apple pie

Шестьдесят два. Ровно столько раз этот недополицейский чпокнул своей жвачкой. Минхен считал, потому что торчит в участке уже несколько часов. Он сосчитал трещины в стене напротив, разноцветные папки на столе, даже, наверное, количество секунд в целом часе. Ему безумно хочется спать, но каждый раз, когда он закрывает глаза и прислоняется щекой к решетке, полицейский лопает очередной смачный пузырь. Они позвонили его тете – конечно, он ведь несовершеннолетний, а она его официальный опекун, – но та даже трубку не взяла. Это неудивительно, Минхен ее пару лет не видел и даже не представляет, что с ней сейчас. Следующим его экстренным контактом был Тэен. И, честно говоря, лучше бы тетя все-таки ответила. Минхен старается не смотреть на руку, поэтому приспускает рукава толстовки и прячет в них ладони, но от соприкосновения ткани с ожогом становится невыносимо больно. Не до слез из глаз, но все еще очень ощутимо. У него кожу стягивает, и от фаланг пальцев до границы запястья тянется треугольный, почти равносторонний ожог. Если присмотреться, то можно разглядеть особый узор – резной, будто кружевной. Но Минхену не какой-то там сраный эстет, ему не до красоты. Его до сих пор еще немного знобит. Он старается ни о чем не думать и мешать мысли с грязным цветом стен, но перед глазами все равно стоит образ. Его образ. Минхен не успел особо рассмотреть, и сейчас в его голове все собирается по крупицам – блестящие запонки, выпущенная от бега рубашка, бордовый галстук. Он таких раньше видел только в телевизоре. Громко хлопает дверь, и Минхен понимает, что все-таки заснул. За стеной он слышит знакомый, но совсем тихий голос. Нервно сглатывает. У него грязь не то, что под ногтями, даже в волосах, а еще немодно рваные джинсы. Псевдотишину разрезает телефонный звонок, но так приевшийся за эти часы полицейский не спешит поднимать трубку. Он ждет, пока жвачный пузырь выйдет достаточно большим, удовлетворенно хмыкает и наконец сплевывает жвачку в урну. И только тогда отвечает. – Собирайся, парень. За тебя залог внесли. Минхен встает слишком резко и хватается за прутья решетки, чтобы не упасть. Во всем теле дикая слабость, а состояние такое, будто он подхватил самый тяжелый на свете грипп. Хочется куда-нибудь рухнуть. – В норме? – Полицейский кладет руку ему на плечо, и взгляд Минхена автоматически цепляется за метку на его ладони – маленькую и уродливую, такую легко можно скрыть длинным рукавом рубашки, – а потом за тусклое обручальное кольцо. Его мутит еще сильнее. – Вещи свои заберешь на выходе, – говорит и закидывает в рот сразу две пластинки мятной жвачки. – И больше так не чуди. На кой черт тебе это надо было, долго будешь еще с этим, – он делает неопределенный жест рукой, –  и с его тачкой махаться. Минхена передергивает. Он быстро жмет плечами и спешит наконец отсюда убраться. На улице сегодня холоднее, чем вчера, раз в десять. Под легкую толстовку, за капюшон задувает недружелюбный, колючий ветер. Минхен приобнимает себя руками, греет подушечки пальцев об ткань и некоторое время мнется у дверей участка. Подходить к брату совершенно не хочется. Тэен сидит в пластиковой коробке остановки. У него не уложенные волосы, криво повязанный шарф и слишком сильно зажатая в зубах сигарета. Минхен перебегает дорогу, не смотря по сторонам, и неуверенно садится рядом на край лавки. Он топит взгляд в неровном асфальте, ждет обвинений или хоть какую-нибудь эмоциональную реакцию, но Тэен выпускает изо рта белое облачко горячего воздуха, смешавшееся с сигаретным дымом, и трет белые костяшки. Он молчит, отворачивается в другую сторону и внимательно изучает пустое табло с расписанием автобусов – утро до неприличия раннее, еще ничего не ходит. У Минхена губы пересыхают, и на языке только один вопрос: – Откуда ты взял деньги? Тэен морщится и затягивается, но тут же закашливается – сигареты слишком крепкие и какие-то совсем дешевые, потому что сильно отдают селитрой. – Только не говори, что у Ёнхо-хёна, – Минхен озвучивает свое худшее предположение, вот только на брата взгляд не поднимает. Он замечает, что от кроссовок почти отклеилась резиновая подошва, и принимается нервно загибать ее то в одну сторону, то в другую. Чтобы оторвалась совсем. – Знаешь, в какой-то момент я даже поверил, – шепчет Тэен. – Что ты начнешь учиться. Что ты найдешь работу. Что