Служанка из Зазеркалья

Креван уже несколько часов провёл в позе лотоса, сложив длинные ноги в замысловатый узел. Цири не любила эти мгновения гнетущей, напряжённой тишины, она так и не знала ничего о том, что происходит в голове у ведуна, о чём он думает, почему встревожен и напряжён. Учитель ей представлялся сплошной, неразгадываемой хитрой загадкой. Могла ли она из него вытянуть хоть грамм информации о том, что на самом деле происходит? Каковы её шансы на выживание в мире, где, казалось, каждый её хотел поймать и использовать в своих корыстных целях? Девушка не могла успокоиться, девушка носилась из одного угла пещеры в другой, пытаясь найти себе место. Да, именно в глубокой тёмной пещере они с Креваном и жили в последнее время. Казалось, Аваллак’ха ничуть не смущало это странное, жутковатое место пребывания. Но вот Цирилле здесь, мягко говоря, часто было не по себе. То и дело за стенами пещеры раздавались звуки близкого соседства страшных тварей, на которых когда-то дядюшка Весемир обучал её охотиться. Но никто не обучал её с ними общаться, дружить, мирно сосуществовать. Креван наконец-то приоткрыл аквамариновые глаза, поднялся, потянулся, разминая затёкшие мышцы. — Они узнали о том, что я нахожусь рядом с тобой. Они будут искать тебя с помощью связи со мной. Было бы для тебя безопаснее покинуть меня, — как-то даже расстроено проговорил ведун. — Ни за что! Я не собираюсь бросать тебя и прошу: не бросай меня! Только не сейчас… — Цири скомкала очередной пергамент, подготавливая новый розжиг для костра. В пещере было прохладно, хотелось ещё немного погреться, хоть Креван и не одобрял разведение костра. Эльф говорил, что это не только может быть небезопасным, но ещё и неуважительным по отношению к их новым соседям. Твари не любят огонь. — Произошло то, чего я боялся больше всего. Ты привязалась ко мне, Zirael. Этого нельзя было допускать. — Даже если и так, что плохого в этом? — Цири напряглась, прищурилась, будто лисица, у которой злые люди хотят отобрать блюдечко парного молока. — Ничего хорошего в этом точно нет. Я не тот, к кому нужно привязываться, Дитя, — Креван нахмурил брови, видя, как красноречивый взгляд Цири молит о теплоте огня. Одно ловкое движение пальцами и пергамент зажигается. Ведьмачка подбросила шустро несколько небольших веток в костёр. — Почему? Я не понимаю тебя. — Не уверен, что хочу говорить на эту тему. — Так! Меня достали твои бесконечные секреты и тайны! Я хочу узнать правду… пожалуйста, будь честен со мной, — девушка обхватывает руками коленки, закутываясь плотнее в тёплый плащ. Ведьмачка успела понять, что жёстким напором и угрозами от Лиса ничего не добьёшься, порой лучше просто вежливо попросить, чем ругаться лишний раз. Креван долго молчал, прежде чем всё-таки решился продолжить разговор. — Ты, должно быть, думаешь, что я — хороший, как бы это банально не звучало. Ты думаешь, что мне можно и нужно доверять. Но я сам себя не уважаю и сам себе порой не доверяю… если я сейчас и кажусь тебе хорошим, то это только потому, что пытаюсь исправить некогда совершённые мною ошибки, очень серьёзные ошибки… в чём-то ты была права, когда подумала о том, что Эредин лучше меня… — Что за глупости? Эредин — узурпатор, диктатор. Он — просто садист! — И всё равно, я куда хуже его. Мои ошибки стоили миру Aen Elle куда дороже, чем ошибки Ястреба. Я своими руками… развязал эту борьбу за Старший Ген, за дитя Старшей Крови… если бы я был хоть немного добрее, хоть немного сострадательнее, хоть немного чище… ничего бы этого не произошло: Хорошо, я начну с самого начала. С истории Aen Undod, с истории некогда единого народа эльфов, когда не было ещё ни Народа Ольх, ни Народа Гор. Все эльфы жили в едином, благополучном и прекрасном мире: мире, сравнимым с раем. Длительность жизни тогда достигала не меньше тысячи лет, в семьях рождалось куда больше десятка детей. Весь тот мир жил магией, дышал магией, магия текла по венам тех мудрых, прекрасных эльфов. Большинство из них общались друг с другом с помощью телепатии, образов, символов и знаков. Поэтому, даже сейчас, в мире Aen Elle прикосновение считается крайне интимным актом, что уж и говорить о поцелуях… Врата миров были открыты, эльфы путешествовали свободно, не