Когда выбора нет

Три года спустя

Настырная трель будильника резко и неприятно выдергивает из сна, и первый порыв – изолировать настойчивый источник звука. Но стоит разлепить глаза, и все внутренние ресурсы тут же мобилизованы и готовы к работе, Андрей поднимается с постели и, не мешкая, уходит в душ приводить себя в порядок, после чего облачается в еще с вечера приготовленную одежду – белоснежную идеально выглаженную рубашку и темно-синий костюм, полностью соответствующий предстоящему событию – и выходит в просторную кухню-гостиную шикарной четырехкомнатной квартиры, обставленной по последнему слову техники, где Светлана уже накрыла на стол. Называть «Светкой» эту элегантную, ухоженную женщину теперь как-то даже язык не поворачивается… - Доброе утро, - приветственный поцелуй и короткие, но теплые объятия. - Как спалось? - Засиделся допоздна, а так... Что на завтрак? Ее фирменные блинчики на заварных сливках с кленовым сиропом просто бесподобны, где-то на середине завтрака присоединяется Володька, еще совсем сонный, но уже знающий, что рано вставать – это правило хорошего тона, и утро проходит в спокойной, хоть и собранной обстановке. После завтрака Андрей еще раз проверяет, все ли взял с собой, целует сына на прощание, обнимается в дверях со Светой, та желает ему удачи, и вот он уже на прохладной ноябрьской улице, кутается в свое элегантное дорогое пальто, обводит улицу взглядом и почти сразу замечает припаркованный неподалеку джип, который тут же оказывается рядом. - Доброе утро! – молодой, скромный парень по имени Леша улыбается, когда Андрей садится вперед рядом с ним, и дальше машина мчит их по еще не совсем загруженным улицам. Едут молча – Леша знает, что Андрей во время езды любит уходить в размышления насчет работы, поэтому не отвлекает, да и вообще парень он хороший, работоспособный, особенно в сравнении с предыдущими двумя, которые без конца опаздывали и шли на необдуманный риск в условиях жесткого городского движения. Уж кто-кто, а Андрей мог оценить, как нужно водить машину… - Заедешь за мной в два, если не освобожусь к этому времени – наберу, - Андрей выходит на улицу и тут же уклоняется от объектива, сунутого ему прямо в лицо. Ну, а чего он, собственно, ожидал? - Андрей Владимирович, как вы оцениваете шансы вашего клиента? - Это правда, что он купил судью и свидетелей? - Герой или убийца – вы считаете себя правозащитником или же адвокатом дьявола? Репортеры с телекамерами повсюду, Андрей с трудом пробирается к воротам сквозь толпу журналюг и телевизионщиков, и хочется сказать огромное спасибо охранникам, вышедшим ему на помощь и буквально втащившим за забор, неприступно окружающий здание суда. - Все вопросы после дела. Пока не вынесен приговор, я отказываюсь давать какие-либо комментарии, - Андрей решительно отворачивается от телекамер и скрывается в здании, вот теперь еще раз четко, по полочкам раскладывая все детали, все аргументы, все аспекты предстоящего заседания. Его клиентом был достаточно известный депутат, и если бы не этот факт, никто бы не обратил на это дело никакого внимания. История банальна, хоть и нелицеприятна – он застукал жену с любовником, случилась драка, любовник упал и ударился головой об тумбу, что вызвало сотрясение и последующий вызов неотложки. На этом бы все и кончилось, если бы любовник не решил срубить с этого выгоду и не подал на клиента Андрея в суд, перевернув все с ног на голову: оказывается, его нещадно били в течение нескольких часов, остался жив он лишь только чудом, и теперь ему срочно нужна моральная компенсация в размере ста тысяч долларов. Дальше история стала обрастать какими-то совсем уж чудовищными подробностями – что обвиняемый, вообще-то, не первый раз так расправляется с любовниками своей жены, что на его счету уже десятки невинных жертв, что он еще и гомосексуалист в придачу, да еще и с психическими отклонениями, поэтому Андрей считал уже даже долгом чести помочь вернуть несправедливо вымаранное в грязи имя. А для этого в течение месяца длилась тяжелая и скрупулезная работа по сбору фактов, доказательств и свидетельств, так что теперь Андрей был на девяносто девять процентов уверен в своей победе. В конце концов, он не проиграл еще ни одного дела. Слушание длилось долго. После всего этого бреда про какие-то неведомые изнасилования, избиения и спровоцированные самоубийства, пришло время держать ответ его стороне, и Андрей легким кивком головы и уверенным взглядом показал клиенту, что все в порядке и правда в любом случае будет за ними. Мужчина явно нервничал, но говорил ровно то, что нужно было говорить, а дальше уже Андрей сделал все от себя зависящее, чтобы его убедительная речь и весомые доказательства полностью сняли с мужчины все обвинения. Перед объявлением решения суда Андрей ощутил это уже знакомое чувство волнения, когда ты понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит, и ты просто ждешь результата своей работы, прокручивая в голове, можно ли было выступить еще лучше, можно ли было сработать еще лучше… - … признается невиновным. Дело закрыто. Такое сладкое чувство облегчения и собственной гордости, оно кружит голову похлеще любого алкоголя, и после бесконечных комментариев различным телеканалам, Андрей с клиентом уезжают отмечать этот триумф в ресторан, где собралась уже огромная толпа народа, кажется, даже не сомневавшаяся в том, что все будет именно так. Еще бы – ведь над делом работал лучший из лучших… Многие до сих пор изумлялись, как человек, занявшийся этой деятельностью совсем недавно, добился такого результата, Андрей был прекрасно наслышан о завистливых языках, судачивших, будто он всего лишь болванчик, прикрывающий реального профессионала, который по какой-то причине не мог вести дела в открытую. Но никаких фокусов не было – просто Андрей обожал свою работу и никому никогда не говорил, каких усилий стоило разобраться во всех законах, во всех юридических аспектах, во всех тонкостях этой нелегкой индустрии. Ему был дан шанс. Один на миллион. И лишь от самого Андрея зависело, воспользуется он им или нет, вгрызется ли зубами или оступится о первое же препятствие. И, хотя порой было чертовски сложно – так, что приходилось до боли стискивать зубы и беззвучно кричать в подушку, он просто не имел морального права облажаться перед тем, кто подарил ему фактически путевку в жизнь. - Не выпьешь с нами? – клиент, уже явно захмелевший, пошатывающейся походкой приближается к Андрею с каким-то мужчиной, и эти глаза… Андрей чувствует, как перестает хватать воздуха, как почва уходит из-под ног, как вся былая уверенность будто разбивается о скалы морской пеной и как он сам не в силах оторвать взгляда от этих грозовых туч, смотревших, кажется, с легкой, но доброй насмешкой. И даже в вихре из самых различных запахов выхватывается один – сандал с горькой полынью. - Добрый вечер, - Владимир протягивает руку для рукопожатия, и Андрей, чуть помедлив, отвечает, чувствуя, как по телу, словно электрический импульс, проходит волна дрожи. - Д… добрый… - Владимир, познакомься, это Андрей, мой… адвокат, и просто отлич-ч-чный парень… Андрей, а это у нас Владимир, соответственно, он… так, а куда это шампанское от меня понесли, а?! - Видел ваше интервью, - голос по-прежнему густой, низкий, будто бархатный, и Андрей по-прежнему чувствует себя до ужаса неловко, но не отводит взгляда ни на мгновение, и это затянувшееся рукопожатие, кажется, не решается нарушить ни один из них. – Полагаю, вы блестяще справились с делом. «Вы»… так непривычно слышать этот уважительный оттенок из его уст, Андрей чувствует кровь, прилившую к щекам, и очень надеется, что это все от выпитого алкоголя. - Я сделал то, что должен был, только и всего. - Даже не сомневаюсь. - Ну что, мож-жет, еще по одной? – и клиент уводит Владимира куда-то в толпу, оставляя Андрея так и стоять в столь забытом чувстве растерянности с ощущением этой теплой широкой ладони, пальцы которой впиваются в плоть до синяков, до боли, до ощущения экстаза на грани потери сознания… Из мыслей выдергивает телефонный звонок. Андрей смотрит на дисплей и с легким удивлением видит «отец», после чего уходит в более-менее тихое место, отвечая на вызов с улыбкой: - Да, пап, внимательно слушаю! - Андрей Владимирович? – серьезный и абсолютно незнакомый женский голос, что вызывает внутри холодок и нехорошее предчувствие, подтверждаемое этим почти дежурным: - Вас беспокоят из девяносто третьей больницы… Уже через час Андрей, бросив все, даже ни с кем не попрощавшись, оказывается на другом конце города по обозначенному адресу. Отец в одиночной палате, под капельницей, и выглядит вполне неплохо – они обнимаются, даже шутят, но, когда Андрей снова выходит в коридор, оставаясь один на один с врачом, по одному только взгляду этого