мы выберемся. – Он сглатывает, и Минхен это отчетливо слышит даже за шумом просыпающегося города. – Но каждый раз что-то идет не так. Тэен уходит от темы, а это значит, что ответ положительный. Минхен мысленно чертыхается. – Прости. Он спешит оправдаться, но замолкает, когда сталкивается с Тэеном взглядом – у него глаза стеклянные, красные и припухшие. Плакал. – Каждый гребаный раз ты умудряешься все испортить, Минхен-а. У Минхена оборвалось. Он не знает толком что, но что-то определенно точно оборвалось. Механизм слетел, шестеренки выкатились и со звоном повалились на стоящий дыбом асфальт. Тэен аккуратно зажимает тлеющую сигарету между пальцами, встает и кидает ровно в урну. А потом размазывает по запястьям твердые духи из яркой упаковки, потому что просто не любит запах сигарет на руках. Он снимает с шеи голубоватый шарф в катышку и протягивает Минхену – морозит же, а у него шея голая. – Вечером увидимся, – выдавливает из себя Тэен и поднимает воротник пальто. Он стискивает пальцами ремешок на сумке и ждет, но сам не знает чего. Ожидаемо, но ничего не происходит. Они оба слишком вымотаны, чтобы говорить что-то друг другу. Громкий вздох и очередное облачко пара. Тэен уходит в сторону метро, но все равно оглядывается на каждом светофоре. Минхен шарф даже не завязывает, просто обматывает вокруг шеи потуже. Ему в какой-то степени правда хочется придушиться, потому что мысли в его голове крутятся только вокруг одного единственного образа. Но в животе не порхают мотыльки, в сердце не колют иглы, кровь к щекам тоже не приливает. Он не чувствует ничего особенного, что обычно описывают другие, никакой похожей симптоматики, кроме будто потяжелевшей на десяток килограмм правой кисти. Он наблюдает за выползающими на улицу людьми. Минхен нечасто бывает в центре, но сейчас видит – здесь люди точно такие же, как в его квартале, если в расчёт не брать количество денег на банковских счетах. Одинаково серые, одинаково измотанные, одинаково меченные. И правда, метки у всех тут похожие, мизерные, почти одной и той же формы. Не то, что у него – на всю гребаную ладонь. Рука горит. А с ней как-то сгорают и мысли. Он совершенно не представляет, через сколько метка начнет болеть. Надеется, правда, что через месяц-другой. Но вроде как просыпается и начинает относительно связно думать. Придется расстроить Тэена еще больше – до школы он сегодня не дойдет. Ему хочется упасть на кровать и что-нибудь пожевать. И не попадаться на глаза Ёнхо. . Он проваливается в сон, будто в ледяной океан входит по пояс – морозит поначалу, но выйти из воды потом совершенно невозможно, а то замерзнешь окончательно. Соленые барашки лижут ему локти, поднимаясь все выше, к предплечьям, целуют яремную впадину, и вот уже совсем нечем дышать. Минхен просыпается от стука в дверь. Он хочет сказать, чтобы входили, но во рту ужасно сухо, и язык отказывается слушаться. Пришедший принимает за ответ невнятное мычание. – Привет, – тихий голос. – Мне Ёнхо-хён открыл. Минхен узнает. Ренджун. – М-м. Он делает над собой усилие и все-таки открывает глаза. Оказывается в каких-то сумерках – на улице уже вечереет. Черт, он проспал целый день. Ренджун сбрасывает кроссовки и плюхается рядом на кровать. – Все уже знают, – буднично говорит он и поворачивается к Минхену лицом, тот резко распахивает глаза. – О чем? – Минхен прячет правую кисть подальше под одеяло. – О том, что тебя загребли. – А, – выдыхает он и снова прикрывает глаза. Он нащупывает под подушкой телефон и проверяет уведомления: пара пропущенных от Ренджуна, сообщение от Джемина, голосовое от Донхека и несколько неотвеченных от Мины – подождет, он напишет ей позже. Он бросает телефон в сторону и закрывает лицо свободной рукой. – Бабушка сделала рисовые булочки, – Ренджун лезет в рюкзак и чем-то очень громко шуршит, – так что вот, – он достает аккуратный контейнер и вместе с ним пару новых выпусков комикса, ярких, еще мажущих пальцы краской и пахнущих типографией. Так они еще лежат некоторое время, Ренджун перебирается ближе и даже укладывает свою голову на колени Минхена. Он задумывается ненадолго и виновато кусает губу. – Что? – спрашивает Минхен с набитым ртом; его желудок благодарно отзывается. – Тебя сегодня не было, – начинает Хуан издалека. – И? – Он стряхивает крошки с уголков губ. – Хёк. Одного слова Минхену хватает