Кто-то, похожий на тебя

Макото слабо себе представляла, что именно могло бы заставить подругу так кричать. Голос был наполнен ужасом и прозвучал так звонко в предрассветной тишине, что Мако, торопясь, чуть не слетела кубарем со ступенек. Минако, замерев, стояла посреди коридора, освещенного тусклым светом ночника. На полу, оплетая ноги, словно большая мягкая змея, валялся плед. Через распахнутую настежь дверь во двор врывался свежий утренний ветер, принося с собой в дом опавшие осенние листья, похожие на стайку желтых бабочек. — Что случилось? — испуганно спросила Макото и, не дожидаясь ответа, бросилась закрывать дверь. — Она открылась! Сама! — Минако не верила в то, что вслух произнесла этот бред. — Должно быть, ветер сильный разыгрался, похоже, будет дождь, — Мако посмотрела на низкие, грозовые тучи, растянувшиеся до горизонта по осеннему небу, и пожала плечами. — Нет, я видела, как опустилась вниз дверная ручка! Мако, там кто-то был! — Минако повысила голос, не сдаваясь. — Я уверена! — Мина, ты устала, ты почти не спала, тебе просто показалось. Я выглядывала на улицу, когда закрывала дверь. Там никого не было. К тому же, только идиот попрется в такую погоду грабить дома, — Макото подняла плед с пола, взяла Минако за руку и потянула за собой. — Не знаю как ты, а я уже безумно хочу есть. — Прости, я не хотела кричать. Забыла, что тебе нельзя нервничать, — Минако выдавила из себя подобие улыбки. Она села за стол, обняв ладонями остывшую кружку вчерашнего чая, и стала наблюдать, как Мако роется в кухонных шкафчиках в поисках необходимой посуды. В памяти мелькнул образ мужа и его утренний ритуал по приготовлению кофе. Минако обожала смотреть, как он смешивал в турке специи с ароматным порошком, с какой точностью снимал посудину с огня, не дав душистой пенке сбежать. Глаза опять наполнились слезами, и Минако перевела взгляд с подруги на пожелтевший осенний лист, который она все время вертела в руках. На долю секунды ей показалось, что листик высох, превратившись в тонкое кружево прожилок. Она поднесла его к лицу и посмотрела сквозь него на кухню. Чашка с чаем чуть не выскользнула из рук, сердце предательски екнуло. Возле Макото, сложив руки на груди, стоял Кунсайт, одетый в тот самый медицинский костюм, который он взял вчера утром. На светлой ткани неопрятным пятном засохла кровь, его встревоженный взгляд был направлен на Минако. По ее позвоночнику прошел холодок, шевеля волосы на затылке. Ей стало страшно, что она сошла с ума, и одновременно хотелось подскочить к миражу и броситься ему в объятия. — Мина, у тебя есть маленькая сковородка? — Мако, устав от поисков, обернулась к подруге. Минако словно вышла из транса. Видение пропало. Желтый листик легко спланировал на пол, выскользнув из пальцев. — Да, наверное… — Минако на миг задумалась, пытаясь прогнать назойливые мысли о собственном безумии. — Посмотри в… Ее голос потонул в грохоте вывалившейся из верхнего шкафчика кухонной утвари. Макото испуганно отскочила в сторону. На полу образовалась аккуратная горка всевозможных кастрюль и крышек. Импровизированную пирамидку увенчивала та самая, нужная сковородка. — Как интересно, — Макото подняла посудину и повертела ее в руках. — Чугунная! Давно таких не видела. — Это Кунсайт купил. В ней получается идеально круглая глазунья на одну порцию. — Прости, — Мако, смутившись, принялась возиться с выпавшей посудой. — Ничего. Расскажи мне, что случилось с тобой? Почему ты ушла из дома, почему Нефрит тебя не ищет? Вы поругались? — Минако засыпала Макото вопросами, чтобы хоть как-то удержать себя в руках и переключиться на проблемы подруги. Мако отвернулась и начала взбивать венчиком яйца для омлета. — Он ищет, я не отвечаю на звонки, — она вздохнула. — Я знаю о беременности уже давно. Просто все время не могла найти подходящий момент, чтобы рассказать ему. Он стал очень часто уезжать в командировки, пропадать вечером, я начала сомневаться, что он вообще готов брать какие-либо обязательства на себя… А тогда… Тогда ты раньше отпустила