***
— Мегз. Ленивое «м», совершенно не окрашенное эмоционально и интонационно, по которому нельзя было понять, вопросительным ли было это «м» или же… каким-то ещё, последовало примерно через полклика. И сразу же, в тот же миг, как только «м» прозвучало, ознаменовав тот факт, что собеседник онлайн, на широкую серебристую спину опустилось белое недоразумение. — Объясни мне кое-что. — Что, — и снова никакой интонации. — Что значит «мир через тиранию»? Точней, как это понимать? Это очень похоже на оксюморон. Что-то вроде «живой мертвец». Разве это не противоречие? Бывший гладиатор устало прогнал по системам воздух, издав странный звук, похожий на стон совершенно забитого жизнью и глупыми вопросами старика. Он потянулся назад, взяв в свою тонкую ладонь сикера, и притянул его ближе, заставив лечь на себя полностью. — В этом и был изначальный посыл. Я произнёс эту фразу во время одного из своих выступлений исключительно для того, чтобы упростить свою идею для основного контингента слушателей моих речей. Даже скорей… в шутку это произнёс, а запомнилось всем куда больше, чем всё остальное, что я когда-либо говорил. — Получается, это было что-то вроде насмешки над твоими же последователями? — Получается, что так. Изначально. — А потом? Какой смысл она приобрела потом? Мегатрон втиснул в аккуратную ладонь свой палец, сразу ощутив, как тонкие пальцы обхватили его, а небольшой шлем, в котором было невероятное количество вопросов обо всём на свете (иногда гладиатора мучил собственный немаловажный вопрос: почему никто из создателей серебристо-белой проблемы так и не додумался вручить ему датапад с данными о чём угодно, чтобы занять неслабый процессор действительно полезными вещами, дать образование, вместо того, чтобы гонять как прислугу по какому-то заштатному подобию отеля?) медленно лёг на наплечник механоида. Теперь гетерохромные окуляры смотрели прямо в лицевую собеседника. — А потом, когда я понял, что мою шутку восприняли всерьёз, я смог «раскачать» её достаточно, чтобы её «расшифровка» была ясна всем. — И что за расшифровка? Пепельный чуть повернул шлем, глядя на ещё совсем юного механоида. Он и сам прекрасно всё это понимал, ещё лучше осознавал, что, как и куда, но боялся ошибиться, переспрашивая и уточняя каждое слово. Мегатрон заметил эту особенность своего спутника практически сразу, уже к концу первого орна совместной… жизни. Сначала его это злило и раздражало — как можно быть настолько неуверенным в себе, чтобы выставлять себя идиотом всеми этими вопросами? Но многим позже, когда экс-гладиатор чисто случайно заметил множественные сварные швы на спине Кастора под тонкой дополнительной бронёй… все злость и раздражение исчезли. Точней, злость на Кастора исчезла. Зато процессор и Искру буквально заполнила ненависть по отношению к тому, кто предпочёл наказывать мальчишку за ошибки, вместо того, чтобы учить и показывать, как нужно. — «Мир через тиранию» — привнесение в существующий образ жизни мирного и правильного порядка путём насильственных мер воздействия. Проще говоря, я считал возможным установление равенства и прочего положительного шлака возможным только в том случае, если насильственно свергнуть старый строй и на его место «поставить» новый. — А были ли другие варианты? — Возможно, и были, но я их не видел. И вышло то, что мы теперь имеем. Из ранее свободной серебристо-белой ладони выскользнул старинный датапад, упав на силиконовое покрытие платформы. И белые когте-пальцы заскользили по испещрённой шрамами лицевой пластине старшего механоида. Он как самый настоящий спарклинг исследовал всё вокруг пальцами (хорошо, хоть ничего в приёмник не тащил), везде готов был залезть целиком, только бы получить побольше сведений о том или ином предмете, явлении, и лишь бы получить все возможные знания. Стоило Мегатрону предоставить ему полный доступ к информационным данным на «Немезиде», как мехлинг стал, словно губка впитывать в себя вообще всё, что только можно. А как только появилась возможность для заполнения ранее неиспользованных блоков памяти в процессоре, проснулась такая же «жадная» потребность в физических тренировках, которые раньше казались самой настоящей пыткой. И теперь бывший гладиатор испытывал несколько двоякое, странное чувство гордости: он как будто бы стал для Кастора старшим наставником или вовсе кем-то вроде создателя, гордился всеми и каждым его достижением, как гордился бы достижением спарка, но, при этом… Искру терзала совсем не «отческая» привязанность. Совсем