Не нуждаясь в любви

«Супругу-омеге запрещено заключать рискованные сделки, в которых одна из сторон может уйти от выполнения обязательств и которые могут напрямую или косвенно принести вред здоровью (физическому и психическому) или благополучию супруга-альфы.» Брачный договор Пункт 6.4, Положение о запретах

~~~       На Бухарест опускается ночь. Солнце неторопливо клонится к горизонту, но домой Тор не торопится. Развалившись в своём кресле и развернувшись в нем к панорамному, громадному окну Bucharest Tower Center, он глядит на это самое, неторопливо заходящее солнце. Не допускает и единого тяжелого вздоха, лишь глядя на круглобокий, яркий шар в тишине.       Удавиться ему больше не хочется. Четвертый по счету день с момента брачной ночи подходит к своему концу, но следить за самим собой Тор не заканчивает и заканчивать даже не собирается. Он наблюдает, он ждёт и все еще не принимает окончательного решения: четырежды в день в его голове появляется настойчивая мысль о разводе. Мысль о примирении в свою очередь не возникает и единого раза. И Тор ее не ждёт, но все еще наблюдает, всматривается. Он очень старается быть рациональным и обстоятельным, но каждый раз натыкается на одно и то же, будто на стену: Стивен задаёт Локи вопрос о сексуальном насилии в его прошлом.       И Локи отвечает «нет».       Тор не верит ему. И раньше то сомневался во всем и везде, — только чего ради, все равно все важное проморгал, — но сейчас именно что не верил. Уровень сомнений, мелких, мимолетных уже был им пройден, как и весь скептицизм, вся ирония и все колкости. Тор больше просто не верил, вот где он находился на самом деле. Он не верил и уже совершенно не сомневался в том, что Локи лгал.       Как, почему и где именно — Тор не знал, но сам факт наличия лжи никак не желал оставить его в покое. С того самого момента, как Стивен задал свой злосчастный вопрос-провокацию, — иначе Тор назвать его просто не мог, — он думал о нем даже чаще, чем о разводе. Пять или шесть раз в день, не зависимо от количества работы, времени позднего ужина и суммы часов сна. Он думал, он прокручивал в голове твёрдый и слишком быстрый ответ Локи, прокручивал воспоминание его реакции и совершенно не желал думать о собственной.       Потому что в тот миг, когда Стивен задал свой вопрос, Тор почувствовал, как его выхолодило изнутри уже не отвращением — омерзительным, липким ужасом. В нем не было ничего родственного к страху, он много ближе был к удивлению, к шоку, только не имел сильно большого смысла. Весь он, весь чертов смысл, крылся в том, что Тор не предположил даже единожды такого варианта. Он был зол, конечно, он был почти в ярости в саму брачную ночь, но ни на единое мгновение не подумал о том, что Локи сделал то, что сделал, не из зла, собственной жестокости или позорной, беспочвенной — это слово было наиболее решающим, — трусости.       Что Локи сделал это потому что…       — Черт, — дернув головой резким движением, Тор поджимает губы, жмурит глаза. Он чувствует себя идиотом и, злясь на омегу все еще, злится на себя тоже. Как минимум, за мысль о том, что Локи устроил весь этот цирк в брачную ночь, чтобы после просто засудить его за изнасилование. Эта мысль пришла ему в голову новым утром, когда он ехал к зданию психологического центра. И он даже не потрудился вышвырнуть ее из собственной головы и оспорить — отнюдь нет, он не сделал этого. Он обдумал ее, покрутил со всех сторон, предположил варианты развития событий, набросал пару замёток в телефоне на случай суда — именно это злило сейчас больше всего остального.       Потому что первым делом он желал защититься, не имея даже подтверждений, что кто-то уже на него нападал, и Тору не нужно было даже пытаться гадать, откуда он вытащил эту некачественную, но почему-то долгоиграющую линию поведения. У неё был запах Джейна, конечно же, его оскорблений, его унижений и его дрянных жестоких поступков. Вот уж кто знатно потрепал ему нервы и знатно же переломал пару адекватных шестеренок в его голове. О том, что они были переломаны Тор знал, но слишком рассчитывал на собственную адекватность.       В случае с Локи этот расчёт уже явно был ошибочным.       И ему явно стоило менять что-то, что-то делать, принимать какие-то решения о собственных дальнейших действиях, но Тор не мог. Он лишь думал, гонял мысли из одной части сознания в другую, перекатывал на языке это мерзейшее слово — изнасилование — и предполагал. Предположения, как и мысли, конечно же, не помогали. Но Тор занимался именно ими, все еще наблюдая и вместе с этим ожидая, когда же он остынет достаточно, чтобы не просыпаться больше с экспрессивной мыслью о том, что ему нужно развестись с Локи прямо сейчас, в пять двадцать три до полудня, и неважно, какие из нужных ему бракосочетательные структур уже работают, а какие нет.       Остыть не получалось. Возвращаясь каждый вечер уже три дня кряду назад в собственную квартиру, Тор проходил мимо спальни Локи и, конечно же, отводил раздражённый взгляд, чтобы просто не смотреть на неё. В собственную спальню заходил, уже скрипя зубами. И в итоге следующие часы вновь и вновь проводил в кабинете перед камином, оттягивая сон и отдых. От злобы, от омерзения, грязного, липкого и тошнотворного — в его спальне стоял плотный запах его же ошибки, и от него нельзя было избавиться ни сменой постельного белья, ни включением вентиляции. Как, впрочем, и от этого слова, единственного, что перекатывалось на кончике его языка, но быть произнесенным никак не желало.       Изнасилование.       Сжав в пальцах подлокотник кресла, Тор поджимает губы жестким движением, вновь дергает головой. И бесится, беснуется внутри себя самого. Почти четыре дня спустя он допускает уже даже мысль о том, что у Локи было крайне отвратительное, ужасное прошлое и не было намерения подставить его, Тора, только и это не помогает ему остыть. А само допущение о чужой невиновности не проходит проверку фактами, потому что Тор сделал буквально все, все, что только мог, чтобы сразу дать понять, кто он такой и кем является, но и этого не хватило, чтобы Локи просто взял и поговорил с ним, если у него была такая нужда.       Потому что Локи не поговорил. Он не затронул эту тему ни единого раза, вместо этого выкроив себе два месяца непонятно на что. А Тор ждал, ждал и был слишком занят работой, подготовкой к свадьбе и этой интересной игрой между ними, чтобы заметить что-то большее. И сейчас, впрочем, он не был уверен, что это большее вообще существовало: любая его теория, выступающая за Локи или против, держалась от силы часа два в толпе других, дерущихся друг с другом мыслей. Ни у одной из них не было фундамента, потому что его не было и у самого реального омежьего образа.       Теперь Тор видел это особенно отчетливо. Локи обладал набором качеств, имел характеристики и кучу нелепых чашек, которые ему нравились, вероятно, но что было у него внутри Тор не знал. Что его вело туда, куда он шёл? И от чего он отталкивался, когда собирался утроить весь этот ужас в их брачную ночь?       Эти вопросы были бы бессмысленными, если бы от них не зависели дальнейшие пять лет его жизни. Но ответов на них у него не было. Как, впрочем, и какого-либо желания писать омеге и идти с ним на контакт. Потянувшись ладонью с лицу, Тор потирает переносицу, вздыхает, раздраженно кривит нитку поджатых губ. Ему нужно бы закрыть ноутбук, разложить документы, валяющиеся вперемешку на рабочем столе, по стопкам и ехать домой, но Тор медлит уже который десяток минут. Медлит и глядит на опускающееся к горизонту солнце так, будто оно даст ему хоть какие-то ответы. Солнце, конечно же, молчит, раздражая так же, как все происходящее в последние дни.       Развернувшись в кресле назад к своему столу, Тор садится ровнее, быстрым, напряженным взглядом осматривает документацию. Заняться ему категорически нечем, потому что все, что он должен был сделать, он сделал ещё до свадьбы, а остальную часть работы, более простой и не требующей его личного контроля, грамотно распределил между подчиненными. Сейчас на столе лежали лишь документы, собранные Сэндом ему на подпись, и несколько отчетов аналитиков, о предполагаемой годовой прибыли, за которую OdisonGroup нужно было отчитаться к концу года. Тор перечитал эти отчеты уже три раза за прошедший день и совершенно точно не желал признавать, что просто не мог найти себе места из-за всех этих мыслей, ворочающихся в его голове. Ни одно из тех ожиданий, которые были у него от этой недели и следующей, не оправдались вовсе. Поганое, тошнотное ощущение ворочалось где-то внутри уже который день.       Конечно, он мог бы уехать к Альпам. Просто сесть в самолёт, улететь и отдохнуть самостоятельно — Тор определенно точно мог сделать это. Но не стал, прекрасно понимая, что неразрешенные с Локи вопросы, оставленные им в Бухаресте, не оставят его ни в Альпах, ни в любой другой точке этого мира.       Поэтому он остался. Приезжал на работу к девяти, тратил десять минут на бесполезную болтовню с Сэндом, — тот либо был очень умён, либо ему хватало такта не спрашивать, почему начальник не уехал, как собирался, — а после закрывался в собственном кабинете, выдав короткое и четкое указание секретарю: если кто-либо будет спрашивать его, говорить, что его нет. В том, что спрашивать будут, Тор не сомневался. Как минимум, Фандрал, уже успевший завалить его десятком ироничный сообщений-вопросов о том, жив ли Тор после прошедшей брачной ночи и не откусили ли ему голову по прекрасной, больше животной традиции. Ни на одно из них Тор ему так и не ответил. Мог бы помыслить, что собирался, но это было ложью. С Фандралом ему говорить не хотелось. Ни говорить, ни слышать привычные и, впрочем, в обычные времена любимые Тором шутки. Сейчас вопрос срока давности случившегося стоял ребром, и Тор не был готов слышать и единого слова от друга так же, как не был готов к какому-либо подобию примирения с Локи.       Вздохнув тяжелым, медленным движением, Тор тянется рукой к телефону и жмет кнопку связи с Сэндом. Говорит негромко:       — Сэнд, зайди, пожалуйста, за документами, — его голос звучит чуть устало и на сотую часть раздраженно, и он становится единственным, что звучит. Тор держит кнопку четыре дополнительных секунды, по привычке давая секретарю возможность ответить. Но секретарь не отвечает. И его молчание заставляет Тора разве что губы поджать. Злиться на Сэнда он не начинает — тот работает буквально идеально все те два месяца, с момента, как Тор его нанял, и такая малость, как отсутствие на рабочем месте, почти не имеет веса, потому что Тор совершенно никуда не торопится и у его просьбы нет совершенно никакой срочности. Потянув руку назад, к себе, он откидывается на спинку кресла, вновь тянется пальцами к переносице.       Дотянуться не успевает.       Дверь, расположенная впереди, на другом конце его кабинета, открывается спокойным, твёрдым движением чужой руки и без стука. Тюр, затянутый в явно военную форму без опознавательных знаков, делает шаг через порог, быстро пробегается глазами по широкому т-образному столу, во главе которого сидит Тор, а после с прищуром подмечает небольшую дверь на противоположной стене, у Тора за спиной. За той дверью скрывается его личная, небольшая ванная и шкаф со сменный одеждой, и Тор зачем-то вспоминает об этом в моменте, будто желая ответить на не заданный альфой вопрос. Он даже не успевает сделать над собой усилие, чтобы спрятать удивление: бровь вскидывается сама собой, рот чуть приоткрывается.       — Сэнд отошёл ненадолго. По моей просьбе, — Тюр делает первый шаг за порог, коротко и четко объясняя, что происходит, но так и не спрашивая, можно ли ему войти. Тор на этот вопрос, впрочем, совершенно и не рассчитывает: сам факт прихода к нему этого альфы уже говорит сам за себя о том, что спрашивать у него разрешения на его территории никто не станет. Ни Тюр, ни Бюлейст, который как раз проходит следом за братом в кабинет Тора. Он прикрывает спокойным, твёрдым движением дверь, коротко хмыкает сам себе. Взгляда к Тору он не поднимает вовсе, будто того в помещении и нет, вместо этого осматривая стены и потолок с особенной пристальностью.       Бюлейст явно ищет камеры, но не найдёт их, даже если очень постарается — Тор позаботился об этом ещё давным-давно.       — Не помню, чтобы наша встреча была в моем расписании, — медленным движением опустив руку на подлокотник, Тор закрывает рот и опускает вскинувшуюся в удивлении бровь. Его мысль, раздражённая и суетная, крутящаяся вокруг Локи последние дни, замирает одномоментно и сворачивается клубком, укатываясь вглубь разума. Она, похоже, не желает связываться с близнецами так же, как не желал и сам Локи.       Отчасти Тор ее понимает. Но подниматься и выгонять гостей прочь совершенно не торопится.       