит машина. Марио мог пропадать часами, иногда и днями, из-за чего он весь насквозь пропах дорогой и гаражом. На его футбольной форме частенько виднелись следы мазута и пятна от моторного масла, а в шкафчике стопками лежали журналы по автомобилестроению и пара-тройка непонятых обывателю железяк. На улице Манджукич дольше положенного заглядывался на автомобили, стоящие вдоль бордюра, рассказывал Пауло, какие недостатки и преимущества есть у той или иной модели, и Дибала покорно слушал, хотя и не понимал и половины терминов. А уж свой собственный автомобиль был для Марио вовсе не средством передвижения, а сродни кошке или собаке – живым и самым любимым на свете существом. Марио говорил серому универсалу «доброе утро», приходя в гараж, чтобы куда-то поехать, и желал «спокойной ночи», паркуя на ночь. Он не стеснялся говорить со своей машиной на людях и не обращал внимания на удивлённо-подозрительные взгляды прохожих, услышавших очередное «Доброе утро, солнышко!» по отношению к автомобилю. Эти особенности хорвата все воспринимали по разному. Большинство людей предпочитали его сторониться. Не сказать, что он был прямо изгоем в команде, ребята работали с ним, могли перекинуться парой фраз в раздевалке, но если приглянуться, то можно было заметить, что большую часть времени хорват проводит один. Пауло и сам до конца не понимал, почему именно он смог пробить этот типичный барьер интроверта, который Марио выстроил между собой и обществом, почему именно им двоим, таким диаметрально разным, удалось стать достаточно близкими, чтобы Дибала мог вот так вот запросто сидеть у Марио в спальне, за его столом, учить французский язык и трескать мандарины... Они были достаточно близки для этого, достаточно близки для того, чтобы внезапно бросить все и поехать в Мадрид, но недостаточно для того, чтобы поговорить по душам. Или это Пауло не хватало смелости вжать в угол такого, как Марио? Возникшая внезапно в голове мысль, заставила аргентинца подскочить так резко, что лежащий на коленях учебник упал на пол и разметал кожурки от мандаринов по комнате. «А что если с Марио произошло то же, что со мной?» Когда, утром Антуан проводил его до отеля, в котором они с Марио остановились, Пауло обнаружил лишь пустующий номер. Запыхавшийся хорват появился значительно позже, коротко бросил что-то о том, что они опаздывают в аэропорт, и, стараясь не встречаться с Пауло взглядом, потащил его на выход. Тогда Дибала находился слишком под впечатлением от волшебства свидания с человеком, занявшим место в его сердце, и счёл такое поведение вполне нормальным для Марио, но теперь, логическая цепочка произошедшего в Мадриде и происходящего сейчас начала складываться в его голове. Перепрыгивая сразу через две ступеньки и чуть ли не бегом направляясь в гараж, Пауло все вспоминал и вспоминал минувшие события. Марио стал чаще занимать последние места в автобусе, а когда думал, что его никто не видит, витал где-то в своих мыслях с мечтательной полуулыбкой на лице. В такие моменты, он был необычайно красив, так, что Пауло невольно подолгу задерживал на нем взгляд, гадая какими именно мыслями занят его друг. Что ж, теперь аргентинцу все стало предельно ясно – Марио тоже встретил кого-то, там, в Мадриде. И этот кто-то слишком прочно запал ему в душу. Пауло знал Марио достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что социопатия и чёрный юмор – всего лишь прикрытие, под которым хорват старательно прячет доброе сердце и чувствительную душу. В силу каких-то личных причин, берущих начало из детства, откуда все люди родом, Манджукич считал нужным прятать свои эмоции. – Чувствительность вовсе не то качество, которое нужно показывать, – серьезно сказал ему Марио однажды. Кажется, это был один из тех моментов, когда разговор шёл абсолютно ни о чем, о погоде о природе, так сказать, и Марио, сам не заметил как за три слова до падения раскрыл Пауло всю душу. Всего в одной неосторожной фразе. – Если думаешь, что тебя поцелуют и