пес, солнышко и другие

Кейлиб очень интенсивно качался на стуле. стул качался вместе с ним, и маленький глупенький Брустер рисковал неприятно поцеловать глупый паркет. ужасный, отвратительный паркет, который ему так сильно нравился, что это чудо в репейнике было готово по нему как по льду кататься. четверные прыжки? тулупы? риттбергеры? да ну вас, он вот, как самый настоящий закаленный жизнью моряк, всегда думал, что этот паркет — почти что море. — однажды, — стул, на котором Кейлиб продолжал качаться, опасно встал на одну ножку, и Брустеру пришлось упираться в стол локтями, — однажды, Бэнни-бой, я уплыву отсюда так далеко, что даже ты меня не увидишь своими зоркими глазищами. а ты что? ну, так, будешь ждать меня на берегу, да? Кейлибу нравился паркет дома у Бэна. да и сам дом неплох был. ну, а если совсем уж мозги напрячь, можно и до такого додуматься, что Кейлибу нравился Бен, наверное, сильнее чем паркет в его доме. как-то странно нравился, настолько странно, что он готов его просить ждать преданно на береге. — а обо мне ты думал? иногда Бэн казался Брустеру слишком страшным. да, они дети совсем, а все дети ужасные демоны, но когда Бен говорил вот эти свои логичные словечки, становилось не по себе. — думаешь, это так легко, не думать о тебе? Кейлиб рассмеялся. его смешило немного, насколько серьёзно получилось говорить такие странные вещи, и как сначала на щеках, а потом в глазах Бена что-то как-то неприятно загорелось. — тебе смешно, а вот когда приплывешь с своего севера, тебя, замерзшего, пахнущего рыбой идиота ждать никто не будет. — а я обратно и не приплыву. Кейлиб глядел на спину Бена, которая то ли обиженно, то ли злобно начала постепенно сгибаться, будто Толмеджу вдруг понадобилось себя за пятки схватить. Брустер сначала ничегошеньки не понял, но потом услышал какой-то странный, короткий всхлип. ему стало не по себе. — эй, Бенни, ты чего… — ты ужасный! — Толмедж обернулся наконец, и по его пухлым, раскрасневшимся щекам медленно спускались горячие слезы. — вот так просто говоришь, что возьмешь и бросишь меня здесь одного! и потом еще и не вернешься! дурак! Бен уткнулся мокрым лицом в ладошки, и побежал, видимо, в туалет. Кейлиб продолжал сидеть на стуле, но уже смирно. он увидел свое дурацкое отражение в паркете: на лице было, как всегда, в общем, написано, что он круглый идиот. спустя минут пять Толмедж вернулся, с красными глазами, мокрыми руками и лицом, обиженным холодным взглядом и милыми капельками на кончиках ресничек. он опять игнорировал полотенца в ванной, и так и ходил, капая водой во все стороны. вдруг, Бэн сжал кулачки, насупил брови и резко раскрыл руки, неожиданно обрызгав Брустера холодной неприятной водой. Кейлиб пискнул, зажмурился и начал стирать руками воду. — ну и какой из тебя после этого моряк, а? — Бен, хоть и сделал свой любимый трюк, который проворачивал со всеми друзьями, все еще не выглядел счастливым. — да ну тебя, Толмедж… но как иначе? что тебе на корабле такому красивому и умному делать… ну, прости, я дурак, да, вообще идиот, у меня, это… мозгов нет. и сердца. — медуза. — чего? — ты медуза, Брустер. молчание сьело вообще любые попытки Кейлиба выйти на компромисс. Бен сидел, тщательно вытирал с лица воду футболкой, и даже не смотрел на него. было страшно. — погоди, ты серьезно меня красивым назвал? или утешить пытался? — я, это… — ой, лучше молчи. допустим, я красивый… но ты ведь тоже. нам обоим на корабль нельзя. и так красные щеки Кейлиба ну совсем залились бордовым таким, неприятным, если честно, цветом. он всегда мечтал, чтобы у него, как у Бенни-боя краснели уши, но природа, к сожалению, несправедлива. Бен встал со стула, подошел к своему, с недавнего времени, наихудшему другу, наклонился так, чтобы нос в нос, и тихо-тихо зашептал: — если тебя, непутевого, и возьмут на корабль, ты не учел одного, — он смотрел Кейлибу в глаза пристально, будто в телескоп, чтобы увидеть самые красивые звезды, — моряков на берегу ждут их всякие там любимые, с кольцами на безымянных пальцах и штампами в документах, мне мама рассказывала. поэтому, чтобы я тебя ждал… нам тоже так надо. Бен приподнялся, легонько коснулся губами лба Кейлиба, развернулся на носочках, и бросил: — я за соком! страшный.