немолодого и явно опытного мужчины становится понятно, что… все намного хуже. - Мне нечем вас утешить. Дело весьма серьезное, и обещать вам, что все будет хорошо, я просто не имею права. - Но почему так внезапно? Он никогда ни на что не жаловался. - Вы же знаете, как это бывает – сначала недомогание, вроде выпил анальгин и все прошло. Потом к врачу не обратился, потом… - доктор долго и упорно пишет что-то в медицинской карте, затем поднимает взгляд и, вздыхая, становится совсем серьезным. – Молодой человек, я вам честно скажу – надежды мало. С таким диагнозом больше полугода не живут. - Деньги не проблема, - Андрей понимает, что заплатит сейчас любую сумму, отдаст все, что у него есть, только бы… - Я же вам говорю – надежды мало. И дело здесь совсем не в деньгах – у нас в стране в принципе нет врачей, способных провести такую операцию, а заграницей бешеные очереди, люди по несколько лет стоят и ждут, чтобы… - врач замолкает и снова вздыхает, мягко касаясь ладонью его плеча. – Сочувствую. Но, боюсь, здесь уже ничего нельзя сделать. И Андрей просто сидит на жесткой неудобной больничной кушетке посреди длинного пустого коридора и смотрит в одну точку, совершенно не зная, что делать, и как теперь быть – ты никогда не ждешь таких известий, и никогда не бываешь к ним готов. Вспомнилось детство… как отец вечно пропадал на двух работах, и Андрей почти его не видел, но, когда выкраивался свободный денек, это были самые счастливые мгновения на свете, даже если его просто вели гулять на соседний бульвар и покупали стаканчик самого дешевого мороженого. А вот маму он почти совсем не помнил, да и отец не любил говорить об этом, лишь улыбался, немного грустно, и произносил свое любимое «Не беда, Андрей, прорвемся!» И всегда получалось. А теперь что же?... И Андрей понимает, что иного выхода просто нет. Он дрожащими руками набирает номер своего клиента, которому столь успешно помог выйти из затруднительного положения, в нервном напряжении ждет, когда тот ответит, и еще долго выслушивает почти гневную тираду о том, с какого перепуга Андрей исчез прямо с разгара торжества, когда его никто еще не отпускал. Он просит прощения, обещает вернуться, если сможет, а затем объясняет, зачем звонит, и в еще большем напряжении слушает эти фоновые крики веселья, так не вяжущиеся с гнетущей тишиной больницы, пока не раздается это низкое, почти удивленное: - Андрей? Что-то случилось? - Д… да… - Андрей жмурится, силясь не разрыдаться, как ребенок, и сильнее впивается пальцами в трубку, понимая, что в этом человеке сейчас сосредоточена его единственная и последняя надежда. – Мы… можем встретиться? Пожалуйста… Секунды текут медленно, как вязкая смола – Андрей ежится от холода, хотя совсем его не чувствует, и в каждой проносящейся мимо машине высматривает столь знакомое грубое лицо, постепенно ощущая, как все больше и больше поднимается градус этого нервного напряжения, как внутри все сильнее скручивается тугой комок нервов, пока рядом наконец не останавливается огромная черная и очень дорогая машина. Андрей садится внутрь, тут же вздрагивая от этого всепоглощающего запаха полыни и сандала, и бросает почти робкий взгляд на мужчину – так непривычно видеть Владимира за рулем, почему-то казалось, что он совершенно не водит, хотя… Ему-то откуда знать? Что он вообще о нем знает, кроме имени, адреса той квартиры и предпочтений в сексе? - Говори, - спокойно, внимательно, взгляд грозовых туч снова словно выворачивает наизнанку и видит намного больше, чем это вообще возможно – Андрей опускает глаза на собственные руки, нервно теребившие края пальто, и не сдерживает короткого выдоха, говоря негромко и отчего-то сдавленно: - Отец… Ему нужна операция. В России подобное не проводят, а врач сказал, что даже заграницей шансов мало. - Хм, - мужчина молчит, долго, дольше обычного, и Андрей молчит тоже, все также глядя на руки, все также не зная, возможно ли вообще в этой ситуации что-либо сделать, даже с его связями. И, наконец, снова взгляд – пронзительный, пристальный, все такой же серьезный. – Ты хочешь, чтобы я тебе помог? Андрей тут же вскидывает голову и кивает, нервно сглатывая, глядя на мужчину почти с неверием, подтверждая свой кивок коротким и по-прежнему сдавленным: - Д-да. - Хорошо. Андрей на грани того, чтобы и правда расплакаться – от облегчения, от благодарности, и неважно, какую цену он заплатит за