***
— Минако… — до её оглушенного сознания добрался голос Мамору, и она как будто снова вернулась в реальность, ухватившись за звук его голоса. — Что? — она оторвалась от созерцания больничной стены, и ее охватило пронзительное ощущение дежавю. — Говори, Мамору. Он присел рядом и уставился на свои ботинки. Под ее острым взглядом, ему стало совсем неуютно, и он медлил. — Минако, мы сделали все, что могли, но ты должна понимать… — начал он. Ее лицо посерело. — Стой, подожди, не говори этого, — Минако совсем не верила тому, что она слышала. Мозг сам додумал окончание предложения, и от этого стало не по себе. — Кунсайт же жив, да? — Мина… он жив, но это очень условное состояние… — он сообщал такие новости достаточно часто, чтобы научиться держать себя в руках. Но не в этот раз. — Я хочу к мужу, проведи меня, — твёрдо попросила Минако, буравя Мамору остекленевшим взглядом. Она старалась сдержаться, чтобы снова не расплакаться, но ей не удалось. Мамору, секунду посомневавшись, все же повел Минако к палате. Они остановились у большого окна между палатой и коридором. Обзору мешали голубые складки жалюзи, и Минако тут же прислонилась к стеклу, будто пытаясь просочиться сквозь него. Кунсайт лежал укрытый тонкой белой простыней и опутанный множеством проводов. Палату заполнял звук аппарата искусственного дыхания, на маленьком экране отображалась ритмичная кривая, свидетельствующая о том, что его сердце всё еще билось. Минако хотела зайти, но не смогла сдвинуться с места. — Что с ним будет? — наконец, спросила она, повернувшись к Мамору. — Сейчас мы поддерживаем в нём жизнь с помощью аппаратов и лекарств. Но так не может продолжаться вечно… — виновато развел руками он. Мамору нелегко дались эти слова. Хотя они с Кунсайтом не были очень близки, но все же, он стал его наставником в госпитале, многому научил, и Чиба считал, что почти всем своим успехом обязан именно ему. Мамору чувствовал себя виноватым и перед Кунсайтом, и перед его женой, которая сейчас ждала совсем других слов. — Что значит «поддерживаем в нём жизнь»? Что значит «не может продолжаться вечно»? Мамору? — голос Минако дрожал. — Мина… Операция по удалению снаряда прошла успешно, но… Даже у здоровых людей такое иногда случается. Во время операции возникло осложнение — эмболия. Проще говоря, оторвался тромб, однако, этот риск всегда есть, мы сделали все возможное… Минако, — он выдохнул и запрокинул голову, глядя в потолок, чтобы избежать ее взгляда. — Его мозг мертв, Минако. Он мертв, и его тело функционирует только благодаря аппаратам.***
Минако просидела, уткнувшись лбом в запястье мужа и не шевелясь, семь часов. Семь часов под жужжание ИВЛ и пиликание кардиомонитора. Семь часов, для того, чтобы попробовать поверить в то, что произошло. Ее собственное сердце почти перестало биться. От слез промокала простыня, но Минако никак не могла остановиться и перестать плакать. Медсестры время от времени появлялись рядом, что-то говорили ей, но она не слышала и не реагировала. Она не хотела с ним прощаться, это было неправильно, этого просто не должно было случиться. Минако рассматривала его профиль, искаженный кислородной трубкой, считала первые морщинки на лбу, гладила теплое плечо. Ей все время казалось, что вот-вот ресницы мужа дрогнут, он откроет глаза и посмотрит на неё. Ощущение беспомощности было похоже на падение в нескончаемый колодец. Каждая клетка тела, казалось, издавала тоскливый вой, внезапно осознав безысходность. Та степень душевной муки, когда она превращается в физическую боль. Минако помнила их разговоры о том, как себя вести, если один из них окажется в таком состоянии. Кунсайт не хотел быть овощем, в силу своей профессии он многое мог оценить по-другому и принять взвешенное решение. Минако это понимала, но никогда не думала, что ей придется столкнуться с таким жестоким выбором в реальности. По крайней мере, точно не сегодня. Она не готова. Она еще не верит. На плечо опустилась чья-то теплая рука, и Минако, вздрогнув, подняла заплаканные глаза. Рядом стояла Макото. — Прости, я узнала только утром. Увидела пропущенные от Рей, перезвонила и сразу приехала. Когда ты не пришла вечером, я подумала, что ты застряла в кофейне допоздна и потом сразу поехала домой. Прости, я должна была тебе позвонить, но я была так измотана, что уснула… — она порывисто обняла Минако, опустившись на корточки рядом с ней. — Давай, я отвезу тебя домой? — Макото погладила подругу