Служанка из Зазеркалья

Аварит проверила замок на двери собственной комнаты. Закрыто. Совершенно точно — всё закрыто, она надёжно заперта. Только вот какой смысл в этом, если Навигатору подвластно преодоление любого пространства? Но всё-таки девушка пыталась перестраховаться: от других слуг, от непрошенных гостей, от неусыпного контроля управляющего. То, что она сделает сегодня, будет иметь непредсказуемые последствия… Ведьма сжала в ладони крошечный пузырёк с бледно-розовой, практически бесцветной жидкостью. Магическая настойка из роз памяти, что могут помочь вернуть воспоминания прожитых Сорокой лет. Наложница давно подозревала о том, что господин скрывает от неё что-то очень важное, что-то такое, что имеет к ней сугубо личное отношение. Да и… пару раз всё-таки при общении с Нитралем, Веллой и Имлерихом всплывали упоминания о тех событиях, которые Аварит не помнила. Навигатор стёр ей память. Только вот, зачем? И как много фрагментов мозаики её бытия было утрачено? Колдунья давно хотела это узнать. Но боялась. Вдруг, в прошлом было что-то такое, о чём действительно лучше не знать? Вдруг, это знание разрушит тот хрупкий мир, что месяцами выстраивался между всевластным хозяином и его рабыней? Вдруг, она больше не станет прежней? Но даже не сомнения терзали душу Сороки, а страх, что Карантир всё-таки узнает, и, будучи одержимым манией контроля и обладания, сделает с ней что-то ужасное. Скорее даже — унизительное… Колдунья задумчиво уставилась в стену, разглядывая в сотый раз портрет Карантира. Когда-то она сама попросила управляющего повесить эту картину в её покоях: очень красиво у художника вышло. Навигатор Дикого Гона получился, словно живой. Казалось, ещё мгновение, и он нагло ухмыльнётся ей в ответ на пристальный взор. Портрет был отличным напоминанием о том, что Ар-Фейниэль контролирует всё то, что так или иначе связано с Сорокой, даже тогда, когда днями и ночами пропадает вне дома. Вот и сейчас… сколько времени Аварит удастся провести наедине с самой собой, прежде чем эльфу доложат о том, что наложница заперлась в комнате и отослала личных слуг прочь? Максимум час или два. Не больше. И это учитывая то, что он в королевском дворце. Ведьма горько усмехнулась. Как всё интересно получилось! Сколько времени Аварит безуспешно искала подход к Его Величеству, чтобы попросить свободы. И только теперь, когда надежда окончательно погасла в её сердце, фортуна сама преподносит такой шанс… Но стоит ли верить королю? Можно ли вообще верить эльфам? У Сороки был хороший учитель. Карантир давал ученице ясно понять: все эльфы исходят в первую очередь из собственных интересов, затем — из интересов своей семьи, друзей, приближённых, подчинённых, и только в последнюю очередь — из соображений совести и морали. Каковы мотивы Гласа? Хочет избавиться от неё, как от соперницы на пути к ледяному сердцу Навигатора? Теперь, когда Карантир нашёл счастье в объятиях монарха, Аварит стала не нужна. Наверное. Но сам Навигатор никогда её не отпустит. А вот если Эредин… он имеет все возможности для этого… и тогда демоница наконец-то обретёт свободу. Свобода… почему ведьма к ней так стремилась? Ведь живёт Аварит в достатке и роскоши; у неё есть всё, о чём может только мечтать женщина. Да, быть рабыней прихотей мужчины — унизительно, порой и болезненно, но это — не худшая участь. А учитывая то, что Сорока любит своего господина, принимает таким, какой он есть, со всеми достоинствами и недостатками — служение ему не доставляет ей серьёзных неудобств. Тогда зачем ей эта свобода? Аварит вспоминала последний разговор с Илларией, что состоялся перед тем, как наложница наместника вручила ей зелье памяти: « — Я наблюдаю за тобой давно. И порой удивляюсь тем переменам, что с тобой случились за это время. Забавная деталь: раньше ты внешне напоминала мне обезьяну, но обезьяну с характером и внутренним стержнем. Сейчас же, после работы Веллы, ты напоминаешь мне куклу: красивую, эффектную, но совершенно пустую внутри. Марионетка Навигатора. Так тебя называют, — усмехалась ей Иллария, совершенно не стараясь смягчить жестокий посыл. Аварит тогда молчала. Её лицо не отражало и каплю эмоций. А вот сердце девушки билось как-то слишком отчаянно; исступлённо. Эльфке удалось задеть очень важные струны её души. — Молчишь? Как предсказуемо. Должно быть, легко жить, не помня себя. Быть пластичной глиной в руках господ, но не личностью. Никакой ответственности. — Меня призвал Карантир из мира демонов и вселил в тело человеческой самки, — Сорока пыталась защититься. Защититься от сомнений, что тогда окутали всё её существо. — Тебя мальчишка привёз из своих путешествий по мирам. В этом истина. Об этом знает и Его Величество, и Нитраль, и Имлерих. Знают, но молчат по просьбе Навигатора. — Сомневаюсь… — Ты можешь убедиться в этом сама. Вспомнить всё. Если я ошиблась, ты ничего не потеряешь. Если же я права, ты, возможно, обретёшь себя, — Иллария тогда тепло улыбнулась Аварит. Слишком тепло. — Что тебе нужно? — Аварит понимала; за всё есть своя цена. — Видения, что ты можешь дать. Свободу внетелесных перемещений. Наложница Карантира тогда колебалась. А потом всё-таки приняла условия обмена. Отдала свою кровь, наполненную энергетикой Бездны, чёрную, из-за магических свойств, что были активизированы в ней. А получила взамен зелье — настойку из роз памяти…» Если Иллария не обманывала, если действительно Аварит имела особое прошлое, если она — гостья из иного мира, возможно, это и есть та причина, тот исток, что заставляет девушку неуклонно грезить о свободе. Желать свободу сильнее всего на свете. Знать, что хочешь, но не помнить — почему… как иронично. Аварит грустно улыбнулась. А затем, более не сомневаясь, откупорила дерганым движением пальцев стеклянную крышечку и одним коротким глотком испила весь эликсир.