не те чувства, которые должны возникать в том, кто был похож на школьного наставника. Каждый подзарядный цикл Мегатрон с огромным удовольствием жертвовал пару часов на то, чтобы просто… разглядывать лицевую пластину своего «ученика», невесомо касаться его гладкого фейсплейта с единственным шрамом, считывать пульсации Искры где-то там, под грудной бронёй, неспешно перебирать тонкие коготки… и каждый раз, в тот самый миг, когда он уже готов был накрыть немного приоткрытые во сне чужие губы, разноцветные линзы начинали загораться, мальчишка выходил онлайн, почти сразу же желая доброго утра, улыбаясь и задавая какие-нибудь совсем ничего не значащие вопросы о чём угодно. Так… странно всё это было. И так хотелось когда-нибудь… собраться с силами пораньше, чтобы успеть разбудить Кастора поцелуем. — А ты когда-нибудь задумывался о том, что бы было, если бы ты вернулся назад, в прошлое, с теми знаниями, что у тебя есть сейчас? Изменил бы что-нибудь или, может, как-то иначе повёл себя в каких-нибудь ситуациях? Гладиатор молчал. Долго молчал. А потом просто… поймал палец летуна губами, кусая за самый кончик коготка. Кастор забавно ойкнул, вздрогнув и отдёрнув ладонь от чужой лицевой под злорадный смех Мегатрона. Серебристо-пепельный вдруг придержал меха за руку, резко переворачиваясь под ним на спину и подкидывая его в воздух, роняя на свою грудь. Широкие ладони сомкнулись на тонкой талии, когти начали проскальзывать под светлую броню, задевая расположенные под ней датчики чувствительности. — На самом деле, сложно сказать, — белые крылья качнулись из стороны в сторону, когда крупный механоид заговорил, продолжая изучать корпус молодого сикера. — Все мои действия и решения привели к весьма благоприятному итогу. По крайней мере, я так считаю. Хотя, уверен, есть много несогласных, что считают меня одной сплошной ошибкой бытия, а мои действия — ужаснейшими из бедствий, — гладиатор ненадолго замолчал, проведя ладонью по гладкой лицевой. — Я не стал бы ничего менять. По крайней мере, учитывая то, к чему это привело. — Ты доволен разрушением планеты, её последующим восстановлением и… — Ты знаешь, на Земле есть много праздников, — Мегатрон почувствовал, как к его ладони прижался фейсплейт летуна, его мягкие губы. — Что? К чему это? — Есть такой праздник, День всех Влюблённых. В этот праздник принято дарить друг другу подарки, поздравлять своих любимых, — крепкие пальцы чуть сжали подбородок Кастора, притягивая мальчишку ближе к себе. Губы двух механоидов были в совершенно непростительной близости. — Я тут неожиданно вспомнил, что сегодня именно тот день, когда на Земле отмечают этот праздник. Сикер весь собрался, заёрзал, подсаживаясь теснее, подставляясь под второй манипулятор, под его касания. Он и сам оглаживал мощную шею гладиатора, запуская свои коготки под чужой шлем и… кажется, ждал чего-то. А Мегатрон впервые за весь свой актив чувствовал себя абсолютно растерянным, сбитым с мысли и с цели. Оставалось лишь чуть-чуть, пара миллиметров расстояния, и… — Кастор, я тебя… Громкий стук в дверь. Оба меха вздрогнули, как будто бы случилось что-то нереально страшное — взрыв, объявление атаки, возвращение, чтоб его, Юникрона! Но этот стук… тот, кто стоял за этой проклятой дверью и испортил столь прекрасный момент, должен был либо тут же умереть самой мучительной смертью, либо сообщить невероятно важную вещь, которую совсем никак нельзя было сообщить по средствам связи. Мегатрон раздражённо рыкнул кулерами, поднимая небольшого меха немного вверх и сажая его на платформу рядом. Поднимаясь, гладиатор успел про себя отметить, какая гамма противоречивых чувств застыла на миловидной лицевой пластине Кастора. Ещё мгновение назад он был похож на самого счастливого меха во вселенной, на того, кто почти что услышал самые заветные слова в своей жизни. А уже сейчас чувство неудовлетворённости, раздражения, напряжения и в то же время, какое-то странное… ожидание — всё это продолжало чуть ли не светиться на светлом фейсплейте с разноцветными линзами. Серебристо-пепельный испытывал такое странное наслаждение от такого вида сикера, пусть и всё равно был зол на того, кто стоял за дверью. — Если сейчас я открою дверь и мне не сообщат о конце света, я сам устрою его, — фыркнул механоид, поднося ладонь к сканирующей панели и открывая дверь. На пороге стоял молчаливый механоид с закрытой маской лицевой пластиной, он без слов зашёл в отсек, даже не собираясь спрашивать разрешения у своего бывшего лидера. Странным