Не нуждаясь в любви

«Супруг-альфа не несёт ответственности по сделкам, совершенным супругом-омегой. Данное положение об обязательствах супруга-альфы может быть дополнено после заключения данного брачного договора при согласии обеих сторон.» Брачный договор Пункты 3.5 и 3.6, Положение об обязательствах

~~~       В душном мареве сна ему не спокойно. Он крутится в постели, перекатывается с одного бока на другой и хватается за простынь влажными, дрожащими пальцами. Затхлость видения стискивает грудину и каждый новый вдох дается много сложнее предыдущего. И кажется нет единой возможности вырваться из этого тяжелого сна.       — Я ненавижу тебя! За твою непосредственность, за это… За это легкое отношение! Ты мою жизнь разрушил! Ты меня разрушил, слышишь?! Как смел ты сказать, что не случилось ничего серьезного?! Случилось, блять! И в этом виновен лишь ты!       Пред его взором во сне смутная, высокая тень. Угрожающая, жестокая… В реальности Локи стискивает зубы, в злобе дергая простынь слишком резко, и рычит. Кажется, вокруг угадываются очертания какой-то лаборатории. Ему удаётся сквозь сон заметить склянки и странные жидкости в колбах, но сколько он не пытается, разглядеть лицо альфы не может. Сон клубится дымкой его злости, застилает глаза, не давая разглядеть самое важное. Мимо тонкой ноткой проносится знакомый запах — знакомый, но неразличимый — и смутная, высокая тень что-то говорит. Эта тень злится в ответ, но злость самого Локи сильнее. И больше он ее не прячет.       — Я вправе распоряжаться своей жизнью как сам того пожелаю! И я отказываюсь, ясно?! Я сваливаю. Это конец. Хватит меня выслеживать, хватит приходить за мной, иначе… Иначе мне придётся набрать номер Огуна. Яс…но?!       Омега просыпается на волне дрожи, прошивающей все его тело резкой искрой испуга. Его глаза распахиваются, но пальцы ещё несколько секунд стискивают простынь скорее рефлекторно. Ослеплённый кошмаром взгляд устремлён в еле видимый во тьме спальни потолок. Несколько секунд он пытается проморгаться, пытается вспомнить, где вообще находится. Разжать пальцы, скомкавшие простынь, удается не сразу.       — Утро начинается не с кофе, да… — сипло пробормотав себе под нос, Локи поднимает обе ладони к лицу и медленно трёт его. После тянется к пульту, лежащему на краю постели, чтобы выключить затемнение на окнах. Ему редко сняться сны и ещё реже снятся сны про отца. Отчего-то так повелось, что еще давно он убрал эту часть своей жизни на задворки сознания, и лишний раз старается не думать об этом. Это лишь тянет силы, но не приносит никакого, совершенно никакого результата.       Затемнение выключается медленно. Свет нового дня постепенно разбивает тьму комнаты, заполняет ее от пола до потолка и забирается в самые мглистые её углы. Локи рассматривает интерьер, скользит взглядом по шкафу, письменному столу, удобному песочного цвета креслу и светлым обоям — ха, Бальдр содрал бы их через две минуты после того, как оказался бы здесь — а после переводит взгляд на собственную ладонь, вернувшуюся на постель. Его светлая-светлая кожа в свете позднего утра смотрится мраморно-нежной и тонкой. Отчего же именно сейчас к нему пришёл этот дурной сон? Чуть нахмурившись под натиском больного, озлобленного осадка исчезнувшего видения, Локи вздыхает. В нем нет сомнений, что это был именно отец. Скорее всего его разум слишком перегрузился подписанием договора да и всем вчерашним вечером в целом, и решил подкинуть ему… Нечто.       Что бы это ни было, его мозг определенно расстарался, потому что самому Локи никогда и в голову не пришло бы угрожать Лаувейю заказным убийством напрямую. Его отец был слишком хитер и слишком властен. Хватило бы и одного случайно оброненного слова, одного случайного взгляда не в ту сторону при случае, чтобы дать ему возможность подозревать правду — Локи хотел его смерти.       Локи жаждал и выжидал, когда же у него будет возможность, наконец, расквитаться и расплатиться. Когда же он себе эту возможность даст. Уже почти три года прошло с того момента, как омега познакомился с Огуном, но набраться смелости сказать ему нужное имя так и не смог. Отчего-то в нем и по сей день жила странная, детская и крайне неуместная вера в светлый отцовский образ, не заслуживающий смерти.       Жаль было лишь об одном — образ был лишь образом. Иллюзией да и только.       В реальности Лаувей был чудовищем.       Медленно подняв руку, Локи осторожно целует себя в запястье, а после трется кончиком носа о нежную кожу, обнимающую его вены. Собственные прикосновения отзываются нежностью в груди, вызывают легкую улыбку, и он шепчет:       — Ничего… Куда ночь, туда и сон, хорошо? А мы с тобой когда-нибудь… — он целует себя в центр ладони, обнимает другой рукой поперёк груди. С каждым новым поцелуем он поднимается выше по руке, доходит до плеча и ласково трется о него щекой. На его губах расцветает любящая, нежная улыбка. А взгляд, наконец, обращается к окну с игривым прищуром. Прямо у его постели раскрывается утренний Бухарест, и вид захватывает своей красотой и высотой. Локи чуть стискивает себя в объятьях, шепча: — Когда-нибудь те шансы, что я даю ему, кончатся, верно… Он умрет. И все станет хорошо.       Открывающийся за окном мир вдохновляет своей обыденностью и своим величием. Никогда Локи и не подозревал, что однажды будет просыпаться на самом последнем этаже такой пафосной, дорогой высотки. Но ощущение ему очень и очень нравится: взирая с такой высоты на весь мир, что раскрывается перед ним, он ощущает себя королем. Он ощущает истинно и глубинно, что добился чего-то важного. Нечто важное происходит с ним прямо сейчас.       И он создал для себя это сам.       Его папа, наверное, гордился бы им. Как знать.       Локи не знает, а ещё не знает, сколько Тору стоит содержание такой роскошной квартиры. Вряд ли стоимость больше, чем годовое жалование самого омеги, но все же… Не то что проживание, само нахождение здесь выглядит как неосуществимая мечта, что вдруг неожиданно случилась. Локи, правда, никогда и не мечтал жить в таком месте. Ему больше по вкусу была его квартирка, спрятанная в частном секторе. С балкона второго этажа открывался замечательный вид на соседние дома и небольшой зелёный кусочек ботанического сада. Там было красиво и умиротворенно. В виде, что раскрывался из его квартиры, не было притязании на величие и отрыва от мирского, омежьего и настоящего. Там он чувствовал себя в безопасности всегда. Родные стены, у постели потрёпанный турецкий коврик, что Старк привёз ему из какого-то очередного своего путешествия, и кружки на сушке — с вечными сколами то тут, то там, с вечными трещинками на донышке.       Здесь же Локи ощущал себя покорителем мира. Казалось, чего бы ему ни захотелось, чего бы только ни вздумалось, он мог реализовать это в любой момент собственной жизни. И одного лишь желания хватило бы — эта квартира была идеальна для альфы. Она пропахла целеустремленностью, властью и жаждой большего.       Омеге в реальном мире такие переживания были недоступны. И будучи омегой, ощущая этот восторг от машин, мелких-мелких, едущих по своим делам где-то там, далеко внизу, от маленьких, будто игрушечных, фигурок прохожих, от облаков, что столь близко, кажется, открой окно да коснись… Не то чтобы он мог открыть окно, но точно мог коснуться чего-то большего. Он ощущал себя во власти и в праве изменить этот мир.       И это бодрило — удивлением, радостью и легким, резвым страхом где-то под рёбрами.       Как может омега изменить мир, созданный альфами для альф?       Его папа мог. Ох, его папа был, наверное, самым сильным омегой из тех, что только существовали в этом мире. Локи прикрывает глаза, трется щекой о собственно плечо, гладит себя ладонями по бокам. На секунду мелькает горечь о потере родителя, которого тому не довелось знать, тепло которого не удалось ощутить, но он утешает себя собственной лаской. А после откидывает край одеяла в сторону и сползает с постели.       В квартире стоит тишина. Поправив широкую лямку мягкого, спортивного топа, плотно прилегающего к телу, омега проходится по комнате. Под его ногами мягкий ворс песочного цвета ковра ластится к пяткам и чуть щекочет свод стопы — ощущения придают всей его жизни чуть больше смысла. Особенно в такие утра, уже заочно претендующие на хмурость и серость. Он, правда, не хмурится. Проходится по комнате неспешно, будто смакуя каждый шаг этой своей новой, неожиданно настигнувшей его жизни, потягивается сладко по ходу, привстает на носочки. В гардеробной часть полок уже занята его вещами, некоторые вешалки все ещё пустуют. Локи пробегается по ним взглядом, усмехается на уголок губ. Ему все же нравится эта квартира, как он и сказал в их первую неофициальную встречу с Тором. Настолько нравится, что, пожалуй, он перевезет сюда часть вещей из своего настоящего дома. Несколько зимних свитеров, какое-нибудь шерстяное пальто и брюки, конечно же, брюки тоже. Забирать все, естественно, он не станет — если ему придётся бежать без возможности забрать хоть единый элемент одежды из квартиры Тора, у него вряд ли будет возможность расхаживать по магазинам да покупать себе новые вещи. Но все же эта квартира ему столь сильно нравится… Кончиками пальцев коснувшись одной из открытых полок гардеробной, он ведёт подушечками по темному дереву, ощущает каждую шероховатость и весь натуральный древесный узор. Это привносит в него лишь больше довольства.       Чувствовать себя победителем, покорителем мира ему истинно нравится.       Ванная, скрывающаяся за дверью выхода из гардеробной, встречает его пустотой и тишиной. Под потолком мерно, еле слышно гудит вентиляционная система, и Локи не ждёт, что из-за угла неожиданно выпрыгнет Тор, но все же расслабляется, убедившись что его здесь нет. Пускай в квартире и стоит тишина, только ведь она может быть обманчива — это Локи выучил ещё давным-давно. В отцовском доме тоже всегда было тихо. И в этой тишине всегда творились самые жуткие вещи.       Тишина ванной ощущается иначе. Из окна открывается все тот же головокружительный вид. И отчего-то вспоминает Тони: он как-то рассказывал, что его папа, папа-омега, обожал простор и свободу. Он вообще рассказывал сотни историй о Фарбаути и каждая из этих историй всегда сопровождалась какой-то странной, бесконечной нежностью и забавой, с которой Тони обращался ко всем своим воспоминаниям. Частенько Локи старался не думать о том, насколько ему не верится, что альфа действительно может столь сильно любить омегу — это было за гранью его понимания. Поэтому он думал именно о том, насколько его папа-омега был поистине умопомрачителен, — это слово принадлежало именно Тони, — в своей любви к жизни и всем живым существам. Омегу храбрее сыскать было бы трудно: весь путь от младшего медбрата до заведующего одним из реабилитационных центров Фарбаути прошёл сам. В те годы владельцем всей маленькой, незначительной сети был какой-то сердобольный альфа, имени которого Локи было уже не упомнить. Большую часть благотворительных пожертвований он забирал себе, центры почти не развивались.       В тот миг, когда его родители встретились и Лаувей, в качестве элемента ухаживаний, подарил Фарбаути, уже бывшему заведующим, владение всеми существующими центрами Regeneratio, мир кардинально изменился. Тони эту историю обожал так, как не любил даже самого себя, пожалуй, всякий раз с привкусом расслабленности виски рассказывая об одном и том же. Самые первые публичные акции Regeneratio были направлены на просветительскую деятельность. Омег обучали заботиться о своей безопасности, о своём состоянии, но позже темы начали сменяться, их количество увеличивалось, как и количество благотворительных пожертвований — видя, что Regeneratio расширяется и развивается, ему были рады помочь в этом наиболее богатые и влиятельные члены общества. За годы работы в должности владельца Фарбаути были проведены сотни семинаров и тренингов о сексе, о диалоге со своим телом, о том, как взбираться по карьерной лестнице и не быть сожранным коллегами-альфами или собственным переживанием стресса. Лишь в самом конце своей жизни реабилитационный центр в полной степени стал оправдывать свое название. Направление чуть сменилось и расширилось. Сейчас они уже почти не вели ни семинаров, ни тренингов. Вместо этого акцент был на благотворительности, на помощи тем, кому некуда идти и не к кому обратиться. Акцент вернулся к тому, с чего все начиналось ещё до того, как Фарбаути стал владельцем, но масштабы деятельности увеличились в разы.       Обсуждать это с кем-либо Локи не сильно любил. Бальдра больше интересовала его личная жизнь, Сигюну такие диалоги меж ними просто не требовались, а Огун и вовсе был самым поганым собеседником из возможных. Пеппер, правда, любил начать восхищаться их достижениями, но Локи никогда этого не поддерживал — их работа ещё не была законченна. Он, конечно, был доволен своей работой, только не видел смысла показывать этого слишком открыто. Только глубоко внутри гордился и гордился отчаянно, неистово. Не количеством спасённых омег и не количеством благодарных писем, что приходили ему. Статистика была достаточно проста — каждый второй омега, покидающий реабилитационный центр, оформлял в мобильном приложении Regeneratio платную ежемесячную подписку. Эта подписка не давала никаких привилегий, от неё не зависела работа приложения и сумму ее можно было выбрать самостоятельно. Она была создана лишь в качестве возможности сказать сети реабилитационных центров, существующих лишь на благотворительной основе и деньгах самого Локи, «спасибо» и помочь развиваться дальше.       В мире, где омеги все ещё боролись за право получать зарплату равнозначную зарплате альф, находящихся на тех же должностях, это значило чрезвычайно много.       Для самого Локи это значило чрезвычайно много. Но все же его заслугой это ни было. Он просто создавал пространство, работающее на чужое благо. И это пространство, это королевство безопасности, взращённое им на фундаменте, заложенном папой, было достаточно хорошим, чтобы давать свои плоды.       Фарбаути бы точно гордился им. Хоть немного.       