В ответ на его слова Бюлейст, отходящий к окнам, позволяет себе короткий, ироничный смешок, а Тюр только ладонь в его сторону вскидывает, уже направляясь к одному из кресел, тому, что ближе к главному столу, за которым сидит Тор. Друг другу в глаза альфы даже не смотрят, расходясь по кабинету в разные стороны. Рассредотачиваются они нарочно, чтобы за обоими наблюдать было сложнее, и Тор не обмусоливает эту догадку в собственном разуме больше двух секунд — она является очевидной. Так же, как и его мысль о том, что к нему пришли с угрозами.       — Мы внесли ее в твое расписание сами. Только что, — ответив коротко, четко, Тюр отодвигает одно из кресел от стола и усаживается в него спокойным, уверенным движением. Разрешения, опять же, не спрашивает. Тор только мелко, коротко постукивает кончиками пальцев по краю подлокотника, следом переводит свой взгляд к Бюлейсту. Тот, замерев меньше чем в шаге от окна, почти уткнувшись в него носом, рассматривает город, раскрывающийся перед его глазами. И двух секунд не проходит, как он засовывает руки в передние карманы форменных военных брюк — эта властная поза ему подходит, но Тору отнюдь не нравится.       — Видимо, у вашей проблемы есть какая срочность, — криво, ничуть не дружелюбно ухмыльнувшись, Тор говорит, отвечает Тюру, но все еще на него не смотрит. Бюлейст вместе с собственным приходом приносит ему воспоминание с вечера свадьбы. В этом воспоминании он стоит рядом с Сигюном, и ответа на собственные вопросы о том, как так получилось, Тор получит вряд ли, но все равно всматривается в чужую фигуру, прищуривается немного. Оба близнеца одеты почти одинаково, в чёрные форменные брюки и куртки. На ногах у них чёрные, мощные берцы. И нет ни единого опознавательного знака.       — Проблемы скоро появятся у тебя, — Бюлейст в ответ на его слова оборачивается резким, озлобленным движением, только движения его Тор не пугается. Лишь напрягается внутреннее от этого тяжелого, душного баса, который пытается, очень настойчиво пытается пригвоздить его к полу прямо сквозь сиденье кресла. Голос Бюлейста Тор слышит впервые, и эта чужая интонация, сам тембр, мгновенно лишают его любых и так не существовавших в нем сомнений о чужой недоброжелательности.       — Бюлейст, — Тюр одергивает брата коротко и четко, без лишней жесткости. Бюлейст только губы поджимает. Отворачивается он так же резко, как повернулся, но Тор ещё несколько секунд наблюдает за ним. Делает себе мелкую мысленную пометку после осмотреть то место, где стоит альфа, и проверить, не обронил ли он случайно прослушку на ковролин у окна. Тюр говорит: — Мы пришли, чтобы предупредить и предостеречь. Не более.       Замерев взглядом на спинке одного из кресел, Тор так и не доводит его до Тюра. Голову чуть на бок склоняет, будто желая услышать его слова лучше, услышать больше, чем то, что уже было сказано. Будто в издёвке, его мысль уносится к брачной ночи, — это, конечно же, вызывает резкий укол раздражения, что же ещё, — но Тор думает лишь о том, насколько большим абсурдом будет, когда окажется, что Тюр с Бюлейстом пришли именно из-за этой темы. Узнать о случившемся они не могли точно, потому что в основной части его квартиры камер не было, а те, что были в зале, сохраняли все записи на его личный, зашифрованный сервер.       Найти его, не подключившись, как минимум, непосредственно к камерам, было буквально невозможно.       Однако, это совпадение, сам факт их прихода через несколько дней после свадьбы… Это все было крайне подозрительным.       — О чем? — доведя все-таки собственный взгляд до Тюра, Тор коротким движением вскидывает бровь. Он даже не пытается выглядеть заинтересованным или вовлечённым, все еще держа на лице маску беспристрастной твердости. Мысль мелкую допускает о том, в порядке ли Сэнд, только вспоминая о нем. К сожалению, подняться прямо сейчас, выйти из кабинета и проверить у него не получится, как, впрочем, и написать хотя бы Фандралу, чтобы тот озаботился этим вопросом. Любое его движение сейчас будет выглядеть подозрительно, поэтому он старается не двигаться вовсе, продолжая выглядеть тем единственным альфой, который владеет этой территорией.       — О Локи. Вы уже заключили брачный договор? — Тюр отвечает мгновенно, вновь четко, обстоятельно, и Тор только сейчас понимает, что это его манера речи. Ему она, жесткая, сухая и крепкая, впрочем, не нравится так же, как и сам Тюр вместе с Бюлейстом, но мыслей своих Тор не выдает. И на обдумывание ответа слишком много времени старается не тратить — чтобы не давать и единого повода, даже мелочного, не важного, заподозрить у него наличие слабостей.       — Пока нет. Собирались обсудить это со дня на день, в медовый месяц, но его пришлось экстренно отменить из-за моей работы, — последние слова вырываются из него сами собой, довершая ложь, которая формируется за мгновения. Тюр в ответ удивления не показывает. А Тор не спрашивает, отчего это братьев да и всю семью Локи, представителями которой они очевидно являются, так интересует его личная жизнь. Не спрашивает, прекрасно помня, как много власти над жизнью омеги получает альфа, становясь его супругом.       — Локи сказал тебе, что болен? — Тюр задаёт свой новый вопрос, и Тор только медленным, выверенным движением качает головой. Тут же вспоминает предоставленную ему ещё до свадьбы справку об отсутствии венерических заболеваний — она была свежей и с печатью медицинского центра, которую вряд ли можно было бы поделать. По крайней мере, даже если и можно было бы, Локи уж точно не стал бы так заморачиваться.       Либо же он прятал намного больше, чем Тор мог даже предположить, либо Тюр имел в виду нечто другое. Если, конечно же, Тюр еще говорил правду.       — Так я и думал, — увидев движение его головы, Тюр кивает, но его слова неожиданно вызывают у Тора отторжение. Они звучат непривычно, как-то иначе, будто Тюр подготовил их заранее. С каждым мгновением поверить ему становится все сложнее. — Эта болезнь перешла ему от нашего папы. Наследственное психическое заболевание. Оно проявилось у него достаточно рано, но, к сожалению, никто из нас не успел его заметить. В те годы мы были очень заняты обучением и почти не виделись с Локи. Пока ему становилось все хуже. Бред, галлюцинации, проблемы с гневом и, конечно же, патологическая ложь… Насколько я знаю, сейчас он принимает препараты, но как скоро он привыкнет к ним, не может сказать никто, — Тюр говорит, говорит, говорит, а Тор только держится, чтобы грубо не расхохотаться в голос. Он нарочно хмурится задумчиво, губы поджимает сосредоточенно, но не верит вовсе ни единому слову, только зацепившись за мелкое, почти незначительное словосочетание.       Проблемы с гневом.       Вот о чем говорит Тюр, но он лжёт, и Тор не сомневается в этом вовсе, помня, как Локи сбежал от него прочь в брачную ночь. Он был зол, точно был зол, но не кинулся на него, ничего не разбил, ничего не сломал и даже собственный феромон удержал в узде. В отличие от самого Тора — именно он был тем, кто разбил одну из кружек омеги, в то время как тот ушел. Просто ушел и так и не вернулся.       И, конечно, опираться на лишь единое воспоминание было глупо, определенно глупо при том списке заболеваний, которые уже успел перечислить Тюр. Но Тор также прекрасно помнил — и определенно не собирался забывать, — тот день, когда Джейн пришёл в его квартиру без спроса и с оружием наперевес. Вот тогда Локи действительно был зол, по-настоящему. Что он сделал с этой злостью? Тор не сильно разбирался во всех тонкостях расстройств, но он знал, как выглядят проблемы с гневом у альф, и вряд ли у омег они выглядели иначе.       Просто били омеги слабее. Посуду разбивали также и также крушили все неживое, пластмассовое или деревянное, что находили вокруг.       Локи не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Разве что за феромоном не уследил, но Тор, даже пьяным в стельку и почти позабыв этот день, не смог бы назвать это атакой. Атака феромоном выглядела иначе всегда. А Локи выглядел не злым, но напуганным. А Тюр — лгал. И Тору хотелось почти до сжавшейся на подлокотнике ладони засмеяться ему прямо в лицо, но делать этого было совершенно точно нельзя. Потому что у любой лжи был смысл.       У лжи, предлагаемой ему Тюром, он к тому же явно был жизненно важен.       — Он может навредить мне, вы думаете? — Тор поводит плечом, будто ему неприятно даже думать о подобном исходе, отводит глаза прочь от лица Тюра. Тот вглядывается в ответ пристально, слишком пристально и подозрительно для альфы, который очень заботится о своём младшем брате-омеге. Но Тор выдерживает: и этот взгляд, и сам факт чужого присутствия на его территории. Мысли о том, что против двоих, к тому же явно подготовленных военных ему выстоять будет не так просто, если вдруг начнётся драка, Тор старается не допускать. Пока что разговор на это не намекает, а как будет дальше… Его подпись уже в любом случае стоит на обеих частях брачного договора. А значит и разбираться придётся, если вдруг потребуется.       — Рано или поздно — да. Поэтому мы здесь. Если вдруг он станет настолько опасен, что ему потребуется госпитализация… — Тюр отвечает вначале четкой, уже привычной интонацией, но тут же скатывается вновь в заготовленные фразы. Он даже вздыхает как-то натужно, не по-настоящему. Свой взгляд Тор к нему не возвращает, оставляет его, задумчивый и лишь немного взволнованный, на поверхности стола. И до того, как Тюр успевает продолжить, говорит негромко:       — Я не смогу, — но, конечно же, лжёт тоже, поддерживает ту игру, которую начал отнюдь не он. Ее начал ещё Видар, прийдя на обед семей и не имея при себе приглашения. Тор лишь продолжает. Показывает слабость, которой не имеет, глаза прикрывает, а после тяжелым движением ладони трёт лицо — он верит. Показывает это и лжёт, лжёт собственным доверием этим словам врагов Локи, которые являются и его собственными врагами тоже.       Тюр верит. Или по крайней мере делает вид. Коротко кивнув, он поднимается, выходит из-за стола, затем подвигает кресло на место. Не сделав и шага в сторону, говорит:       — Его права принадлежат его семье. И пускай так и остается после того, как вы заключите брачный договор. Так будет лучше для твоей безопасности, Тор, — вернув к альфе свой взгляд, Тор спешно кивает и еле выдавливает из себя взволнованную гримасу. Тюр в ответ не кивает. Он вглядывается в выражение его лица, следом быстро щёлкает парой пальцев, отзывая Бюлейста этим звуком. Тот слушается его, мгновенно отступает от окна, разворачивается и направляется к выходу, но заглянуть ему в глаза Тор не успевает — только затылок альфы видит.       Ему удаётся удержать это сложное выражение на своём лице до момента, в котором Бюлейст не открывает дверь. С той стороны ее уже тянут тоже, в проёме мелькает светловолосая макушка Фандрала. Прежде чем зайти, он выпускает обоих близнецов, сурово поджимает губы, оглядывая их. На рожон не лезет, не шутит ничего даже. А только зайдя и прикрыв за собой дверь, говорит:       — Тор.       Он не спрашивает, есть ли у них проблемы, не задаёт и единого вопроса. Глядит только внимательно, пристально и ждёт. Тор показывает ему указательным палец, без слов прося подождать, а сам, наконец, поднимается из-за стола. Бумаги не собирает, ноутбук закрывает уверенной, твёрдой рукой и ею же подхватывает с поверхности телефон. Сунув его в карман, Тор делает резкий шаг в сторону, а за ним и полдесятка других. Он доходит до того места, в котором стоял Бюлейст, приседает на корточки.       На глаза, конечно же, мгновенно попадается мелкое, размером с монетку, устройство прослушки — вряд ли долговечное, но определенно рассчитанное на то, чтобы услышать, что будет сказано после ухода Тюра и Бюлейста. Потянувшись к ней рукой, Тор вытаскивает устройство из зазора между краем ковролина и рамой окна, — Бюлейст явно загнал ее туда берцем, — а после сдавливает в пальцах со всей силой. С тихим, жалобным скрипом и мелкой электрической искрой прослушка умирает прямо в его руке.       Только после этого Тор поднимает к Фандралу голову. Коротко кивает на невысказанный вопрос. Его жесткие, чёткие слова догоняют кивок почти сразу:       — Есть проблема. ~~~       — Налей выпить чего-нибудь, покрепче. Я брошу пиджак в спальне и вернусь, — махнув Фандралу коротким движением руки, Тор оставляет друга в кухне и направляется в сторону коридора. На кончиках пальцев все еще ощущается прохлада изломанного металла прослушки, только мысли в голове звучат неожиданно тише, чем ещё час назад. На удивление слишком большого количества вопросов к Тюру и Бюлейсту у Тора не появляется за весь их с Фандралом путь к его квартире. Половину этого пути Тор тратит на то, чтобы ввести Фандрала в курс дела: он рассказывает ему о случившемся на обеде семей, рассказывает об инциденте, произошедшем на свадьбе. О ситуации с Джейном Фандрал знает и так, и без лишних вопросов складывает эти простые числа в своей голове.       