было то, что связист пришёл один, без вечно преследовавшей его Арси. Тут было два варианта: либо фем по какой-то причине оставила своего «подопечного», либо сам Саундвейв смог избавиться от разведчицы, при чём не факт, что как-то… по-хорошему избавился. — Рад тебя видеть, Саундвейв, но лучше бы парой кликов позже. И вторая странность, к которой привык сам Мегатрон, но не привык к её осуществлению в присутствии кого-то ещё, помимо самого себя. Тёмный механоид открыл нижнюю часть лицевой пластины, автоматически убрав в пазы часть, казалось бы, цельного визора, заговорив: — Концом света не порадую, мой Лорд, но порадую вероятным местоположением Тропса. Тихий, немного сиплый голос связиста приковал к себе внимание и пепельного гладиатора, и его молодого спутника тире сожителя. — Саундвейв, у меня ощущение, что ты слегка… — Знаю, что Кастор здесь. Решил, что если Вы доверяете ему, то доверять могу и я. Крылатый мех заинтересованно сел на платформе, немного наклоняя шлем набок. Он лишь из различных документов и рассказов посторонних слышал что-либо о Саундвейве, лишь общие скупые данные, то, что ему рассказал Мегатрон и… самое главное: связист никогда не снимает свою маску и не говорит своим голосом. А сейчас оказалось, что этот самый распространённый слух оказался… разрушен. Можно ли было считать, что связист… дал своё «благословление»? Как же смешно это звучало в процессоре. И как смешно было бы, если бы он произнёс это вслух. Но сейчас основной вопрос был в другом. Мегатрон прошёл к тому самому «скрытому» стеллажу с коллекционным сверхзаряженным энергоном, взяв куб со светло-светло голубым содержимым, и подошёл к двум креслам, в одно из которых уже опустился механоид с длинными манипуляторами. На небольшом столике с металлическими ножками и столешницей из крепкого бронированного стекла уже стояло три энергофора — бывший офицер связи без каких-либо слов и просьб принёс бокалы, принявшись ждать, пока хозяин отсека принесёт выпивку. — Кас, — позвал гладиатор, качнув шлемом в сторону неожиданно начатого «мероприятия». — Ну же, Саундвейв, мы с нетерпением ждём результатов твоих исследований. Энергон был разлит по бокалам. Бокалы взяты всеми тремя присутствующими механоидами. Двое выглядели вполне уверенно и спокойно, без каких-либо сомнений принявшись пить сверхзарядку, а вот третий… Кастор смущенно покрутил в ладонях энергофор, присаживаясь на подлокотник кресла, занятого Мегатроном. Он ещё ни разу не пил сверхзаряженный энергон, начинать пока не хотелось, да и мало ли, что он может учудить в совершенно непривычном для него состоянии? К тому же, лучше всего будет, если день закончится для него в полностью адекватном состоянии: наверняка, как только Саундвейв покинет их весёлую компанию, Мегатрон договорит начатое. И тогда этот день… это будет лучший «День всех влюблённых», что был в активе молодого летуна. Совсем неважно, что это будет первый раз, когда он почти что отмечает этот странный праздник с другой планеты.***
Фембот немного откинула шлем назад, подставляя шейную проводку под частые поцелуи и редкие покусывания. С её губ слетел томный вздох, как будто бы она только что закончила невероятно тяжёлое дело, которым занималась очень долгое время и теперь была абсолютно свободна от всего и вся. Чужая глосса скользила по самым чувствительным участкам шеи, дразнила статикой, невесомыми и такими горячими прикосновениями губ… Тонкие манипуляторы потянулись вперёд, обхватывая массивный шлем и притягивая фейсплейт его обладателя ближе к своему. Арси буквально впилась в чужие губы жадным, просто невероятно страстным поцелуем, от которого у крупного механоида дрогнули чувствительные антеннки на шлеме. Его большие и крепкие руки притянули колёсницу ближе, обхватывая и пряча в своих объятиях практически полностью. Она извивалась в объятиях, подобно кибер-кошке, которая лишь для вида заставляет своего хозяина считать, что она не хочет прикосновений к себе, при этом наслаждаясь каждым касанием брони, каждого мельчайшего участка корпуса, по которому только могли случайно скользнуть несколько несуразные, но такие… любимые пальцы. Интимная броня разведчицы снялась сама по себе. Точней, процессор «в обход» своей обладательницы решил подать команду на снятие всего «лишнего», предоставляя тут же скользнувшей ладони доступ в самые интимные и нежные части корпуса. Колёсница прогнулась в спине, тут же чувствуя, как свободный манипулятор возлюбленного придерживает её на уровне талии. Он не забыл. Прошло