Закрыв за собой дверь на замок и по ходу проверив оставшиеся две, — и ту, что вела в коридор, и ту, что вела в гардеробную Тора, — чтобы они тоже были закрыты, Локи доходит до душевой кабины. Он выставляет на настенном табло нужную температуру, после пускает воду, но внутрь пока не заходит. Замки на дверях шепчут ему о полной безопасности и конфиденциальности его телесности, и лишь в этот миг он позволяет себя стянуть топ. Следом стягивает белье. Мягкая, ребристая ткань бежевого цвета скользит по крепким, подтянутым бёдрам, и он немного неловко оглядывается. Двери закрыты да и Тор скорее всего давно уже уехал на работу, а до ближайшего небоскреба слишком далеко, чтобы его можно было разглядеть, но он все равно нервно вздыхает. И оставляет белье на столешнице с раковинами. Там же, где оставил топ.       Сколько бы усилий он не прикладывал в разные периоды своей жизни, ему было не понять тех омег, что могли позволить себе спать голышом. Настолько ощущать себя в безопасности, чтобы позволить себе оголиться полностью, всегда казалось Локи недостижимой степенью доверия к окружающему миру или партнеру. Даже оставаясь на ночь в своей квартире в полном одиночестве, он не мог расстаться с топом и бельём. Одежда никогда не давила, в ней не было резинок, а ткань была очень ласковой. Прилегая к телу плотно, она не мешалась во сне, как мешалась бы пижама или ночная рубашка. А все же скрадывала какую-то часть ощущений.       Чего ему правда хотелось бы, так это когда-нибудь позволить себе расслабиться настолько, чтобы иметь храбрость уснуть голышом. И не беспокоиться о всех тех бесчисленных альфах этого мира, что могли навредить ему в этой первозданности и уязвимости тела.       Оказавшись внутри душевой кабины, он тихо, удивленно стонет. Вода тёплая до лёгкой волны дрожи, что пробегается по рукам и ногам, крадя ещё немного утренней расслабленности для его тела. И струйки бегут по его лицу, ласкают брови и крылья носа. Омега умывается, скользит кончиками пальцев по шее, проходится влажными ладонями по волосам. На этот день у него нет совершенно никаких планов. Разве что созвониться с Бальдром да рассказать ему «чудесную» новость, но это вряд ли заберёт слишком уж много времени.       Бальдр жутко переволнуется, как бывает обычно, когда он узнаёт какие-то важные новости, и с ним будет просто невозможно разговаривать. Скорее всего диалог закончится тем, что он засыпет Локи сотней вопросов — ещё большей сотней, чем те, которыми его вчера засыпал Пеппер — и в итоге примет за них двоих решение встретиться в ближайшие дни лично, чтобы все-все обсудить. Встречаться с ним Локи, конечно же, откажется. Уж лучше сразу назначить встречу семей — это позволит ему избежать кучи неловкости и ещё большей кучи разговоров о Торе.       Все-таки влюблённым он притворяться умеет плохо. Наверное, потому что не умеет любить. Кто знает.       Он вымывается медленно. Моет голову мятным шампунем Тора, и в итоге у него холодится все лицо и затылок. Как так получается Локи совершенно не понимает, но сколько не пытается смыть с себя это ощущение, у него почти ничего не выходит. Он мысленно отмечает себе первое дело для этого нового дня: заказать доставку со своими любимыми шампунями и гелем для душа. Пока он жил в отеле обо всем этом заботился Огун, раздавая уборщикам указания и проверяя их исполняемость. Огун всегда знал, что ему нравится, и никогда не задавал лишних вопросов. Огун всегда знал…       — Тебя заказали.       Тяжело вздохнув, омега вспоминает вчерашний разговор с ним и включает ледяной душ. Тело просыпается за мгновение. Он позволяет ледяным струям коснуться каждого кусочка своей кожи, подставляет лицо под холодную воду, льющуюся из головки душа. Возбуждение, зародившееся в его теле ещё с пару минут назад тёплой, игривой волной, затухает достаточно быстро — Локи не собирается прекращать отрекаться от этой части своей жизни и не прекратит никогда. Слишком уж грязно и слишком опасно это для него. Он даже не касается собственного члена в нежном прикосновении, пока вымывается и после, уже топчась под ледяным душем. Ему это не нужно. И он не желает уделять хоть малейшее внимание этой части своей жизни.       У него есть дела поважнее.       Выключив воду и чуть встряхнув плечами, он выглядывает из-за стеклянной прозрачной перегородки, что отделяет ванну от угла с душем, и тянется к полке с полотенцами. Те мягкие, махровые и очень, очень уютно-большие. Подхватив одно из таких, Локи кутается в него, обтирается, собирает с волос самые крупные капли воды — теперь он пахнет как один большой мятный лист. Конечно, собственного омежьего запаха это не скроет — ах, если бы все было столь просто — но за завтраком его ждут подавители. Уж они-то точно справятся с этой непосильной задачей.       Чуть помедлив, он подхватывает белье и бросает его в плетённую корзину с грязными вещами, что стоит под столешницей раковины. Из зеркала на него смотрит высокий, укутанный в молочного цвета полотенце омега. У него чёрные, влажные волосы, мелкие капельки воды на плечах и тонкие длинные пальцы. Локи какое-то время смотрит на себя, рассматривает лицо, кончиками пальцев проходится по острой скуле, будто пытаясь удостовериться в реальности собственного существования. Природа обделила его растительностью на лице, только сложно было сказать хорошо это или плохо — вместо этого она даровала ему омежье происхождение и сотни тысяч ярлыков да нелогичных социальных обязательств. Правда, с его то далеко не омежьим ростом даже будь у него хвост или третья нога никто бы, кажется, этого и не заметил.       Натянув улыбку, он хмыкает, подмигивает себе и уходит в гардеробную, по пути открывая замки на дверях. Задумываться о том, чтобы ему сегодня надеть, омеге совершенно не хочется, — да и Тор вернётся только к вечеру, — поэтому он не утруждает себя выбором. Просто сбрасывает полотенце на пол и подхватывает с одной из полок комплект белья. Бежевый топ и бежевые боксеры такого же фасона, что и только брошенные в стирку, самую малость пахнут цитрусовой отельной отдушкой для стирки. В последний раз поправив резинку и подхватив с пола полотенце, Локи возвращается в ванну и развешивает его на настенной сушке.       На каждом новом шагу и каждом новом действии он не может не прислушиваться к тишине стоящей в квартире. Отчего-то его все ещё сопровождает легкое, почти невесомое ощущение шутки — вот сейчас Тор выскочит откуда-нибудь из-за угла и… Что станет делать дальше этот несуществующий, импровизированный Тор, Локи придумать не удается. Как и поверить до конца, что альфа действительно оставил его в своей квартире одного. Конечно, в зоне гостиной и кухни были установлены камеры — Фандрал передал эту информацию Сигюну ещё на этапе обсуждения брачного договора почти две недели назад — но остальная квартира была большой слепой зонной. И территорией альфы. Территорией Тора.       Либо тот был дефектным по одному из важнейших альфьих параметров и сохранность его территории не являлась приоритетной его заботой, либо же врал этой настойчивой тишиной и собственным отсутствием в квартире. Себе врать Локи не мог — первый вариант казался ему приятнее и забавнее.       Дефектный омега, который связывает свою жизнь с дефектным альфой — вот уж точно история для какого-нибудь претендующего на популярность бульварного романа.       Вернувшись в спальню за телефоном, он выходит через главный коридор в зону кухни и потягивается по ходу. Тело сладко отзывается, мышцы тихо постанывают — и хотя последний сон оставил свой неизгладимый след, Локи ощущает, что выспался просто восхитительно. С запертой на замок дверью спальни и утяжелённым одеялом поверх того, что предложил ему Тор. Большую роль, конечно, сыграл припрятанный меж окном и постелью Glock, но даже так у него не было права обесценивать важность утяжеленного одеяла. И закрытых на замки дверей.       Гостиная, утонувшая в тишине, уже залита светом нового дня, и она будто бы встречает Локи с радостью. А ему самому бесконечно нравятся высокие потолки, простор и незагроможденность пространства. Он чувствует себя чрезвычайно уместно в этом помещении, и дурная привычка пробивается сама собой — Локи жмурится на один глаз да улыбается, свободно и мягко. Хочется закрутиться по комнате и засмеяться в голос, довольно да счастливо.       Он, наконец, здесь. Официально замужем и в безопасности на будущие пять лет. Теперь, даже если Лаувей захочет очень и очень сильно, ему не удастся выдать Локи насильно за Видара или за любого другого отброса этого мира. Вначале ему потребуется преодолеть нежелание Тора разводится и пару-тройку судебных процессов — фактически, Лаувей может доказать невменяемость Локи, но теперь он лишь отец-альфа и голос Тора, как мужа, будет более весомым аргументом.       А Тор связан брачным контрактом и не посмеет сделать ничего, что Локи не понравится.       Ох, красота.       — Ха-ха, я вас всех обманул, а вы и не заметили… Delicious*, — привстав на носочки, он смеется, качает головой, а после обращает свое внимание к кухонной зоне. Стоящий на столе белоснежный букет привлекает его внимание мгновенно, стоит Локи только его заметить, и в первое мгновение омега замирает удивленно. Быстро оглядывается, словно бы эти цветы могут принадлежать кому-то ещё, но в комнате он один. Мало того, он и в квартире один — сейчас это понимание становится лишь чётче.       А букет белых пионов, стоящий на столе, большой и немыслимо красивый. Его аромат разносится по всей кухне, нежный и сладкий. Бутоны выглядят жутко мягкими, нежными и трогательными. С опаской подкравшись, Локи касается одного из лепестков, мягко трёт его меж пальцами. И почти сразу замечает записку, вставленную меж парой соседних цветков.       Его лицо откликается легким жаром, скулы покрываются краской, но он осторожно вытаскивает сложенный вдвое листок бумаги. Медлит прежде чем раскрыть его и прочесть то, что внутри. Этот жест очень глупый и романтичный до тошноты — Локи совершенно не нравится. Настолько сильно не нравится, что он закусывает щеку изнутри, обнимает себя свободной рукой поперёк живота.       Ему никогда не дарили цветов. Совсем-совсем никогда.       И это ему нравилось. Быть омегой априори предполагало ношение шлейфа поверхностности, феминности и ветренности — Локи всю свою жизнь прикладывал усилия, чтобы не соответствовать этому социально навязанному образу. У него получалось прекрасно.       Ведь ни у кого даже мысли не возникало так сильно его оскорбить — цветами.       У Тора, похоже, вообще отсутствовала та часть тела, что отвечает за мысли. Или может, наоборот, работала слишком хорошо? Локи раскрывает записку двумя пальцами, читает написанное там, после перечитывает и не сдерживает смеха.       «Чувствуй себя как дома, плут»       — Засранец ты, Тор, — качнув головой и вернув записку на место, Локи не может убрать улыбки. Сколько он ни пытается найти в себе ощущение, — тошнотное, — издевки или насмешки, ему это не удается. Неожиданно, но он не чувствует себя феминным или беспечным омегой в большей степени, чем то, каким он является на самом деле. В груди теплится веселье.       Поставив на телефоне один из расслабленных утренних плейлистов, Локи заглядывает в холодильник. Под аккомпанемент In Orbit в исполнении Ambulo его взгляд теряется меж полками, что забиты свежими овощами и фруктами и десятками других продуктов. Он выбирает все, что нужно для оладьев, подхватывает пару нектаринов и апельсиновый сок. Пока переносит все это на столешницу, один из юрких нектаринов падает и откатывается по полу в сторону. Омега приседает, чтобы подобрать его, и ему на глаза попадает Glock, закреплённый под столом в специальной подставке. Стараясь не заглядываться дольше положенного — под потолком все еще установлены камеры, нужно быть настороже — он подхватывает гладкий бок фрукта пальцами и выпрямляется, забирая тот с собой.       Все, что Тор оставил ему, это послание в букете. Он явно не заметил ни выключившихся среди ночи камер, ни оружия, что Локи припрятал в кухонной и гостиной зонах. Ещё вчера, разобрав все свои вещи, расставив все свои кружки в кухне и расстелив постель, он вытащил со второго дна чемодана пять пистолетов с полными магазинами и военную глушилку. Убедившись, что альфа спит, а свет не пытается пробиться в коридор через мелкую полоску пространства меж дверью его спальни и полом, Локи прокрался в кухонно-гостиную зону и включил глушилку. Еле заметные под потолком глазки камер пару раз печально мигнули и погасли. Ему хватило трёх минут на то, чтобы прикрепить самоклеящиеся крепкие держатели под кухонным столом, под столешницей внутри ящика для сковородок и кастрюль и под журнальным столиком, стоящим около бордового дивана. У последнего крышка была непрозрачная, деревянная — она превосходно скрыла следы его вмешательства. Закончив свои дела, он выключил глушилку, выпил воды для вида, чтобы камеры успели зафиксировать не только его приход в кухню, но и нахождение там, и ушёл спать.       Оставшиеся два пистолета он расположил в своей комнате и в ванной, под столешницей с раковинами. Не то чтобы Локи планировал когда-либо ими воспользоваться, но эта привычка приросла к нему с того момента, как возраст позволил получить разрешение на ношение оружия. И хотя Тор выглядел милым, а отцовские недоброжелатели не донимали его последние несколько лет, никогда не лишним было перестраховаться. За всю свою жизнь под боком у Тюра и Бюлейста Локи выучил это на зубок.       Потому что если с ним что-то случится, ни Огун, ни группы быстрого реагирования Regeneratio не успеют не то что доехать до него, даже перехватить сигнал бедствия. Он обязан иметь возможность позаботиться о себе самостоятельно.       Особенно сейчас. После того, как Шмидт сделал свой первый шаг и разослал по городу на него ориентировки.       Замешав тесто, омега лениво пританцовывает под легкую, утреннюю музыку. Он достает сковороду, наливает немного масла на дно и дожидается пока она разогреется. Мягкость и бережность утренней суеты ощущаются непривычно, но приятно. Последние несколько лет он почти безвылазно жил в отеле и успел привыкнуть к завтракам в постель да посиделкам за рабочими вопросами с Огуном. Даже грустно немного было лишиться этого.       Теперь он будет жить здесь. Просыпаться в одиночестве, проводить утро наедине с собой, после ехать на работу и редкими вечерами пересекаться с Тором дома. А потом пять лет пройдёт, и Локи вернётся в свою излюбленную рутину.       