Тор складывает тоже. И думает, думает, думает — вот на что он тратит вторую половину пути. Его мысли крутятся вокруг слов Тюра о патологической лжи в анамнезе Локи, и это определенно выглядит чрезвычайно удобно, потому что не имея прав на Локи на законодательном уровне, Тор не сможет получить доступа к его медицинской карте и проверить чужие слова. А значит он начнёт сомневаться. Даже если поклянётся себе в обратном — ради великой и чистой любви, например, — все равно начнёт. Не сегодня, не завтра даже, но в какой-то момент он обязан будет вспомнить об этих словах Тюра и подозрения в нем зацветут.       В галлюцинациях и бреде есть свое удобство тоже: если Тюр и Бюлейст действительно били Локи, — а в этом сомнений у Тора уже совершенно не было, ему хватило трижды столкнуться с близнецами лично, — то без свидетелей доказать это и правоту Локи было невозможно. А любые его возможные рассказы можно было с легкостью поставить под сомнение наличием диагноза. Тор поставил бы. Если бы был идиотом, глупцом или действительно был бы влюблён настолько, что разучился бы складывать в уме простые числа — тогда он точно поверил бы.       Но сейчас — нет.       — А я пока брошу себя на диван. Боги, как ноет поясница, мне будто сто двадцать, а не под тридцатку, — Фандрал отзывается усталым, чуть саркастично смешливым голосом, но Тор к нему уже не оборачивается. Только губы поджимает, хмыкает коротко. Он действительно направляется в сторону собственной спальни, только так до неё и не доходит. На глаза попадается дверь спальни Локи, и он останавливается рядом с ней раньше, чем успевает обдумать это движение.       Его мысль все еще вьётся вокруг чужого посещения и этой дрянной встречи, которую он не назначал и на которую не соглашался. Все прошло хорошо, конечно. Ни Тюр, ни Бюлейст не перешли границы да и Сэнд, чуть побелевший и найденный в своём кресле секретаря, был по крайней мере жив и здоров. Тор предложил ему взять выходной в новом дне и извинился за неудобство — если бы Локи видел его, он бы точно скептично поджал губы.       Но внутри точно остался бы доволен.       И Тор не должен был думать об этом, но, замерев перед дверью в спальню омеги, почему-то подумал. Следом потянулся рукой вперёд, коротко постучал. На ответ он сильно не рассчитывал — было бы странно, если бы Локи вернулся просто так после того, что между ними произошло, и после того, что Тор ему наговорил, — и, впрочем, его так и не получил. Выждав почти десять секунд, Тор нажал на ручку, открыл дверь. Спальня Локи, конечно же, была пустой, но выглядела…       В ногах кровати, прямо поверх покрывала все еще был сложен его свадебный костюм — аккуратной, бережной стопкой. Чуть дальше лежало зарядное устройство для телефона, брошенное будто случайно, будто минут пять назад. А на столе так и лежало то самое полотенце, сваленное неряшливо кучей и, вероятно, уже высохшее и успевшее немного завоняться. Спальня Локи не выглядела пустующей или брошенной, скорее шепча о том, что омега только что вышел. Вышел и сейчас точно вернётся — вот каким было это ощущение, и оно саднило где-то у Тора внутри четкой мыслью о том, что не вернётся.       Не вернулся вчера, не вернётся сегодня. Переночует где-то в другом месте, быть может, в отеле, или в одном из центров Regeneratio, или даже в одной из своих квартир, которые были припасены у него именно на этот случай. Стоит Тору только подумать эту мысль, как она тут же вызывает у него отторжение. Продолжая думать и метаться в идеях о том, как ему быть дальше, он совершенно отчего-то не думает именно вот об этом, о самом важном — у Локи всегда есть запасной план. Не план мести или победы над альфами, не план мирового господства, не один из этих злорадных планов, какие существуют у всех злодеев во всех историях, вовсе нет.       У Локи всегда есть запасной план на тот случай, если он окажется под угрозой. У него есть оружие, припрятанное у Тора в квартире. У него есть неузаконенный доход в Regeneratio. У него есть подавители и синтетические феромоны. У него даже чашек запасных больше десятка — никакого гнева не хватит, чтобы перебить их все за один раз.       Тяжело вздохнув, Тор пробегается взглядом по чужой спальне вновь, а после делает шаг за порог. Ему явно здесь не место и в моменте это чувствуется неожиданно остро, пускай и чрезвычайно нелепо — это его квартира, это его территория. Но эта спальня принадлежит Локи, и это ощущается почему-то слишком настойчиво прямо сейчас, когда Тор делает шаг за порог. В воздухе все еще стоит еле ощутимый аромат, его настоящий аромат, на тумбочке у постели лежит небольшой томик Джейна Эйра. Поджав губы, Тор делает лишь два шага вглубь, к песочно-желтому креслу, стоящему в углу у входа, и опускается в него уверенным движением. Почти сразу укладывает лодыжку на колено, а руки на подлокотники.       Его взгляд бежит по пространству вновь, осматривает его с новой точки, замечая почти сразу футболку, почему-то валяющуюся на полу в гардеробе. Вопроса, впрочем, даже мысленного, Тор задать не успевает, сразу получая ответ — у Локи так сильно тряслись руки, что он не смог повесить ее назад на плечики. Или, быть может, просто не заметил, что она упала? Или не смог поднять?       Эта деталь не выглядела заготовленной постановкой так же, как и все остальные, и именно поэтому Тюр лгал. Уперто, уверенно и лишь самую малость угрожая, он лгал о том, что Локи был ненормальным психом, именно ради того, чтобы поселить в Торе сомнения. Любая другая атака была бы более очевидной, особенно после того, что случилось во время свадьбы, — Тор был уверен, что и Тюр, и Бюлейст уже успели узнать все от Видара лично, — а значит они решили сменить тактику. Лоб в лоб им было омегу не взять, даже если они и очень старались. Случай в лице исполнительного Рамлоу и в лице самого Тора не собирался позволять им этого. Однако, Локи явно был нужен им.       И вопросом, для чего, задаваться было определенно бессмысленно. Намного больше Тора занимала сама суть продуманности чужой новой стратегии. Будь он в другой ситуации, он действительно начал бы сомневаться, поставил бы под вопрос все, каждый момент их с Локи взаимодействия, каждый миг и даже эту дурную футболку, валяющуюся на полу в чужой гардеробной. Но он был здесь — сидел посреди чужой спальни, которая все еще была частью его территории, но уже успела каким-то образом забрать себе автономность, и думал о том, что происходит.       Думал о Локи.       — Рассказывай, — Фандрал появляется в дверях почти бесшумно. Первым делом протягивает ему рокс с виски, после приваливается плечом к дверному проему. Сделанный через порог шаг тут же забирает себе назад и почему-то становится так, чтобы не залезать и частью на территории спальни Локи — Тор всматривается в эту странность, что привлекает его внимание мгновенно. Все же не спрашивает. Предполагает, что Фандрал чувствует то же, но так и не спрашивает.       — Он хотел, чтобы я его изнасиловал, — переведя взгляд к стакану, Тор произносит эти слова уже второй раз за последние несколько дней, а следом одним махом выпивает все налитое ему виски. В кабинете у Стивена, к сожалению, такой возможности у него не было, но хотелось сделать глоток-другой очень настойчиво. От собственных слов его начинало еле заметно тошнить — не только тогда, но и сейчас тоже. Мелкая, неуживчивая тошнота начинала преследовать его каждый раз, как он произносил эти отвратительные слова.       — И ты упустил такую возможность? — Фандрал скептично, с иронией и без веселья вовсе хмыкает, тут же прячет неопределимый на эмоцию оскал за краем собственного рокса. Тор только взгляд к нему переводит, прищуривает колко. Говорит:       — Фан, — и твердости в интонацию добавляет, не скупясь. Альфа понимает все быстро, кивает, уже откликаясь:       — Срок давности ещё не вышел, я понял. Что после?       — Поругались. Он нёс какую-то хуйню о том, что мы «все взрослые», о том, что «мне нужно прекратить лгать о том, кто я есть», — скривившись от воспоминаний, Тор дергает головой, отворачивается. В спальне Локи гардин нет, и поэтому ему открывает красивый вид на город. Тот самый вид, который Локи очень понравился в самую первую их встречу. Тот самый вид, от которого он бежал прочь, забрав с собой разве что телефон, а сверху накинув джинсовую куртку. Мог ли он лгать? Да. Но собирался ли Тор верить в его ложь? Определенно нет. И начинать сомневаться не собирался тоже. Потому что два месяца назад заключил брачный договор не с Тюром, не с Бюлейстом, и не с кем-либо другим. Он заключил его с Локи, он изучал его, рассматривал, он его выбрал. И пускай в брачную ночь Тор был первым в очереди из тех, кто с радостью бы назвал Локи чокнутым, сейчас он стоял в стороне. И просто за этой очередью наблюдал, не решаясь выбрать свой дальнейший путь. — Ещё говорил, что я альфа, а все мы всегда именно этим и занимаемся…       — Ууу, большие злые альфы, которые кусают маленьких беззащитных омег, — Фандрал фыркает, поддакивает его словам скептично и неспешно покачивает собственным виски. Его взгляд неторопливо прохаживается по комнате так, как сам он проходиться не станет уж точно, и Тор оглядывает его быстрым движением глаз с головы до ног, оглядывая классические брюки и подкатанные рукава белой рубашки. Пиджака на Фандрала нет, скорее всего он скинуть его где-то в гостиной. Тор думает об этом походу, наблюдает за взглядом друга, все ещё изучающим чужую спальню, и мимолетом допускает мысль о том, что, возможно, Фандрал не делает шага за порог не из-за Локи. А лишь из-за того, чьим омегой Локи сейчас является. — Большие… Злые… Альфы… Что-то определенно напоминает, — вернув свой взгляд к его, Фандрал прислоняется макушкой к дверному косяку, хмыкает себе под нос. Конкретики ему давать не приходится, как, впрочем, и называть того имени, которое несколько месяцев назад Тору назвал ещё сам Локи. Тору остается только вздохнуть, губы поджать презрительно в ответ и отвернуться.       Мелкая, злобливая мысль кусает его изнутри, напоминая о том, что ни с кем расквитаться у него так и не вышло: Видар вышел из полицейского участка, после того, как Рамлоу со своими людьми его туда привёз, и будто растворился в воздухе, а охранах фирма не имела ни малейшего понятия о том альфе, который в вечер свадьбы должен следить за камерами — его след простыл тоже. И каждый конец новой нити этой неприятной, пускай и все еще мелко интригующей его истории неумолимо тонул следом за другими. Даже при всем своем умении плавать, найти их в этих мутных водах Тор не мог. Умение Огуна искать информацию уже не дало никакого, даже незначительного результата, и хорошо ещё, что Локи оставался в границах Бухареста — об этом Тору тоже рассказал Огун ещё пару дней назад. И Тор определенно не спрашивал, но после сегодняшней незапланированной встречи с Тюром и Бюлейстом чувствовал больше спокойствия от того, что Огун приглядывал за Локи, пока сам он безуспешно пытался перебеситься.       Замерев взглядом где-то на тонкой, золотой цепочке, виднеющейся в расстегнутом вороте рубашки Фандрала, Тор поджимает губы сурово. И смаргивает все эти мысли — только пытается, — за мгновения до того, как Фандрал спокойно и обстоятельно спрашивает:       — Что ты сделал?       — Лучше бы сделал, — раздосадовано цокнув, Тор отставляет пустой рокс на стол, стоящий боком справа от кресла, а после вновь укладывает ладони на подлокотники. Те чувствуются мягкими, с гладкой, нежной обивкой, но ему, будто назло, именно в этот момент вспоминают слёзы, стоящие у Локи в глазах. Не желая ни видеть, ни прикасаться к креслу, Тор сплетает руки на груди и вновь смотрит на Фандрала. Не в глаза правда, на его кисть, неспешно покачивающую виски в роксе. И говорит: — Сказал, что он долбанутый уродливый омега-переросток, что из-за него все омеги в Regeneratio в ужасе, потому что он их запугивает, и настраивает против альф, и жизни им портит. В конце сказал, что он — единственный из всех омег, с кем никто не желает связываться и о ком никто не желает заботиться.       Фандрал присвистывает. По крайней мере концовки дожидается, но все равно присвистывает в итоге. Тор отворачивается от него прочь, зубы раздраженно сжимает. Стоит ему произнести вслух все уже сказанное ранее, как вопрос о том, должен ли он вообще извиняться, отпадает сам собой. Должным Тор себя не чувствует, но зато прекрасно чувствует, что извиниться ему нужно. По крайней мере объяснить, что в реальности он так совершенно не думает.       — Ты мудак, конечно, знатный. Тот ебнутый тебя совсем испортил… — качнув головой неодобрительно, Фандрал не называет Джейна по имени, подтягивает закатанные рукава рубашки, следом прихватывает брюки на бёдрах и, подтянув их немного тоже, усаживается прямо на пол. Ноги он вытягивает вдоль порога, все еще не пересекая его, спиной опирается на дверной косяк. Тор видит все это краем глаза. Разве что бормочет немного раздраженно:       — И как быстро ты переквалифицировался из моего друга в защитника каждого попадающегося тебе на глаза омеги?       