достаточно много времени с тех пор, когда они были на Земле, когда дети рассказали команде из шести Автоботов, что такое День святого Валентина или же День всех влюблённых. «Валентинка» — так называются открытки, которые друг другу дарят на этот праздник, — сделанная Джеком для неё, до сих пор хранилась у миниатюрной фем на самом видном месте в личной кварте — на рабочем столе, прямо по центру в рамке из крепкого стекла. Наверняка, мальчик уже давным-давно позабыл об этой открытке, о том, что когда-то подарил что-то подобное своей металлической подруге, но Арси всё равно продолжала смотреть на неё с такой нежностью, точно с её помощью могла запросто вернуться назад во времени и снова встретиться с шестнадцатилетним юношей, так сильно проникнувшимся к инопланетным гостям своей планеты. А теперь рядом с той небольшой валентинкой из цветного картона красовалась большая стальная открытка, старательно и так аккуратно вырезанная Оптимусом, а после — столь же старательно покрашенная в розовый цвет. Голубой же краской Прайм вывел своим красивым почерком поздравление с праздником и в конце написал три простых слова: я тебя люблю. От этой мелочи, от, казалось бы, того, что она и так знает, Искра фем затрепетала так, словно бы Оптимус в первый раз признался ей в своих чувствах. Первый раз нежно обнял, первый раз поцеловал и первый раз прошептал на аудио-сенсор о своих чувствах. И весь мир вдруг начал сиять ярчайшими красками, такими, каких ещё никто и никогда не видел. Каждый звук вдруг стал полон особым смыслом, которого она никогда не замечала раньше. Каждое прикосновение к корпусу становилось настолько ярким и таким… полным чего-то, чего не было раньше. Должно быть, теперь можно было смело сказать: она счастлива и готова осчастливить того, кто сделал счастливой её. Громкие стоны как её, так и его. Такие страстные и жадные поцелуи, как будто бы каждый из них был последним, как будто бы они больше не смогут больше никогда прикоснуться друг к другу и не смогут коснуться так горячо любимых губ. Тонкие пальцы чуть ли не врезались в красные наплечники, царапали отполированную поверхность, срывая ко всем шаркам не только полировку, но и краску — Арси никогда даже не думала, что сделает что-то такое, но сейчас ей словно руководило что-то такое, что она всю жизнь скрывала не только от всего мира, но и от самой себя. Хотелось ещё, хотелось больше, сильней, быстрей, глубже! И хотелось всего сразу. Она, он… они должны стать единым целым. Их прошлое, настоящее и будущее должны стать общими. Поток их мыслей и чувств — единым. Их корпуса, жизни и сама суть… Отсек осветил яркий голубой свет, сопровождаемый лязгом отходящих в пазы сегментов грудной брони. Линзы напротив, линзы Оптимуса… блеснули сначала испугом, непониманием, а после в них загорелось что-то такое тёплое и нежное. Окуляры будто бы сменили свой цвет с благородного цвета голубого льда на такой тёплый, нежный и просто… просто горячий голубой цвет! Шлак, как голубой может быть горячим? Арси не понимала своих собственных мыслей и того, что в принципе пыталась сформулировать в своём процессоре, разбираясь в бесконечном спутанном потоке информации из собственных размышлений. Она понимала лишь одно — она должна подарить ему всю себя без остатка. Не только корпус, нет! Она уже давно полностью принадлежит хранителю Матрицы лидерства, но теперь… она должна показать ему это и должна забрать его себе. Только его. Только её. Так и только так! Отсек точно загорелся ещё ярче, фем даже не сразу поняла, что стало тому причиной, а осознала лишь в тот момент, когда её полностью подхватили никогда ранее не испытываемые ощущения. Эйфория, наслаждение, но вместе с тем… она окунулась в чужую Искру, в чужие переживания и страхи, как в свои, навсегда теряя то, что называлось её «личным». Оптимус поддался вперёд с открытой Искрой, без колебаний разделяя свою суть на двоих и принимая чужую в ответ. Воспоминания, каждый орн с самого момента активации, каждая мельчайшая печаль или обида, радость, минуты сомнений и полной решимости, страх, смелость, риск и осторожность, сражения, мир, усталость и энергичность — буря эмоций и мыслей затопила два корпуса, как один, навсегда сплетая и соединяя их воедино. Невидимые и неосязаемые нити Судьбы или же той призрачной Любви соединили две Искры воедино так тесно и так крепко, как это только было возможно! И разъединить их… не сможет даже Смерть. Даже ей неподвластен союз, образованный теми, кто любит и любим в ответ.