Какие-то пять лет… Ерунда ведь. Если не думать об опасности, кроющейся в глубинах личности Тора, о несвободе из-за контракта, о чужой потребности в сексе. Ведь можно же просто не думать.       И Локи не думает. Лишь пританцовывает да замешивает тесто мерными движениями кисти, удерживающей венчик.       Дождавшись пока масло в сковороде нагреется, он выливает туда тесто — хватает на шесть оладьев — и уменьшает интенсивность газа. После накрывает крышкой. И медленно разворачивается в сторону своего телефона, лежащего на столе. Его лицо приобретает сложное выражение, кончиками пальцев он поглаживает себя по нагому бедру, словно утешая — ему все равно придётся это сделать. И лучше сделать это сейчас, не давая Пеппер и шанса подставить его и разболтать все «радостные» новости. И хотя точек соприкосновения у Пеппер и Бальдра нет, они и знакомы то вряд ли, Локи обманываться не хочет.       Сплетни всегда распространяются со скоростью пожара на высушенной солнцем равнине.       Выключив музыку, он набирает нужный, давно выученный наизусть номер и зажимает телефон между ухом и плечом. Гудки, словно смеются над ним, долгие и бесконечно повторяющиеся, но пока они идут омега успевает налить себе сока в изумрудного цвета чашку с претенциозной, каллиграфической надписью «Good Day To Give Up» на боку и смочить им горло. Апельсиновый вкус, свежий, не разбавленный лишней водой или вкусовыми добавками, позволяет ему чуть прикрыть глаза от удовольствия. Цитрус немного щиплет на кончике языка, пускай и не дает ему свободы от мятного аромата, что вьётся вокруг него теперь. Выветрится тот явно ещё не скоро.       — Локи-Доки, утречка! Как твои дела? — голос Бальдра возникает неожиданно, и Локи даже вздрагивает немного. Брат весел и заведён с самого утра, его бодрый голос почти искрится счастьем. Счастьем и непосредственностью.       — Не называй меня так, сколько просить… Привет, Баль, — Локи закатывает глаза, отставляет сок на стол и перехватывает трубку ладонью. На заднем фоне голоса Бальдра слышится негромкий шум других голосов и топот, и Локи использует это, только бы потянуть время. Он не чувствует себя готовым рассказывать собственные новости и тем более отвечать на все бесчисленные вопросы Бальдра. Поэтому говорит: — Слышу ты уже на ногах… Удалось взять на себя курирование новой выставки?       — О-о-о, ты помнишь! Локи-Доки, ты такой внимательный. Обожаю тебя за это! Когда я тебе… Ещё три месяца назад, кажется, рассказывал, да? Ва-а-а, ты такой ми-илый, — Бальдр бросается с обрыва вниз в свое восторженное лопотание, негромко попискивает от восторга перед чужой памятливостью. Локи старается тяжело вздохнуть как можно тише и только глаза прикрывает. В ближайшее время его присутствие не понадобится вообще, но чисто ради приличия он не откладывает трубку на стол и вместе с ней идет к панорамному окну. Свободной рукой омега обнимает себя за пояс чуть крепче. — У них был конкурс на это место, но ты же знаешь... Кто может быть лучше меня, когда речь идёт об искусстве?! Не удивительно, что меня поставили на это место, ха-ха. Конечно, это только испытательный срок… Руководство посмотрит как я проведу новую выставку, и, если все будет отлично, меня утвердят как главного куратора, представляешь?! Я так рад, так рад…! — Локи улыбается самыми уголками губ и, замерев у окна, прикрывает глаза.       Последние несколько лет Бальдр работал лишь над своими картинами, но ещё около полугода назад у него появилось резкое желание стать куратором выставок в национальном музее современного искусства. Только услышав об этом, Локи отчего-то совершенно не удивился — Бальдр был самым что ни на есть ветреным и взбалмошным созданием в этом мире. Большинство новостей из своей жизни, которые он приносил, Локи каждый раз примерял к тому мгновению, в котором Бальдру взбрело в голову купить десяток лошадей и открыть в пригороде конный клуб. Все было бы ничего, но ему захотелось именно ахалтекинскую породу, которая стоила баснословных денег, на тот момент водилась лишь в Туркмении и точно не светила Бальдру даже в самых смелых мечтах. Никогда, наверное, Локи не забудет, насколько он был поражён, когда брат какое-то время спустя рассказал ему про недавно встреченного им альфу — крайне привлекательного, высокого и светловолосого, конечно же, это же Бальдр — который неожиданно просто взял и подарил ему только открытый в пригороде Бухареста конный клуб. Естественно, там были лошади именно той породы, которую хотелось Бальдру.       Естественно.       По стопам этой истории, случившейся, когда Бальдру было шестнадцать, Локи уже совершенно ничему не удивлялся. И если, даже, в какой-то момент Бальдру вдруг захочется баллотироваться в президенты… Ествественно неожиданно найдется какой-нибудь новый, чрезвычайно привлекательный, высокий и светловолосый альфа, который сложит всего себя, только бы дать Бальдру возможность исполнить его желание.       — Тим говорит, что меня точно-точно должны взять после этой выставки. Он мне очень помогает в последнее время и… — Бальдр все продолжает болтать, и его болтовня больше напоминает быстрый птичий щебет. Локи слушает в пол уха, но стоит только мелькнуть знакомому, — не лично, лишь по десяткам рассказов самого Баля, — имени, как омега тут же распахивает глаза шире. Перебивает его:       — Тим?! Баль, погоди, Тим? Тот самый Тим? — тут же прищурившись настороженно, Локи выцепляет серьезным взглядом часть открывающихся пред ним окон соседней высотки. Жилых помещений в ней почти и не видно. Все комнаты уставлены столами и компьютерами, в креслах сидят альфы и беты. Напряженно всматриваясь в офисные помещения, Локи слышит, как Бальдр смолкает резко, словно бы кто перерубил им связь. Только на заднем фоне все еще слышатся чужие шаги и голоса. Локи уточняет вновь: — Баль, скажи мне, пожалуйста, что это не тот самый Тим…       — Локи-Доки-и… Ну чего ты злишься, ну… Мы уже почти четыре месяца…иногда пересекаемся, болтаем… Он очень изменился и… — голос Бальдра становится тихим и виноватым. Локи терпеть не может, когда он разыгрывает из себя бедного братика, на которого кто-то собирается ругаться, но эта черта — одна из сотен, составляющих Бальдра, от которых нет ни избавления, ни спасения. Все, что ему остается, лишь вздохнуть, пока Бальдр продолжает: — И он так помог мне с этим музеем… Он хороший, правда-правда! Он даже пообещал мне, что не будет так сильно давить на меня и даст мне время, чтобы сжиться с той идеей… Ну, помнишь, — его голос становится ещё тише, и Локи весь покрывается мурашками от плохого предчувствия. Он впивается пальцами в собственный бок, закусывает щеку изнутри. Не помнить того, вопиющего по степени наглости и отвратительности, предложение Тима он просто не может. И Бальдр, наконец, шепчет до конца, так, будто хоть одному из них нужны пояснения: — С тем, чтобы я стал омегой…полностью.       У Локи внутри скручивается тошнотный комок. Он кое-как сглатывает, трёт лицо свободной от телефона ладонью, а после потирает парой пальцев переносицу. Он привык находиться поодаль от жизни Бальдра, оставаясь почти незаметной тенью младшего брата, у которого всегда можно было переночевать в грустные моменты и которому всегда можно было поплакаться в плечо после очередного расставания. В моменте или позже Локи всегда узнавал новости жизни брата, был наслышан и о Тиме, и о десятке таких же придурков-альф, с которыми Бальдр связывался время от времени, но никогда не совался в эту часть жизни брата. И, впрочем, почти его не жалел.       Бальдр был хитрым лисом и игроком. Он мог притворяться ущемлённым и беспомощным, он мог делать сумасшедшие вещи, оказываясь в такой опасности, что Тюру и Бюлейсту приходилось закреплять за ним пару военных для охраны, а все же Локи не обманывался: каждый раз связываясь с подозрительным альфой, он хотел лишь поиграться и добиться реализации собственных желаний. С Тимом могло бы быть по-другому, Локи даже на мгновение позволил себе мысль о том, что с Тимом все по-другому, но стоило Бальдру вскользь сказать о том, что этот дрянной альфа помог ему с обустройством в музее, как вся картинка сложилась легко и просто.       Тим был лишь очередным глупцом, которого Бальдр использовал без угрызений собственной мертвой совести. Использовал уже в который раз, и вряд ли думал о том, чем ему придётся все эти чужие услуги по исполнению собственных желаний оплачивать. В том, что оплата потребуется, Локи не сомневался — в мире альф у всего была своя цена. Лишь единый момент прямо сейчас оставался для Локи тайной и, помедлив, он спросил негромко, твердо:       — Тюр и Бюлейст в курсе? — развернувшись спиной к окну, омега быстро осматривает гостиную, а после возвращается в кухню. По ходу слышит, как Бальдр тяжело вздыхает, откашливается. Ещё до того, как он начинает говорить, ответ становится яснее самого солнечного дня. И это Локи, пожалуй, не удивляет уже долгие-долгие годы. На его долю, на их с Бальдром долю выпали далеко не самые счастливые семейные отношения. И пускай Тюр с Бюлейстом оберегали среднего бету достаточно дружелюбно и мягко, — будто слабоумного щенка, который ничего не добьётся, но по крайней мере имеет милую мордочку, — но все же временами их опека могла быть удушающей.       Для Бальдра уж точно.       Для самого Локи ни о какой опеке и речи быть не могло. Все, чего он мог дождаться от самых старших братьев, так это насилия и жестокости. Бескомпромиссной несвободы.       — Слушай, Ло, — голос Бальдра звучит неожиданно совершенно иначе. В нем больше нет задора и бесшабашности, что были там лишь несколько мгновений назад. И это тоже привычно —сколько бы лет ни проходило, Бальдр, будто давным-давно окаменевшее изваяние, не менялся в своих повадках и своем характере. Локи оставалось лишь усмехнуться колко, но не столько весело, сколько напряженно, и именно этот он и сделал. Следом подхватив стакан с соком, решил перебить вот-вот зацветущий монолог о том, почему именно ни Тюру, ни Бюлейсту не нужно знать о Тиме.       И пускай Бальдр никогда этого не говорил, но вглубине каждого такого монолога всегда крылась простая истина: Тим был бы мёртв уже сутки спустя. Потому что никто не имел права обижать слабоумного и очень милого на мордочку щенка семьи Лафейсонов.       — А, так теперь я — «Ло». Бальдр, эти игры не доведут до добра, ты же знаешь, — Локи отпивает немного сока. Цитрусовый вкус уже не кажется таким же сладким, как до этого. Аппетит немного пропадает от того, что он вспоминает о самых старших братьях. А Бальдр только вздыхает вновь, и фоновые шумы с его стороны телефонной линии неожиданно сходят на нет. Раздается звук закрывшейся двери неизвестного Локи помещения.       Он молчит. И Локи знает почему. Они оба прекрасно это знают. Жизнь Бальдра не пестрит и никогда не пестрела умиротворением и спокойствием. Он буквально из кожи вон лез в каждом своем движении, в каждом своем решении, чтобы только найти для себя проблемы. Это было его способом к существованию — и Локи, даже не одобряя этого, все-таки не мог не завидовать той лёгкости, с которой брат шёл на каждый новый эмпровизированный эшафот. Когда связывался с сомнительными альфами, когда принимал дорогие подарки и ничего не давал взамен, когда добивался своих желаний через постель…       И все же они были похожи по-своему. Так же, как Бальдр не мог прекратить манипулировать чужими чувствами, Локи не смог бы заставить себя отречься и от Regeneratio, и от вечной борьбы за собственную жизнь полноправного омеги. Обстоятельства всегда настигали их, приходили за ними. Разница была лишь в том, что у обстоятельств Локи было имя их отца и Видара, пока у обстоятельства Бальдра были десятки других имён. И имя Тима в том числе.       — Они не знают. И будет лучше, если не узнают совсем. Ло, это… Мне правда нужно это. Мне нужна эта работа, мне нужно это искусство… Тим, он… — Бальдр вздыхает ещё раз. Локи только цокает с недовольством, слыша это, и поднимает крышку сковороды. Оладья уже немного припеклись, и он аккуратно переворачивает их на другую сторону. Масло тихо шкварчит при встрече с ещё сырым тестом. — Он не давит на меня. Пиздит постоянно об операции, буклеты какие-то таскает… Я проведу выставку, меня утвердят, и я покончу с этим. Я знаю, что уже пора. Тюр и Бюлейст… Пусть это останется только между нами, хорошо? Пожалуйста, Ло…       Накрыв оладьи крышкой вновь, Локи кончиками пальцев утирает со столешницы пару капель теста и отходит к раковине. Включает воду, неторопливо смывает тесто с пальцев. И прикрывает глаза. Конечно же, он не откажет. Сколько бы злости и зависти, сколько бы негодования у него не было к Бальдру, тот оставался его любимым старшим братом. Бессовестным, ветреным, но любимым.       К тому же прятать тайны Бальдра ему было особо не от кого. Последняя его, Локи, беседа с отцом была ещё около пяти лет назад — когда он только закончил обучение в Бранести и в спешке съезжал из семейного поместья. В той беседе осталось все то, что принадлежало Лаувейю безраздельно — холодность да суровость взгляда и чёткие слова о том, что лучше бы Локи до двадцати пяти лет найти себе альфу. Лингвистическая конструкция «лучше бы», конечно, не звучала. Лаувей лишь поставил его перед фактом — в двадцать пять Локи выходит за Видара.       Этот разговор был меж ними последним. Когда в последний раз Локи говорил с Тюром или Бюлейстом он не помнил вовсе, кажется, ещё задолго до окончательного отъезда из семейного поместья. И то вряд ли тот диалог был хоть сколько-нибудь подобием разговора. Локи не помнил, но, впрочем, вспоминать ему и не нужно было — со старшими братьями он всегда лишь ругался и отнюдь не по вине собственного острословия.       Именно поэтому в моменте реальности он лишь коротко дергает плечом, будто пытаясь оттолкнуть иллюзию, создаваемую Бальдром. Иллюзию о том, что их семья может хоть сколько-нибудь претендовать на звание «нормальной». А после говорит спокойно и меланхолично:       — С тебя два пригласительных на выставку, Баль, — и совершенно не чувствует себя виноватым. Бальдру уже двадцать шесть и он достаточно взрослый, чтобы выбирать с какими альфами водиться. Потянувшись к крану, Локи выключает воду, стряхивает капли с кончиков пальцев, а после вытирает их об висящее тут же, на крючке, полотенце.       — Я люблю тебя, Локи-Доки! О боги, как же я тебя люблю-ю-ю! Придёшь с Сигюном? Как он там, кстати? Как дела у моего любимого бето-котика? — привычный голос Бальдра раскручивается в пространстве телефонной линии и вновь возвращается к своим обыденным восхищенно-задорным интонациям. Локи только фыркает, но отвязаться от другой, иной, второй иллюзии ему не удается: каждый раз созваниваясь или встречаясь с Бальдром он натыкается на ощущение перспективы. Словно бы, у них, изломанных и дефектных, после всего дерьмового прошлого и правда есть будущее. Словно бы их будущее будет живым, чистым и красивым.       И в эту иллюзию хочется верить. Но вера в неё слепа и бездумна, а Бальдр слишком любит игнорировать то, что ему не нравится. Поэтому Локи дергает плечом коротко вновь, упирается ладонью в столешницу, в желании удержать себя. А после набирает побольше воздуха в грудь и говорит:       — Нет, я… Я приду не с Сигюном, Баль. Я встретил кое-кого, — слова коротким, цепким движением сковывают ему горло, а меж лопаток уже стучится своими мелкими кулачками несвобода и социальный контекст. Локи только оборачивается и подхватывает стакан с соком, чтобы смочить горло. Он позвонил ведь именно по этой причине и вот, наконец, пробравшись через всю болтовню Бальдра к нему добирается кульминация диалога. Проглотив сок, чуть не встающий ему поперёк горла, Локи распрямляется, подбирается и очень старается не забывать дышать.       Бальдру требуется три секунды — Локи считает — на то, чтобы справиться с удивлением. А после звучит, громкое и явно желающее пробраться в трубку, чтобы после выбраться уже в квартире Тора, прямо рядом с Локи:       — Локи Лафейсон, о боги, ты нашёл себе альфу?!       Локи закатывает глаза. После вздыхает и закатывает их вновь — судя по тому, что буквально ту же фразу вчера произнёс Пеппер, это начинает становится тенденцией. Крайне раздражающей. Впрочем, остановить Бальдра он не успевает — слишком уж много времени тратит на закатывание глаз. И Бальдр разгоняется буквально до тысячи слов в секунду, пытаясь выспросить у него все и сразу.       — Он с работы? Это Огун?! О боги, только не говори мне, что это Огун, терпеть его не могу! — Локи приоткрывает рот, но лишь закрывает его назад. Его взгляд устремляется в одну точку, бессмысленную точку, расположенную на противоположной стене, пока внутри все медленно закипает. Никогда ему не хотелось устраивать из своей личной жизни цирк, — да и саму эту жизнь, именно личную, устраивать тоже как-то желания не было — но, видимо, люди вокруг него в состоянии устроить этот цирк самостоятельно. Чего только стоит вчерашнее выражение лица Тора, услышавшего как Пеппер накидывается на него с вопросами: Локи правда показалось, что у альфы голова от натуги лопнет, пока он будет сдерживать весь свой смех. У Бальдра не лопнет ничего, даже если позволить ему задавать эти вопросы без остановки и несколько дней кряду. Локи раздраженно морщит нос и решает дать брату выговориться. Так будет проще. — Это же не Огун, да? Почти уверен, что нет, ты бы такого не выбрал… Так он с работы? Или из центра? Где вы познакомились? Он высокий? А красивый? У него есть судимости?!       — Бальдр, хватит! — на словах о судимостях его терпение заканчивается. Слишком быстро по собственным меркам, но Локи лишь головой дергает. Вдыхает поглубже, чтобы сказать уже спокойнее: — Мы познакомились…в ресторане… — чуть скривившись от неожиданной мысли о том, что они с Тором не обсудили вообще никакие детали их фиктивных отношений, омега слышит легкий скрежет от входной двери. Его голова мгновенно поворачивается в сторону звука. Кажется, так звучат ключи, вставляемые в замочную скважину. — И я бы хотел в ближайшие выходные собраться… Ну, знакомство семей и вся прочая шелуха.       — Ты… Локи, ты помолвлен? Почему ты не сказал мне? Он заставил тебя?! — интонация Бальдра становится взволнованной за мгновение, но Локи отвлекается на звук открывающейся входной двери и почти не слышит его. Кинув быстрый взгляд на оладьи в лёгком волнении, как бы они не сгорели, он покидает кухонную зону медленными, напряженными шагами. Тор ведь не должен вернуться так рано, разве нет? Или может он забыл что-то важное… Держа где-то в голове мысль о том, что Шмидт его заказал, омега делает несколько шагов вперёд и замирает посреди комнаты, ровно напротив далёкой двери входа в квартиру. Бальдр даже не ощущает, что что-то не так, продолжая после короткой паузы: — Локи, где ты сейчас? Я приеду сейчас же, и мы поговорим, скинь мне геометку.       — Баль, я…       Дверь приоткрывается и внутрь заглядывает невысокого роста темноволосый омега. Он быстро осматривает пустой короткий коридор прихожей, замечает Локи и улыбается. От его улыбки у Локи на затылке волоски встают дыбом. Он знает эту улыбку. Точно также когда-то улыбался Видар, а через полчаса он чуть не поставил Локи метку на затылке. Такая улыбка всегда была для него преддверием боли и страданий.       — Хей, приветики… А я по твою душу. Хотя, вернее будет сказать, по твою жизнь, а-ха-ха-ха… — омега проходит в квартиру, закрывает за собой дверь, но замка не поворачивает. Его звонкий, громкий голос разносит по квартире, создавая явное ощущение наигранности — будто бы омега очень хочет кого-то впечатлить прямо сейчас. Локи не может вымолвить в ответ и единого слова, — чужие клишированные речи немного сбивают его с толку, — только каменеет и мысленно возвращается к местам, в которые попрятал оружие. Но с места пока не сдвигается, всматриваясь в лицо гостя. Узнать его ему не удается, сколько он не пытается, копаясь в собственных воспоминаниях.       — Локи. Чей это голос? Сейчас же скинь геометку, слышишь?! — Бальдр, похоже, слышит чужие слова и реагирует мгновенно. Ритм его дыхания меняется, он явно срывается с места и бежит куда-то. Тихо матерится, отпихивая людей с дороги. Локи мимолетно, коротко ловит себя на фоновой мысли: Бальдру нельзя приезжать. Ему нельзя вмешиваться в это, потому что как только вмешается он, следом за ним вмешаются и Тюр с Бюлейстом. От них до отца останется разве что шаг, и тогда вся идея внезапности его помолвки канет в лету.       Быть может отец и не успеет предотвратить ее, — они с Тором уже связаны договором, пускай об этом никто и не знает, — но над этим сейчас отнюдь не время думать. И Локи не думает. Он бросает короткое:       — Баль. Я перезвоню позже, — а после отстраняет телефон от уха. Его палец уже тянется к кнопке сброса вызова, находящейся на экране, но смотрит он лишь на вошедшего в квартиру омегу. В том, что это омега, у него нет и единого сомнения отчего-то: в его сущности не чувствуется и части власти или жестокости, что столь сильно присуща альфам. К тому же свою роль играет средний рост и предположительная тонкокостность, а ещё некие нотки сексизма в сознании самого Локи. Пришедший гость может быть и бетой, пускай на бету он совершенно не похож.       Опустившись внимательным взглядом ниже его лица, Локи осматривает неприметную чёрную одежду без каких-либо опознавательных знаков: толстовку и форменные, военные брюки. Но сколько не вглядывается, реальной принадлежности к военным разыскать не может. Пускай у гостя, — может быть тот правда и не омега, а Тони явно был прав, Локи тот ещё кретин, когда дело касается ущемления по половому признаку, — и закреплена на бедре сумка с метательными, отнюдь не тренировочными ножами, но каждое его действие, каждое его движение… Локи не смог бы объяснить это словами. Все дело было именно в ощущениях. Проведя всю свою жизнь так или иначе в опасной близости к альфам, связанным со службой в армии, он чувствовал эту связь в деталях, в мимолетных движениях, в мимических жестах…       В том, кто только что проник в квартиру Тора, — их с Тором квартиру теперь, — этой связи не чувствовалось вовсе.       Вместо берцев на нем были серые беговые кроссовки, а волосы, явно длинные, были собраны в не слишком аккуратный низкий пучок на затылке. И пускай толстовка, объемная, мешковатая, была буквально создана для того, чтобы можно было спрятать под ней, как минимум, три пистолета, Локи чувствовал настойчиво сомнение.       Пока Бальдр уже срывал горло, пытаясь докричаться до него с той стороны линии:       — Не смей класть трубку! Я уже выезжаю, мне нужен адрес! Локи, бля.! — докричаться ему, впрочем, так и не удается. Локи все-таки сбрасывает вызов, — перебивая брата буквально на середине слова, — а после быстро моргает. И вся камерность облетает с него резким движением. Пальцы уже блокируют телефон, а после трижды жмут на кнопку уменьшения громкости, следом увеличивают ее на одно деление, а после вновь на три уменьшают. Телефон в его ладони коротко вибрирует, посылая сигнал SOS оперативной группе Regeneratio.       И только теперь страх, наконец, проявляется. Башня Тора находится через дорогу от главного корпуса Regeneratio, но это не имеет и малейшего веса. Если главная группа с Рамлоу во главе сейчас на вызове, другая приедет минимум через десять минут. Если же они в корпусе, им все равно потребуется минут пять на то, чтобы банально подняться на этаж. И это лишь два мелких, коротких ответвления вероятности — они самые благоприятные, и об остальных Локи думать совершенно некогда.       Он может думать лишь о том, что не знает ничего о своём противнике. Ещё — о том, что ему нужно продержаться до приезда помощи.       Продержаться.       Не подохнуть.       И случайно никого не убить.       — Не помню тебя. Кто тебя послал? — еле подавив желание бросить взгляд в сторону стола, с припрятанным под ним Glock’ом, Локи только крепче впивается пальцами в края телефона. В грудь давит желания отступить, убежать — оно инстинктивное, как и любое другое, присущее омеге. Локи удается противостоять ему три секунды, прежде чем он отступает на мелкий шажок назад, и эти три секунды стоят ему двух шагов гостя вглубь квартиры. Омега, — это точно он, Локи уверен на добрые семьдесят процентов, чтобы там Тони о нем не думал, — осматривает гостиную и кухню с таким видом, словно является здесь полноправным хозяином. У Локи уже будто бы и мелькает быстрая догадка, — о том, что этот вероятный омега уже бывал здесь раньше, — но обдумать ее хоть сколько-нибудь он не может, концентрируя все своё внимание на чужих шагах. Омега наступает медленно, но ему явно не достает хищной, опасной грации.       Похоже, от военного в нем только форменные брюки, ножи да все то возможно существующее оружие, что скрыто от глаз Локи толстовкой.       — Тор… Тора тут нет, да? Я не рассчитывал, конечно, он всегда рано уезжает на работу, но все равно жаль немного, — заправив за ухо короткую прядь каштановых волос, что выбилась из пучка, омега улыбается немного тоскливо. Стоит его взгляду вернуться к Локи, как эта грусть исчезает мгновенно. Ее слишком быстро, поразительно быстро заменяет дикая злоба, и Локи отступает ещё на один шаг назад. Ему нельзя убегать внутрь квартиры, потому что кухонно-гостиная зона — единственное место, где установлены камеры. И если он убежит внутрь, после у него будет в разы меньше доказательств собственной невиновности, чем если он устроит драку прямо здесь.       Отчего-то Локи прекрасно чувствует — драки избежать не удастся. Его сердце ускоряется в своём беге, адреналин выплескивается в кровь, только это все совершенно не важно, потому что в животе кликается предательский, тошнотной страх. Казалось, только с час назад он почувствовал свободу и безопасность, но, похоже, такие категории не должны были принадлежать ему никогда. И Локи не думает об этом, не думает, не думает, но внутри все выкручивает страхом. А телефон в его ладони предательски молчит, не возвращая вибрации.       Так и не дождавшись от него ответа, омега говорит:       — Я — Джейн. Возлюбленный Тора. Не знаю, как так получилось, что вы помолвлены, но, боюсь, тебе придётся сдохнуть, — он останавливается на пороге прихожей и тянется ладонью в бедру. Локи так и не двигается, все смотрит и смотрит на него, будто ждёт чего-то. Помимо страха внутри есть какое-то странное, иррациональное ощущения большой, неуместной шутки: бывший его мужа по расчёту проник в их, — с мужем по расчёту, — квартиру, чтобы убить его.       Ему стоило бы рассмеяться да ответить какой-нибудь не менее постановочной фразой на каждую такую же, что уже успел произнести Джейн, но Локи просто не может. Он стоит, окаменевший, и молчит. Омега напротив уже тянется к своему бедру, где-то под столом прикреплён Glock и ему самому стоило бы позвонить Тору да спросить:       — Какого хуя происходит в твоей жизни?! — но Локи просто стоит и смотрит. Пока мысли в его голове несутся с немыслимой скоростью.       Установленное на телефоне приложение Regeneratio, созданное центром ещё пару лет назад, синхронизировано с координатами его местоположения и имеет доступ к звонкам и отправке уведомлений. Последовательность кнопок, что он нажал, запустила отправку сигнала экстренного положения, и в скором времени телефон должен завибрировать вновь, тем самым возвращая сообщение — оперативная группа уже выехала. В скором времени… Сам с собой Локи не обманывается: у групп быстрого реагирования хорошая статистика. Но раз в пару недель так или иначе им приходится оформлять похоронные отчеты на омег, к которым доехать банально не успели. На омег, которых успели убить до того, как успели спасти.       — Забавно выходит… — страх подергивает где-то у него внутри, и Локи позволяет себе колкую, сухую усмешку. У него нет и единой крохи информации о Джейне. Он не знает его навыков, не знает его умений… И самым лучшим решением из возможных будет его спровоцировать — вот о чем Локи думает в тот миг, когда омега подхватывает два ножа и прокручивает их за кольца ручек в пальцах. Лезвие выглядит тонким и чрезвычайно острым. А Локи не имеет других вариантов, кроме ожидания группы быстрого реагирования и искрометной провокации. С четким пониманием, что прямо сейчас, вероятно, он подписывает себе смертный приговор, он говорит: — Тор говорил мне, что вы расстались ещё давным-давно… Тебе не кажется, что ты что-то попутал?       