Фандрал ему в ответ только фыркает смешливо. И, качнув головой, говорит:       — Не пойми меня неправильно, Тор, Локи тоже мудак. Но есть разница между тем, когда он говорит, что ты такой же урод как все, и когда ты говоришь, что он — единственный такой урод. Это обратная инклюзивность, чувак. Там нет жизни, — Фандрал указывает на него своим роксом, головой качает лишь малость неодобрительно. Тор только морщится, головой дергает. Злости на Фандрала он не чувствует, как, впрочем, не чувствует и несогласия с ним, только положения дел это все равно не меняет. Глотнув немного виски, Фандрал интересуется будто бы между делом: — Что в итоге? Списывались?       От его вопросов Тор только кривится. Валяющаяся на полу в гардеробе футболка вновь привлекает его внимание — будто смеется над ним. Смеется так, как Фандрал не позволит себе рассмеяться никогда и не захочет, впрочем, тоже. Потому что сложность сложившейся ситуации понимает и сам. Тор, правда, мимолетно хочется оскалиться в его сторону — признание собственной ошибки вызывает раздражение. Не к месту к тому же вспоминается Рамлоу и его гребаное спокойствие в тот момент, когда он признавался, что ошибся тоже, что решил не проверять того, кто рыдал, спрятавшись в гостевой спальне. С Рамлоу мериться опытом и возможностью собственного эго не исходить трещинами от таких ошибок Тору определенно бессмысленно. Как и скалиться на Фандрала на самом деле, потому что все уже случилось, уже произошло.       Все, что оставалось, так это отвечать на вопросы. И решать, что будет дальше.       — Нет, — дернув головой, Тор вздыхает, прикрывает глаза на несколько секунд. Отгородиться от этой случайно сброшенной на пол футболки, от увядшей розы, приколотой к лацкану сложённого на постели белого пиджака и от всей чужой спальни в целом это ему не помогает. В комнате Локи пахнет им, чувствуется его присутствие. Открыв глаза вновь, Тор все-таки дает этому чувству, засевшему внутри с момента, как он зашёл, имя — он чувствует себя лишним. Неуместным, не умещающимся в этих чужих стенах, в этом песочно-желтом кресле. Даже рокс, отставленный им на чужой стол, будто бы шепчет о том же. Тор только губы поджимает, крепче сжимает пальцы на предплечье. Все-таки продолжает: — Сходили на следующий день к психотерапевту. Локи сказал будет ходить сам, без меня. На этом пока все, — последним предложением он ставит точку, твёрдую, конкретную. И хочет обернуться к другу, но не делает этого. Ещё не говорит о том, что он сделал это лишь потому, что не собирался даже пытаться разбираться с чужой больной головой. Сейчас же думал только о том, как неожиданно все поменялось — стоило Тюру и Бюлейсту зайти на его территорию и дать конкретные обозначения этой самой больной голове омеги, как Тор ушел в отказ раньше, чем успел даже это заметить.       Потому что в реальности Локи был более нормален, чем Тор подумал ещё в брачную ночь. Особенно в тех обстоятельствах собственной семьи, в которых вырос.       — О как, — Фандрал чуть удивленно скидывает бровь, поворачивает к нему голову и вглядывается несколько секунд. Он рассматривает Тора недолго, изучает его взглядом. Новый его вопрос, уже звучащий в пространстве, Тора не удивляет ни содержанием, ни краткостью: — Кто платит?       — Я, — вздохнув, Тор даже головы к нему не поворачивает. Видит только краем глаза, как Фандрал фыркает смешливо, прячет мелкую улыбку за краем рокса. Тор очень хочет верить, что ему хватит такта промолчать, но просто не может. Он знает Фандрала слишком хорошо и слишком долго. Поэтому совершенно не удивляется, слыша спустя пару секунд:       — Какой ты джентельмен, я не могу… И изобретатель заодно. Это же новый вид проституции получается: платить за полное отсутствие секса. Признавайся, кайфуешь, когда он на тебя презрительно косится, а? — негромко рассмеявшись с собственных слов, Фандрал тут же дергает рукой, жестикулирует и голову к нему поворачивает, задавая новый вопрос. Отвечать на него Тор не собирается точно и только вздыхает.       Потому что признание его Фандралу не нужно точно. Признание о том, что Тор правда кайфует. Когда Локи говорит с ним, когда они играются с этими мелкими, безболезненными язвительностями или когда омега смеется — Тор наслаждается. За два прошедших месяца он уже успел втянуться в это. Локи был умён, с ним было интересно беседовать и то, как он двигался, то, как перебирал весь спектр эмоций. Его лицо всегда было очень живым, подвижным, и Тору было хорошо рядом с ним. Во все моменты, кроме тех, когда они ругались, конечно же. Или когда он думал о том, что секса ему в ближайший век не видать вовсе.       — Альфа обязан заботиться о своём омеге, — поведя плечом, Тор поднимает руки к лицу и трёт то с усилием, будто пытаясь стереть воспоминания той злачной ночи. Сейчас они почему-то уже совершенно не вызывают никакой злости, лишь разочарование и странное, молчаливое страдание — то самое, которое он увидел в глазах Локи, когда тот уже был у входной двери и собирался сбежать прочь. Он мог напасть, точно мог, даже его феромон был силён, но он все равно ушел. Даже ругаться не продолжил, хотя — и Тор был в этом уверен, — мог сказать ещё десятки мерзких и гадких оскорблений.       Как когда-то делал Джейн, увлечённо пытаясь его добить. Между Локи и Джейном разница, конечно, была разительная по многим параметрам. Но тот факт, что Локи не стал биться за себя, все равно вызывал в Тор дергающее, назойливое страдание от мысли о том, что он, похоже, добил его первым. Хотел ли добить? Определенно точно хотел заткнуть. И ранить тоже — в тот самый чертов миг, но не раньше, не позже и никогда в другой момент времени.       Он не сдержался. И даже несмотря на то, что Локи испоганил ему брачную ночь и весь фиктивный медовый месяц, Тор не чувствовал больше — не после встречи с Тюром и Бюлейстом, — для себя и единственной возможности быть оправданным.       — Ох, ну, конечно… Консерватор ты, Тор. И это когда-нибудь сыграет с тобой плохую шутку, потому что этот чёрт заботиться о тебе не станет совершенно точно. Только впустую деньги потратишь и время, а я потом в суде за тебя стоять буду… Развелись бы уже и дело с концом, — чуть пьяно мотнув головой, Фандрал вздыхает, откидывается затылком на дверной косяк. Глаза прикрывает, вновь отпивая из рокса. Его правда звучит весомо, но говорит Тор отнюдь не слова согласия:       — И как ты себе это представляешь? Мы только свадьбу отыграли, Фригг ждёт нас в гости через две недели, на выходных. Не мне тебе рассказывать, насколько подозрительно сейчас будет выглядеть развод. Только внимание привлечёт и тогда точно никакого покоя не будет, — махнув в сторону друга рукой, Тор коротко качает головой и уже даже не добавляет, что думал о разводе ещё сегодня, около полудня. Ничего, впрочем, и не изменилось глобально, — между ними с Локи, — но его мысли уже не орали так громко. Возможность выговориться хоть немного явно пошла ему на пользу, как, впрочем, и приход Тюра с Бюлейстом. Те, в отличие от своего младшего брата-омеги, принесли ему своими угрозами больше ответов, чем вопросов.       — Зачем те двое приходили, кстати? Ещё и прослушку скинули. Угрожали небось? — неожиданно вскинув голову и будто бы не услышав его ответ, Фандрал перехватывает его взгляд собственным, губы поджимает задумчиво. Тор только кивает, дополняя словами:       — Сказали, что он психически болен и опасен для меня. Ещё сказали, что мне лучше оставить его семье право на распоряжение его жизнью, когда мы заключим брачный договор, — стоит ему договорить до конца, как Фандрал тут же коротко смеется. Машет рукой в его сторону, будто Тор сказал какую-то очень смешную шутку. Его веселья Тор не разделяет совершенно и вновь отворачивается задумчиво. Взгляд сам собой падает на увядший, потемневший бутон розы, что лежит сверху на сложённой стопке свадебного костюма Локи. Она выглядит мертвой и слишком молчаливой.       — В это несложно поверить, слушай. Намного сложнее поверить в то, что он действительно кому-то настолько нужен в этом мире, если честно. К тому же он агрессивный и… — отсмеявшись, Фандрал допивает свой виски, рокс отставляет на пол в коридоре. Договорить ему Тор не позволяет, обрубая:       — Он не агрессивный. Я бы тебе голову открутил, если бы ты меня в такую рань дергал, Фан. А братья его… Мутные они. И он им явно нужен. Черт пойми, для чего и зачем, но херня какая-то на выходе получается. Я попросил Огуна пробить того придурка, который на свадьбе за камерами не уследил. Выяснилось, что в охранной фирме его и знать не знали. Не удивлюсь, если с ними работает, к югу от четвёртого сектора, — потянувшись вперёд, Тор скидывает лодыжку с колена, локтями упирается в бёдра. Его спина горбится, меж бровей залегает хмурая складка. Фандрал реагирует быстро, мелкая усмешка пропадает с его лица, губы сурово поджимаются.       — Очень. Плохая. Идея. Тор, — медленно разделяя слова интонацией, Фандрал качает головой. И даже не говорит о том, что судиться с такими людьми — идея крайне пустая и бессмысленная. Ещё не говорит о том, что Тюр с Бюлейстом сегодня дали ему шанс отступить. Они не сказали этого, не упомянули даже, но принесли ему в кабинет легкую, мягкую угрозу. Определенно последнюю такого рода и типа.       — Критикуешь — предлагай, Фан, — пожав плечами, Тор сплетает пальцы друг с другом, щеку закусывает изнутри. В его собственной голове никаких других идей кроме развода или перемирия с Локи не находится вовсе. Идея же нарушить условия брачного договора и, при потребности, отдать Локи его семье, не возникает вовсе — даже если это не будет стоить ему денег, он заплатит за это решение собственным словом и честью, а эта цена непомерно высока.       — Критикуешь — предлагай… — чуть сморщившись, Фандрал подаётся вперёд и медленно поднимается на ноги. Головой качает. Ещё не наклонившись назад за роксом, оставленным на ковролине, говорит: — Бездействие это всегда проигрыш, вот что я тебе скажу. Пока ты сидишь и думаешь, что делать дальше, они все тоже сидят, и думают, и ждут. Если угроза реальна…! — быстрым движением вскинув указательный палец, альфа перебивает себя сам, делает акцент. И договаривает: — Если угроза реальна, они тоже ждут. И я не думаю, что ты хочешь меряться яйцами с людьми, работающими к югу от четвёртого сектора.       Качнув головой, Тор только вздыхает. Несогласия не чувствует, но мысль, та самая, надоедливая и не имеющая собственного логического хвоста, все еще петляет где-то в его голове. Бросив новый взгляд на засохшую розу, он говорит медленно и вдумчиво:       — Он мог поговорить со мной. Он мог поговорить со мной и не сделал этого, — стиснув челюсти в раздражении, Тор не договаривает своей мысли о том, что Локи просто не хотел обсуждать это, что Локи просто хотел навредить ему. А Фандрал неожиданно раздосадовано, негромко стонет. Подхватывает с пола рокс, оборачивается к нему и говорит:       — А я мог бросить пить уже сто тысяч раз, а ты мог бросить Джейна после первого же инцидента, а не сто лет спустя, а Нат, конечно же, мог не провоцировать того альфу или просто отбиться и не допустить изнасилования, ага, — скривившись в раздражении, он поднимает рокс, указывает им на Тора и медленно качает головой. Уже обернувшийся к нему Тор только губы кривит, прекрасно понимая, на что намекает друг. — Независимо от того, хотим мы чего-то или нет, мы не всегда может просто взять и сделать это. Мы просто люди, Тор. И ты тоже. Не будь блядским лицемером, ненавижу, когда ты начинаешь нести эту хуйню.       Дернув головой, Фандрал кивает на собственный рокс, давая понять, что он сходит и нальёт себе ещё выпить, а после скрывается за углом дверного проёма. Ещё несколько секунд глядя ему вслед, Тор отворачивается, трёт пальцами переносицу. Дурная роза вновь попадается ему на глаза — она явно хочется что-то ему сказать, но так ничего и не говорит. Помедлив лишь секунду, Тор поднимается с кресла, подхватывает свой пустой рокс со стола и выходит из спальни омеги.       Дверь он закрывает с мыслью о том, что, возможно, лишь возможно, Локи действительно хотел с ним поговорить. Верится ему в это, правда, с трудом. ~~~       Подхватив картонную подставку с двумя бумажными стаканчиками, Тор негромко благодарит бариста и разворачивается в сторону выхода из небольшой, модно обставленной кофейни с неоновой вывеской меню на стене. Прежде чем вытащить свой собственный стаканчик с латте из подставки, он запахивает чёрное пальто, быстрыми движениями пальцев одной руки вдевает пуговицу в петлю. Ноябрьский ветер промозгло пытается забраться ему под воротник, но Тор не морщится даже. Только плечами поводит, устойчивый к переживанию холода, а следом все-таки подхватывает свой кофе из подставки. Отпивает немного.       