меня, помнишь? Минако неопределенно кивнула. — Так вот, я вернулась домой пораньше, — Макото замолчала, собираясь с духом. — Он не заметил, как я зашла, был на кухне. А у нас дома, в нашей постели, которую заправляла утром я, спала Нару. И было очень не похоже, что она одета. Да и он, как потом выяснилось, не слишком заботился о своем внешнем виде, расхаживал в одних шортах. Я решила не выяснять отношения и просто ушла, — она снова умолкла, перестав взбивать. — Это ужасно. Мако, ты же понимаешь, что тебе все равно придется рассказать? Так или иначе, вам придется поговорить, — Минако совершенно не верилось в рассказ подруги, но Мако просто не могла говорить неправду. — Понимаю, но мне нужно время. Над сковородкой поднялся ароматный пар, и перед Минако опустилась тарелка с пышным, воздушным омлетом. — Что ты будешь сегодня делать? — осторожно спросила Мако, готовя вторую порцию. — Я… Прости, я не могу есть, — Минако сглотнула подступивший к горлу ком и отодвинула тарелку от себя. — Я поеду в больницу. Я не могу без него. Я должна понять, что дальше. — Ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? — Нет, я сама. Я должна сделать это сама, — Минако вновь завернулась в плед и медленно пошла вверх по ступенькам. Дорога на второй этаж казалась ей длинным, нескончаемым тоннелем. Он оглушал ее. Минако чувствовала, как в ее голове стучали сотни маленьких молоточков, ритмичным звоном вбивая невидимые гвозди в ее мозг. Она открыла дверь в их спальню и, немного постояв на пороге, все же вошла внутрь. Обстановка комнаты одновременно хранила безмятежное счастье вчерашнего утра и кричала о накрывшей дом и жизнь Минако пустоте. Помещение казалось слишком большим и просторным. Кровать осталась неубранной, на стуле висело голубое платье, которое Минако собиралась надеть на их вечернюю прогулку, на столе аккуратной горкой лежала стопка распечатанных материалов для научной работы Кунсайта. Минако на негнущихся ногах подошла к кровати, ныряя в родной запах сандала, опустилась на постель, подтянула ноги к подбородку и свернулась в клубочек. Шевелиться не хотелось вовсе. Пусть этот кошмар окажется лишь дурным сном. Прикроватная тумба была уставлена пузырьками с ее лекарствами. Минако протянула руку и, взяв один из них, выудила оттуда таблетку. Посмотрев на желтый шарик, она отправила его в рот. Минако не могла просто взять и перестать пить прописанные ей таблетки. Это означало бы, что она смирилась с реальностью, поверила в смерть мужа и не сможет носить его ребенка под сердцем. Она не могла отказаться от этой призрачной ниточки, которая дарила ей последнюю надежду осуществить самую большую мечту. *** Минако стояла у окна палаты, прислонившись ладонями к прохладному стеклу. От сбившегося дыхания прозрачная поверхность запотевала, и ее тонкие пальцы оставляли на ней следы. Ничего не изменилось: те же звуки, те же запахи, на тумбе, отбивая идеальный ритм, тикали маленькие часы. Его глаза всё так же были закрыты, смуглая кожа мерцала холодным блеском перламутра. Какая-то сердобольная медсестра свернула его светлые волосы в аккуратный пучок, и Кунсайт стал напоминать застывшую восковую куклу. Минако зашла и, опустившись на краешек кровати, взяла руку мужа в свои ладони, поднеся к губам. Кожа мягкая, теплая, насквозь пропахшая септиками, сердце мерно стучит, работает, заставляя кровь струиться по сосудам, не давая жизни угаснуть. — Кун, я не хочу этого делать. Ты доверил мне свою жизнь, свою смерть, а я не хочу исполнить твою волю. Прости меня. Я не хочу просто взять и убить тебя вместе с надеждой. Не сейчас, только не сейчас… Родной мой, мы же одно целое, мы слились телом, мыслями, дыханием. Это эгоизм, Кун, я знаю, но я не выживу без тебя. Если я сделаю, как ты просил, то стану убийцей. Пока ты дышишь, я не хочу оставлять борьбу, даже если она безнадежна. Ожидание разъедает душу, и я не знаю, справлюсь ли я с этим… Слезы снова заструились по бледным щекам, собираясь одной большой каплей на подбородке. Минако опустилась на постель, аккуратно