вполне. Он со свистом втягивает воздух и падает на соседнюю подушку. Как же он устал. – Юкхей кинул ему в волосы жвачку. За то, что у него ногти накрашены и блузка в цветочек. Джемин сказал мне не лезть, но я… Он наш друг, знаешь. – Знаю, – кивает Минхен. Донхек живет почти напротив него, чуть подальше от железнодорожных путей, но все еще слишком близко, чтобы нормально спать ночью. Он обещает себе зайти к нему позже. Позже, потому что знает: если бы Донхек не провоцировал, ничего бы не было. – А Джено, – под пальчиками Ренджуна возмущающе заскрипели страницы, – он ведь с нами вроде тусуется, но сегодня ничего не сделал. Ничего! Почему он вообще… Хуана хватает еще на одну длинную тираду. Где-то в середине Минхен и вовсе перестает слушать, пока в конце концов не спрашивает: – Что бы ты сделал, если бы твой соулмейт оказался парнем? Зато Ренджун замолкает. Это удар под дых. Он приподнимается на локтях и смотрит на Минхена как-то слишком ошарашенно. Одергивает рукава толстовки и прячет в них пальцы; хрустит костяшками и зажмуривается. – Почему ты спрашиваешь? – Мне интересно. – Ну, ничего, наверное, – отвечает Ренджун почти очевидно. – А что тут сделаешь, если он соулмейт? – отвечает и оказывается совершенно прав. что тут сделаешь Действительно. Эта безысходность просто убивает. – Правда отсюда бы уехал, скорее всего. Знаю, что бабушка бы скучала, но... – Вздох. И еще один. Он бубнит себе под нос что-то на китайском. – Джемин хочет поступить в колледж в Пусане. Ему предложили спортивную стипендию, он же капитан команды по плаванью, в конце концов. Минхен все еще не собирается спрашивать, что между этими двумя, но у Ренджуна сейчас предательски подрагивает верхняя губа. – Ты ведь ему не сказал, да? – спрашивает Минхен аккуратно, хотя ответ, в принципе, очевиден. Ренджун мотает головой из стороны в сторону и практически падает на Минхена, сжимаясь в маленький клубочек. Больше они эту тему не поднимают. Лежат рядом, меняются комиксами и делят последнюю булочку пополам. . Минхен проверяет уведомления в который раз, но Мина все еще отказывается ему отвечать. Ну и плевать на все. Он набирает Хеку двенадцатое по счету сообщение и получает в ответ плохо интерпретируемый ехидный смайлик. Тэен бросает сумку на пол. Минхен никогда не видел его таким. Его движения резкие и очень нервные, он даже не здоровается и не поворачивается к брату – стаскивает через голову застиранную рубашку и натягивает ярко-желтое поло с фирменной вышивкой; кажется, с логотипом магазина в соседнем квартале. – Ты куда? – не выдерживает Минхен. Тэен даже немного поворачивается через плечо. – На работу. Взял в «Фудс» ночные. Ёнхо ждет свои деньги. Минхена внезапно начинает сжирать стыд. Он весь день провалялся в постели, проспал, когда его брат устроил себе двадцати четырех часовой рабочий день. Тэен ничего больше не говорит. Ничего не спрашивает, не упрекает, не ругает, не напоминает. Привычно вяжет шарф и сбегает вниз по лестнице. Минхен слышит, как хлопает входная дверь. . Не спится. То ли он выспался за целый день, то ли уснуть не дает это странное щемящее чувство в груди. Ему холодно – знает, что батареи в их комнате ни к черту, поэтому натягивает толстовку и надевает капюшон на голову. Ему пусто. Физически. И это чувство вакуумной пустоты такое неприятное, такое всеобъемлющее, что Минхену и остается только накрыться одеялом с головой. Тэен приходит тихо; Минхен в полудреме слышит, как тот раздевается и ложится рядом. Он тянет руку с меткой и касается его обнаженного плеча. – Хён? Молчание. Настолько тотальное, что Минхен даже не слышит его дыхания. – Поговорим? Пожалуйста. И снова нет. Он не хочет чувствовать себя настолько виноватым, поэтому поворачивается на бок и прижимается к брату спиной. . Ответ на вопрос приходит сам – третий день, суббота, утро. Рука отвратительно ноет. Ему в детстве как-то накладывали швы на рассеченные губу и бровь, и тогда это казалось просто невыносимым, но сейчас – боль другая, вяжущая, тягучая, словно деготь. Минхен мается. В попытках делать математику, он то садится, скрестив ноги, то свешивается головой вниз, то задирает ступни на спинку кровати, то вовсе сползает на пол. Невозможно. Он залезает в тумбочку брата. Неудивительно, но он не находит никаких компрометирующих вещей – ни пачки презервативов, ни порножурналов, ни