эту помощь, он готов отдать все, что угодно, даже свою жизнь, если так будет нужно, и с губ срывается это еле различимое «спасибо…», за что следует очередной долгий пронзительный взгляд. И даже не возникает вопросов о том, куда они едут, когда машина срывается с места и мчит их по ночным пустующим трассам – Андрей неотрывно смотрит в окно на проносящиеся мимо дома и припаркованные вдоль них машины, жмурится от выступившей на глаза влаги и просто чувствует, как тугой ком из нервов постепенно уходит, сменяясь безмерной усталостью, но все тем же чувством бесконечной признательности к этому сильному человеку. Когда машина заезжает на огороженную территорию и останавливается возле незнакомого, но явно элитного высотного дома, Владимир почти сразу глушит мотор и выходит наружу, Андрею ничего не остается, кроме как следовать за ним, но спрашивать что-либо не решается. Он вообще не в том положении, чтобы задавать вопросы… - Проходи, - Владимир заходит в квартиру первым и молча ждет, когда Андрей также окажется внутри, после чего закрывает дверь и произносит коротко, наверное, чтобы развеять сомнения: - В основном я живу здесь. - А… - Андрей перестает оглядывать интерьер и теперь смотрит прямо на мужчину – почти вопросительно, просто не ожидая, что… почему сюда? Почему не в какую-то очередную квартирку, каких, наверное, у него в достатке, а именно к себе домой? Что это должно значить?... - Б, - смешок немного разряжает атмосферу – Андрей слегка краснеет, молча глядя, как Владимир уходит вглубь квартиры, и все же решает идти за ним, оказываясь в просторной гостиной с дорогим и качественным евроремонтом в том же стиле, что и коридор, лаконичным, как и сам хозяин – ничего лишнего, лишь белые, черные и серые оттенки, но все чисто, хотя явно недостает уюта. Андрей берет на себя смелость присесть на кожаный белый диван по центру и выжидающе смотрит на Владимира, который отходит к окну, чтобы задернуть шторы. – Принести чего-нибудь? Кола, виски… - Ничего не надо, - Андрей выдыхает, на несколько мгновений прикрывая глаза… открывая лишь тогда, когда чувствует Владимира совсем близко – мужчина присаживается прямо перед ним и мягко касается кончиками пальцев его лица, что вызывает легкий отголосок дрожи по всему телу. И снова, глаза в глаза… - Мне… нужно в душ. - Не нужно, - кажется, усмешка, и Андрей даже не успевает возразить что-нибудь в ответ – его совершенно неожиданно подхватывают на руки и куда-то несут, так, что можно лишь обхватить шею мужчины руками и пытаться унять это лихорадочное сердцебиение. Они оказываются в спальне, широкой и просторной, Андрея опускают на кровать, и сам он совершенно не понимает, почему так, почему его не швыряют, как обычно, не вжимают лицом в покрывало, не пытаются рывком стащить одежду и взять грубо, без подготовки, выбивая крики и выжимая слезы. Но и на что-то совершенно сверхъестественное это тоже не похоже – Владимир, не медля, начинает лишать Андрея одежды, почти сразу уже привычно ставя его в это до ужаса откровенное положение, Андрей замирает в тревожном ожидании, слыша лишь шорох где-то сзади, и только затем чувствуя тепло чужого тела, чувствуя уже знакомое давление, чувствуя эту пока что еще не разрывающую на части боль… - Нет! – Андрей понимает, что не может, не может вот так, и это кажется совершенным безумием, как и то, что мужчина останавливается. Немой вопрос повисает в воздухе, и Андрей бросает взгляд через плечо, ловя этот темный пронзительный взгляд… - Я хочу лицом к лицу. Андрей знает, что не вправе хотеть. И знает также, что в худшем случае его просто заткнут лицом в кровать и грубо отымеют, но мужчина не двигается, и во взгляде мелькает настоящее изумление, после чего Андрей и правда оказывается уложенным на спину, так, что может видеть это грубое и совершенно некрасивое лицо с выражением даже не растерянности – скорее недоумения и тысяч невысказанных вопросов. - Так? - Нет. Не так… Андрей не знает, откуда берется эта храбрость коснуться плеч мужчины и усадить его к спинке кровати. Рубашка… мешает, Андрей избавляется от нее, хотя руки дрожат и не слушаются, они неловко сбрасывают темную ткань вниз и снова почти робко касаются чуть смуглой кожи. Шрамы… их так много – на плече длинный, почти до шеи, на груди, под ребрами, несколько пулевых ранений, а за каждым из них – история, о которой он ничего не знает… Андрей касается