имея никаких рамок и границ в перемещении, в пределах Спирали, естественно. Но никто и не думал о том, чтобы осваивать новые земли, тогда хватало и своих… земель Вечного Лета. Считалось, что каждому эльфу уготована судьбой особая эльфийка, пару позволяли найти гороскопы, натальные карты, расшифровки имён и прочие, прочие нюансы. И тут уже разница в возрасте точно не имела никакого значения, пятисотлетняя эльфийка могла непринуждённо ожидать рождения своего юного будущего мужа, и эта разница не приносила никаких хлопот. Сначала будущие возлюбленные обменивались мыслями, общаясь друг с другом на любом расстоянии, даже сквозь миры, приходя друг к другу во снах. Затем, когда оба чувствовали, что пришло нужное время, обменивались нательными платками… женщины носили их у груди, мужчины — у бёдер. Считалось, что по запаху можно будет точно определить, влечёт тебя к своему возлюбленному или нет… и только потом, возможно, годы и годы спустя, эльфы могли прикоснуться друг к другу, поцеловаться, сойтись в любовном экстазе и, возможно, начать жить вместе, бок о бок. Да, учитывая весьма немаленькую продолжительность жизни, глупо полагать, что царила моногамия… но отношения с эльфом, предназначенным тебе, были особенными, ничего не могло разрушить эту связь, ничего. В общем, любые сторонние увлечения, не вызывали никакой ревности, так как все прекрасно понимали, что любовь к избранному дана навечно. Всё было так идеально, слишком хорошо, чтобы всегда быть истиной. Эльфы не знали ограничений в магии, тогда не было рабов, магический прогресс решал все нужные задачи. Но однажды эльфы доигрались, решив расширить допуск к мирам вне Спирали. И вот тогда они впустили в свой мир Белый Хлад… они столкнулись с тем, что никогда не угрожало им. Да и что говорить… даже снег эльфы видели тогда впервые. Они слишком долго пытались изучить стихию, подчинить своим нуждам, напрасно. Момент, когда можно было закрыть те врата, был упущен… и старый мир эльфов начал замерзать, умирать, исчезать. Посеялась паника, многие эльфы замерзали в своих домах, даже не зная о том, что костёр может их согреть. Да, звучит безумно, но эльфы действительно не были приспособлены к холодам. Это людям вполне понятно и даже на уровне инстинктов легко догадаться развести огонь, закутаться в меха, когда замерзаешь. Чародеи искали новые миры, пригодные для жизни, такими мирами оказался как раз мир Ольх и мир Seidhe. Эльфы, прежде не знавшие войн и сражений, были так напуганы ледяным дыханием смерти на своих плечах, что стали уничтожать другие расы, те, которые жили в мирах, пригодных для существования. Очень многие пали, очень многие погибли. Но миры удалось захватить, при этом сократив свою популяцию чуть ли не в десятки раз. Мир Народа Ольх был когда-то миром людей, живущих в дружелюбном соседстве с единорогами. Большую часть населения эльфы вырезали, как скот. Тогда люди казались неотличимыми от животных. Осталась лишь горстка людей, которых оставили в качестве рабов, слуг. Тогда-то и произошёл первый серьёзный конфликт с единорогами, они выступали против таких методов, они пытались избавиться от непрошеных гостей, но было уже слишком поздно. Мнения эльфов тоже разделились, кто-то считал, что вполне можно сосуществовать в одном мире с людьми, кто-то верил, что люди — всего лишь ресурс, последствием этого спора стало разделение эльфов на Народ Ольх и Народ Гор. Народ Гор решил построить другой мир, доказав тем самым, что они правы… но ты сама знаешь, к чему это привело. Сейчас Народ Гор на грани вымирания, и мы, к сожалению, не можем им помочь. Но самые тяжелые потрясения были ещё впереди. В какой-то момент вся эта история с Предназначением нарушилась… кто-то верит, что эльфийские Боги прогневались на своих детей, лишив их дара истинной любви. Той волнующей связи между мужчиной и женщиной больше не возникало, да и любви вцелом было слишком мало. Дети рождались редко, появились сложности с зачатием. Даже овуляция не была гарантом зачатия. Поэтому мы и решили прибегнуть к инструментам генетики, правда, и в этом случае, результат не был гарантирован. И самым ужасным для наших мужчин было открытие о том, что женщины эльфов стали влюбляться в мужчин dhoine, рождать от них вполне