по щеке и вытерла дорожки подсыхающих слез. — Тебе нужно привести себя в порядок. Ты свои колени видела? Минако посмотрела на ноги и ладони. Они нещадно саднили, на правой ноге колготки были порваны и прилипли к коже вместе с засохшей кровью. До этого момента, она даже не замечала боли. — Это от стекла. Когда он упал, я… Была там… Я не могла оставить его на полу, понимаешь? — Я понимаю, Мина. Поехали домой? — повторила свое предложение Макото. — Ты отвлечешься, и станет хоть немного легче. Минако только беззвучно кивнула. Дома легче не стало. Макото в молчании довезла её, помогла раздеться, обработала царапины, к которым Минако не дала притронуться врачам в больнице. Приготовила ромашковый чай и просто сидела рядом. Слова не складывались в предложения, застревая где-то в гортани. Да и не было нужных слов сейчас. Чай остался нетронутым. Минако куталась в плед, небрежно оставленный на диване тем утром, когда они ещё были так счастливы, и почти не шевелилась. Шерстяная ткань кусала оголенные участки кожи, будто постоянно напоминая, что это не сон, что она должна чувствовать и принимать эту реальность. И явь врывалась в ее воспаленный мозг запахами дома, остывшего кофе, пледа, когда-то согретого их телами, щекотала оголенные нервы воспоминаниями о звуках его голоса и мучила контрастом звенящей тишины. Она так и уснула, не решившись подняться наверх, в их общую спальню, и понять, что кровать теперь была слишком большой для неё одной.***
Кунсайт сидел на самой средине низкого деревянного моста, спустив ноги по колено в прозрачную воду. Речка была мелкой, вода теплой, вокруг мерцали золотистыми хвостиками крохотные рыбки. Где-то рядом выводила свою трель неизвестная птичка, ей подпевала целая армия разнокалиберных, невидимых сверчков. Солнце грело светлую макушку, пахло свежескошенной травой, и ему начало казаться, что он долговязый подросток на каникулах, которого бабушка сейчас позовет обедать. Тело наполнилось ощущением счастливой взволнованности, как у влюбленного, собирающегося на первое свидание. Он взглянул на свое отражение в воде, и увидел статного взрослого мужчину в хирургическом костюме. Голубой цвет ткани выгодно подчеркивает серые глаза, бесформенность одежды не только не прятала фигуру, но даже подчеркивала мощь его тела. На шее висела спущенная медицинская маска. Длинные волосы были собраны в небрежный хвост. Он всегда спускал так низко резинку, насколько это было возможно, если был не на операции. В кармашек рубашки заправлены очки. Блеск кольца на безымянном пальце больно резанул глаза. Обручальное. На сердце образовался душащий тяжестью камень. — Мина… — он произнес имя жены, и её образ отразился в блестящей глади воды. Кунсайт обернулся, но рядом никого не оказалось. Тишину нарушил мягкий звук шагов, он поднял голову, и увидел красивую светловолосую женщину с самыми добрыми глазами в мире. — Пойдем, сын, пора, — она улыбнулась и, склонив голову на бок, протянула ему руку в приглашающем жесте. Солнце светило ей в спину, и весь силуэт казался сияющим, хотелось утонуть в этом свечении. — Мама? — оставив за собой множество кругов на воде, Кунсайт встал, и крепко обнял её. Юношеское счастье снова охватило его естество. — Да, мой хороший. Я уже давно жду тебя. Я должна проводить тебя на ту сторону, — она указала на берег так сильно залитый солнечным светом, что он казался почти белым, — Пойдем, да и отец уже соскучился. Он разжал объятия и с сожалением сделал шаг назад. — Я хочу, но не могу этого сделать. — Я понимаю, ты беспокоишься за нее, но не нужно. Она поймёт и примет это, Кун. Твое время прошло, пора идти. — Нет. Он обернулся на другой берег реки, в мираже проступало видение их дома. Крыша, выложенная красной черепицей, буйный цвет хризантем у крыльца, ведущего во двор. Два молодых абрикосовых деревца, которые они с Минако посадили за день до их свадьбы. Осенний ветер срывал с них сухие листья, и один из них, сделав круг, плавно приземлился ему под ноги. Взгляд Кунсайта зацепился за это яркое пятно, и он, наклонившись, взял желтый листик в руки. — Я не могу, мам. Женщина понимающе кивнула. — У меня не так много времени. Я подожду тебя здесь ещё немного. Иди. Кунсайт в несколько шагов пересек мост и оказался в саду. Рука легла на ручку двери и та, легко поддавшись, распахнулась. В плохо освещенном коридоре, босая, но завернутая в плед, с опухшими от слез глазами, прямо на него смотрела Минако.