обнимут, ошибаешься. Люди забьют тебя до смерти ногами, если узнают, что ты чувствительный. Ты будешь захлёбываться собственной кровью и корчиться умирая, а они будут ржать над тобой и прихлебывать дешёвое пиво. – Не бери в голову, – хорват, видимо, и сам понял, что сболтнул лишнего, и отвернулся к окну. Остаток пути до базы они не разговаривали. Возможно ли, что по точно такой же неосторожности, Марио раскрыл душу не тому человеку, и тот просто воспользовался этим? Пауло непроизвольно сжал руки в кулаки, уже желая набить морду этому нахалу, но разве это склеит осколки разбитой души Марио? Манджукич увядал на глазах, молчаливо сох, как комнатный цветок, который давно не поливали. Пауло лишь корил себя за то, что не догадался раньше. – Марио! – аргентинец опрометью преодолел заснеженный сад и подлетел к дверям гаража. – Марио, открой, прошу! Разумеется, на стук и крики никто не ответил, поэтому Пауло рывком поднял вверх не до конца закрытые ворота, и так и застыл на пороге. Марио спал, свернувшись клубочком на грязном просаленном матрасе перед машиной, а повсюду на стенах, на полках с инструментами были расклеены плакаты с ухмыляющимся с них Криштиану Роналду... ...самым известным юбочником и мажором всея Мадрида. Что ж, похоже, славный седьмой номер мог записать в свой послужной список ещё одно разбитое сердце, ещё одну растоптанную душу. Обойдя заткнутого в наушники и крепко спящего хорвата кругом, Пауло осторожно забрал из его рук телефон, и не особо удивился, увидев чьими фотографиями забита его память и чей Инстаграмм на нем открыт. Конечно... КриРо7 с его безупречной белоснежной улыбкой и хищной, как оскал большой белой акулы. После укуса этих зубов никто не выживает. Даже такие, как Марио. Такие, как Марио, умирают молча. Они слишком сильные и гордые, чтобы звать кого-то на помощь. И слишком одинокие, чтобы делиться своими переживаниями с кем-то еще. Но Пауло не был намерен так просто позволить своему единственному лучшему другу погибнуть, он и так мысленно корил себя за то, что сообразил слишком поздно. Почему, вот почему, когда Марио был нужен лично ему, хорват был рядом, а когда он в кое-то веке понадобился Манджукичу, Пауло не пришёл вовремя? Потому что все люди эгоисты. Но сейчас вовсе не время об этом думать. И как же на сердце больно от осознания того, что у него-то все хорошо. Антуан... Антуан не жестокий. Жестокость не в стиле утонченных французов. Зато вполне подходит мажористым португальцам, ломающим все, к чему прикоснутся. – Марио, – опустившись на корточки рядом, Пауло запустил пальцы в стоящие торчком тёмные волосы хорвата, мягко поглаживая его по голове. – Мне так жаль... прости меня, я такой невнимательный придурок. Марио беспокойно заворочался, дрогнули ресницы. Один наушник вывалился из уха и мертвой змейкой провис до пола. Моргнув, Манджукич открыл глаза и с секунду смотрел на Пауло таким бессмысленным взглядом, что сердце Дибалы железными тисками сковал панический страх – сколько уже Марио сидит здесь? А что, если он двинулся? Что, если он уже не понимает кто он такой, никого не узнает? – Криш.... – вынес вердикт он спустя несколько мучительно долгих для Пауло минут, – Ты же сказал, что это было ошибкой.. Или, судя по тому, что ты здесь, нет? С трудом сев, Марио потёр виски. Голова гудела и, по ощущениям, имела какую-то квадратную форму. Осознание происходящего доходило до него мучительно медленно: он дома, в своём гараже, рядом любимая машина и лучший друг, который, кстати взял его руки в свои и, кажется что-то втолковывает. – О... – изрёк Марио многочисленно спустя ещё две минуты. – Пауло... Мутный, плохо фокусирующийся взгляд остановился на одном из висящих на стене плакатов с Роналду. – Прости меня.. я забыл расспросить тебя, как прошло свидание с Антуаном тогда, в Мадриде... он приедет к тебе? Или ты к нему?.. Ты с Гризманном-то уже поговорил? – Тшш, – Пауло мягко сжал ладони Марио в своих. – Сейчас важнее поговорить о тебе. Я ведь так и не расспросил