Кофе оказывается вкусным, с легкими, еле ощутимыми нотами его собственного волнения и замершего где-то внутри ожидания перед встречей, о которой он с Локи совершенно не договаривался. Перед самим собой Тор даже мог оправдаться, — за день, почти полностью свободный, у него определенно не могло найтись даже минуты, чтобы позвонить омеге, — но, впрочем, оправдания здесь были бессмысленны.       Звонить Локи не хотелось.       Но позвонить определенно нужно было — ещё до того, как он попросил бариста сделать ему латте, а Локи мятно-ежевичный чай.       Тор так и не позвонил. Заказал омеге чай, специально выбрав что-то минимально возбуждающее и успокаивающее. По прошествии недели с момента брачной ночи ругаться ему уже не хотелось. Вся злость рассосалась ещё на следующий день после разговора с Фандралом, оставив после себя лишь неприятное, сосущее ощущение где-то внутри. На то, чтобы принять решение, Тору потребовалось пара дней и, как бы сильно ему ни хотелось вот в такие моменты признавать правоту Фандрала, но тот именно что был прав.       Помня по опыту с Джейном, насколько жестокими, уничтожающими партнера во время ссоры бывают омеги, Тор совершенно не мог решиться на разговор с Локи. Он не боялся, точно не боялся, но определенно не желал слышать оскорблений и унижений, а ещё не желал проверять свою выдержку на прочность. Решиться ему, конечно же, пришлось, потому что прошла уже неделя их не осуществившегося отпуска и им нужно было определиться, что будет происходить дальше.       Не Тору лично — им обоим.       Вернув стаканчик в подставку, Тор быстро оглядывает дорогу, протягивающуюся в обе сторону от зданий. Мимолетом замечает бок собственной жилой башни, виднеющийся за углом дома, в котором находится кофейня. Мысли о том, чтобы трусливо вернуться домой, по пути выкинув чай Локи, у него, к счастью, даже не возникает. Вместо этого Тор поворачивает голову к противоположной стороне дороге, всматривается в ворота с эмблемой Regeneratio, за которыми прячется двухэтажное здание главного центра. В том, что Локи сейчас находится в нем, уверенности у Тора нет совершенно, и он тянется к карману собственного пальто за телефоном.       Трубку Локи не берет. Звонок проходит, гудки идут, но ответа Тор, успевающий перейти дорогу по пешеходному переходу, так и не дожидается. Коротким, напряженным движением он поджимает губы и набирает номер вновь, уже подходя к воротам. Те, высокие, кованные, преграждают ему путь, но Тор не отступает. Он подходит к калитке, чуть подталкивает ее носком классической туфли. Он вернулся с работы разве что полчаса назад, нарочно раньше с работы уехал, но переодеваться не стал — сразу пошёл в кофейню. И эта мелкая спешка определенно имела свою абсурдность, потому что никакой встречи назначено не было, Локи мог находиться в любом месте Бухареста, начиная от других корпусов Regeneratio и заканчивая тем же Epoque Hotel. Тор лгал себе, что не спешил. Ещё лгал, что совершенно не волновался.       Стоит ему толкнуть калитку носком туфли, как он тут же чувствует отказ. Калитка на движение его ноги не отвечает так же, как и Локи: гудки длятся ещё несколько секунд, но трубку никто не снимает. Тор останавливается на входе, напряженно глядит на экран телефона с погасшим окном вызова.       — Посещение для альф запрещено. Уходите, — из небольшой будки, находящейся сбоку, за воротами, выходит высокий рослый альфа в форменной куртке и брюках. Тор его не узнает, оборачивается только на голос, быстро оглядывает точеный военный профиль, жестко поджатые губы и прищуренные глаза. Оружия не видит, но, впрочем, то с легкостью может прятаться под полами форменной куртки. Тор только удерживает новый вздох. И на месте перетаптывается, расставляя ноги устойчивее.       — Мне нужно увидеться с… — сунув телефон в карман пальто, он поворачивает голову в сторону подходящего альфы. Договорить, правда, не успевает — на этой территории, чужой территории, ему, похоже, никто не собирается давать и единого шанса. Дернув головой резким движением, альфа говорит:       — Посещение запрещено, кому говорю. Проваливай, пока я полицию не вызвал, — оскалившись и не собираясь даже пытаться выглядеть дружелюбно, альфа дергает рукой в сторону. Этим движением он будто желает выгнать Тора прочь без дополнительных угроз или физических усилий. Оно, конечно же, не работает вовсе. Тор только напряженно прищуривается, пальцами крепче сжимает подставку с двумя стаканчиками кофе. Ни попроситься вновь, ни объяснить ситуацию он не успевает.       — Пусти его, Лиам. Под мою ответственность. Это к начальству, — из-за угла здания неожиданно выходит другой альфа, и Тор узнает его голос ещё до того, как переводит взгляд к его лицу. Брок выглядит привычно серьезным, чуть колко-ироничным. И, конечно же, командует, приказывает. Обернувшийся к нему Лиам только кивает в ответ — и ни единого вопроса даже не задаёт, не перечит, зараза, — а затем подходит к калитке. Пока он вытягивает из кармана ключ для электронного замка калитки, ноябрьский ветер успевает принести Тору его запах, выпущенный альфой нарочно: куркумы и, еле заметно, собачьей шерсти. От этой лёгкости, полного отсутствия любых обонятельных ассоциаций с чем-то действительно опасным, Тору хочется разве что фыркнуть. Он, впрочем, удерживается. Лиам открывает ему калитку сам, пропускает внутрь. Доверия к его напускному, приказному дружелюбию в Торе не возникает, но он кивает в благодарность. Словами, правда, не благодарит.       — За мной пошли. До отбоя ещё десять минут, снаружи постоишь. Я как раз покурить хотел, — кивнув в сторону парковки, находящейся слева от входа в центр, Брок внимательно оглядывает Тора с головы до ног, бросает быстрый взгляд на бумажные стаканчики, которые Тор держит в картонной подставке. И хмыкает — без эмоций, но явно давая этим звуком свой комментарий.       — Строгие правила? — понятливо кивнув, Тор ровняется с Броком почти сразу. Тот начинает идти прочь только в этот момент, внимательно следя за его передвижениями и не ускоряя шага. Опасений он не вызывает, пускай пространство рядом с ним все ещё чувствуется плотным, напряженным и замершим за мгновения до атаки. Тор не комментирует. Вместо любых дополнительных слов оглядывается, подмечает два затонированных джипа, стоящих на несколькоместной парковке, растущую по периметру высокую живую изгородь и, конечно же, с полдесятка камер, натыканных на фонарные столбы и у самой крыши центра. Из всего этого — и джипов, и камер, и форменной одежды альф, хранящих под тканью курток перевязи с оружием, — миролюбивой выглядит разве что изгородь. Но Тору почему-то совершенно не верится, что он останется цел, если подойдёт к ней слишком близко.       Потянувшись за сигаретами в карман форменной куртки, Брок кивает ему в ответ. И говорит обыденно:       — Все для безопасности заек, — уже вернув к нему свой взгляд, Тор только бровь чуть удивленно вскидывает, косится на альфу с вопросом. Вряд ли тот имеет в виду настоящих животных, вот о чем Тор заторможенно думает в ожидании пояснений. Брок вначале закуривает. Прихватывает губами сигарету, подкуривает себе. У капотов двух затонированных джипов не останавливается: вначале пропускает Тора вперёд, в коридор между ними, затем идёт сам. Говорит: — Зайки маленькие, травоядные и пугливые. После девяти по палатам расходятся, тогда можно заходить. В палаты ходить нельзя, по коридорам топать — тоже. И орать, если вдруг ругаться будете, не советую. Мы тебя сразу выведем.       — С чего такая идея? — ступив на бордюр, огораживающий парковку, Тор делает ещё один шаг, чуть в сторону, на газон, и освобождает Броку место. Оглядывается спешно, тут же находя три деревянных короба, стоящих на газоне вверх дном. Поставив на один из них подставку со стаканчика, Тор следом тянется ко внутреннем карману пиджака, за портсигаром. Запах чужого качественного табака вызывает у него желание закурить тоже.       — Ой, а хули ты ещё приперся? — надменно, смешливо фыркнув, Брок затягивается сигаретой, но враждебности Тор от него не чувствует. Только легкую, кусачую иронию. Стоит ему достать сигарету, как Брок тут же протягивает ему зажигалку, высекает колесиком огонь. Говорит: — Он уже неделю сидит, как сыч, в кабинете до двух ночи и отвожу я его потом отнюдь не в твою забубенную башню. Поэтому и предупредил сразу: если ругаться приехал, то езжай-ка, нахуй, домой лучше. Не тебе со мной яйцами меряться.       Сделав первую затяжку, Тор почти сразу выдыхает, отстраняется от протянутой зажигалки. Ему и хочется ответить на последний быстрый выпад Брока, но кое-что интересует его намного больше, чем игра в выяснение, кто из них круче. Он интересуется сразу, негромко, но твёрдо:       — А куда отвозишь?       Почему спрашивает, сказать не может и сам, но все равно вглядывается внимательно в выражение лица альфы, что стоит напротив. Тот только скалится, удерживает ответный взгляд, не позволяя тому вильнуть в сторону местонахождения предполагаемой квартиры Локи. Говорит:       — Если не знаешь, то и нехуй. А хочешь узнать, так у своего омеги спрашивай. Я чужие секреты не разбалтываю, — качнув головой, Брок отказывает ему в ответе, тут же на часы косится. Тор только хмыкает, чуть кривит уголок губ неприязненно, но ничего больше не говорит. Мысль о том, что Локи ходит на сторону ему в голову не закрадывается вовсе, — она, даже призрачной, выглядит абсурдной — и, впрочем, адрес его дома Тору не сильно то и нужен. Так, для мысленной галочки. — А ты чего, где уже накосячить успел? Пяти минут со свадьбы не прошло, хах, — подняв голову назад, Брок бросает ему чуть грубоватый вопрос, смешок наглый добавляет в конце. Тор только головой дергает, откликаясь тут же:       — Оба хороши, — он говорит спокойно, почти без раздражения, и Брок неожиданно не смеется даже ему в ответ. Только бровь коротко вскидывает, без удивления, несколько секунд всматривается ему в лицо, так и держа сигарету у самых губ. Тор глаз не отводит, потому что не лжёт — Локи тоже сделал достаточно, чтобы их конфликт достиг нужной стадии.       — Даже так… Не учили тебя с жертвами чрезвычайных ситуаций работать, сразу видно, — выдержав почти минуту, Брок кивает, все-таки затягивается и отводит взгляд в сторону. Он рассматривает несколько секунд бумажные стаканчики, стоящие на деревянном коробе. Тор хочет спросить о том, почему это Брок так уверен, что Локи — жертва, но так и не спрашивает. С большей вероятностью альфа вновь пошлёт его с такими вопросами к самому Локи и это определенно не имеет смысла, потому что Локи ему расскажет вряд ли. Если бы хотел — или мог, — рассказал бы точно.       Поэтому Тор лишь отворачивается в сторону парковки и затягивается сигаретой вновь. Он пробегается взглядом по багажнику джипа, затем переводит его на пустое разъездное пространство перед главным центром Regeneratio. Вдоль всего забора бегут стройным рядом высокие туи, и из-за них неожиданно складывается ощущение, что он совсем не в центре города, а где-то на окраине, в спальном районе. Все звуки машин ощущаются приглушенными, ненавязчивыми. В воздухе пахнет холодным ноябрьским вечером.       — Им нужна ясность, — Рамлоу начинает говорить неожиданно, и Тор коротко вздрагивает от звука его голоса. Оборачивается почти сразу, прокручивая в голове весь их разговор, чтобы понять, о чем идёт речь. Брок выглядит напряженным, но не так, как обычно, намного иначе, и Тор всматривается в выражение его лица, чувствуя какую-то историю, оставшуюся у альфы в прошлом. Стряхнув парой движений пепел с сигареты, Брок говорит: — Что происходит, почему происходит… Всем это нужно, это очевидно, но им это нужно в особенности. Потому что любой вопрос мгновенно вызывает у них хуеву тучу переживаний. Все дело в искажении.       — В искажении?       — Да. У этих в халатах вечно названия замудреные. Я называю это просто — искажением. У заек с этим трудно. Один раз хуйни натерпятся, потом ее отовсюду ждут. А так им сразу скажешь, что так и так, и все заебись будет. Ни тревоги, ни заебов, ни выебонов, — Брок хмыкает себе под нос довольно, затягивается сигаретой в последний раз и тут же отбрасывает бычок куда-то в сторону. Тор слышит глухой стук упавшего бычка, делает небольшой шаг вперед. Его взгляд находит жестяную банку для бычков почти сразу и, докурив в пару тяг, Тор бросает собственный бычок в неё тоже. Сладким движением потянувшись, Рамлоу косится на часы, кивает сам себе. Говорит: — Минута в минуту, охуенно. Пошли, проведу тебя.       Мотнув головой в сторону здания, он разворачивается первым и направляется прочь. Тор только подставку подхватывает вместе с обоими стаканчиками, идёт следом. Вопросов больше он не задаёт, но слова альфы все крутятся и крутятся в его голове, пока они пересекают парковку по направлению к главному входу. Тор вспоминает о том, каким крупным, резким движением вздрагивал Локи тогда, когда он сам отшатнулся от него. Ещё вспоминает о том, что Локи ему говорил.       