здоровых детей… но уродливых, по нашим меркам. Сначала, все считали, что это — участь эльфиек исключительно низкого происхождения и кроткого ума. Но… Лара Доррен была первым исключением из этих правил. Когда я узнал, что женщина, которая согласно всем астрологическим показателям, согласно всем трактовкам ведунов, предназначавшаяся мне, нашла своё счастье в объятиях человеческого чародея, это было ударом. Ударом как и для всего эльфийского народа, так и для меня. Удара по моему воспалённому самолюбию, задранному, выше всех гор в мире Ольх. Сначала я просто не понимал её, потом думал, что наигравшись, моя возлюбленная вернётся ко мне и будет молить о прощении. Но этого не произошло. Я ждал напрасно. Я ждал всё то время, что мог бы попытаться завоевать её любовь снова, вернуть её, убедить быть рядом. Нет, я как идиот просто сидел среди своих книжек и ждал. И всё-таки однажды она сама вышла на связь со мной, ухватилась за ниточку телепатической связи, и позвала. Но это был не зов раскаивающейся женщины в своих похождениях, нет, это была мольба о помощи, мольба спасти её вместе с тем существом, что зрело в её чреве. И я, будучи полным дураком, самовлюблённым дураком, разорвал эту нить связи, тем самым потеряв её навсегда. Если бы Ауберон знал о том, как я поступил некогда с его дочерью, возможно, казнил бы меня… это было бы правильным. Но никто ничего не узнал. Подумать только, если бы я протянул ей руку помощи, забрал бы обратно в мир Ольх, всё сложилось бы иначе… ведь я по-прежнему любил её, — эльф несвойственно яростно для самого себя швырнул полено в потрескивающее пламя. Цири вздрогнула, но не решилась прерывать монолог учителя, каким бы жутким и странным он не казался. Если она проронит хоть слово, о дальнейшей откровенности Кревана можно и вовсе забыть. — Я наказал сам себя. Я заперся в своей лаборатории, сутками штудируя тайные писания, пытаясь разгадать замысел эльфийских Богов. Я искал пути избавления от последствий собственной глупости. Я смог в своё время собрать своих последователей, своих учеников, создать Институт… который бы самостоятельно занимался созданием детей, с магическим даром, превышающим возможности гена Старшей Крови. Я верил, что эльфы смогут создать такого ребёнка, не прибегая к помощи генов dhoine. Но всё было безуспешно. Да, популяция эльфов начала расти, появлялись новые талантливые дети, но… никому из них не было по силам создать угрозу гнёту Белого Хлада. Врата миров закрылись, и эльфы оказались заперты в своём новом, некогда мечом и кровью захваченном мире. Теперь единицам удавалось перемещаться, единицам. Я дни и ночи проводил в молитвах Создателям, пытаясь найти высший промысел в происходящем. Да, я верю, что наш народ проклят. Небеса молчали на мои мольбы, и, в отчаянии, тогда я совершил следующую глупость в своей жизни. Я и сам не знаю как это получилось, когда произошло? Но в мои сновидения начал проникать чарующий облик некой эльфийской ведьмы, что жила далеко в горах. На вершине самой высокой горы. Она звала меня к себе, просила бросить вызов жизни и смерти и подняться к ней. Я долго медлил, долго сомневался, но после очередной неудачи Института, я всё-таки решился. Я поднимался на ту гору, долго, то и дело, срываясь, падая, залечивая раны, мучаясь от запредельного холода, но я всё-таки достигнул вершины. И встретил Её. После тройки сотен лет, что я провёл в объятиях эльфиек, её образ мне показался глотком свежего воздуха. Черноволосая, с косами до самых пят, опасная, как сам Белый Хлад, босоногая, посреди снегов, суровая и прекрасная эльфийка. В ней было нечто такое, с чем я никогда прежде не сталкивался. И я, околдованный этим запредельным зрелищем её опасной безупречности, стал игрушкой в её руках, ручным зверьком. Она ласкала меня, она меня согревала в холодные ночи, она шептала мне тайны бытия, тайны самой тёмной и опасной магии… это длилось может быть месяц, может больше, я потерял счёт времени. Она сама выставила меня прочь, сама выгнала прямо в метель, смеясь и ничуть не боясь холодных снежинок. Она говорила о том, что она — некогда потерянная и заблудшая среди плена гор сестра Шиадаль и я ей почему-то верил. Она дала мне материал, всего одну яйцеклетку. Всего один шанс на