тебя, как прошёл твой вечер тогда, в Мадриде. Как ты его провёл? «Встретил кого-то?» – добавил аргентинец уже мысленно, с теплотой глядя на взъерошенного хорвата. Ещё никогда на его памяти Марио не выглядел таким хрупким, таким уязвимым. Его хотелось обнять крепко-крепко, завернуть в тёплый плед и никуда больше не отпускать – таким потерянным он выглядел. Поняв, что Марио ещё плохо ориентируются в пространстве и времени, Пауло заговорил снова. Слова подбирались с трудом, и тревогу в голосе становилось контролировать все сложнее. – Тут у тебя так холодно, – аргентинец бегло оглядел окружающее пространство на предмет чего-то тёплого, но вместо этого взгляд выхватил подозрительного вида пластмассовую баночку на полу. Сто процентов из-под таблеток, но с другой стороны, может Манджукич хранил в ней мелкоте гайки? – Посиди так, хорошо? Не получив никакого ответа от смотрящего в одну точку хорвата, Пауло поднял валяющуюся поблизости пыльную банку. Пара оставшихся там капсул упали на грязный пол и укатились под машину. Седативные. Всё-таки они. Так вот откуда такое заторможенное состояние. – Марио, Марио сколько ты их выпил?! Паника поднималась внутри подобно цунами, аргентинец держался из последних сил, понимая, что если даст этой волне накрыть себя, то другу уже ничем не поможет. – Марио, пожалуйста, скажи что-нибудь? – Пауло мягко потряс его за плечи в попытке хоть немного привести в чувство. С ним надо было разговаривать, наверное. Чёрт, да откуда Пауло знать, что делать при передозировке успокоительными?! Надо было ехать в больницу, наверное, но Дибала понятия не имел, где Марио хранит ключи от своей обожаемой машины, как и понятия не имел, как заводится это ржавое сокровище, да и заводится ли вообще. К тому же, даже если бы ему каким-то чудом удалось бы найти ключи и запустить двигатель, то как сдвинуть с места самого Манджукича? Очень кстати завибрировал в кармане телефон. Антуан. Конечно, ведь он, наверное, сначала звонил по Скайпу, и встревожился не на шутку, когда Пауло ему не ответил. Особенно, учитывая то, что главным времяпрепровождением аргентинца последние несколько дней было как раз сидение возле компьютера в ожидании долгожданного звонка. – Антуан, – голос выдал Пауло с головой. – Приезжай, пожалуйста. Тут... Марио... Я не знаю что делать. В глазах предательски защипало, соленая влага заскользила по щекам, скатываясь ниже к подбородку. Дальше – жуткая белая неизвестность, наполненная какофонией голосов, воем сирен, грохотом каталки по плиточному полу. Ужасно чесалось лицо. Хотелось буквально разорвать ногтями кожу. А слёзы, эти чёртовы слёзы, не несущие в себе ничего, кроме лишней боли и паники, жгли кожу и никак не желали прекращаться. Жесткая скамейка ожидания, холодный свет люминесцентных ламп. Холод стен, впитавших в себя столько ужаса, боли, крови. Эти стены видели гораздо больше чувств, чем подножие Эйфелевой башни и слышали куда больше искренних признаний, чем лоно церкви. В этих стенах зарождалась жизнь, сюда же приходила забрать на последнюю прогулку смерть. Очнулся Пауло только когда вокруг него сомкнулись тёплые, такие надёжные объятия. – Антуан? – Ш-ш, – француз сидел рядом, крепко обнимая за плечи, защищая от безучастного холода этих стен. – Я здесь, и с Марио тоже все в порядке. Он уже в общей палате, я говорил с медсестрой. Он спит. Он что-нибудь сказал тебе? – Он сказал, что это было ошибкой... – не в силах держаться, Пауло спрятал красное, промокшее от слез лицо на груди Антуана, с облегчением вдыхая запах мороза на улице, ночного ветра и ярких звёзд. – С ним все будет в порядке, обещаю. Цифры на экране сменились с 23.59 на 0.00. Эта ночь пахла не мандаринами, а тревогой и холодной пустотой. Но Антуан был рядом, сорвал все свои планы, просто потому что Пауло была необходима поддержка. И эти звездочки в льдисто-голубых глазах и правда вселяли надежду в то, что слова француза подтвердятся. Все будет хорошо... Все они найдут в себе силы пережить эту ночь.