И страх внутри него поднимается высокой волной цунами — Локи прекрасно знает, что никогда, никогда, никогда идея провоцировать тех, кто может тебя убить, не является хорошей. И все же он делает это. А после заставляет себя поднять голову выше и распрямить плечи. От этого страха пред насилием, преднезаслуженной, нечеловеческой жестокостью ему никогда не избавиться, но сейчас на него нет времени. Потому что на столе стоит единая из всей его коллекции ненавистная ему кружка, а на боку у неё переливается «Good Day To Give Up», а Тор подписал контракт, в котором было четко прописано — он в ответе за безопасность Локи.       Стоит омеге только вспомнить об этом, как волну его страха резким движением перерубает злоба. Она толкает его изнутри, заставляет вновь пробежаться взглядом по Джейну, а после предлагает сразу два пути к тактическому отступлению: один к кухонному столу, другой — к журнальному столику у дивана. Потому что, если Тор не в состоянии исполнить свои обязательства, Локи придётся сделать это за него.       Хотя бы ради того, чтобы после ткнуть его носом в собственный промах и перед разрывом брачного договора собственными окровавленными руками потребовать моральной компенсации.       Только заслышав его слова, Джейн поражено распахивает глаза, а после скалится недобро, опасно. Его рука вздрагивает, — Локи отслеживает этот момент и готовится отскакивать влево, назад к столу, — а после он почти что срывается на крик:       — Ты, блядское шлюховское отродье! Тор принадлежит мне! — омега замахивается быстрым, четким движением руки, а Локи все ещё кажется, пускай уже много меньше, что это — чья-то немыслимая шутка. Будь они в других обстоятельствах, он с радостью объяснил бы этому неродивому, что ему самому Тор нужен лишь постольку поскольку, не более. Но в нынешних обстоятельствах оказывается не до объяснений. Он уже дергается в сторону кухонного стола, а следом видит чужой резкий бросок. Нужно отдать Джейну должное — он целится именно туда, куда Локи собирался отскакивать. Предчувствует его движение или просто догадывается, только эта разница не имеет и малейшего веса. — Сдохни!       Его голос взлетает под потолок разъяренной интонацией. Никогда Локи не хотел вновь оказываться в таких обстоятельствах. Он умел драться, умел стрелять, а ещё жил великой мечтой о том, чтобы существовать спокойно и заниматься своим делом. В мире альф, созданным именно для альф, это было, похоже, недостижимо и невозможно.       Еле успев отклониться корпусом назад, вправо, он все же не имеет возможности уйти из-под режущего, жестокого удара. Нож рассекает ему руку где-то у середины плеча, и боль запаздывает на какое-то мгновение, настолько быстро все это случается. А Джейн уже заносит вторую руку. Он не отступится, точно не отступиться, на это не стоит даже надеяться, и Локи под отзвук падающего за его спиной первого ножа все-таки успевает скрыться за столом. Колени коротким, резким толчком боли сталкиваются с полом, бедро, на которое он падает недовольно отзывается болью тоже, а телефон чуть не падает из руки. Локи только сжимает его крепче и все ещё ждёт, что хоть кто-нибудь сподобится спасти его из этого цирка.       — Не смей прятаться от меня, мразь! — Джейн орет, почти взбешённый происходящим, но скорее словами самого Локи. А тот уже тянется свободной рукой под стол. И вытягивает из крепления пистолет. Сердце в груди надрывается собственным бешеным бегом, но в моменте у него не остается возможности для мыслей — злость захватывает его полностью, — а возможности для промедления Локи не оставляет себе сам.       Подскочив на ноги, он бросает телефон на стол легким движением, чуть не сбивает им ополовиненный стакан апельсинового сока, а после снимает пистолет с предохранителя. Где-то с секунду назад у него за спиной в деревянную дверцу кухонного гарнитура врезался второй нож, — Локи услышал это, Локи это запомнил, — и сейчас Джейн тянется за двумя новыми.       Не успевает.       — Одно движение и я выстрелю, — он берет Джейна на прицел, и не предлагает ему поблажки, целясь сразу в голову. А Джейн только фыркает насмешливо, пренебрежительно — вот она, истинная внутренняя мизогиния. Его недооценивают даже омеги, какая глупость.       — Думаешь, Тору это понравится? Он терпеть не может сильных омег… — Джейн все-таки подхватывает ещё два ножа из набедренной сумки, а после указывает одним из них на Локи. И скалится, насмехается. Локи смотрит лишь ему в лицо и мимолетно думает о том, что этот омега мог бы быть даже красивым, если бы не это мерзкое выражение у него на лице. Если бы не темные круги под глазами, если бы не острая худоба, которую Локи замечает лишь сейчас, по выступающим косточкам запястий, по длинным, тонким пальцам. Джейн говорит: — Тебе духу не хватит выстрелить. Ты…       Но не договаривает. Локи только перебивает его коротко и четко:       — Хватит, — а после опускает прицел к чужим ногам, скрытым за тканью форменных брюк. И нажимает на курок. Отдача выстрела проходит по обеим рукам, распределяясь поровну, отзвук летит к потолку следом за каждой сумасбродной интонацией Джейна. Этот отзвук, отзвук смерти, нагоняет все чужие интонации и сжирает их разом. А следом раздается нечеловеческий крик боли и звон — это ножи падают на пол из ослабевших рук омеги. Следом за ними на задницу валится и сам Джейн. Он хватается руками за колено, взвывает в неутешительном вое.       Локи не думает о том, как скоро придурок сможет нормально ходить и сможет ли вообще. Вероятно, простреленное колено оставит его хромым на всю оставшуюся жизнь. Только не факт, что жизнь эта будет слишком уж долгой — если Тюр или Бюлейст узнают о случившимся, через сутки Джейн будет мёртв и холоден. Рассказывать им Локи, конечно, не станет.       Но этим двоим чаще всего о таком рассказывать даже не нужно.       — Ты с ума сошёл! Блять, как больно! — Джейн поднимает к нему ожесточенное, изуродованное гримасой боли лицо, но он уже не поднимется. Вот она правда военной закалки — если бы на его месте был кто угодно, действительно связанный со службой, он не стал бы рассиживаться. Он довёл бы свою задачу до конца. — Ты нахуя выстрелил, блять?!       — Ты «выстрелил» первым, — Локи коротко дергает плечом и подхватывает одной рукой телефон. В другой он все ещё держит пистолет и опускать его не собирается. Как, впрочем, и отводить от омеги взгляда. Подняв телефон на уровень глаз, он быстро находит на разблокированном экране рабочий номер Тора и нажимает кнопку вызова. Джейн взвывает вновь, корчится, склоняется к собственной ноге, пытаясь баюкать ее беспомощными руками. Под ним уже кровь уже собирается на полу под ним. Та самая кровь, которую Локи не собирается останавливать. Вместо этого он рявкает жестко в ответ на чужой скулёж: — Рот закрой.       Возможно, ему стоило бы позвонить Тору на мобильный, но испытывать судьбу не хотелось. Если Тор оставил телефон в своём кабинете и ушел на совещание или какую-нибудь сделку, звонить на его личный номер было бессмысленно. Впрочем, если он уехал из офиса и забыл телефон, бессмысленным было любое действие Локи. Прижав телефон к уху, он чувствует короткий отклик вибрации — группа быстрого реагирования уже выехала на его сигнал. В ближайшее время они будут тут.       Они приедут, заберут этого ненормального, а после Локи придется убирать за ним кровь… Поджав губы с полным пониманием того, что весь его выходной испоганен нахуй, омега еле сдерживается, чтобы со злости не выстрелить второй раз, в бедовую голову Джейна. Тот, будто бы испугавшись, все-таки замолкает, отзываясь со своего места лишь тихим шепотом и сдавленным рыданием. На чёрной ткани его брюк уже расползлось влажное пятно его крови.       — Добрый день, секретарь Тора Одинсона слу… — трубку снимают неожиданно быстро, но Локи совершенно не радуется. Он делает пару мелких шажков вправо, выходит из-за стола и крепче обнимает рукоять пистолета ладонью. Злоба, кусачая, не приручённая, рвётся наружу, и омега старается изо всех сил запихнуть ее поглубже, чтобы случайно не врезать Джейну собственными феромонами в добавок к уже спущенному на него свинцу. Получается так себе.       — Это Локи. Свяжи меня с Тором, — не имея время выслушивать всю долгую речь приветствия, Локи обрубает коротко, жестко. А Джейн голову вскидывает, только заслышав, похоже, чрезвычайно любимое имя. Достаточно любимое, чтобы иметь какое-то право смотреть на Локи с таким блеском в глазах, полностью игнорируя и пулю в колене, и все ещё направленное на него дуло пистолета.       — Ох, к сожалению, Тор сейчас занят… — Сэнд почти не тушуется, только горло прочищает негромко. И, судя по звуку, принимается нервно перекладывать ручки на столе. Одну к другой, одну к другой. Его голос звучит уверенно, когда он добавляет: — Я могу передать ему что-то, если нужно.       — Мне нужно, чтобы ты соединил меня с ним. Прямо. Блять. Сейчас, — Локи скалится так, будто бы прямо сейчас стоит в приемной у Тора и требует сказать ему, где эта сука находится. Сэнд его, конечно, не видит. Не видит, но чувствует его злость по голосу. И все равно отвечает, добавляя чуть больше серьезности в голос:       — Он на совещании. И просил настоятельно не переадресовывать ему звонки. Я не могу… — его сдержанности и профессионализму стоит позавидовать, но Локи просто не может. В его голове только и вертится мысль о том, какой прекрасный, спокойный день его ждал. Теперь весь этот день был просран. Лишь потому что какому-то ненормальному омеге, бывшему омеге Тора, взбрело в голову поиграть с ним в ножички!       И теперь на полу гостиной собиралась лужа его крови, постепенно начинало все ярче вонять подгорающими оладьями, а Бальдр, о боги, Локи даже думать не хотел, в каком ужасе сейчас был Бальдр и куда собирался ехать.       — Ты можешь. И ты соединишь меня с ним. Прямо сейчас. А после вызовешь ему лифт. С его недовольством я разберусь сам. Живее! — скривившись от вида блестящих глаз Джейна, Локи переступает с ноги на ногу для устойчивости. Его голос, будто стальной прут, со свистом проносится по телефонной линии. Сэнд больше не отвечает. Слышится короткий щелчок переадресации на другой телефон. А Джейн посмеивается, ещё не зная, что его ждёт:       — Думаешь, он приедет и спасёт тебя? Он убьёт тебя, когда увидит, что ты сделал со мной, — его голос уже не звучит так крикливо и претенциозно, как раньше. Но, впрочем, Локи плевать на его голос. Все его внимание сосредоточенно на движениях рук омеги — тому ничего не стоит выхватить новый нож или дотянуться до тех двух, что валяются рядом.       — Я же сказал, что занят! — увязнув собственным пристальным взглядом на чужих тонких пальцах, обнимающих простреленное колено, Локи не успевает даже услышать, когда трубку снимают вновь. Разгневанный голос Тора пытается ударить его наотмашь — ему удается. Локи вздрагивает плечами, на мгновение, крошечное мгновение теряется, а после вскидывает глаза к усмехающемуся Джейну. И злость внутри него делает виток такой силы, что страху приходится вновь стыдливо отступить в самые закоулки сознания.       Тор звучит действительно злым. И Локи надеялся, правда надеялся, что никогда ему не доведётся этой чужой злости услышать. А ещё верил, что не придётся показывать насколько зол может быть он сам.       Только в мире альф, созданном для других альф, любая вера всегда была проигрышной идеей. Как, впрочем, и надежда.       — Твой ебучий бывший только что пытался меня убить. Теперь у него свинец в колене, и если ты не приедешь через пять минут, я оставлю ему милую дыру меж глаз, — почти шипя от ярости, Локи даже корпусом вперёд подаётся, скалится, изгибает губы в уродливой злобе. Этот момент Джейн использует, чтобы потянуться к бедру за ножом, но не успевает, а Локи совершенно случайно не удерживает собственной злости. Волна его феромонов проносится в пространстве, целенаправленно атакуя лишь единого находящегося сейчас рядом противника. Джейна мгновенно скручивает резким, сильным приступом кашля, его глаза жмурятся, пальцы, замершие на середине движения, сводит судорогой. А Локи только голову вскидывает и рявкает властно, жестоко: — Живо. Блять. Домой. Тор.       — Блять, что ты… Блять… Ты сделал… — Джейн пытается прокашляться, почти давится воздухом и стучит кулаком себе в грудь. Локи только презрительно морщится, уже сбросив вызов, и откладывает телефон на стол. Ему и хочется дать этому долбанутому омеге задохнуться, но он решает сжалиться над ним и спиной отходит к навесной вытяжке, находящейся над плитой. Включив ее, следующим движением он выключает окончательно испорченные оладьи, а после возвращается назад на своё место.       — Снимай ножи. И пускай ко мне по полу, — обняв рукоять пистолета двумя ладонями, он прицеливается чётче. Джейн все ещё кашляет, в попытках продышаться, но помогать ему Локи не станет. Омега сам виноват, что решил заявиться к нему с угрозами, и сам виноват, что не вызнал о нем достаточно. Узнай он всю подноготную Локи, не стал приходить уж точно.       Или хотя бы подготовился немного, чтобы не выглядеть настолько жалко.       — Он сказал, что ты — блядский беспомощный заморыш… Черт, нахрена я поверил. Он сказал, это плёвое дело… — еле вернув себе способность дышать нормально, Джейн качает головой и послушно расстёгивает набедренную сумку. У него дрожат кончики пальцев, полусогнутую в колене ногу сводит быстрой судорогой.       — Кто сказал? Кто тебя нанял? — Локи задаёт два вопроса, не чувствуя и единой капли сострадания, а стоит ему задать их, как ответы мгновенно оказываются бесполезны. Если Джейна действительно наняли, если его появление здесь не было нездоровым проявлением собственничества на Тора, который уже давным-давно ему не принадлежал, Локи прекрасно знает, кто является заказчиком. И Джейн, уже отшвырнув сумку с ножами в его сторону, говорит чуть самодовольно:       — Альфа. Его звали Иоганн, — он все ещё усмехается, кривит губы в этой противной, злобной улыбке. У Локи коротко дергается бедро от напряжения — он еле держится, что просто напросто не отстрелить эту улыбку ко всем чертям. Но все же держится. И только сейчас, наконец, чувствует капли собственной крови, стекающие по порезанному плечу. Они горячие, вязкие, соскальзывают с его руки, тягуче и почти беззвучно шлепаясь на пол.       Ему и стоит бы испугаться, но ничего ещё не окончено. У него нет права сдаваться сейчас, что бы там не пыталась наплести ему его изумрудная кружка.       — Те два ножа. Пускай по полу, ко мне. Медленно, — на чужие слова Локи не отвечает. Вместо этого говорит более важные. Они будто бы становятся волшебным паролем — беззвучно входная дверь в квартиру открывается, в проеме показывается широкоплечая фигура Брока Рамлоу. Взгляда Локи осознанно не переводит, чтобы не провоцировать Джейна на лишние движения, но видит краем глаза, как следом за первым альфой в квартиру проходят остальные трое. У каждого в руках автомат, на груди форменной чёрной куртки небольшая эмблема Regeneratio.       — Какой ты скучный… А может мне лучше… — Джейн тоскливо кривит губы, продолжая играть на несуществующую публику, а после тянется к тому ножу, что лежит ближе всего к нему. Локи только губы поджимает, напрягает плечи. Стрелять он больше не станет, — искушение попасть меж глаз слишком велико, — но если Джейн успеет подхватить нож и бросить его, ему придётся отскакивать. И главное правильно выбрать сторону… Локи не выбирает и не думает. За спиной Джейна вырастает фигура Рамлоу, и только тот касается кончиками пальцев ножа, говоря: — Бросить его тебе?       Как альфа тут же наступает тяжелым ботинком ему на кисть и придавливает к полу. Он отвечает за Локи сам, коротко, четко:       — Не утруждайся.       Джейн только скулит в ответ, пытается схватить альфу за лодыжку другой рукой, — будто он смог бы сдвинуть его ногу с места самостоятельно, — но это ни к чему не приводит. Остальные из группы быстрого реагирования окружают его мгновенно, берут на прицел тоже. И Локи позволяет себе, помедлив лишь несколько мгновений, опустить пистолет. Он выдыхает тяжело, прикрывает глаза, а после, пошатнувшись, отступает назад.       Почуяв, что опасность больше не угрожает ему, страх настойчиво стремится выбраться на поверхность вновь.       — Джек, надень на него наручники. Таузиг, подбери ножи, с собой заберём, чтобы были отпечатки. И глаз с него не спускайте, — привычная командирская интонация Рамлоу рассекает пространство, а Локи только и может, что опереться поясницей о столешницу, столь вовремя оказавшуюся позади. Кто-то из отряда коротко покашливает, прочищает горло. У Локи нет сил думать о том, насколько воздух пресыщен его раздразненным злобой феромоном. Он лишь жмурится долгим движением, пока руки сами собой, без единой мысли, возвращают оружие на предохранитель. Слышатся чужие шаги, а после короткий грохот автомата, отложенного на стол. Рамлоу говорит: — Он был один?       И Локи только кивает. Заставив себя усилием раскрыть глаза, он откладывает пистолет на кухонную столешницу позади себя. И видит, как альфа, остановившийся перед ним, стягивает форменную куртку. Лишь в этот миг Локи вспоминает о собственной немыслимой наготе. И дрожь стыда, дрожь едкого ужаса пробегает волной мурашек по коже.       — Командир, у него пулевое, в колене. Медиков вызываем? — смуглокожий, подвижный Родригес отзывается негромко, но не слишком взволновано. Прежде чем ответить, Брок протягивает Локи свою куртку. И в глаза смотрит, будто пытаясь найти там что-то, о чем он тоже мог бы позаботиться так же, как только что позаботился о безопасности. Его исполнительность уже который год Локи не удивляет и не настораживает, — Рамлоу один из тех альф, что давным-давно попали для него в категорию не опасных, — но сейчас он глаза отводит. И принимает куртку послушно, без единого слова.       Его ноги, кажется, не в силах сделать и единого лишнего шага. Колени коротко подрагивают, а сердце, его надрывное, перепуганное глубоко внутри сердце, все бьется и бьется в неистовстве. Нет и единой мысли о том, что чужая куртка пахнет альфой, или, может, о том, что он заляпает ее собственной кровью, только запекающейся на левом плече.       Он принимает куртку, накидывает ее на плечи. Пытаться спрятать дрожь собственных пальцев — немыслимое по сложности занятие. И Локи не пытается.       Брок говорит, все ещё смотря Локи в глаза:       — Похую. Так повезём. Пусть сами в больничке с ним разбираются, — и все, что Локи может вернуть ему, так это короткий, благодарный кивок. Он сделал все, что мог, чтобы не прострелить Джейну его тупую голову. И сейчас ему ничуть не грустно о мысли о том, что в будущем тот никогда уже возможно не сможет ходить нормально.       — Принято, — Джек Роллинз, высокий, с острым, недоброжелательным лицом альфа, отзывается за всю группу, и подхватывает Джейна под руку, чтобы поднять его на ноги. У того подкашиваются ноги, кроссовки скользят по крови, разлившейся на полу. Поднять его с первого раза так и не удается, он вновь валится на пол с коротким, болезненным вскриком. Локи не смотрит, не смотрит, не смотрит.       Альфа напротив него спрашивает:       — Ещё что-то? — он так и не оборачивается назад, к своим людям. И Локи приходится все-таки посмотреть на него вновь. В его собственном взгляде не найдётся и части той бравады, что была в нем лишь минуты назад, а ребра все настойчивее подтачивает не высплеснутый страх пережитого. Рамлоу смотрит на него глазами цвета охры, сурово хмурится.       Вояк Локи ненавидит до глубины души. Каждое их движение, каждый жест, каждый вдох внушает ему ужас, впитавшийся в него за все годы его жизни, но сейчас он не чувствует страха. Потому что Рамлоу идеален в своей исполнительности. Он знает регламент действий в таких происшествиях, его люди подчиняться ему беспрекословно. Локи не знает, где он набрал этих троих альф, — Роллинза, Таузига и Родригеса, — но, впрочем, и не сильно желает знает.       Все, что его волнует — статистика. И она показывает уже который год, что Рамлоу определенно не зря просиживает форменные брюки на месте начальника всех групп быстрого реагирования, находящихся в запасе у Regeneratio.       — Нет, со всем остальным… — «я разберусь сам» Локи добавить не успевает. Грохочет входная дверь, и мгновенно пространство квартиры пронзает стойкий аромат металла. Тор проносится через прихожую, замирает только в проходе, на самой границы гостиной. Рамлоу реагирует мгновенно: оборачивается, быстрым движением вытягивает из кобуры пистолет и загораживает Локи собой. Они одного роста, и это абсурдно, но Локи действительно чувствует себя закрытым чужой широкой, крепкой спиной. Вместе с Рамлоу реагирует и Таузиг, высокий, бритоголовый альфа под два метра ростом.       Даже если бы Тор хотел сделать ещё шаг, — а он явно хочет и далеко не один, — он так и замирает на месте. Бросает взгляд на Джейна, после переводит его к Локи и мгновенно заглядывает в глаза. То, насколько явно он игнорирует направленное на него оружие, коротко дергает Локи где-то внутри интересом, но тот не отзывается. Он слишком не в настроении ещё и для этого переживания.       — Этот твой? — Рамлоу бросает вопрос себе за спину привычной грубоватой интонацией, даже головы не поворачивая. Локи кивает ему в ответ. Лишь мгновение спустя понимает, что его не видят, и заставляет себя ответить:       — Мой, — в горле скребёт осадок все ещё бьющегося наружу страха, но он сглатывает, — дважды, — а после все-таки становится ровнее. В чужую куртку только кутается, пытаясь запахнуть ее крепче. И уже громче добавляет: — Можешь опустить оружие.       — Тор…? Тор, ты, наконец, пришёл за мной? — Джейн, все ещё сидящий на полу, отзывается мгновенно на слова Локи. Он пытается обернуться, чуть голову себе не сворачивает, елозя здоровой ногой по грязному от крови полу. И лучше бы свернул уже, вот правда, но Локи на него все ещё не глядит. Он глядит лишь на Тора. И отчего-то, — и сам не понимает, зачем вообще, — вспоминает, что сказал Джейн ранее.       Что Тор придёт.       И убьёт Локи.       Когда увидит, что он сделал с его омегой.       Следом, будто в насмешку, Локи вспоминается их с Тором разговор, случившийся на втором ужине. Тор отзывался о Джейне тогда без негатива, с лёгкой, еле различимой ноткой грусти и давно канувшей в прошлом привязанности. Привязанности, которая у них с Джейном была и которой между Локи и Тором явно не было. Локи вспоминает об этом, только логическую цепочку мыслей до конца довести так и не успевает: Тор все же делает свой новый шаг, после другой, следом третий. Он подходит к Локи, быстрым движением глаз осматривает его лицо, спускается взглядом ниже мимолетом. И говорит:       — Ты в порядке?       Это — первое, что он спрашивает. И Локи, не успевший взволноваться на его счёт, но, впрочем, явно собиравшийся, только кивает коротко, медленно. Тут же слышит неопределимое на эмоцию хмыканье Рамлоу, что отступил в сторону, давая Тору место. Пускай альфа и не относится к тем, кто с радостью распространяет сплетни, а все же хорошо, что Локи успел отзвониться Бальдру до того, как все это началось.       — Вот и ладушки, — коротко кивнув себе самому, Брок возвращает пистолет в наплечную кобуру, подхватывает со стола автомат. Обсуждать здесь и правда больше нечего, Локи согласен с ним полностью. Только Тор все стоит рядом и глядит на него внимательно, слишком внимательно. Это ощущается некомфортно просто до ужаса — все, что на нем надето, помимо белья и топа, так это чужая форменная куртка. Куртка, которую ему как раз нужно возвращать. — Раз все в порядке, сваливаем. Гаденыша на ноги ставьте. Если не встанет, потащим за волосы.       Локи хмыкает коротко. Отчего-то он все ещё мимолетно ждёт, когда же Тор вступится за своего ненаглядного. Не из ревности или желания возвращения происходящего цирка на круги своя, а лишь из потребности банального подтверждения — все происходящее не больше, не меньше, именно самый настоящий цирк и есть. Только Тор не вступается. Не откликается даже на чужие слова, будто и не слышит их вовсе.       Вместо этого он поднимает руку, тянется к Локи медленным движением. Одними губами Локи шепчет:       — Не делай…       И Тор кивает. Коротко, четко. Он опускает руку назад, хмурится, а после отводит глаза в сторону. Пробегается серьезным взглядом по Рамлоу, следом видит капли крови на полу у стола. Локи замечает их тоже, зачем-то следя за тем, куда смотрит альфа. Объективный, с запахом еле сдерживаемой злости, — металлической и жестокой злости, — вопрос Тора случается в пространстве сам собой в тот миг, когда Рамлоу отходит от стола:       — Он тебя ранил? — его голос звучит угрожающе, и эта угроза направлена явно не на Локи. Только и не Локи на неё откликается. Джейн, которого Джек с Родригесом пытаются поставить на ноги, отзывается:       — Он прострелил мне колено, Тор! Сделай что-нибудь! Он причинил мне боль!       Локи от столь вопиющей наглости даже бровь удивленно вскидывает, а Тор все ещё не реагирует. Глядит на него, именно на него, и ждёт положенного ему ответа. Поёжившись под этим взглядом, Локи стягивает чужую форменную куртку, вдыхает поглубже и заставляет себя сделать пару шагов вперёд. Игнорировать привкус металла, оседающий на кончике языка от близости альфы, практически невозможно, но Локи все же прикладывает переделанное усилие. И держит голову прямо, контролируя каждый шаг собственных слабых ног. Он обходит Тора, оставляя его без ответа, протягивает руку с вещью вперёд, уже говоря:       — Рамлоу, куртку…       — О боже, у тебя кровь, Локи! — со стороны прихожей звучит знакомый, полный ужаса голос, и Локи поворачивает голову на звук мгновенно. Никто больше не вскидывает оружия, — и хорошо, потому что Бальдр такому не обрадовался бы точно, как после не обрадовались бы и Тюр с Бюлейстом, — но все, кто не занят Джейном оборачиваются на голос. Оборачивается и Тор, — Локи слышит, как шуршит ткань его классического костюма, — только сказать что-либо не успевает.       — Да у тебя целая гвардия, блядское ты отродье, ха-хах! Думаешь, это прикроет твою мерзкую задницу? Думаешь, это спасёт тебя от смерти, потаскуха?! — Джейн, еле балансирующий на одной ноге, пытается обернуться тоже, а после со смехом поворачивает голову к Локи. Они встречаются взглядами, и, пожалуй, впервые в своей жизни Локи сталкивается со столь сильной ненавистью со стороны омеги, с которым не знаком и никогда знаком не был. Каких-то слов для ответа у него не находится слишком долго, но, впрочем, отвечать ему и не приходится. Не успевает и единого слова сказать ни Тор, ни даже Рамлоу, что всегда отличался возможностью ввернуть броское, колкое словечко.       — Что ты сказал про моего брата?! Ах ты блядский кусок говна! — Бальдр срывается вперёд, и с каждым новым движением кудри его темных волос чуть вздрагивают, будто перепугавшись. Тонкое, искусное лицо, в мелочах похожее на лицо самого Локи, искажается яростью. А глаза, карие и чрезвычайно похожие на глаза их отца, переполняются немыслимой злобой. В пару шагов Бальдр оказывается перед Джейном, и Локи не нужно даже как-то толковать собственное предчувствие: он прекрасно знает, что Джейну стоило придержать язык за зубами, чтобы их случайно не лишиться. Грациозно обойдя лужу крови на полу, Бальдр без лишних дополнительных предисловий вскидывает руку и быстрым движением кулака дает омеге в нос. У того голова дергается назад, но он не успевает даже вскрикнуть. Только дергается всем телом да быстро обмякает на руках держащих его альф.       Локи остается только прикрыть глаза с тяжелым вздохом. Никто больше не говорит ни единого слова. А ему очень не хочется оборачиваться к Тору. У того, вероятно, в глазах только и стоит немой вопрос о том, почему Локи не предупредил, что его семья ебанутая.       Впрочем, Тор тоже не предупреждал, что у него ебанутые бывшие.       Пускай об обоих этих моментах и можно было догадаться из всех их разговоров.       Коротко фыркнув себе под нос, Рамлоу оборачивается назад, подхватывает свою куртку из протянутой руки Локи. А после подводит короткий, броский итог:       — Вот и правильно. Нехуй было выебываться.       И как бы сильно Локи ни хотелось, но он не может с ним не согласиться. ~~~       Ему удаётся выпроводить Бальдра достаточно быстро. Удается даже не позволить ему остаться на кофе. В гостиной на полу после ухода группы быстрого реагирования, забравших с собой бесчувственного Джейна, так и продолжает сохнуть кровавое пятно — убирать его Локи не желает и понимает это достаточно быстро. Но, впрочем, и попросить Тора вызвать клининг не успевает.       Бальдр занимает собой все пространство. Что-то щебечет на своём быстром, взволнованном птичьем языке о его порезе на руке, о том, что он может отменить все свои дела и остаться с Локи до завтра, чтобы позаботиться о нем. То и дело он косится на Тора, — лишь поэтому Локи вообще их представляет друг другу, но никаких дополнительных комментариев об их с альфой отношениях не дает вовсе, — но уходить явно не желает. Локи приходится выставлять его за дверь почти что силой, пускай и силой убеждения да слов.       