положив голову на его плечо, и затихла. Минако не помнила, сколько так пролежала, ход времени казался неважным, ускользающим или даже вовсе несуществующим в белых стенах больницы. Когда Минако проснулась, за окном уже начало темнеть, и горизонт озарился узкой полоской розового цвета. Дверь палаты тихо скрипнула, и внутрь зашел Мамору. Он был одет в свой обычный серый осенний костюм, в руках держал рабочий портфель, через руку была переброшена черная кожаная куртка. Его смена закончилась, и он направлялся домой. — Минако, — его голос резанул слух, и она открыла глаза, морщась от боли. — Я собираюсь домой и хотел бы пройтись с тобой немного. Он подошел ближе, а ей вдруг отчаянно, до судорог в ногах, захотелось вскочить и бежать. Бежать изо всех сил, без оглядки. Она знала, о чем хотел поговорить Мамору, и ей было страшно до безумия. Она не хотела слышать снова это слово, которое впивалось в ее мозг тысячей ледяных игл. — Да, Мамору, конечно, — Минако наклонилась и прикоснулась к макушке мужа губами, а затем убрала с его лба непослушную прядь волос. — Я уже иду. Осень словно решила дать короткую передышку, дождь так и не начался, небо очистилось от туч, легкий ветер поднимал в воздух тонкие паутинки. На улице было совсем тепло, несмотря на то, что солнце большим ярким диском уже пряталось за рядами высоток. Минако несла свое пальто в руках и, опустив голову, каждым шагом пинала ворох сухих листьев под ногами. Они молчали уже тридцать минут, от ожидания и тревоги у нее вспотели ладони, и маленькая кожаная сумка едва не выскользнула из рук. — Минако, — Мамору снова нарушил молчание, обращаясь к ней. — Что? — Я понимаю, что это тяжело, но ты должна подписать бумаги и отключить его. Мы в любом случае это сделаем. Его страховка не позволит ему долго находиться на искусственном обеспечении, а продлять такое существование очень дорого. «Существование» Ужасное слово. Оно изрешетило Минако насквозь, и ей показалось, что она могла заглянуть внутрь себя. Конечно, она могла подписать бумаги и отключить его. И перестать существовать вместе с ним. — Сколько у меня времени? — собственный голос показался ей чужим, и каждое слово произносилось с трудом, застревая в горле тошнотворным комом. — Его страховки хватит чуть меньше чем на два месяца, — Мамору сразу понял, о чем она спрашивала. — Но тебе лучше это сделать сразу. Потом будет тяжелее. Они остановились посреди парковой дорожки, освещенной мягким светом уличных фонарей, и Мамору порывисто взял ее за руки. — Минако! — она почувствовала, что ненавидит свое имя, — поверь, я понимаю, что ты чувствуешь. Надежды нет, не взращивай ее, он мертв. Мне очень жаль, но он правда не хотел бы так, ты должна это понять. «Это звучит слишком жестоко». — Я понимаю, Мамору. Он мертв. Она отвернулась, высвободив свои руки из его, и отрешенно рассматривала извилистый маршрут тропинки парка. Навстречу к ним, толкая перед собой ярко-розовую коляску, шла Усаги. Сердце предательски защемило. — Привет, Мина, — сочувствующий голос Усаги, чуть не разбил хрупкое состояние отчуждения, помогающее Минако хоть немного держать себя в руках. Она промолчала в ответ, боясь снова расплакаться. — Зайдёшь к нам? — Усаги дотронулась до ее плеча, и Минако вздрогнула. — Готова спорить, ты ничего не ела сегодня, а я приготовила ужин. Ты не должна быть одна, Минако, тебе нужно немного отвлечься. «Отвлечься. Они все так произносят это слово, как будто оно лекарство от любой боли. Они вообще понимают, о чем говорят?» — Спасибо, Уса, я неважно себя чувствую, лучше пойду домой. Меня ждет Мако, нужно решить много вопросов, связанных с погромом в кофейне. Не беспокойтесь обо мне. Минако слишком явно врала, пытаясь улыбнуться нелепому предложению. Наверняка, и Мамору, и Уса это прекрасно понимали, но, к счастью, просто обняли ее на прощание и исчезли в оранжевом полумраке парка. «Почему не мы?» Минако опустилась на деревянную скамейку, облокотилась затылком на спинку и застывшим взглядом начала изучать небо. Слезы застилали глаза и размывали появляющиеся на небе звезды в одно белое пятно. На щеках появились две мокрые, жгущие кожу дорожки. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться вслух. Издалека слышалась музыка и смех людей, вероятно, летнюю сцену еще не закрыли, и сегодня там снова танцы или небольшой концерт. Внезапно Минако показалось, что она нырнула под воду и почувствовала себя ужасно уставшей. Тяжесть сломила ее, укутав в до боли родной аромат сандала. Глаза удалось открыть, только приложив ощутимое усилие. Превозмогая ломоту в теле, Минако приподнялась на скамейке, осматриваясь вокруг. На западной стороне парка, уходящее солнце устроило на небе настоящий пожар, утопая в кронах платана и окрашивая гладкие стволы деревьев в розовый цвет. Она прошлась взглядом по узкому тротуару и потрясенно застыла, не веря собственным глазам. Сердце замерло в сладком и одновременно тревожном ощущении надежды. Освещенный светом уличных фонарей, похожих на леденцы всех оттенков оранжевого, улыбаясь ей самой нежной из всех возможных улыбок, на нее смотрел ее муж. Его голубой хирургический костюм натянулся на плечах. Минако вспомнила, как сокрушалась и как гордилась, что под ширину его спины тяжело найти нужный размер. Длинные волосы тяжелой струей спускались на плечи, родные серые глаза сочувственно и трепетно рассматривали ее. — Кунсайт! — она чувствовала себя безумной, но не смогла сдержать возгласа. — Не плачь больше, пожалуйста, — его бархатистый, низкий голос звучал совсем рядом, словно ласково касался ее кожи, ей стало очень жарко, и она чуть не потеряла сознание. Минако стремительно поднялась и нырнула в его объятия, но вместо ощущения привычного тепла, провалилась сквозь мягкие, но прохладные потоки воздуха. — Извини, родная, кажется, я всего лишь призрак, — Кунсайт обернулся к ней и огорченно развел руками. С летней сцены опять раздалась музыка, обволакивая своим волшебным звуком. Мудрецы говорят, что спешат только дураки Но я не могу, Не могу не влюбиться в тебя. — Я сошла с ума, Кун? Она подошла ближе, всматриваясь в каждую черточку его лица. Вот шрам на брови от небольшой аварии на мотоцикле. Она тогда до чертиков испугалась за него, а на месте раны бровь больше не растет. Вот белые седые пряди, спадающие на лоб, так рано они появились, ведь ему всего тридцать два года. Он комично сокрушался по этому поводу, а она угрожала покрасить его ночью в черный, если он не прекратит ныть. Паутинка первых морщинок в уголках глаз, от улыбок, которые он ей дарил. Это действительно был ее муж. Кунсайт снова улыбнулся, протягивая руку к ее щеке. По коже скользнул бархатный ветерок. Музыка вдали зазвучала громче. — Ты — Минако, тебе двадцать пять, и ты не сумасшедшая. Если я останусь, Станет ли это грехом? Но я не могу, Не могу не любить тебя — Я просто не оставлю тебя, — прошептал он ей на ухо. — Помнишь, как в нашей свадебной клятве? — И даже смерть не разлучит нас? — она улыбнулась, все еще чувствуя себя ненормальной, но ей показалось, что невыносимо тяжёлый груз упал с ее плеч, и дышать вдруг стало несравнимо легче. — И даже она. Потанцуем? — он протянул ей руку. Она хихикнула. — И как, если я проваливаюсь сквозь тебя? — Просто закрой глаза и прислушайся. Минако послушно прикрыла веки и замерла в ожидании. На талию опустилось вполне осязаемое ощущение ладоней. Воздух вокруг наполнился тонким древесным ароматом, каждая клеточка тела затрепетала от такого простого удовольствия. Она подняла руки и, на ощупь добравшись до его плеч, приобняла. Как река течет непременно к морю, Любимая, некоторым вещам Предначертано быть… Ее пальто осталось лежать на скамейке, город уже завоевали сумерки, мимо проходили люди, спеша домой с работы, и видели девушку, одиноко танцующую на узкой парковой дорожке. Иногда кто-то просто удивленно смотрел на ее руки, имитирующие объятия с партнером, некоторые, проходив рядом, крутили пальцем у виска, но ей было все равно. Сейчас она была счастлива. Так возьми мою руку, забери всю мою жизнь, Ведь я не могу, Не могу не любить тебя