пакетика с травой, совершенно ничего; только несколько законченных ежедневников, пустую зажигалку, парочку старых чеков и кучу серебристых блистеров. Видит знакомое название, и вроде бы это должно быть анальгетиком. Закидывает в рот сразу две таблетки и запивает выдохшейся колой. Минхен вспоминает, что к вечеру обещал Мине прийти. И все бы ничего, но он совершенно не знает, чем прикрыть метку. За окном достаточно понуро, Минхен ковыряется в карманах курток и находит болотного цвета перчатки. Думает он недолго, роется в столе, находит тупые ножницы и срезает перчаткам пальцы. Донхек теперь определенно точно про это пошутит – он ведь тоже ходит в таких, правда блестящих и кожаных, с намеком на моду (а не потому, что так нужно). По дороге он продолжает всматриваться в прохожих. Вдруг сейчас пройдет он. Его образ, честно говоря, совсем стерся из памяти. Наверное, Минхен бы и не узнал его, если бы встретил. Но зато почувствовал бы. Потому что таблетки не помогли. Как и ожидалось. Он убеждается, что родители Мины отъехали от дома достаточно далеко, и только тогда звонит в дверь. Она открывает практически моментально и пытается сделать суровое выражение лица, но непрошенная игривая улыбка все равно нагло лезет наружу. Минхен не церемонится, а она и не против. Он думает, что секс определенно точно даст разрядку, и ему станет легче. Он прекрасно знает, что его соулмейту от этого станет только больнее, но какая к черту разница, если ему самому станет лучше? Мина стягивает с него штаны сразу с нижним бельем. Он валится на диван и стонет, когда она берет в рот. Минхен думает, что она хорошая девочка. Нет, совершенно без пошлого контекста. Состоятельные не только по меркам их дыры родители, отличная успеваемость. Вот только зачем с Минхеном связалась, ему непонятно совсем. Она симпатичная и милая – это факт. И вроде бы даже правда нравится ему. Но зачем-то затягивается с его рук дешевенькой травкой, целуется ужасно пошло и вот как сейчас – опускается на колени. Эти мысли не помогают. Минхен бесится, потому что даже после десяти минут манипуляций руками и ртом у него не встает. Метка. Долбанная метка ноет, и желание избавиться от этой боли занимает все его мысли. – Хватит. – Он гладит ее по щеке одной рукой и тянет на себя другой. – Прости, я что-то... – Ничего страшного. – Мина пытается как-то слабо улыбнуться, но, в итоге, поднимается и садится рядом. – Тогда можем фильм посмотреть, если хочешь. – Ага. Она по-детски чмокает его в щеку, будто только что не пыталась отсосать, и убегает выбирать диск. А Минхену невыносимо – он чешет метку через ткань, но тем самым еще больше ее раздражает. – Я сейчас, – бросает он, на ходу застегивая ширинку. В ванной он опускает ладонь под ледяную воду. И правда немного становится легче. Но только немного, потому что когда он вытаскивает руку, то все горит еще сильнее, будто острым перцем на слизистую сыпанули. Они смотрят какую-то популярную дораму, Минхен не запоминает название, только кукольное личико главной героини. Наигранные страдания для девчачьих сердец, и вот Мина уже вытирает слезы об его рубашку – у девушки на экране болит метка, потому что ее соулмейт должен был уехать. Долбанное кино, на деле все совсем не так. Мина переплетает его пальцы со своими – и выбирает именно правую руку. Минхен стискивает зубы покрепче. – Мы ведь встречаемся, да? – спрашивает она и замирает. – Конечно, – отвечает Минхен, совсем не думая. Она услышала то, что хотела, поэтому сейчас жмется к нему еще доверчивей, ластится и щекой трется о грудь. Минхен тихо скулит от боли под громкие саундтреки. . Красная капля, и еще одна, и еще пачкают молочную кожу. Донен раздраженно отбрасывает бритву и открывает шкафчик в поисках антисептика. Щурится, конечно. Потому что щиплет, потому что больно, но все еще не смертельно. Он нечаянно пачкает белые полотенца и так и оставляет лежать их на полу – прислуга уберет, этому он с детства научен. Но сейчас сам он сидит на краю ванны и несильно бинтует руку. Это уже больнее, чем просто порезаться бритвой. – Может, все-таки к врачу сходишь? – взволнованно спрашивает Чону, когда они завтракают. – Вдруг там перелом, а не просто ушиб. – Конечно, как раз сегодня после работы заеду, – быстро отвечает он и продолжает листать утреннюю ленту новостей. Врет, конечно. Какой уж врач ему тут