Бальдру это явно очень не нравится — Локи мысленно принимает тот факт, что ему придётся извиняться за эту свою выходку несколько раз. Хорошим решением будет подарить Бальдру что-то или провести с ним вместе целый день, но в моменте думать об этом просто немыслимо. Как, впрочем, и о том, какими способами брат воспользовался, чтобы найти его геолокацию и приехать. Обмануться невозможно: с большей вероятностью он позвонил Тюру.       Но как много успел рассказать в процессе звонка… Этого Локи знать было не дано.       Много больше сейчас его занимало собственное состояние. Живот сводило голодными спазмами и стыдным урчанием, плечо, так и не обработанное, пульсировало болью на каждом резком движении рукой. Неглубокий порез отзывался жаром и мелкими каплями новой крови, что пробивались через крошку той, что успела запечься поверх раны. А все те мысли, чудные, тёплые и очень важные, выветривались из головы прочь слишком быстро. Выветривались и обещали в ближайшее время не возвращаться.       Он больше не был в безопасности.       И казалось в моменте, что, где бы он не находился, никогда в безопасности уже не будет.       Думать об этом было невыносимо и до тошноты страшно. Провожая Бальдра, Локи отгораживается от собственного разума настолько, насколько вообще может, и выбирает каждую такую мысль игнорировать. Уже выставив, наконец, брата за дверь, он не прощается, только глядит ему в глаза и безмолвно приказывает держать язык за зубами. Вероятность того, что Бальдру это удастся, настолько мала, что на неё можно и не надеяться.       Локи, правда, все ещё надеется. Как и все года до этого.       Но все же не говорит и единого слова прощания. Уже закрывая дверь, видит, как у Бальдра обидчиво, почти плаксиво поджимаются губы. И старается закрыть ее побыстрее, поскорее повернуть дверной замок. Это выглядит теперь абсурдно — ему кажется, будто у всего мира есть ключи от квартиры Тора, и никакие замки не смогут его защитить. Локи только вздыхает, на мгновение замирает подле уже закрытой двери и утирает лицо ладонями. Самим кончиками пальцев он давит на собственный лоб, проходится ими по щекам и крыльям носа, но прикосновение не приносит успокоения. Потянувшись ладонями вверх, он прочесывает ещё влажные прядки собственных волос. Уже хочет собрать их в хвост, но со спины слышится негромкое:       — Локи, — и он отказывается от этой идеи, позабыв даже, что на руке нет резинки. Хватит и того, что он все ещё в белье да топе. Это до отвратительного стыдно, страшно и небезопасно. Тяжело вздохнув, Локи оборачивается и направляется назад вглубь квартиры. Ему нужно взять аптечку, продезинфицировать рану и зашить, если она окажется глубже, чем ощущается. Ему нужно наклеить сверху пластырь, надеть штаны, а после надеть толстовку. На улице только середина сентября и в квартире у Тора тепло, но Локи чувствует холод. Тот, взявшийся непонятно откуда, пробегается по его плечам, заставляет покрыться мурашками. А где-то подле ненавязчиво витает запах Рамлоу, осевший на его плечах. Он скоро выветрится, точно выветрится, но сейчас только назойливо злит.       Его, впрочем, Локи тоже выбирает игнорировать.       Он проходит в гостиную, босоного обходит пятно крови на полу, но не останавливается там. И на Тора, присевшего на край высокого, барного стула, не глядит. Ему и хочется. Хочется взглянуть на этого ублюдка со злобой, с жестокостью, но Локи сдерживает этот порыв так же, как держит в себе свой мечущийся, никак не умрущий страх. Ему нельзя злиться, а на Тора — в особенности. У них ведь брачный контракт. Брачный контракт, что должен был обеспечить ему безопасность!       Поэтому он проходит мимо без единого слова. Собственное имя из уст альфы звучит чужеродно, с жестокой насмешкой — вот, что слышит Локи. Но понимает, что Тор говорит много иначе, взволновано и напряженно. Пускай говорит, ответа только не получит. Сейчас Локи не в состоянии обсуждать хоть что-либо и слушать чужие слова… Ему кажется, что Тор начнёт оправдываться, дай только ему возможность ответить за случившееся. Начнёт оправдываться, злиться, после обвинит самого Локи. Быть может и нет, но Локи кажется именно так.       Еле держась, чтобы не сорваться на бег, он уходит в собственную спальню. Запирается. И срывается, наконец. Руки укрывает дрожью отчего-то онемевших кончиков пальцев, колени становятся мягкими, пластилиновыми, будто и не омега он вовсе, а зверюшка из старых мультфильмов. Он находит мягкие домашние брюки в гардеробе, натягивает их взволнованными движениями, а следом тянется к верхней полке, за толстовкой. И плечо отзывается ноющей болью недовольства. Локи замирает, а после хватает за полку пониже пальцами. И жмурится, жмурится так, будто бы это поможет ему вернуться в прошлое и предотвратить все с ним случившееся. Этого, конечно же, не происходит.       Выждав, когда приступ накатывающей истерики чуть подотпустит его, он все же подхватывает другой рукой толстовку. И направляется в ванную — прямой, несгибаемый и дрожащий самыми кончиками пальцев. Казалось бы, за все годы собственной жизни ему давным-давно стоило привыкнуть к тому, что он является самой лёгкой и самой желанной мишенью для многих. Но он так и не привык. Привыкнуть у него просто не получилось.       В самый первый раз, кажется, ему тогда было восемь, его украли, чтобы выторговать у отца какие-то важные военные данные. Он держался сутки — не плакал, не подавал виду, насколько ему страшно и насколько хорошо он знает, что в скором времени его никто не спасёт. К концу двадцать четвёртого часа дверь сырого, каменного подвала, в котором его держали, распахнулась. На пороге стоял отец. Он разрушил знание Локи одним своим появлением, но не проявил ни сочувствия, ни сострадания. Лишь сказал:       — Поднимайся. Мы уходим, — и в его голосе чувствовалась эта извечная стальная нота. Никакой другой Локи никогда от него не слышал, пускай временами она и была смешана со злобой да яростью. Он продержался сутки, не проронил и единой слезы, а после держался ещё час, пока отец, оставив всех своих людей подчищать бардак, созданный в небольшом поместье, где спрятали Локи, вёз его назад в их семейный особняк. Рыдать при отце было немыслимой, удушающей затеей: за любую слезу он мог с легкостью получить в лицо грубым словом и уничижительной пощёчиной.       Весь путь он держался, а только оказавшись в собственной спальне, разрыдался до завывания и истерики, что пыталась спрятаться во влажную от слез подушку. Тогда ему казалось, что не было мига страшнее, чем тот, в котором он провёл сутки, запертый в подвале и выставленный на обозрение неизвестности. Дальнейшая его жизнь, конечно, убедила его в обратном, и к нынешнему моменту времени Локи стоило бы научиться держаться пред лицом всех этих тяжелых обстоятельств.       Что ж. Он так и не научился.       Выйдя в ванную, он бросает на столешницу, подле раковин, толстовку, а после опускается на корточки. И открывает дверцы небольшой тумбы, находящейся под раковинами. Ещё вчерашним вечером он оставил тут небольшую аптечку с лекарствами, мазями и запасами трав, на случай течки. Сейчас же он пытается вытащить ее, обхватывает дрожащими пальцами и только зубы стискивает. Собственное тело предаёт его своей немыслимой, чуть ли не зубодробительной дрожью. Опустив со стуков сундучок аптечки на столешницу, Локи упирается в неё руками, низко опускает голову. Он старается дышать и давит, давит в себе рвущийся наружу всхлип. Слез нет, но в носу коротко, язвительно колет, а дыхание разрывается в клочья.       — Помочь тебе обработать плечо? — от входа в ванную слышится вновь этот чертов голос ни на что неспособного, жестокого альфы. Вот каким теперь Тор выглядит для Локи, и тот, зажмурившись, вдыхает поглубже. Ему нельзя злиться. Если он будет злиться, у него будут проблемы. Если он позволит себе разозлиться, Тор разозлиться тоже, и в итоге они поругаются. Если ещё не подерутся вовсе.       — Не нужно, — подняв голову, Локи выпрямляется и дрожащими пальцами пытается открыть несложный, пустяковый замок-застёжку. На Тора он глаз все ещё не поднимает и заталкивает поглубже собственный ужас пред тем, что он все ещё почти наг. Его тело, уже одетое в домашние штаны, все ещё не скрывает его плеч, его ключиц и живота. Это слишком уязвимо, просто немыслимо уязвимо, и Локи напуган, но Локи же зол. И ни единое из этих двух чувств ему не нравится.       Кажется, ещё мгновение и они его разорвут.       Тор в ответ только вздыхает, тяжело, напряженно, но не делает нового шага внутрь ванной. Он остается в дверях, и лучше бы ему там остаться навсегда, а ещё лучше — уйти вовсе. Уйти и не возвращаться, пока Локи не переживет это, пока не выскребет из памяти момент летящего прямо в него ножа и этот широкий оскал Джейна. Тот хотел убить его. Тот буквально, черт побери, хотел убить его!       И за что?!       Просто так.       — Локи, послушай…        Тор явное не умеет читать мысли, и, пока Локи орет на него внутри собственной головы, чтобы он только не приближался, делает все-таки медленный шаг внутрь. Это становится его ошибкой, а свою собственную Локи совершает уже мгновение спустя. Последняя нота его выдержки, его терпения замолкает, и все рушится одномоментно. Локи дергается, пихает пальцами ни в чем не повинную аптечку, и та отскакивает ближе к стене, грохоча пластмассой по каменной столешнице. Следующим движением он вскидывает голову к Тору. И срывается — так, как хотелось последние десятки минут.        Так, как он надеялся никогда не сорваться.       — Хватит! Хватит звать меня по имени и смотреть с жалостью! Тебе стоило позаботиться об этом заранее, ясно?! Это твоя часть контракта! Ты, блять, поставил подпись! Ты должен был защитить меня! Этот блядский придурок — твоя ответственность! Нахуя было начинать все… Все это, если у твоего ебнутого бывшего все ещё есть ключи…! Это немыслимо! Ты поставил свою блядскую подпись…! — его злоба выплескивается из него резким, быстрым толчком и гневный голос устремляется к высокому потолку. Локи путается в словах, не в силах передать даже всех тех вещей, из-за которых он сейчас злится на Тора. Его руки давятся собственной яркой жестикуляцией, дергаются на каждом движении, но отнюдь не боль заставляет его оборвать свой гневный монолог.       У Тора в глазах какое-то тяжелое, раздосадованное переживание, и он вздрагивает, когда Локи срывается на крик. Вздрагивает, но назад не отступает, хотя Локи буквально чувствует, как его феромоны устремляются вперед, в желании побольнее кусануть альфу. Тор выстаивает и лишь губы поджимает уперто, с жесткостью. Отшатнувшись на шаг назад и смолкнув, Локи быстрым движением обнимает себе поперёк живота, отступает сам и каменеет. Ему не нужно было делать этого, но он не сдержался. И все, что остается, так это извиниться. Неискренне и быстро, достаточно быстро, чтобы не позволить Тору закричать в ответ. Чтобы не дать ему даже мимолетной возможности задуматься о том, чтобы Локи ударить.       — Я… Я не хотел. Извини. Мне не стоило это говорить… — слова лжи, противоречащие всем его принципам, всей свободе, за которую он бьется всю свою жизнь, выжигают его язык неистовой, почти физической болью. И страх дергается где-то в грудной клетке. Локи сглатывает, глядит на Тора и только раздосадовано сводит брови. Ему не жаль. Он хочет врезать Тору да посильнее и орать ещё чертов ближайший век.       Он не позволит себе этого.       Иначе весь его план по спасению собственной шкуры полетит к чертям.       Тор же только вздыхает тяжело. Его грудная клетка чуть приподнимается под полами пиджака и тканью рубашки. Локи ждёт, что сейчас он сделает шаг вперёд, сбросит пиджак, а после пригрозит ему кулаком. Это абсурдно и явно не в правилах того Тора, с которым Локи уже знаком, но он все равно ждёт этого. И перепуганно напрягает бедра, губы поджимает, пытаясь не показывать страха тому, кто явно физически его сильнее.       — Все в порядке… Это правда моя ошибка. Ключи от этой квартиры были только у меня, у тебя и у Нила. Он старший консьерж в башне, только у него есть доступ к запасным ключам от всех квартир, — Тор поджимает губы, хмурится напряженно. Он все ещё в классическом костюме, и сейчас их положение выглядит до абсурдного смешно: чужая властность и сила напротив голодного, измотанного произошедшим Локи, что вот-вот готов разрыдаться. Впившись напряженными пальцами в собственный бок, он старается незаметно вдохнуть поглубже и удержать весь ком переживаний да каждую больную, напуганную и злую мысль внутри. И ему точно удалось бы это, но каждое новое слово Тора задевает что-то внутри настойчиво, неумолимо. И не поверить в его искренность невозможно так же, как невозможно не ощутить тонкие нити металлического аромата. Он настигает Локи играючи и ненастойчиво, но врет всем собой — на самом деле в нем нет и никогда не было покорности. В нем лишь сталь и что-то ещё, что-то неуловимое, неразборчивое, будто темный образ в самом конце коридора. Прямо сейчас этот темный образ стоит пред ним. И говорит: — Я должен был предусмотреть такой вариант развития событий, но я… Я не подумал об этом. Извини, что не позаботился о твоей безопасности.       Локи вздрагивает, резким движением отворачивается и впивается взглядом в широкое, от пола до потолка, окно. В нижних веках уже набираются слёзы, но он не должен, он не должен показывать этой слабости. А слёзы, будто никто им и не указ вовсе, набираются. До того, как они потекут по его щекам, Локи закрывает лицо другой рукой и лишь крепче себя обнимает. У него вздрагивают плечи. И нет больше и единой мысли о том, что все это — сюр да насмешка. Тор настолько искренен и раздосадован произошедшим, что Локи проваливается в это доверие к нему, будто в трясину металлического болота.       И вся его горечь, перемешанная со страхом, проваливается внутрь темных вод, усмиряется. Для удивления такой рассудительности и ответственности альфы просто не остается места — Локи переполнен собственными эмоциями донельзя. Закусив губу, он давит первый всхлип, а следом чувствует осторожное прикосновение с запахом металла к собственному здоровому плечу. Касание обжигает своей наглостью, непотребностью, и он отшатывается на полшага прочь. Вскидывает голову, готовый защищаться, пускай никто вроде бы и не нападает ещё.       