И слова Брока становятся единственным, что стыкуется с произошедшим идеально — из всего того, о чем Тор думал и что слышал от Фандрала или Тюра с Бюлейстом. Локи боялся. И ждал удара, ждал жестокости.       Не потому что именно Тор был жесток.       Лишь потому что альфы, которых Локи встречал раньше, были жестоки.       Конечно, важным оставался вопрос его контактности. Не зависимо от того, насколько хорошо теперь Тор понимал ситуацию, в которой оказался, он определенно не собирался спасать Локи или тащить на себе в одиночку это взаимодействие. У него было много забот помимо этого, и каждая из этих забот была значима для него и так или иначе приносила результат. И если Локи не собирался идти ему навстречу, — не собирался, как минимум, обсудить все случившееся, — Тор видел только единственных выход. Выходом этим, конечно же, было расторжение брачного договора.       Дойдя до входных дверей, Тор стряхивает в мусорку подставку для стаканчиков, оба обнимает уверенным движением ладоней. Брок ему даже дверь открывает с кусачей, насмешливой улыбкой. Дольше трёх секунд Тор старается на него не смотреть — как чувствует, что альфе захочется врезать, — и проходит внутрь первым. В небольшом, светлом холле оказывает тепло и тихо. Где-то вдалеке, в одном из помещений, негромко играет легкий джаз, за стойкой регистрации сидит красивый, светловолосый омега. Брок говорит:       — Привет, Джесс. Я тут на улице подобрал смотри кого, — и Тор только глаза закатывает коротким движением. Впрочем, почти сразу мягко, с неожиданной даже для себя самого осторожностью улыбается. Заслышав звук чужого голоса, омега сразу поднимает голову из-за стойки — он улыбается тоже, но лишь несколько секунд, до того, как замечает Тора. Улыбка с его лица пропадает мгновенно, глаза напряженно прищуриваются.       — У нас запрещены посещения для альф, — омега поднимается с кресла, на котором сидел, укладывает одну из ладоней на стойку. На его бейджике виднеется его имя, — Джаспер, — а голос звучит твёрдо, но негромко. И лишь пока что спокойно, Тор чувствует это в его интонации, вместе с тем ощущая, что ему лучше бы уйти поскорее, пока его ещё выпроваживают мирно. Шага назад он, правда, не делает. Проходит глубже в холл, все еще улыбается. Говорит без настойчивости или раздражения:       — Я к Локи. Он здесь?       Джаспер осматривает его с головы до ног, замечает два стаканчика в руках. Выражение его лица не меняется совершенно, и Тор чувствует резкое, разительное отличие от всех тех улыбчивых, милых и доброжелательных омег, которые обычно стоят за стойками регистрации, что в Bucharest Tower Center, что в других местах. Джаспер ему все еще не улыбается. На мгновение бросает взгляд ему за спину, где все еще чувствуется присутствие Брока. Оно омегу ничуть не смущает и к согласию пропустить Тора не подталкивает, потому что он говорит:       — По какому вопросу? — и Тор только губы поджимает в ответ. Вываливать всю свою подноготную он не собирается определенно, потому что это, как минимум, личное. Вместо этого бросает быстрый взгляд в сторону, оглядывает несколько кресел ожидания, — кажется, такие же были в коридоре, где они с Локи ждали приема у Стивена, — пару картин, что висят на стенах. У каждой из них внизу тонкими линиями чёрной краски написаны инициалы, но разглядеть их Тору не удается. Вздохнув, он находит лишь единственный ответ для Джаспера и возвращает к нему глаза.       — Я супруг, — Джаспер только вновь оглядывает его с сомнением, после коротко вскидывает бровь, уже глядя ему за спину. Брок тут же фыркает и, наверное, кивает. Бросает короткое негромко:       — Под мою ответственность, Джесс. Пускай его, а то я сейчас уссусь уже.       — Только если прям уссышься, — хмыкнув коротко себе под нос, Джаспер кивает, следом вновь глядит на Тора. Добавляет: — Тебе нужна вторая дверь справа, по вот этому коридору. Надеюсь, не ошибёшься, — омега указывает в сторону коридора, уходящего вглубь здания справа от стойки, но последние его слова звучат почти угрожающе. На мгновение Тору даже хочется фыркнуть, но он этого так и не делает. Потому что Джаспер не смеется и не заигрывает. Он говорит уверенно, четко и дает понять собственными словами, что ошибаться дверью Тору действительно не стоит. Не зависимо от того, поручился за него Брок или нет.       — Спасибо, — миролюбиво кивнув в ответ, Тор направляется в нужную сторону. Он чувствует на себе две пары чужих глаз, пока не заходит за угол и не оказывается в длинном, светлом коридоре. На первой же правой двери видит табличку, говорящую ему о том, что за ней находится сестринская. Вторая дверь оказывается открытой настежь. Тор доходит до неё в почти десяток шагов, успевает отпить немного своего подостывшего кофе.       А у дверного проёма замирает. Первым делом его взгляд падает на невысокое кресло, чья спинка и сидушка сделаны из плотных, переплетенных друг с другом резинок. Из-за него видно разве что чёрную макушку Локи и синюю джинсу, обнимающую его ноги — они, как и весь омега тонут в плотном сумраке, разгоняемом лишь единственной, пускай и достаточно яркой настольной лампой. Помедлив несколько секунд, задержавшись взглядом на омеге, Тор неслышно вдыхает, расправляет плечи. Он почти и не волнуется, но ругаться ему до отвратительного не хочется. Как, впрочем, и заходить внутрь.       Не давая себе шанса на трусость, Тор легким движением костяшек стучит об косяк двери на входе. Почти сразу слышит негромкое:       — Я ещё посижу, Брок. Если твоя смена кончилась, езжай. Я поеду домой на такси, — Локи отвечает не ему вовсе и даже не оборачивается. Тор только усмехается на уголок губ, думая с иронией о том, насколько это недальновидно со стороны омеги — садиться спиной к входу. Ирония его, впрочем, долго не удерживается, стоит только появиться мысли о том, что Локи, наверное, просто чувствует себя в безопасности здесь. Поджав напряженным движением губы от этой мысли, Тор все же делает шаг за порог. Его никто не приглашал и разрешения ему никто не давал точно, но что-то тянет его вперёд, мешая подать голос и заявить о своём присутствии прямо. Вместо этого он подходит, подкрадывается, после садится в кресло, стоящее справа, сбоку от стола. И ставит стаканчик с чаем для омеги на стол. Все-таки говорит:       — Я принёс тебе чай, — Тор говорит, зачем-то понижает интонацию, будто заразившись этим от Джаспера и от Локи тоже, от всей этой сумеречной атмосферы чужого кабинета и даже от еле слышных где-то вдалеке звуков джаза, а после добавляет то, что добавлять вряд ли стоит. Только его разум, все ещё кружа вокруг слов, сказанных Броком, принимает решение сам. В пространстве звучит: — Думал взять кофе, но уже вечер, а кофе может вызвать бессонницу, — почти сразу следом Тор думает о том, как будет оправдываться за собственный кофе, но раскрутить мысль не успевает.       Локи вздрагивает, так и не подняв к нему головы. Вздрагивает, тут же вскидывает глаза и крепче сжимает в пальцах ручку. Напуганным не выглядит, только напряженно губы поджимает, быстрым движением глаз осматривает Тора. И даже рот уже приоткрывает, собираясь сказать что-то резкое, — Тор видит это по его глазам, не обманывается, — но так ничего и не говорит.       Тор наблюдает за ним и неожиданно не чувствует в себе напряжения. Его заполняет какое-то странное, печальное сожаление. Разочарование из-за того, как все обернулось, подёргивает где-то внутри. Злости Тор пока не подмечает, но, впрочем, та может появиться в любой момент — в зависимо от того, как пойдёт разговор и пойдёт ли вообще.       — Чай… — опустив глаза к бумажному стаканчику, Локи несколько секунд внимательно глядит на него, после вдыхает тяжелым движением. Меж его бровей залегает хмурая складка, кончики пальцев свободной руки чуть вздрагивают, будто бы желая потянуться к стаканчику. Но Локи не тянется. Тор говорит:       — Мята и ежевика, — кивнув коротко в сторону стаканчика, Тор расстёгивает свое пальто, ерзает на кресле, только сейчас замечая, как окаменел, стоило Локи поднять голову. Признаваться в том, что он нервничает, совершенно не хочется, и Тор лишь мысленно дает себе подзатыльник, следом откидываясь на спинку кресла расслаблено и с удобством. Локи на его движения реагирует тоже: он медленно разжимает пальцы, опускает на стол стиснутую в них ручку, а следом все-таки тянется к своему стаканчику. Говорит негромко и напряженно:       — Спасибо.       Тор только кивает, отводит взгляд в сторону и прячется за глотком своего кофе. Себе, конечно же, врет очень усердно о том, что вовсе он и не прячется, но реальности его ложь изменить не может. Локи его не упрекает. Обнимает ладонями свой стаканчик странным, холодным движением, а после медленно отпивает немного чая. Тут же взгляд на него бросает, внимательный, быстрый. Тор на него не смотрит, наблюдает краем глаза, но в упор не глядит вовсе, вместо этого проходясь взглядом по стеллажу, стоящему по левую руку от него, вдоль стены. Он начинается от самого входа, на каждой полке стоит по четыре-пять толстых папок с годовыми пометками на корешках. У другой стены, напротив стеллажа, стоит небольшой шкаф, вероятно, для одежды, в углу пристроена раковина с овальным зеркалом над ней и светло-зелёным полотенцем, висящим на крючке. Прогуливаясь взглядом по обстановке в полутьме чужого кабинета, — идущего из коридора мягкого света не хватает, чтобы разогнать ее полностью, — Тор мысленно пытается подобрать хотя бы одно слово, хотя бы какое-то. Получается у него со скрипом. В голову, будто в издёвке, ничего не лезет, и он уже даже иронично думает о том, чтобы попросить Локи просто сказать что-нибудь, хоть что-нибудь, начать как-нибудь разговор, чтобы он мог подхватить его и продолжить. Идея выглядит глупой до крайности, конечно. Но даже ее привести в действие у Тора не получается.       — О… Ты звонил. Я звук отключил заранее, перед отбоем, и не услышал. Извини, — Локи отзывается негромко, чуть морщится с виноватым выражением на лице. Когда он успевает потянуться за телефоном, Тор даже не замечает, только голову поворачивает уже на звук голоса. Тут же взглядом задевает чужие тонкие, светлые пальцы. У верхнего шейного позвонка, того самого, которого Локи касался, когда они целовались на балконе особняка его родителей, пробегается мелкая кучка мурашек — нагло и чрезвычайно не вовремя. Тор только губы поджимает, сразу переводит взгляд к лицу омеги. И почти по губам читает новый, короткий вопрос: — Чего ты хотел?       На удивление Тора вопрос омеги не звучит враждебно или с претензией. Он спрашивает негромко, отводит глаза почти тут же, говоря будто между делом, будто он очень занят и ему нужно торопиться, чтобы вновь сбежать к своей работе. Тор только вздыхает. И мысленно все же благодарит Локи за то, что тот начинает разговор сам. На вопросы все же отвечать намного проще, чем придумывать, как на пустом месте сложить слова извинения в предложение.       — Я хотел извиниться, — пожав плечами, Тор обнимает теплый бумажный стаканчик ладонями, чуть вдавливает указательные пальцы в его плоть. Локи не вздрагивает, но возвращает к нему глаза мгновенно. В зелёных радужках Тор видит его удивление, объемное и ничуть не маленькое. Только губы поджимает, следом говоря: — Я сказал много лишнего. Впрочем, все, что я сказал, было лишним. Я не думаю так на самом деле, — не опуская глаз и не позволяя собственному взгляду сбежать прочь, Тор глядит в ответ. Слова даются ему не сложно, без лишнего усилия. Намного больше в моменте Тора занимает то, как с каждым новым его словом у Локи расширяются глаза. Он даже рот приоткрывает, но в ответ ничего не говорит. Не пытается даже. Тор замолкает на несколько секунд и все-таки продолжает. Он говорит то, что является правдой, и определенно в любой другой ситуации он вряд ли стал бы это делать, но Брок говорил о ясности. И Тор хотел проверить его правоту непосредственно сейчас, чтобы в будущем либо иметь ее в виду, либо вышвырнуть из категории стратегий к чертям. — Я просто хотел, чтобы ты замолчал, прекратил оскорблять меня, и поэтому… Сказал то, что сказал. Мне жаль, что я поступил так с тобой.       Вздохнув вновь, Тор замолкает окончательно. Локи все еще смотрит на него в ответ, быстрым, спешным движением глаз пытается найти что-то на его лице — следы лжи или правды, быть может, — и не находит. Рот закрывает резко, сразу же тупит взгляд, крепче обнимая свой стаканчик с чаем из-за чего пластиковая крышка негромко скрипит в его руках. Он замирает так почти на минуту времени, и только после шепчет еле слышно:       — Хорошо. Я… — сказать много ему не удается. Омега вновь поднимает голову, вскидывает к нему глаза. Тор следит за ним, за каждым его движением, с напряженным ожиданием ссоры и явным, четким ощущением — ее не случится. Локи выглядит растерянным, удивленным и неожиданно очень уязвимым. Его глаза вновь принимаются всматриваться в Тора, а следом он почти шепчет прогоркло и еле-еле выдавливая из себя: — Правда?       — Правда, — Тор отвечает без размышлений и ожидания ответа от собственных чувств. И собственным ответом будто бы ставит яркую печать, сразу же под ней расписываясь. Он не лжёт, не увиливает и больше совсем не злится. Улыбается даже на уголок губ мягко, осторожно. Локи спешно, торопливо кивает, вновь шепча:       — Хорошо.       Только после этого он вздыхает как-то тяжело, натужно, и тут же весь расслабляется. Хмыкает какой-то собственной мысли, отпивает немного чая. Его плечи, напряженные, твёрдые, становятся мягче, каменные пальцы, сжавшиеся на бумаге стаканчика, чуть вздрагивают, следом смягчая прикосновение. Ничего больше Локи не отвечает. Так и сидит, тихо покусывая щеку изнутри. Тор только кивает и совершенно никуда не торопится. На остаток сегодняшнего дня у него больше нет ни планов, ни обязательств. Разве что легкий голод откуда-то изнутри уже дает о себе знать, но дома в холодильнике есть продукты и он смог бы что-нибудь из них приготовить по возвращению. Стоит только ему подумать об этом, переведя взгляд к картотеке папок, как следующая мысль приносит ему мелкий, но важный вопрос о том, будет ли он вновь ночевать сегодня в квартире один. Этот вопрос не имеет веса, при этом имея определённую бессмысленность, потому что для него нет никакой проблемы в том, чтобы находится в квартире в одиночку.       Даже если там, на всей его территории, теперь есть мелкий островок территории Локи.       — Я не… На самом деле я так не считаю. Ну, то, что я сказал… — Локи начинает говорить неожиданно, все еще держа интонацию негромкой и как можно менее взволнованной. От его слов мысль Тора обрывается резким, быстрым движением, взгляд тут же перемещается назад к лицу омеги. Тор ему совершенно не верит, сразу бросая быстрое:       — Пиздеж, — в его интонации не появляется раздражения или злости, уголок губ изгибается в чуть журящей усмешке. Локи вскидывает к нему голову тут же, возмущённо глядит на него, поджимает губы.       — Эй, я вообще-то пытаюсь извиниться.! — его возмущение, произносимое почти шепотом, звучит забавно, и Тор фыркает смешливо ему в ответ. Бровь вскидывает коротко, давая понять, что он ни на сотую долю не верит ему и верить даже не собирается, а после показательно отпивает кофе из своего стаканчика. Немного сюрпает нарочно. Локи только прищуривается в наигранном раздражении, отставляет стаканчик на стол. И даже ближе подаётся, уже указывает на Тора пальцем, явно собираясь бросить какую-нибудь колкость. Момента Тор не дожидается, говоря сразу:       — Почему ты не поговорил со мной? — от его вопроса Локи замирает тут же, прямо посреди незаконченного движения. В его глазах лишь на миг мелькает непонимание, а следом зрачок заполняется страхом, будто маленький бассейн — чистой водой. Слишком быстро, слишком напористо. Его рука сама собой опускается на поверхность стола, губы поджимаются напряженно. Взгляд не сбегает дольше всего, держится, не желая, похоже, проигрывать ответному взгляду Тора. И все равно проигрывает, когда Локи вновь утыкается им в свой стаканчик с чаем да обнимает его крепким движением пальцев.       Ответить что-то у него не получится. Тор вообще не уверен, что омега собирается ему отвечать, — по крайней мере в ближайшие пару минут, — но в любом случае у Локи не получается. В дверном проёме неожиданно оказывается фигура среднего роста омеги с темным, каштановым каре, и Тор тут же перебрасывает к нему свой взгляд, только заметив краем глаза движение. Омега одет в светло-желтый спортивный костюм с эмблемой Regeneratio, на ногах у него низкие кеды.       — Ох, Локи, вы все еще здесь? Вы опять засиживаетесь допоздна. Может вам лучше поехать домой отдыхать? — омега выглядит молодо, говорит спокойно, обращаясь к Локи напрямую. Только заслышав его голос, Локи тут же оборачивается, выглядывает из-за кресла, смещая одну из рук по поверхности стола и упираясь ею в край столешницы. Он успевает разве что мягко улыбнуться, а уже в следующую секунду омега замечает Тора. Его лицу требуются несколько мгновений, чтобы исказиться в ужасе и панике, ноги тут же сами собой делают дрожащий шаг назад. Белеющие губы шепчут с резким скачком интонации: — Ник? Н-николас.?!       Тор успевает заметить разве что секундное движение справа и услышать короткий шум подорвавшегося с места Локи — тот тут же оказывается перед омегой, загораживает ему вид собой и обнимает его руками за плечи. Говорит напряженно и убедительно:       — Это не Николас. Пол, посмотри на меня. Смотри на меня, вот так, да. Это не Николас. Этого альфу зовут Тор, он мой близкий друг. Слышишь? Его зовут Тор, — голос Локи звучит быстро, слова проговариваются четко, с твёрдыми акцентами на имени Тора. Тот даже двинуться не успевает, только прищуривается напряженно, понимая только то, что его перепутали с кем-то очень неприятным и пугающим. В моменте почему-то чрезвычайно остро и как-то болезненно даже вспоминаются слова Рамлоу о «зайках». Тор удерживает себя, чтобы сурово не поджать губы, прекрасно понимая, что так может выглядеть для перепугавшегося омеги лишь более пугающим. — Пол, слышишь меня?       — Д-да… Тор, да? Вы давно знакомы? Он… Он вас не обижает? Вы уверены в нем? — Пол, кажется, кивает, — Тору не видно из-за спины Локи, — но его интонация все еще звучит с перепуганный дрожью. И каждый новый вопрос влетает в Тора с размаха своей интонацией застарелого, тяжелого ужаса. По позвонкам пробегает волна ледяного отвращения, но отнюдь не к омеге. Лишь к тому, что напугало его так сильно когда-то давно.       — Да, Тор мой давний близкий друг, мы знакомы уже больше десяти лет. Тор заботится обо мне, и поэтому пришёл сегодня, чтобы забрать меня с работы и отвести домой. Тор принёс мне чай, с мятой и ежевикой. Хочешь попробовать чай, Пол? — Локи говорит, говорит, говорит, и, конечно же, лжёт по большей части, но Тора это не волнует вовсе. Вместо любых волнений он цепляется за каждое слово, прокручивает его повторно в собственной голове, видя там ясность, понятность и четкость — те самые, о которых ему самому говорил Брок. Локи повторяет его собственной имя почти полдесятка раз, будто пытаясь закрепить его в голове Пола.       И ему явно это удается. Потому что Пол замолкает ненадолго, после вздыхает и опасливо выглядывает у Локи из-за плеча. Тор как можно мягче, нежнее улыбается ему, понимая, что омеге разве что лет двадцать только-только исполнилось, и получает виноватую улыбку в ответ. Пол чуть хмурится, говоря:       — Привет, Тор. Простите, я просто… Я спутал вас кое с кем, — медленным движением Локи отступает немного в сторону, открывая Полу больший вид по сантиметрам и все еще держа одну руку у него на плече. Его голова почти сразу поворачивается к Тору, в глазах мелькает невысказанной не просьба даже, мольба. И Тор успевает прочесть ее, но говорит то, что собирался сказать и так:       — Все в порядке. Я рад познакомиться, Пол, — он все еще улыбается, кивает омеге в ответ. И, конечно же, видит, как Локи весь расслабляется. Одними губами шепчет ему благодарность, а после приобнимает Пола за плечи. Он предлагает ему вернуться в палату, негромко зовёт Джаспера, уже выводя Пола в коридор. Тор наблюдает за всем этим, чувствуя, как изнутри его немного болезненно дергает от сожаления — почти никогда в его жизни ему не выпадало возможности видеть омег в подобном состоянии и из-за этого сострадание внутри него делает резкий виток. Пальцы чуть нервно перебирают бок бумажного стаканчика, а глаза хочется отвести прочь. Но он не отводит. Он смотрит на то, как бережно и осторожно Локи приобнимает омегу, на то, как он передаёт его подоспевшему Джасперу. Джаспер оборачивается к дверному проему лишь на мгновение, и Тор ожидает увидеть в его взгляде злобу и жестокость, но не видит — омега явно понимает, что он ни в чем не виноват, и лишь кивает ему коротко, спокойно.       К моменту, когда Локи закрывает дверь в свой кабинет, уже проводив Пола взглядом, Тор думает только о том, какой же он гребанный ублюдок, раз действительно посмел ляпнуть, что Локи портит омегам жизнь и настраивает их против альф.       Мысль его, впрочем, далеко не уходит. Локи замирает у закрытой двери, привлекая его внимание, прижимается к ней лбом и свободной ладонью. Другой он все еще держит ручку, и в этой его позе, в складках изумрудной толстовки Тору видится странная, тяжелая обреченность. Локи говорит почти сразу, достаточно громко даже, чтобы Тор мог его услышать, но все еще шепотом, прогорклым и трудным:       — Я не смог. Я думал об этом, но я… — мазнув ладонью по поверхности двери, омега медленно оборачивается, губы поджимает в каком-то страдании, и Тор читает то по его лицу мгновенно. Поджимает собственные, стаканчик с остатками кофе отставляет на поверхность стола. Ему хочется скрестить руки на груди и отгородиться от чужого страдания, но он не позволяет себе этого. Только голову склоняет чуть на бок, хмурясь и пытаясь показать, что он слушает, что он слышит. Локи только плечами пожимает беспомощно, дергает головой. А после говорит: — Я просто не смог. Я даже не знаю… Я не знаю, как об этом разговаривать, понятно? Я думал, но я так и не нашёл слов, которыми мог бы объяснить, я… Я правда пытался поверить, ясно? — он всплескивает руками, дергается весь, жестикулируя, будто бы всем телом разом, и одновременно с этим прижимаясь спиной к двери, запирая себя самого словно в этом помещении. Его рука, держащая ручку, вздрагивает тоже, сжимает ее напоследок крепко, до белеющих костяшек, а после отпускает. Локи говорит вновь, и в его словах Тору слышится еле сдерживаемый, обречённый крик: — Я накосячил, понятно?! Я знаю, что мы договорились быть честными и что у меня обязательства перед тобой, но я не могу, я не могу так быстро просто взять и… Я говорил тебе об этом! Я говорил, что не умею быстро сближаться с людьми! И не обвиняю тебя сейчас, ясно? Я знаю, что звучу так, будто бы обвиняю, но я просто… Я не смог! Это больше, чем я, и я просто не смог взять и справиться с этим. И я вру, окей, да, я вру, потому что это, все те слова — это то, каким я вижу тебя, и я не могу просто взять и оторвать этот тупой страх от того, каким ты являешься на самом деле, по щелчку пальцев! Оно так не работает, Тор. Я знаю, что ты адекватный, спокойный и ещё куча вещей, но я просто не могу так быстро… Я живу в этом всю свою жизнь! Почти двадцать пять ебучих лет, понимаешь?! И мне жаль, мне правда жаль, что я не смог… Что я не смог просто взять и разобраться этим до того, как все пришло…сюда, — Локи всплескивает руками в последним раз, губы поджимает жестким движением и тут же отворачивается. На мгновение он отводит взгляд к зеркальной поверхности и, потянувшись следом в ту сторону, Тор вновь встречается с ним глазами. Челюсти сжимает, закусывает щеку изнутри, чувствуя, как его собственное сердце будто бы начинает болеть от этих чужих слов и этой интонации, дрожащей, переполненной болью. Локи не приходится даже говорить фактами, называть вещи своими именами, чтобы у Тора была возможность понять его, но пересечение их взглядов на зеркальной поверхности не длится долго. Локи уводит свой взгляд вновь, цепляется им за дверцы шкафа или просто за поверхность стены.       Тор только вздыхает. Он поднимает ладони к лицу, трёт его с усердием, пытаясь то ли разогнать сжавшуюся от чужой боли кровь, то ли стереть все последние два месяца со своего лица. Чтобы просто не сталкиваться, не касаться даже с этим отвратительным, мерзким фактом, что становится перед ним.       Фактом насилия, которое было свершено когда-то и оставило свой ядовитый, все еще не заживший след. Только черт бы с ним со следом — Тору хватает и самого факта.       Локи больше не говорит. Он переступает на том же месте, заводит руки за спину, будто желая спрятать их, деть хоть куда-нибудь и хоть чем-нибудь занять. А после отталкивается от двери и делает первый шаг вперёд — Тор этот его шаг видит. И он выглядит для него, как шаг приговорённого к смерти. Локи только голову выше поднимает. Сурово поджимает губы, пальцы мнёт в кулаке. Он возвращается к столу, усаживается назад в свое кресло. И почему-то с опаской тянется к своему чаю, — будто Тор его действительно собирается забрать у него, — но даже взгляда ему не бросает, короткого и быстрого.       Тор смотрит в его лицо, цепляется взглядом за точки родинок, прячущиеся под скулой, затем переводит взгляд к пальцам. Сквозь несуществующее уродство для него неожиданно пробивается красота. Она выглядит, будто погребённые под лавовой волной Помпеи, которые никогда уже не вернут себе свою идеальностью, на век сохранят шрам на затылке и боль в сердце, но их стойкость пленяет, тянет и закручивает его в волне интереса. Стойкость и искренность, потому что Локи говорит и в его интонации слышится тот же самый рык, которым Локи звучал в кабинете у Стивена, когда тот задал свой новый провокационный вопрос. Локи все еще защищается. Вываливает все свое к ногам Тора и требует смотреть, но скалится, обещая оторвать Тору голову, если тот только посмеет наступить хоть на что-то, хоть на мелкую часть.       