поможет? На самом деле, Донен удивляется, что лекарств, подавляющих боль метки, еще не придумали. Он бы точно отдал за это любые деньги. Донен стоит в пробке и пытается покурить. Только пытается, потому что одной сигареты на удивление становится мало, а когда их число переваливает за пять, то его резко начинает мутить. Он скучающим взглядом оглядывает вывески проплывающих мимо магазинов и в каждой, буквально в каждой читает лишь одно: Ли Минхен. Он узнал его имя еще в участке, когда полиция готовила бумаги для предъявления штрафа за порчу имущества. Донен знает, что он сирота, знает, что учится в старшей школе района Вансимни, но от этого знания ничуть не становится легче. Донен вроде бы и должен посмеяться вместе с судьбой, оценить ее чувство юмора, но он так не привык. С шутками у него всегда было плохо, особенно с такими тонкими. Он покрепче сжимает руль, когда боль в кисти волнообразно накатывает и доходит до пика. Это глупо, а не смешно. Глупо, что он в свои тридцать должен смириться с тем, что его соулмейт – малолетний преступник. Он давит в себе ледяную злость. На работе все буквально валится из рук. Бумаги заливаются кофе, стилус в больной руке дрожит, графический планшет и вовсе пару раз падает на выдраенную до скрипа плитку. Донен маску холодного равнодушия не снимает, но непривычно для его строгого образа закатывает рукава рубашки и дымит в окно. От него ужасно пахнет дымом и кофе. И совершенно бесполезной обезболивающей мазью. В своем сообщении Чону заботливо напоминает о том, что у них билеты в Чеджу и просит не опаздывать. [me, 5:15pm]: Знаю, что обещал, но мне нужно успеть сделать все до понедельника. Прости. Позвони Юно, он отвезет тебя на вокзал. Заберу тебя во вторник. Ответа не приходит ни через пять минут, ни через десять. [me, 5:31pm]: Люблю тебя. Донен знает, что Чону будет обижаться. Знает, что не будет разговаривать, что будет дуть губы и мастерски игнорировать, но в итоге все наладится. Такое уже не в первый раз. Приехав домой, он тут же отпускает всю прислугу на выходные. Приготовить ужин он и сам в состоянии. Донен снимает натирающие бинты, но смотреть на метку не может. Поэтому скидывает рубашку и надевает хлопковую кофту подлиннее, чтобы скрыть хотя бы часть. Под ногами вертится собака и кусает его за лодыжки. – Отвали, – он отодвигает этот шерстяной комок ногой и лезет в холодильник. Пса попросил купить Чону, он с ним и возится; с Доненом же они взаимно друг друга не переносят. Юно заходит в дом тихо, Донен слышит только легкий стук ботинок по паркету. Сам он сосредоточенно набирает письмо заказчику и зажимает в зубах тлеющую сигарету. Юно становится где-то чуть поодаль, подпирает плечом косяк двери и ждет, пока Донен взглянет на него поверх очков. – Могу сделать себе кофе? – неловко спрашивает он. – Угу. Возвращается он уже с кофейной чашкой и свежим песочным печеньем. – Господин Ким ничего не просил передать, – говорит он, будто предупреждая вопрос Донена. – Молчал всю дорогу. Донен снимает очки и устало трет переносицу. Он тушит сигарету в пепельнице, вместе с остальными кривыми окурками, и тут же замечает на себе пристально-удивленный взгляд Юно. Он забыл про свою метку. Черт. – Это не мое дело, – тут же ретируется Юно и закидывает в рот остатки печенья. Донен понимает, что терять ему уже нечего. – Доедешь в понедельник до Вансимни? – Доехать? – усмехается Юно. – Это на вашей-то машине? – Донен искренне недоумевает, пока Чон давит в себе какой-то комментарий. В конце концов, он кивает. – Хорошо. И больше лишних вопросов не задает. . Донхек ювелирно красит ему ногти в блестящий сиреневый цвет, чуть-чуть высунув язык и то и дело сдувая клубничного цвета челку с глаз. Кривоватую правда, потому что вчера пришлось отрезать часть вместе со жвачкой. – А у меня голубые! – Джемин машет ладонью перед лицом Минхена и падает рядом. – Придурок, я сейчас все смажу, – цокает Донхек и кидает на него недружелюбный взгляд. Мина рядом дует на свои кислотно-зеленые и пытается открыть коробочку с соком. – Даже я так аккуратно не умею, – тихо жалуется она. Минхен вымученно улыбается. И все было бы хорошо, если бы у него ноги от жара не подкашивались, а в голове все не плыло от боли. Пятый день, а ему невозможно. Он не знает, зачем и как заставил себя дотащиться до школы с утра понедельника. День бесполезный