Ты моя бесконечность

       — Ты ещё не ложился?        В интимной тишине супружеской спальни зазвучал звучный голос Уиннифред, и Гилберт устало зажмурился, отгоняя от себя назойливые воспоминания. В такой непростой момент ему меньше всего хотелось видеть рядом нелюбимую жену.       На улице накрапывал дождь, и доктору Блайту безумно нравилось смотреть на мрачные ноябрьские улицы, особенно когда на них опускалась такая понятливая ночь, всегда готовая утешить. Будто приходской священник, она безмолвно выслушивала исповедь грешника, но никогда при этом не осуждала. Впрочем, Гилберт и так прекрасно знал, что его было за что осуждать.        — Ты иди спать сегодня без меня… Я чуть позже подойду. У меня выдался тяжёлый день, — устало заверил он жену и помассировал виски, как только бокал с недопитым бренди оказался на письменном столе за его спиной. Гилберт мрачно про себя подумал, что пресловутый бокал не один раз уже наполнялся за тот вечер до краев, но он все ещё наивно надеялся, что Уиннифред никогда об этом не узнает.        — О, дорогой! — с сочувственным трепетом отозвалась в итоге жена и прошла вглубь спальни, встав напротив Гилберта возле окна. К счастью, в руках она даже не держала свечи. Уиннифред, конечно, и так нарушила уединение мужа, но темнота хотя бы оставила целыми его крохи. — Ты совсем себя изводишь! Нельзя ведь так переживать из-за своих больных… Я понимаю, что это твоё призвание, но ведь тебе и самому скоро понадобится доктор, если ты не прекратишь не спать ночами.       В потёмках их спальни Уиннифред старалась поймать взгляд мужа, но он упорно отводил его, все ещё летая где-то и с кем-то в своём воображении. В последнее время у неё частенько было ощущение, будто муж не был рядом, хотя и стоял перед ней физически, но она давно перестала обращать на это внимания. А, быть может… Все-таки стоило?        — Папа говорит, что может устроить для тебя поездку в Баден-Баден, — когда Гилберт и на этот раз промолчал, Уиннифред по-настоящему забеспокоилась, изо всех сил вглядываясь в его измученное, исхудавшее лицо. — Тебе следует согласиться. Взять отпуск… Это пойдет тебе на пользу.        — Мне ничего не нужно от твоего отца.        Как громом поражённая, миссис Блайт только и делала, что хлопала своими длинными ресницами, а он внимательно рассматривал ее миловидное личико, все ещё ладную фигуру, невинные, светлые кудряшки и все никак не мог рассудить: как они до такого докатились?        — Гилл, — настойчиво позвала жена, когда он одним глотком осушил содержимое стакана, ещё пару минут назад отставленного в сторону. — Прошу… Не будь так жёсток ко мне. Я ведь ничего плохого тебе не сделала.       Гилберт громко выдохнул. Она, конечно же, была права. За те пятнадцать лет, что они прожили в браке, Уиннифред показала себя с самой лучшей стороны, как и в начале их знакомства. Прекрасно вела хозяйство, всегда одевалась с иголочки и следила за собой, а ещё никогда не сомневалась в нем, во всем поддерживая его честолюбивые начинания в медицине. Эта прекрасная женщина заслуживала самого любящего и преданного мужа, какого только можно представить, но вместо этого почему-то получила в супруги его. Его… человека, который столько лет обманывал не только жену, но и самого себя. Жаль, что это осознание пришло к нему так поздно.        — Ты… Так давно ко мне не прикасался.       Прервав поток его безрадостных мыслей, она прижалась к нему всем телом, обвила его шею руками и оставила на губах влажный поцелуй. Она так хорошо пахла, была такая податливая и такая нежная, но ему почему-то совсем ее не хотелось. Потом она страстно и порывисто поцеловала его в шею и подбородок, попутно расстегивая две верхние пуговицы на его рубашке. То была точка невозврата.        — Не надо, — довольно безразлично отстранил её муж. — Не стоит, Уиннифред.       Им обоим было так больно, что в плохо освещённой спальне ещё слишком долго не прозвучало ни словечка. Гилберту стало невероятно стыдно перед женой. Но разве можно и дальше делать вид, будто ничего не произошло? Ложиться с ней в постель, мечтая ласкать в объятьях другую? Не наслаждаться процессом, а лишь отдавать супружеский долг? Сколько времени он именно так и делал, и к чему это все в итоге привело?        — Это все из-за неё, да? — когда голос Уиннифред дрогнул, Гилберт вдруг осознал, что она еле сдерживала рыдания. О, как он презирал себя в ту минуту! — На приеме у Барри… Все началось в канун Рождества, когда ты снова увидел ее. Верно ведь?       Верно ли? О, что может быть более предсказуемым?!        — Диана, я все ещё не верю, что судьба свела нас опять! О, как ты похорошела…        — Говори за себя, скромница. Посмотри, как ты расцвела! Просто не узнать!       Эти голоса, прилетевшие прямиком из детства, оглушили доктора Блайта, как только раздались прямо за его спиной. Все вокруг смешалось и перестало существовать: и новомодная зала особняка, украшенная рождественской мишурой, и увлечённо щебетавшая Уннифред, и даже коллеги по работе, живо обсуждавшие серьезные прорывы в медицине, сделанные американскими медиками… Он слышал лишь знакомый, сладостный тембр, отозвавшийся в его голове тысячью воспоминаний и щемящей болью в сердце. Оно упало в пятки.        — А это наш Гилберт… Гилберт Блайт! Вернее теперь уже почитаемый Шарлоттаунский доктор, сделавший головокружительную карьеру из самых низов.        Голоса совсем приблизились, и Гилберт невольно обернулся. Миг! И перед ним снова замаячили искрящиеся, лучистые глаза, готовые осветить своим теплом весь мир. И искренняя, родная улыбка, такая редкая, но такая ценная… И рыжие волосы… Боже, те самые морковные волосы!       Живая и непосредственная Энн Ширли предстала перед ним собственной персоной. Никого не боявшаяся, за всех переживавшая Энн Ширли. Та самая Энн, для которой не было ничего невозможного. О, вот она — та, кто переполняла его сердце через край, как удавалось только ей! Вот она, так близко и одновременно так далеко…        — Гилберт! — неповторимо улыбнулась она, как и все, что бы она ни делала. — Ты ничуть не изменился. Все тот же красавец!       «Красавец» промямлил что-то в ответ, что и сам не разобрал, после чего его первая любовь приблизилась и крепко обняла его. Он аж прикрыл глаза от удовольствия. Как же ему не хотелось отпускать ее! Как же он мечтал прижать ее к своей груди на веки вечные, чтобы она навсегда стала его! Чувствовать ее горячее дыхание на своей шее, слышать стук ее сердца, перебирать в своих длинных пальцах ее поцелованные огнём волосы…        — И ты все та же, — когда Энн и Уиннифред в свою очередь обменялись любезностями, Гилберт нашёл в себе силы пробормотать хоть что-то членораздельное с глупой, смущённой улыбкой во все лицо. — Горящий взор и рыжая голова, битком набитая передовыми идеями!       Все присутствовавшие расхохотались, прекрасно осознав его намек на прошлые заслуги их общей знакомой. Энн тоже рассмеялась, и ее улыбка почти что лишила его способности думать.        — Ты, наверное, всем вокруг голову кружишь, когда появляешься в своём университете. Не нашла себе ещё какого-нибудь интеллигентного профессора? — как нельзя кстати подмигнула подруге Диана, и Гилберт горячо поблагодарил ее про себя: ему самому страсть, как хотелось узнать, был ли у Энн кто-то. Хотя одна только мысль об этом уже успела ненашутку разгорячить его кровь. — Или ты все ещё осталась невестой приключений?        — Все ещё осталась, — уверенно заверила Энн Диану, и Гилберт с облегчением выдохнул. Однако уже следующая ее реплика больно кольнула его в самое сердце. — Вы же все знаете, что я никогда и не питала надежд по поводу замужества. Никто на меня так не смотрел и не посмотрит… Но я уже давно с этим смирилась!        Как же ему захотелось тогда вырваться из оков приличий и прокричать ей: вот он — я! Я всегда смотрел на тебя так и все ещё смотрю, даже будучи женатым! Только… Когда-то оказался настолько глуп, что не придал этим чувствам значения. Пошёл по более простому пути, но… Неужели его удел расплачиваться за ту роковую ошибку всю оставшуюся жизнь?        — Ты думаешь, я не видела, как ты на нее смотрел? — горько усмехнулась Уиннифред, сложив руки на груди. — Ты никогда не выглядел со мной таким влюблённым.       Горло сжимало, словно в тисках, от этих откровений, но Гилберт не нашёл себе никаких оправданий.        — Ты же всегда… Ее любил. Даже когда женился на мне, — безжалостно продолжила жена, и он совсем отчаялся найти выход из этого лабиринта чувств и эмоций, в который его загнали обстоятельства.        — Любил, — хрипло признался доктор Блайт. Уннифред со сдавленным смешком закрыла лицо руками.        — Ты собираешься мне изменить? — спросила она немного погодя. Он фыркнул в сторону в порыве эмоций. — Или уже изменяешь?        — Она не такая, — Гилберт сразу же вступился за честь Энн, и его нелюбимая жена потеряла последнюю надежду. В ее глазах стояли слезы.        — Да что ты говоришь!        — Она оттолкнула меня. Оттолкнула!        — Ты все так же хорошо меня понимаешь, как тогда… Пятнадцать лет назад, — к его величайшему удивлению промолвила Энн, когда им чудом удалось сбежать от других гостей и громкой бальной музыки. Укрытием им служил живописный сад, повидавший множество таких тайных свиданий.        — Что-то не изменит ни время, ни брак, — неожиданно пошутил в ответ Гилберт, но сразу же осекся, когда заметил, каким страданием наполнились ее глаза. Впервые за тот вечер к нему пришло осознание, что и она сожалела о потерянном.        — Я ведь была влюблена в тебя, — легко и непринуждённо выпалила она, пожав плечами. Он звучно сглотнул, когда она посмотрела на него выражением своих чересчур правдивых глаз. — Когда-то. Думала, что ты — моя судьба. Так сильно расстроилась, когда увидела тебя с Уиннифред… Какими же мы были детьми!       Насмешливый тон последнего замечания обжег Гилберта как раскаленное железо. Он почувствовал себя настолько несчастным, что просто не смог смолчать.        — Ты, значит, считаешь, что те чувства были детскими? — переспросил он с нотками обиды в голосе и очень понадеялся, что она это почувствовала. — То есть, сейчас… ты бы не поддалась им ещё раз?       Их взгляды встретились, выражая все самое сокровенное и недосказанное, и они не нашли в себе сил сопротивляться соблазну. Прошла лишь секунда, а респектабельный доктор и безупречный семьянин уже страстно целовал любовь всей своей жизни, испытывая с ней тот калейдоскоп эмоций, который не подарил ему ни один совместно прожитый с собственной женой день.       Подумать только! Ведь тогда, много лет назад, они даже не поцеловались. И сейчас это был их первый поцелуй. Такой желанный, долгожданный и такой… опасный.        Гилберт вновь ощущал себя восемнадцатилетним парнишкой, который наконец-то признался в любви той, которая занимала все его мысли, все его мечты и чаяния. Ничего правильнее этого никогда не происходило в его никчемной жизни, которую другие по глупости назовут безупречной. Но вот она — минута, когда он наконец чувствовал себя по-настоящему счастливым!       Он… Уже взрослый и женатый человек совсем потерял голову. Его руки гуляли по ее гибкому стану, дыхание смешалось, а все тело так и тянулось, так и летело к ней на всех порах…        — Гилл, — ее горячее дыхание обожгло ему лицо, когда она порывисто отстранилась. — Уиннифред. Дети.       