кончиками пальцев самого большого, чувствуя этот почти уже растерянный взгляд, чувствуя, что и сам теряется, и совершенно не понимает, что творит, когда собственные губы мягко касаются выступающей неровной кожи. - Андрей… что ты делаешь? – и впервые в этих всегда ровных и безэмоциональных интонациях сквозит что-то еще, более уязвимое, более человеческое, а еще все та же растерянность, недоумение… Андрей целует шрам еще раз, и еще, затем скользит кончиком носа по сильной шее, приподнимаясь и утыкаясь лбом в его лоб, жмурясь, вдыхая этот яркий запах, чувствуя сильные руки, сжавшиеся на талии. - И сам не знаю… не нравится?.. - Нравится. И просто взгляд касается взгляда. Андрей смотрит в эти глаза и в нерешительности кусает губы, будто не зная, а можно ли, правильно ли?... И Владимир тоже не предпринимает ничего, просто ждет, наверное, до сих пор не зная, как реагировать - так что Андрей, все же зажмурившись, осторожно касается его губ своими в этом почти целомудренном поцелуе, но почти тут же отстраняясь, не решаясь пойти дальше, желая понять, как отреагируют хотя бы на это… Все случается так быстро, что Андрей не успевает понять ровным счетом ничего – его прижимают к кровати всем телом, в бедра впиваются сильные пальцы, а затем эта уже знакомая, почти невыносимая боль, раздирающая на куски и вырывающая из груди крики. Владимир начинает двигаться, не давая ему и секунды на то, чтобы привыкнуть, и Андрей, как всегда, не может сдержать слез, не может сдержать голос, не может никуда деться от порывистых грубых движений внутри, но в этот раз все иначе, в этот раз он может прятать лицо на плече, обнимая, прижимая к себе еще крепче, чувствуя его как никогда близко, имея возможность вдыхать этот запах и видеть его глаза - затуманенные, потемневшие от возбуждения, такие глубокие, выразительные и до невозможности красивые… Владимир кончает, затем снова, силой беря свое, и бесконечно ощущать вес его тела слишком тяжело, Андрей пытается что-то сказать, но все снова тонет в собственных хриплых возгласах и этом рваном горячем дыхании, пока не приходит понимание, что еще секунда, мгновение – и он просто задохнется. - Вла… Влади… не могу… - Андрей судорожно хватает ртом воздух, впиваясь в плечи мужчины ногтями, и все заканчивается, вдруг становится легко и свободно, а затем мир снова переворачивается с ног на голову – Андрей не имеет ни малейшего понятия, как, но он уже сидит, сидит на нем, ощущая горячий пульсирующий орган у самого входа, ощущая этот взгляд, наверное, впервые… спрашивающий разрешения? - Так лучше? – от этого низкого густого шепота можно сойти с ума – Андрей кивает, тут же обнимая Владимира за шею, и, решаясь на этот немыслимый, невозможный шаг, сам насаживается на член, закусывая губы до крови, чтобы не сорвать голос, снова чувствуя влагу, скатывающуюся по щекам, но не останавливается, пока не опускается до самого конца. И этот ловящий слезинку поцелуй, почти нежный, так не вяжущийся с разрывающей на части болью… - Андрей?... - Да… все хорошо, - он снова превозмогает себя и, чуть приподнимаясь, опускается снова, затем еще раз, чуть быстрее, когда уже не так больно, или просто боль становится естественной привычкой. Владимир больше не медлит, подхватывая, почти сразу же отбирая любой намек на инициативу, врываясь еще глубже, резче и быстрее, пока Андрей еще сильнее жмется к этому сильному горячему телу, пряча на плече свое наверняка раскрасневшееся лицо, уже даже не желая врать самому себе, что хотел сделать так еще в прошлый раз, хотел ощутить, каково это – находиться в этих сильных объятиях. Он снова не считает ни рывки, ни крики, ни удары сердца об ребра, все сливается в одно цветное полотно из удовольствия и боли, в какой-то момент Андрей просто понимает, что долго не продержится, что его вот-вот утянет в пропасть, и перед самой желанной на свете смертью, когда широкая ладонь обхватывает его плоть и скользит грубыми, сильными, размашистыми движениями… Андрей все же целует Владимира, проникая так глубоко, как только сможет, сплетая языки и заглушая стон уже не боли, а чистейшего удовольствия от того, насколько это близко, от яркой вспышки, пронзающей все тело, от крупной мучительной дрожи… от ощущения, что Владимир кончает вместе с ним, врываясь особенно глубоко и сильно, прижимая к себе почти до хруста костей, и что на этот раз все действительно правильно.