абсолютно, разве что щедрый на новые двойки, да и только. Донхек случайно задевает локтем его правую кисть, и Минхен моментально вскрикивает. – Ты чего? – обеспокоенно смотрит в его лицо Джемин. – Да так, упал на той неделе еще, запястье потянул. Его оправдание никого особо не убеждает, но Донхек, как всегда, ситуацию спасает – начинает трещать о чем-то своем, попутно докрашивая Минхену левую руку. Они выходят за ворота школы и почти одновременно закуривают. Минхен стреляет у Джемина какие-то дорогие с двумя кнопками, а Донхек достает свои тонкие. Мина чмокает Минхена на прощание и говорит, что еще позвонит вечером. Джемин на это только хмыкает, а Донхек хмурится и тушит сигарету об стену. Минхен сосредотачивается на почти тлеющем фильтре. – Ли Минхен? И он нервно оборачивается. Этот не местный, понимает он сразу. Видок очень странный: поверх белоснежной рубашки накинута несуразная куртка, кепка надвинута на глаза, но ровные стрелки на брюках и кожаные ботинки сдают неизвестного с потрохами. У Минхена поначалу сердце падает, но потом он опускает взгляд ниже – руки чистые, без метки. Вот только скромное обручальное кольцо, которое ну никак не вяжется с его образом. Мужчина будто все понимает и как-то лукаво склоняет голову набок. – Прогуляемся? – Кого ты там грабанул, черт возьми? – шепотом спрашивает Джемин. – Потом увидимся, ребят. Минхен тушит пяткой сигарету, закидывает рюкзак на плечи и хватает скейт. Он нехотя переставляет ноги и не торопится. В голове дурные мысли. Кого за ним прислали? Убийцу? В их квартале так бы и сделали, а вот, что на уме у богатеньких, Минхен не знает. – Я Юно, – представляется наконец мужчина. – Водитель господина Кима. – Кого? Названный Юно широко улыбается и снимает кепку, приглаживая и без того идеально уложенные волосы. – Насколько я знаю, вы с ним уже встречались несколько дней назад, – очень умело прикрывает вуалью тот день, когда Минхен облажался. Юно снимает машину с сигнализации, и Минхен присвистывает. Натирал он ее точно дольше, чем укладывал свои волосы. Ёнхо бы понравилось. – А что тачку так далеко припарковал? За колеса не боишься? – А кто их снимет? Ты? – От этой усмешки Минхен замер. Значит ли это, что его соулмейт уже всем растрепал? – Расслабься. Не хотел создавать тебе проблемы еще и в школе. – И куда мы едем? – Минхен падает в светлый салон и прилипает к окну. Медленно, но верно, они выезжают из его района и попадают на шумное шоссе, явно ведущее в центр. – Господин Ким хочет с тобой поговорить. «Господин Ким», – шепотом пробует Минхен. Так вот, значит, как. Он выдыхает то ли от облегчения, то ли от волнения. Минхен откидывается на мягкое кресло и вжимается затылком в подголовник. Сказать, что он волнуется – ничего не сказать. У него даже руки потеют и губы сохнут. Может, проще будет выпрыгнуть сейчас из машины на полном ходу? – Давно живешь в этом районе? – спрашивает Юно внезапно. – В такой дыре можно только родиться. Минхен поворачивает голову в его сторону. Он легко улыбается. – Стук колес и звон рельс уже на подкорке, да? – Да, – Минхен приподнимается и смотрит на него, недоумевая. – Я тоже отсюда, – кивает Юно. – Да ну? – Чуть не подпрыгивает на месте. – Думал, отсюда не выбираются. – Выбираются, – отвечает Юно, его улыбка едва заметно темнеет. – Просто те, кто выбрался, не возвращаются. Минхен никогда об этом не думал, но на душе у него немного теплеет. Ему нравится Юно, а потому оставшийся путь проходит сносно – между ними нет напряжения. Он оказывается разговорчивым и спрашивает Минхена практически обо всем. Минхен думает, это потому, что он свой. Остановка оказывается внезапной. Впереди – резная вывеска ресторана, название которого Минхен никак не может прочитать. – Господин Ким ждет тебя внутри. Юно по привычке выходит из машины, чтобы открыть дверь, но Минхен уже вылез сам. Хостес на входе смотрит на него подозрительно. – Молодой человек, я не могу Вас пропустить, у нас дресс-код, – говорит мужчина и поправляет желтый галстук. «Что ж господин Ким не прислал с личным водителем еще и смокинг», – пытается съязвить Минхен у себя в голове. Он одергивает большеватую ветровку и сжимает покрепче в руках грязный скейт. – Господин Ким забил... занял... забронировал столик, – пытается сориентироваться Минхен. Хостес что-то проверяет в своих бумагах, еще раз кидает на