***

Она не знала, сколько времени прошло. Она не знала, каким образом очутилась на полу, лежащая, в позе эмбриона. Прижимала до боли в мышцах колени к груди, сжимала зубы в замок, ощущала пену на губах и подбородке, на шее и щеках. Аварит не помнила, когда сплошной, солёный поток слёз заволок её очи. Она не могла остановиться: рыдала, дрожа и тихо поскуливая, как побитая собака. Тело стало ей неподконтрольным. Мысли и образы то накрывали её с головой, становясь не менее реальными, чем окружение, то затухали и меркли, а в голове девушки становилось пугающе пусто. Что она видела? Детство. Юность. Жизнь в мире людей. Жизнь, полную свободы и одиночества. В той жизни она могла свободно перемещаться, когда и куда захочет, могла быть с теми людьми, что были ей приятны и сбегать от тех, кто причинял ей боль. Она, словно птичка, металась тогда между островками радости и горечи, старалась урвать все плюсы вольной жизни, но страдала, зачастую чувствуя себя всеми покинутой и не нужной. Удивительно. Сейчас она была нужна, быть может, не в том романтическом и возвышенном смысле, в котором хотелось бы быть востребованной, но всё-таки нужна. Не одна. Но пленённая, переделанная и изменённая с единой целью: ублажать и подчиняться Ему. Карантиру. «Ненавижу! Ненавижу!!!» — шептала она сама себе мысленно, стоило ей вспомнить о Нём. Его портрет, висящий на стене, теперь вызвал желание изуродовать образ, выместить на нём всю боль и весь ужас осознания правды, что довелось сейчас испытывать ей. Тело ведьмы сковывали судороги. Было очень неприятно, а порой, и болезненно переживать их. Вероятно, побочный эффект зелья. Запоздало Аварит услышала, что в дверь настойчиво стучат. Что пытаются выломить её. Благо, эльфские дворцы строились добротно, и такая задача была не из простых. — Всё нормально. Уходите, — прошипела она сорванным голосом. Она успела сорвать голос?! Чудом Аварит успела растворить в ладони в прах стеклянную бутылочку из-под эликсира. Ничего более ей сделать не удалось, когда её рывком подняли на руки и понесли к кровати. Голова закружилась, а стены поплыли пред её очами, словно калейдоскоп. Ей влили холодной воды в глотку; бесцеремонно и не терпя сопротивления. С ней что-то сделали, потому как, в какой-то момент она перестала содрогаться от рыданий; успокоилась, не в силах ощущать любые эмоции. — Что же ты с собой сделала, дурочка? Глупая… — её обнимали сильные руки Навигатора, прижимали к себе. К тёплой, широкой груди. А Аварит чувствовала себя совершенно разбитой и пустой. Никаких чувств. Никаких. Ни-че-го.