Тор с выражением громадного сожаления на лице, только губы поджимает, а после говорит тихо-тихо:       — Я просто хочу тебя обнять… — и Локи давится воздухом, давится всем своим ужасом и всей собственной растерянностью. Зажмурившись и не имея даже возможности ответить хоть что-нибудь от сковавшего напряжением горла, он все же сипит жестко и больно:       — Не прикасайся… — а после закрывает лицо ладонями и вжимает их так крепко, будто пытается затолкнуть все свои слёзы глубоко-глубоко назад. Только это, конечно же, не помогает. Тор вздыхает вновь, но слушается его и больше не трогает. Только ведь никуда и не уходит — Локи чувствует его присутствие в шаге от себя, чувствует этот аромат металла, тянущийся от него.       Чувствует и только жмурится крепче.       Он не имеет права на эту слабость, не прямо сейчас уж точно, и поэтому вздыхает глубже, до самого предела лёгких. А после отворачивается от Тора, утирает влажные от слез глаза, прочесывает почти высохшие прядки волос пальцами. Желание сбежать к себе домой, в свой настоящий дом, бьет его под коленями, подгоняя, но Локи не сдвигается с места. Он вдыхает глубже снова и снова и снова, а после сглатывает.       Тор, похоже, так и не собирающийся уходить, заговаривает негромко:       — Когда ты собирался рассказать мне, что хранишь в квартире оружие? — и каждое его слово становится для Локи негласным ответом: Тор принимает правила игры и соглашается игнорировать его срыв вместе с самим Локи. Его голос, к тому же, звучит без злости, а сам он, весь какой есть, в который раз только ломает все стереотипы об альфах, что Локи успел накопить за собственную жизнь.       Только вот определить, хорошо это или плохо, у Локи все ещё нет и единой возможности.       — Только честно, — не дождавшись от него ответа, Тор говорит вновь сам. В его голосе много серьёзности и обыденного интереса, но там, в этом его голосе, становящемся для Локи все привычнее с каждым днём, совершенно нет жестокости. И было бы немыслимой ложью, скажи Локи кому, что ему совершенно не хочется убежать от этого голоса.       Голоса, что дает слабую, но очевидную надежду на безопасность.       Тяжело вздохнув, Локи трёт лицо ладонями и будто бы между делом бросает тихо-тихо:       — Никогда? — вопросительная интонация прорывается сам собой, а у него по плечам бежит короткая волна мурашек. Собственная слабость кажется настолько ужасающе очевидной. И совершенно непонятным ощущается то, что Тор не стремится напасть. Вероятно, он может ждать извинений, — Локи все-таки принёс в его дом оружие, это явно попадает в социально одобряемую для извинений категорию, — но преподносить ему их никто не станет. Это оружие было залогом его, Локи, безопасности.       Он может извиниться за злость. Он может извиниться за что угодно.       Но за то, какими способами обеспечивает себе безопасность, извиняться не будет уж точно.       Понимая, что стоять почти что спиной к альфе и дальше ощущается все более невыносимо, Локи вновь прочесывает кончиками пальцев прядки собственных волос, а после оборачивается. И тут же напарывается на скептичный взгляд Тора. Тот вздыхает, качает головой с немым укором. Он все ещё не выглядит злым или разъяренным до крайности, но омега все равно быстро сбегает взглядом прочь. И совершенно неожиданно чувствует к собственному ужасу, как краснеет скулами от этого укоряющего взгляда. Очень хочется быстро-быстро обойти Тора по окружности и сбежать в собственную спальню, чтобы закрыться на все замки и спрятаться где-нибудь там, только в этот раз, — первый, пожалуй, на его памяти да напротив альфы, — совершенно не от страха.       Лишь от неловкости.       — И пяти минут не прошло, как мы заключили контракт, да… В следующий раз будь добр рассказывать мне о таких вещах. От них также зависит твоя безопасность, — альфа качает головой, трёт тяжелым движением переносицу. Но в первых его словах слышится легкая ирония, и Локи вновь возвращает к его глазам свой взгляд, в желании найти ее у Тора на лице, в желании убедиться. Тот глядит на него ответ чуть скептично с поджатыми губами и коротко, иронично вскинутой бровью. И добавляет, чуть выждав: — У меня в кабинете, в нижнем ящике стола, есть заряженный Glock. Если вдруг твои закончатся.       — Оу… — удивленно распахнув глаза, Локи вскидывает брови и губы округляет. Ему хочется улыбнуться и, неожиданно, чуть грубовато рассмеяться. Внутри все как-то само собой затихает благодаря реакции Тора, а оставшийся от случившегося осадок… Локи разберётся с ним позже. Когда закажет себе еды и вызовет клининг, выбросит сгоревшие оладьи в мусорку, высушит волосы до конца и сделает себе чай. Сейчас же он только ловким движением сплетает руки на груди, чуть приподнимает подбородок и с легким вызовом интересуется: — А когда ты мне собирался рассказать, что хранишь в квартире оружие?       Тор только растеряно округляет глаза от его слова, а после прищуривается. И фыркает себе под нос. Говорит:       — Какой же ты неугомонный… Помочь тебе обработать руку? — кивнув в сторону аптечки, он вновь глядит на Локи. Тот думает лишь мгновение. Он не хочет кивать, хочет затормозить этот момент сближения с альфой, но все равно мелко кивает. Это движение случается будто бы само собой. В нем все продолжает зарождаться это дурное, дурацкое доверие, и Локи не успевает одернуть себя, не успевает остановить. А после просто не говорит, что передумал, и не отказывается.       Тор отправляет его усесться на бортик ванной, пока сам стягивает пиджак и подкатывает рукава рубашки. И Локи правда усаживается. По пути чуть не путается в ногах, — возможность, наконец, убраться от альфы хоть немного подальше привносит в него странное смятение, — но вроде бы Тор этого не замечает. Или просто делает вид, но Локи достаточно и этого. От Тора мелко, еле заметно пахнет этим странным ароматом стали, металлический привкус комкается на самом кончике языка. Он дразнит и пытается утянуть Локи вперёд на поводке мелкого интереса, но тот, и так уже переволновавшийся за сегодня, лишь сбегает к широкой, совершенно точно не одноместной ванне да усаживается на бортик. Он вновь ловит себя на этом странном, эфемерном пути по сумрачному коридору.       В самом конце его ждёт тайна, образ, спрятавшийся в тени.       Частью своей Локи жаждет осветить его. Но все ещё слишком боится подойти ближе.       Слишком боится даже этого собственного интереса.       А Тор все не злится, не злится, не злится. Он должен бы закричать, вот что думает Локи, глядя, как альфа мерными движениями подкатывает рукава белой рубашки. В этих движениях много власти и разума, много сосредоточенности. Золотистые, мягкого цвета кожи предплечья оголяются — Локи видится, как эти руки в порыве ярости удушают его, но это видение ни единой своей частью не стыкуется с реальным Тором. Реальный Тор подхватывает аптечку легким движением, оборачивается и направляется к нему.       Он спокоен.       Он силен.       И от него веет ароматом металла.       Локи не принюхивается. Отводит взгляд достаточно быстро, чтобы его нельзя было уличить. И все ждёт, когда же заявится тревога — Тор видел его слабость, Тор видел его злобу. А значит Тор может этим воспользоваться! Он просто обязан, ведь в этом вся его альфья суть. Доминировать, властвовать, быть выше других и смотреть с высока с презрением.       С презрением Тор не смотрит. Он усаживается подле него на бортик, ставит аптечку на выступ ванны, а после быстро находит в ней несколько комком ваты и антисептик. Каждое его движение отдает заботой и размеренностью, а Локи только вцепляется в собственные пальцы. Он не знает, как разбираться с произошедшим, и точно знает — все свои вопросы, что тянутся к Тору, будто к любимому псу, никогда не задаст. Вопросы о том, почему Тор именно такой.       Бесконечные и абстрактные вопросы удивления, сплетенного с ужасом.       Что ожидать от Тора, который ведёт себя совершенно не так, как ведут себя альфы, Локи не знает. И просто замирает в ожидании. Ведь когда-нибудь Тор проколется, верно? Когда-нибудь он ведь покажет, насколько прогнило его альфье нутро?!       Точно покажет. И иначе не будет.       — Через сколько ты уезжаешь? — спрятав руки меж бёдер, только бы не показать, с какой силой он стискивает собственные пальцы, Локи задаёт отнюдь не тот вопрос, что крутится на языке. Ни единый из тех бесконечных вопросов. Его голос не дрожит даже, к его собственной радости. Звучит спокойно и меланхолично.       — Я останусь, буду работать из дома. Не собираюсь оставлять тебя одного, — задумчиво смачивая ватку антисептиком, он кивает какой-то собственной мысли, а после поднимает к Локи голову. И добавляет: — Через пару часов приедет мастер. Он сменит дверные замки, выдаст новый комплект ключей. Ещё я собирался созвониться с Нилом и обсудить произошедшую ситуацию. Он вроде сегодня взял выходной… Но я не думаю, что он замешан.       — Почему? Интеллигентность часто бывает обманчива, — Локи чуть вскидывает бровь, коротким движением. И давит, давит в себе все ширящееся удивление: Тор говорит о том, что останется так, будто бы важность сохранности Локи находится на одном уровне с важностью всего их брачного договора. Эта мысль для Локи настойчиво отдает уважением. Уважением и металлом. И он ничего не может с этим поделать: все его остатки злости на Тора усыхают в одночасье.       — Дело не в этом. Он просто терпеть не может Джейна, — Тор усмехается широко, задиристо, и явно прячет за этой усмешкой какую-то крайне кусаче-забавную историю, но Локи не спрашивает. Засматривается только на выражение его лица на какие-то жалкие мгновения и сам не замечает, как выдыхает. Отставив антисептик в сторону, Тор возвращает его в реальность, говоря: — Ну, что? Готов? Или подержать тебя за ручку?       Он смеется, точно смеется своими словами, но не высмеивает. Скривив губы, Локи закатывает глаза, а после бросает:       — Давай уже, там всего лишь царапина, — и, кивнув, Тор тянется вперёд рукой с антисептиком. Другой рукой он медленно, очень аккуратно берет Локи за локоть. И взгляд бросает к глазам. Он не спрашивает разрешения, но контролирует пространство, готовясь среагировать на любое мельчайшее движение Локи. Он не хочет ранить, вот что Локи чувствует, и отводит глаза напряженно. Мысленно пихает все свои опасения на счёт этого альфы глубже — если все это, если каждое движение и каждое слово Тора окажутся ложью, он не удивится. Но падать со столь высокого иллюзорного пьедестала доверия, с этими широкими, от пола до потолка окнами и большим метражом, будет явно чрезвычайно больно. Стоит Тору промокнуть царапину ваткой, в попытке осторожно убрать уже запекшуюся кровь, как Локи морщится от боли. И бросает коротко: — Блять.       — А я предлагал… — Тор только бормочет себе под нос в ответ, и Локи поворачивает к нему голову с немым возмущением. Впрочем, немым оно остается не столь долго. Оправдываясь уже секундой позже в собственной голове, Локи клянётся, что пытался сдержаться. В моменте же говорит только:       — Да иди ты…!       Тор коротко, размеренно смеется. Но протирать рану не прекращает. А Локи очень старается не принюхиваться. Ему действительно нет дела до аромата Тора, как он и говорил, только взгляд сам собой то и дело опускается к сильной шее. Где-то там, за ухом, пахнет ярче всего — этот интерес в нем чуть недовольно топает ножкой, но Локи не даст ему ходу. И себе делать бесполезные глупости не позволит. Это все ещё слишком опасно.       На удивление Тор обрабатывает царапину достаточно быстро. Зашивать не приходится — она и правда оказывается не глубокой. И Локи честно не нуждается в том, чтобы альфа стирал кровь, уже запекшуюся длинными дорожками ниже по руке, но тот делает это. И в каждом прикосновении чувствует это его бесконечное спокойствие, что не идет ни в какой сравнение с тем всплеском злости, что случился в этой же ванной в их первую с Тором неофициальную встречу. Локи только хмыкает себе под нос, но гадать о тайнах души Тора бессмысленно да и информации у него ещё слишком мало.       Он очень надеется, что больше ее, — той самой информации, жестокой, полной насилия, что пугает его до дрожи в грудине, — не станет.       Заклеив пластырем царапину на его руке, Тор вдыхает, кивает. Все ещё желая сбежать да подальше, Локи поднимается с места, возвращается к раковинам, где оставил свою толстовку. Тор положил поверх неё свой пиджак, и это, пожалуй, было оправдано — лишнего, другого места вблизи не было, — только надевать ее Локи не станет, пока не постирает. Потому что он не станет принюхиваться, он не станет стремиться к этому образу, спрятанному в тени и пахнущему металлом.       — Спасибо, — уже развернувшись в сторону своей спальни, омега чуть напряженно впивается пальцами в ткань собственной толстовки. У него мелькает мысль о том, что Тор попросит платы за эту дурную, мелкую услугу и Локи желает только поскорее скрыться с его глаз. Со спины раздается короткое, зовущее:       — Локи, — и ему приходится остановится на новом шаге. Собрав всю свою храбрость в кулак и держа лицо спокойным. Он оборачивается, смотрит на Тора с вопросом. Тот только губы поджимает, отводит взгляд на мгновения, будто смущён чем-то. А следом говорит негромко: — Не забудь выпить подавители. Пожалуйста.       И Локи вздрагивает крупно. За секунду у него вспыхивает лицо, он дергается в сторону, тут же останавливается, а следом закрывает глаза ладонью. И шепчет еле слышно:       — О боги, какой стыд…       — Нет, слушай, я не настаиваю… — в голосе Тора, вновь возникающем в пространстве, слышится игривая улыбка, но Локи не дает ему продолжить. Развернувшись прочь, в сторону собственной спальни, он бросает себе за спину раздражённое:       — Заткнись! — и Тор отзывается добродушным, громким смехом. Пока сам Локи еле пытается справится, пусть и не до конца понимает с чем. С ужасом от того, что Тор все это время был подле и мог сорваться. Или с удушающей неловкостью от того, что Тор все это время был подле.       Чувствовал его феромоны.       И вёл себя… Обычно. ~~~