парня практически уничтожительный взгляд и выдает: – Только чур это, – он показывает пальцем на его скейт, – Вы оставите на улице. – Да ты сдурел, а если его кто сопрет? – не выдерживает Минхен и понимает, что говорит намного громче, чем здесь принято. – То есть, эм, могу я оставить его на входе, пожалуйста? – Да, – чеканит мужчина после долгого молчания. – Пройдемте. Внутри все до ужаса кукольное. Повсюду бархат и мягкие кремовые сидения, абстрактные картины в пастельных тонах, душистые цветочные композиции, безликие официанты. Минхена эта искусственность пугает и даже отталкивает. Но чем глубже в зал он уходит, тем меньше болит его метка. И это чувство тоже амбивалентно, потому что теперь он точно может разглядеть своего соулмейта. Минхен видит его только со спины – у них столик у панорамного окна, поэтому он стоит прям напротив, в шелковой рубашке и крутит в руках собственные часы за ремешок; он разговаривает с кем-то вполголоса по гарнитуре. Минхен подходит ближе, и он это будто чувствует – его плечи заметно напрягаются. Метка не болит. У обоих ведь больше не болит. – Перезвоню позже, – негромкое. Мужчина напротив смотрит холодно, и Минхена этим холодом обжигает. Он замечает оценивающий взгляд, замечает плотно стиснутые зубы и зажатый между двумя пальцами кожаный ремешок. Он все это замечает, и не знает, что должен сейчас сделать. Он думает, что точно выглядит сейчас нелепо: в ветровке на два размера больше, в заляпанной желтой краской (они с Тэеном как-то стены красили) толстовке, со спортивной повязкой на голове и драных джинсах. Полный диссонанс. К счастью, инициативу в свои руки берет не он: – Здравствуй. – Он улыбается уголками губ. Фальшь. – Меня зовут Ким Донен. Минхен не уверен, как должен представиться, но, в итоге, просто копирует поведение мужчины: – Ли Минхен. Они протягивают друг другу руку чисто из вежливости и пожимают их очень неловко, когда замечают, что оба закрыли метку. Минхен вспоминает, что должен был отвесить уважительный поклон, когда они молча садятся за стол. У него мысли путаются от такого разнообразия столовых приборов и нескольких видов бокалов – какая, господи, разница вообще, из какого и что пить. Ему страшно класть руки на белоснежную скатерть. Официантка незамедлительно приносит меню. Он что, тоже должен что-то заказать? Минхен взглядом пробегается по незнакомым названиям и усмехается: – А нормальная еда у вас тут есть? – Простите? – не теряя улыбки, переспрашивает девушка. Он замечает на себе взгляд Донена, не может, правда, разобрать, что он значит, и снова утыкается в меню. – Я могу позволить себе только воду. – Минхен не хочет, чтобы это звучало вызывающе, но именно так это и звучит. Донен прикрывает глаза. – А, нет, и воду не могу, – констатирует Минхен, пока водит пальцем по глянцевым страницам. – Я угощаю. – Поджимает губы. – Что ты будешь? – Бургер. Донен сдерживается, чтобы не закатить глаза. Он постукивает пальцем по столешнице и еще раз просматривает список. – Шатобриан и оссобуко, пожалуйста. – Что будете пить? – уточняет официантка. – Шардоне. Откройте бутылку, но принесите один бокал. И... – Он обращается взглядом к Минхену. – Колу. – И колу. Они молчат все то время, пока официантка несет напитки. Донен аккуратным жестом обвивает вокруг запястья ремешок и застегивает часы. Даже когда он откидывается на спинку кресла, Минхен замечает, что он сохраняет практически идеальную осанку. А еще он не отводит взгляд. Вообще. Смотрит прямо, без усмешки, издевки или упрека. Он просто смотрит, и от этого еще больше не по себе. Минхен вливает в себя сразу полстакана, когда Донен делает небольшой глоток. – Мне жаль, – решает начать Минхен, и моментально получает соответствующий ответ: – Мне тоже. Донен рассматривает его, Минхен чувствует это каждой клеточкой, ощущает его мажущий взгляд на коже; он задерживается на его фиолетовых ногтях. – А, это просто друг попросил, – пытается объясниться Минхен. – Понятно. Стоит ли ему извиниться за машину сейчас или сделать это позже? Стоит ли сказать, что он не собирается никуда лезть? Стоит ли... – Расскажи о себе, – просит Донен, пока они ждут еду. Вряд ли это ему правда интересно, скорее, просто тянет время. Минхена этот вопрос ставит в тупик. Там, дома, в его квартале, в школе – все о нем знают. И это знание такое примитивное, что-то вроде