Отведя глаза в сторону, Тор вздыхает. И не находит все еще ответа на тот вопрос, который ему стоит уже наконец разрешить: жить дальше вместе или говорить о расторжении договора. Вместе с отсутствием ответа в нем умирает и вопрос. Он остается один, будто бы голый и совершенно босой, перед решением, которое принять придётся ему. И которое принимать не хочется, потому что пять лет без секса — слишком долгий срок. А новый, очередной год и, быть может, больше с постоянными поисками сопровождения на званные ужины, с постоянными беседами с Фриггом об одном и том же по кругу — ему это не нужно. Ему нужны победы, ему нужны новые высоты и пространство для работы.       Да и Локи…       — Проблемы скоро появятся у тебя, — посреди его сознания встаёт голос Бюлейста, и Тор вздрагивает крупным движением от этого воспоминания. Тут же дергает головой, подхватывает свой кофе со стола. Он запивает им чужую угрозу, лишь ради того, чтобы вновь бросить взгляд к Локи. Тот на него так и не смотрит. Крутит в пальцах свой бумажный стаканчик, губы обкусывает нервно. Тор задается мысленным вопросом о том, что случится с ним, с этим самым омегой, что заключил брачный договор лишь ради собственной безопасности. И будто бы слыша его мысли, но вовсе на них не отвечая, Локи говорит:       — Мне нечего тебе дать. Кроме этого я не… Сейчас у меня ничего нет, — его голос звучит твёрдо и солено. В глаза Тор заглянуть не успевает: Локи закрывает их, после откидывается спиной на спинку кресла. И вздыхает тяжелым движением словно бы всего своего тела. Тор его слышит, точно слышит, но неожиданно думает о перспективе, потому что «сейчас» — слишком непостоянно, слишком зыбко. Но и слишком рискованно, потому что нет никакого смысла в приобретении активов, которые не дают ничего вовсе. И с этим утверждением Тору не согласиться сложно, но вместе с этим неожиданно легко оказывается его и оспорить, потому что Локи дает ему.       Не много, не мало, но дает ему то, что может, сопровождая на званные вечера и являясь замечательным отвлечением для его, Тора, родителей. Вместе с этим он не мешает его работе, не устраивает каких-то нелепых сценок из-за поздних возвращений, а ещё отлично играется с собственным острословием. Стоит Тору только подумать об этом, как он понимает, что фактически все это перевешивает в сравнении с наличием секса. Тот не теряет собственной важности, явно проседает по доходности и отдаче, но все же остается лишь единственным уже не камнем даже, среднего размера камушком преткновения.       Потому что Локи не желает ему зла. Локи не хотел выставить его ублюдком, Локи не пытался заставить его нарушить положение о нанесении физического вреда, чтобы после отсудить у Тора часть его состояния. Локи просто не знал, что может быть по-другому? Быть может. Но Локи определенно не смог поговорить с ним так же, как Тор когда-то не смог вовремя распрощаться с Джейном — вера в то, что все изменится в лучшую сторону, была сильнее его. Так же, как Тор когда-то не смог остановиться и оставить Билли его жизнь — ярость была сильнее его.       Ровно так же, как страх Локи был сильнее его самого.       И Фандрал был прав. Временами ему нужно было возвращаться на землю из своего поднебесья, как Локи теперь, похоже, собирался называть его квартиру в ближайшие пять лет, и смотреть по сторонам. Чтобы просто не потонуть в собственном лицемерии.       Сжав бумажный стаканчик в пальцах, Тор вдыхает поглубже, вновь поднимает к Локи глаза. И неожиданно понимает, что тот глядит в ответ в спокойном, плотном ожидании. Оно выглядит настолько непроницаемым, что в нем можно задохнуться за пять минут времени, и Тор почему-то в этом совершенно не сомневается. Но в себе самом так и не находит для омеги какого-то ответа, вместо этого спрашивая негромко:       — Почему ты плакал на свадьбе? — от его вопроса по лицу Локи пробегает дрожь неразличимой эмоции, которой омега не дает места, чтобы она могла развернуться во всю ширь. Тор только стаканчик отставляет назад на стол, пересаживается немного на кресле, разворачиваясь к Локи лицом. И добавляет: — Когда мы искали тебя… Уже после того, как все кончилось, Брок сказал, что проверял четвёртый этаж и слышал плач, но не подумал, что это можешь быть ты, — Тор проговаривает факты, объясняет, вносит ясность и видит, как Локи удивленно округляет глаза. Только сейчас он замечает, с какой силой омега впился пальцами в подлокотник своего кресла, и, впрочем, видит, как его рука медленно расслабляется. Локи сглатывает, вздыхает, чуть хмурится. Его руки вздрагивают уже через секунду, тянутся к бумагам, разложенным на его столе в контролируемом беспорядке, но так их и не касаются, успевая передумать. Добавить слов о том, что Локи может не рассказывать, если не хочет, Тор не успевает — вспоминает об этом слишком поздно.       — Сигюн… Он встречается с Бюлейстом. Это выяснилось как раз тогда, я увидел их, думал, Сигюну нужна помощь, но выяснилось… Выяснилось это, — Локи говорит негромко, роняет руки себе на бёдра. И поднимает к Тору глаза, давая ему возможность увидеть собственную грусть. Это происходит осознанно будто в первые, и на мгновения Тор замирает, просто не желая спугнуть. Локи только плечами жмет, усмехается болезненно. Говорит: — Мы были очень близки, но теперь… Это больше невозможно. Если мы будем разводиться, я найму нового юриста, я уже ищу его, поэтому в этом не будет проблемы. Не хочу, чтобы из-за меня Сигюн оказался в опасности. Или я — из-за него. Но он… — поджав губы, Локи замирает на мгновение, приоткрывает рот, будто пытаясь подобрать растерявшиеся слова. Затем тянется к стаканчику с чаем, отпивает немного. Тор его не торопит. И почему-то в его голове не возникает и единой мысли о том, что со стороны Бюлейста в этих отношениях есть что-то настоящее. Поверить собственным мыслям в этот момент не составляет труда. А Локи продолжает: — Тони снова куда-то улетел и черт знает, когда вернётся, поэтому я остался один здесь. Раньше был Сигюн… Так я думал. Оказалось, они встречаются уже почти два года. Я любил его, он был моим другом, но теперь… Эти отношения невозможны больше. Такими, какими они были раньше, они больше не будут.       Пожав плечами так, будто ему нет дела до этого, Локи лжёт движением, но не опускается до лжи глазами. Не отводит их даже. Только губы поджимает, голову поднимает выше. Тор кивает, определенно не зная, как много Локи рассказывал Сигюну о Бюлейсте и понимал ли сам Сигюн, каким большим предательством было его решение, но все же верит. Потому что Локи не лжет. И говорит, вносит ясность, понятно и спокойно. Его слова звучат почти так же, как говорил Брок, и Тор сдерживает быструю улыбку — понимает, что уместной она не будет уж точно.       Лишь говорит негромко:       — Поехали домой? — его голос звучит мягко и спокойно. Ответы, те самые, которые так требовались ему последнюю неделю, укладываются в сознании сами собой, скрепляют пазлы его вопросов, и позволяют ему расслабиться. Локи только растеряно оглядывает собственный стол, заваленный бумагами и ещё парой часов кропотливой работы, после губы поджимает с тяжелым вздохом. Говорит:       — Я могу забрать свои вещи завтра? Сегодня уже поздно и я… — его голос звучит спокойно, но слова все равно влепляют Тору неслабый подзатыльник. Потому что он говорит не об этом вовсе. А Локи уже суетливо тянется вперёд, к документам, задевает запястьем пустой стаканчик из-под чая, тут же хватая его и не давая ему упасть. Тор видит его растерянность в кончиках пальцев и перебивает его почти сразу:       — Локи, — он зовёт его по имени, ненарочно заставляя замереть, остановиться в пространстве. Локи даже поднимает к нему глаза, и их зелень не пускает Тора дальше зрачка, не показывает ему ничего больше. Тор говорит: — Тебе не нужно забирать вещи. И я тебя не гоню. И я не собираюсь разрывать брачный контракт. Я предлагаю тебе вернуться в свою спальню и продолжить жить в моей квартире, — он говорит спокойно, медленно и совершенно неторопливо, а Локи только вздрагивает уголком губ на мгновение. И выпаливает неожиданно:       — Ты дурак?       Тор держится секунды три. Видит, как омега тут же морщится, похоже, от негодования из-за того, что произнёс собственную мысль вслух, а следом смеется. Он откидывается плечом на спинку кресла, пальцами трёт переносицу и негромко смеется, просто не удерживая в себе все то напряжение, которое росло снежным комом внутри последние минуты. Локи только фыркает в ответ на его смех, вздыхает уже не так тяжело. Когда Тор успокаивается, он спрашивает:       — Вот так просто? — и Тор кивает, перехватывая его взгляд своим. Кивает, подхватывает в руку свой стаканчик, допивает последний глоток остывшего кофе. И говорит:       — Да, вот так просто. Если ты согласен продолжить это, — качнув рукой и этим движением предоставляя омеге выбор, Тор опускает руки себе на бёдра, стаканчик далеко не убирает. Он спросил уже все, что хотел, получил все ответы, которые были ему нужны. И отчего-то ждал вопросов Локи, будто предчувствуя, что они будут.       Локи, впрочем, выглядел отнюдь не как человек, собирающийся задавать вопросы. Только кивнув ему в ответ, он вновь обернулся к столу, быстрыми, снова суетливыми движениями компьютерной мышки закрыл несколько рабочих окон, затем сложил документы в стопку. Тор в отсутствие у него вопросов все же не верил. И все еще ждал.       — Значит, два месяца… — так и не задавая вопроса и вновь не оправдывая его ожиданий, Локи констатирует факт, существовавший когда-то и где-то. Он говорит, конечно же, о тех двух месяцах, которые Тор на волне собственной злобы выделил ему на работу с терапевтом. Это было отменной глупостью, конечно же. Крайне нетактичной, невоспитанной и вопиющей — теперь Тор видел это намного лучше, чем ещё неделю назад.       Но факты оставались фактами — Локи выполнял больше восьмидесяти процентов собственных обязательств их брачного договора и в сравнении с тем, как Тор облажался уже дважды, с Джейном и Видаром, их результаты определенно находились где-то рядом. И было бы определенно странно, если бы они оба были исполнительны до идеальной сотни.       — Я сказал херню. И я не… У меня нет желания ставить тебе какие-то нелепые рамки и превращать это в принудительный процесс, — качнув головой мелким движением, Тор пожимает плечами в ответ на удивленный взгляд омеги. Удивление того, правда, долго не длится. Он хмыкает, говорит:       — Но ты хочешь секса, — и Тор еле успевает удержать себя от того, чтобы не ляпнуть, что все хотят секса. Поджав губы быстрым движением, он только мысленно сокрушается очевидному — ему явно ещё есть чему поучиться в рамках этой ситуации. Но вслух говорит совершенно другое, спокойно и без лжи:       — Я хочу секса. Но это не является моей приоритетной целью в моей жизни и в нашей договорённости в частности. Мы можем просто вернуться к этому разговору через два месяца, но не делать два месяца сроком… для чего-либо.       Локи кивает ему в ответ, задумывается на несколько секунд, принимаясь покусывать щеку изнутри. Затем кивает вновь. И Тор ожидает от него чего угодно, любых слов или действий, но определенно не того, что происходит дальше. Потому что Локи неожиданно смеется коротко, развесело, откидывается на спинку кресла расслабленно. И говорит:       — Отвезёшь меня в McAuto, дорогой? — и его голос звучит привычно, чуть нагло, чуть колко. Ровно так же, как звучал почти в каждом их разговоре ещё до свадьбы. Тор только фыркает, смеется коротко. И поднимается со своего места.       — Я мог бы предложить тебе настоящий ресторан, дорогой, но, так понимаю, это совершенно бессмысленно, — быстрым движением выбросив стаканчик в мусорное ведро, стоящее у Локи под столом, Тор застегивает пуговицу своего пальто. Локи уже поднимается с кресла тоже, улыбается скорее ухмылкой, самодовольной и победоносной. И кивает, откликаясь:       — Совершенно.       Его опустевший стаканчик из-под чая улетает в мусорку с шорохом. Улыбки Тор больше не прячет. В отличие от Локи — тот почему-то быстро отворачивается, но все равно успевает засветить перед его глазами алый от смущения кончик уха. Тор засматривается. Думает о том, что впереди у него ещё пять интересных лет и он уже совершенно не знает, даже предположить не может, что бы они могли ему принести.       А ещё думает о том, что Фандрал будет в ужасе. Если, конечно, узнает, какое решение Тор принял. И разбираться с какими проблемами, уже явно обещанными ему Тюром и Бюлейстом, выбрал. ~~~