Два слова, а сколько в них было смысла! Именно в детях и Уннифред олицетворялась теперь ошибка всей его жизни. Он безумно любил своих детей и до сих пор относился к Уиннифред с той же теплотой, что он испытывал к ней в первый день знакомства. Но тот огонь, что загорался в его сердце с Энн, не могло разжечь ничто другое, и он теперь понимал почему. Она и только она была его второй половинкой, и ничто и никогда не сможет этого изменить или же заменить. Ни положение в обществе, ни успешная карьера, ни деньги…        — Я люблю тебя, — в отчаянии прошептал он. Энн бессильно прикрыла веки. — И всегда любил.       Она не ответила, и он решился наконец сделать признание, которое должно было прозвучать из его уст гораздо раньше.        — Я всегда смотрел на тебя теми глазами, о которых ты говорила перед Барри. Только рядом с тобой я дышу полной грудью, но при этом испытываю столько всего сразу, что начинаю задыхаться! Ни одна другая девушка не вызывает во мне столько противоречивых чувств. Если бы я только мог…        — Прощай, Гилл.       Так больно, как тогда, когда девушка-мечта, девушка-солнце и его единственное спасение медленно удалялась, Гилберту ещё не было никогда. Но обиднее всего было то, что он сам был во всем виноват. Некого было больше винить.        — Зачем же ты тогда женился на мне? — выслушав эту горячую исповедь с похвальным достоинством, Уиннифред перешла на еле слышный шёпот, чтобы скрыть собственное смятение. — Зачем, если все это о себе уже знал?        — Я… я не знаю.       Схватившись за голову, доктор Блайт сделал ещё один глоток спиртного, разлившего по всему телу обжигающим теплом. На самом деле, он, конечно же, лукавил. В эту поразительно откровенную ночь истина открылась для него во всей красе. И перед его женой, похоже, тоже.        — Тебя прельстила Сорбонна? — предположила несчастная миссис Блайт, которой уже не в радость было носить эту фамилию. — Положение? Перспективы?        — Нет. Ни за что. Никогда! — замотал головой муж с видом оскорбленной чести, и она почти ему поверила.        — Тогда что? — бессильно пробормотала Уиннифред. — Скажи мне, что?        — Я побоялся, — на одном дыхании произнёс Гилберт, и ему даже стало легче от этого признания. — Я побоялся любить ее, понимаешь? Ее, такую поразительно искреннюю, поразительно настоящую… С этими ее шипами, колючками. С ней все было так неоднозначно! Она то привлекала меня, то отталкивала, и я не знал, что и думать…        — Зато со мной жизнь была простой и понятной, как кукольный домик. Только…        — Кукольный домик оказался тюрьмой.       Зрачки Уннифред расширились от боли и обиды. Она оставила на гладковыбритом лице Гилберта звонкую пощечину и бросилась к выходу, шурша пышными юбками.        — Я забираю детей и еду к родителям, — бросила она ему через плечо. Муж даже не шелохнулся. — Когда образумишься, ты знаешь, где меня искать.       Он позволил себе ироничную усмешку, когда дверь за женой шумно захлопнулась. Образумится? Неужели она и правда считала, что он вернётся к ней после всего, что случилось этой ночью?       Неужели после того, как он открыто признался ей, что она оказалась самой большой ошибкой в его жизни, она ещё на что-то надеялась?       Или же, быть может, Уиннифред просто слишком сильно пеклась о приличиях, чтобы подавать на развод? Какой скандал, что скажут люди?!       А ведь она всегда чересчур много придавала значения этикету. Хотя, проживя с ней под одной крышей столько лет, Гилберт все ещё мог безоговорочно заявить, что сердце у неё было доброе.       И все же Уиннифред Роуз не она . И никогда ею не была.