того, что у него никогда нет своих сигарет или достаточно теплых вещей, что со скейтом он таскается даже зимой, что из школы, скорее всего, он не выпустится. Минхен решает начать с основного: – Я не гей, – выпаливает он. – И? – Ну... Просто мы же... Перед ним возникает тарелка чего-то непонятного, но пахнущая безумно вкусно. – Приятного аппетита! – любезно говорит официантка. – Благодарю, – Донен отвечает ей дежурной вежливой улыбкой, но меняется в лице почти сразу же, как она уходит. Он расстегивает пуговицу пиджака, садится чуть более собранно и делает еще один глоток. – Давай перейдем к делу. Исходя из моих наблюдений за собственным состоянием, я пришел к выводу, что самым оптимальным вариантом будут встречи раз в три дня. Нам следует обменяться номерами телефонов, о времени и месте встречи я буду сообщать накануне, тебя будет забирать Юно, с ним ты уже познакомился. Есть вопросы? Минхен оставляет попытки разрезать кусок мяса и поднимает на Донена взгляд. Тот смотрит так, что ему хочется сейчас же вжаться в бархатную обивку, а лучше – вскрыться этим столовым ножом. Он качает головой и глотает вертящийся на языке сарказм. Так значит, он не просто познакомиться хотел. Донен берет столовые приборы и решает продолжить: – Нам стоит заранее обговорить несколько условий. Сначала я думал сделать договор, но ты еще несовершеннолетний, твоя подпись не будет иметь никакой юридической силы. Первое – скрывать метку. Но я вижу, это ты и так выполняешь. Второе – при условии, что кто-то все-таки узнает, обходиться без имен. В-третьих, мы общаемся только в отведенное для встреч время. В иные часы я не хочу о тебе слышать. У Минхена резко пропадает аппетит, и ароматное мясо уже не кажется таким вкусным. Он отставляет от себя тарелку и вытирает губы салфеткой. – И последнее, – Донен протягивает Минхену все это время лежащую на столе папку. – Здесь подробный план выплат твоего штрафа, составленный моим юристом. Разбитое стекло мы тоже учли. Приятного аппетита, – бросает он напоследок. Минхен просматривает каждую страницу, ему дурнеет от количества увиденных нулей. Он допивает остатки колы. – Издеваешься? Донена от такой фамильярности коробит. – С чего ты взял, что я вообще захочу с тобой встречаться? Или золотая ложка в жопе дает особые привилегии? Донен откладывает столовые приборы в сторону. Теперь Минхен видит, каких усилий ему стоило держать маску этой мнимой вежливости. – Следи за языком. – Да я лучше без руки останусь, чем расскажу всем, что мой соулмейт – петух в дорогущих цацках. Донен как-то двусмысленно хмыкает и сводит брови. – По крайней мере, я могу позволить себе воду, – спокойно чеканит он. Минхен взрывается моментально. – Да пошел ты нахер, – говорит он, наверное, слишком громко, потому что все на него оборачиваются; кажется, он задевает курткой стакан, потому что что-то с характерным звуком летит на пол. Но Минхен не собирается оглядываться. Надеется только, что хоть за него ему счет не выставят. Хватает скейтборд, сильно, почти до предела, втягивает через нос воздух и также резко выдыхает. – Тебя подвезти? – интересуется высунувшийся из окна Юно. Минхен не отвечает. Толкается посильнее левой ногой и уезжает. Ему плевать, что подвеска совсем расшаталась, ему просто поскорее хочется убраться подальше от этого долбанного ресторана. Сейчас, когда метка не болит, он может закрыть глаза и представить, будто ничего не изменилось. Он может покурить с Джемином после школы, а потом – пойти на рампы; может разбираться в английских текстах песен с Донхеком до ночи, а потом – терпеть поиски блестящей ткани для его новых тряпок; может слушать китайскую ругань Ренджуна, а потом – помогать ему печатать фотографии. Он все это мог. Но теперь не все зависит от него. Он будто отбывает срок условно. Свобода есть, но она настолько мнимая. Минхен добирается до дома затемно. На удивление, еще в прихожей пахнет чем-то вкусным – свежей выпечкой и какими-то орехами, а на кухне звонко смеются. За столом сидит Тэен, совсем растрепанный, но вроде бы даже очень счастливый, а рядом с ним – девушка. У нее ярко-красные губы, короткая челка и забавные щечки. Когда она замечает Минхена, то моментально оживляется: – Привет! – она протягивает ему руку одновременно со свежей булочкой. – Я Кан Сыльги, ваша новая соседка. Тэен сзади топит улыбку в кружке чая.