создание нового, особого Дитя. Я, честно, и не верил, что что-то из этого может получиться, на создание ребёнка порой не хватало и сотни клеток, а тут… я был безумцем, когда в лаборатории сразу же вывел новую жизнь, ни капли, не раздумывая о последствиях. Суррогатную мать было легко найти, и она с первой же попытки понесла плод… она родила Карантира. И я, будучи на седьмом небе от счастья, что всё получилось, побежал к Ауберону, чтобы узнать о сестре Шиадаль. Тогда все темы касаемо той чародейки были под запретом, король веками не мог оправиться после её скоропостижной смерти, все архивы по её генеалогии были королем уничтожены. И каково моё было удивление, когда Ауберон твёрдо заявил, что у Шиадаль никогда не было никакой сестры… сейчас я сильно сомневаюсь в том, что та черноволосая, безымянная чародейка была вообще эльфийкой… да, образ был эльфийский, но всего лишь образ. Аварит… ныне наложница Карантира ходит так вообще под маской dhoine, но это её ещё не делает человеком… — Аварит? — Это — отдельная история. Возможно, однажды тебе доведётся с ней познакомиться. Королева на шахматной доске Навигатора, успешно прикидывающаяся пешкой. Демон в облике человеческой девчонки. Карантир пока сам не понял с кем связался. Я давал ему шанс избавиться от неё… я насылал на него кошмары, видения, но он их так и не понял. Он сделал свой выбор, оставив ей жизнь. И теперь, боюсь, никто не сможет от неё избавиться: никто, кроме него самого. Знаешь, она мне напомнила случай, когда Карантир, будучи ещё ребёнком, завёл ядовитую змею у себя в террариуме. Он её исправно кормил, баловал мелкими грызунами, не спускал с рук, любовался ею. Он даже как-то подкинул её слуге, который был груб с мальчиком, и тот погиб от яда. Всё это могло бы длиться неизвестно сколько времени, если бы однажды змея, вымахав до невероятных размеров, не обвила его мёртвой хваткой и не укусила. Я думал, что поседею, пока спасал мальчика. Печально, но тот опыт его ничему не научил. Демоны… они как Аннигиляция, они выполняют все желания интересного им существа, в это время изучая свою жертву, копируя, учась у неё всему, чему только можно научиться, у них совершенно другое эго… их не смущает даже поиграть в унижение, поддаться, подчиниться, но делают они это для одного: чтобы однажды изучив свою жертву целиком и полностью, поглотить её. Так они себя совершенствуют. И мне не нравится то, что демоны пытаются протоптать тропинку в мир Aen Elle. Очень не нравится. Хотя… может в этом и есть замысел эльфийских Богов… Демоны изучают нас, наши обычаи, нашу историю, наш язык… и когда Врата Миров снова откроются, то кто знает, куда всё это зайдёт. Может быть, и появится какая-то новая раса, например, тёмных эльфов, кто знает. Я запутался. Я не могу увидеть всего, что уготовано в будущем. И в привязанности Карантира к своей наложнице и я отчасти сам виноват. Я был слишком напуган способностями, мощью Золотого Дитя. Я всегда стоял в стороне, не решался быть с ним близок, как отец с сыном. Мальчик слишком долго был одинок, слишком сильно боялся собственного одиночества. А как будет вести себя тот, кто боится быть один? Он будет всеми силами удерживать то, что нравится ему. Он будет одержим властью, одержим страхом упустить свою власть. К тому же, Карантир — самый могущественный чародей в мире Ольх из ныне живущих. Это — тяжёлое бремя. Могущественный маг бессознательно всегда будет искать себе равного, того, кто в минуту слабости, сможет его защитить. И так уж получилось, что этим равным оказался демон… в перспективе равным, пока что она его куда слабее… но она учится, очень быстро учится. Карантир будет бесконечно долго доказывать мне и самому себе, что его можно было принять, можно было не бояться, можно было полюбить и ценить. Он будет прокручивать этот сценарий из детства, когда я его бросил, очень долго, чтобы доказать, что я был не прав. А я и не спорю… я был не прав. Уж лучше бы он сам прибил меня, чем оказался в ловушке страха быть брошеным. — Прости меня за неловкий вопрос… но кто отец Карантира? — Я, — судорожно выдохнул Креван, — Я — его биологический отец. И он никогда не узнает об этом, он не должен знать. Он не умеет прощать и такого предательства уж тем более не простит.