И где-то хлопнет дверь, и дрогнут провода.
Следующие две недели протекают в острой агонии. Мирон до сих пор в туре и всё ещё связан контрактными обязательствами. Он не может перестать выходить в люди с тонкой красивой брюнеткой, обряженный в шмотки определённого бренда. Фёдоров, конечно, парень небедный, да и неустойки осилил бы вполне, но прежде всего на этом поле Мирон — бизнесмен, он привык делать свою работу хорошо, невзирая на жизненные каверзы. Вообще, технически, торговать лицом не то, чем бы он хотел заниматься, но эта «побочка» имеет прекрасные финансовые результаты. А он отвечает за штат людей, отличных спецов, начиная от звукарей и заканчивая Самостоятельным монстром Охрой, которые работают на него не только за словесный респект, но и за весьма реальную зарплату. Ему нельзя срывать концерты, послать партнёров и договорённости в пизду, потому что он, сам еблан, не объяснил, не подумал, не… Он звонит, пишет, наговаривает голосовые. Галочки не двоятся. Сообщения не доходят. Фёдоров подключает Женю, она, умничка, находит контакты Вани Светло. Лучший друг его славной омежки предсказуемо залупается, как в последний раз, клянёт Мирона, его ёбаный характер и статус и говорит, мол, предупреждал дурака Славку, орёт: «Нахера было вообще? В отместку за диссы, за баттл этот ёбаный, да? Он же к тебе реально тянулся. Ненавижу тебя, сука. Встречу — уебу!». Пышет праведным гневом, если вкратце. Естественно, сбрасывает звонки по пятьдесят раз на дню, но номер не блокирует, сообщения почитывает. Замай тоже читает и тоже отмалчивается. Партизаны. Через неделю, неожиданно, Ванечка Светло звонит сам. Говорит, всё плохо. Слава упарывается изо дня в день, не пишет треки, не катает диссы, не зависает в студии. Шастает по барам и клубам, бухает непонятно где и с кем, употребляет все, кроме нужных, таблетки и спит то по три, то по двенадцать часов подряд. И постоянно притаскивает домой кондитерскую чепуху с персиками и жрёт все эти тарты, круассаны, суфле, желе, даже эклеры, и Фаллен реально не может определить, от чего его бро откинется скорее: острой интоксикации или сахарного диабета. Теперь Ванечка сменяет гнев на милость, спрашивает тихо и робко: «Приедешь к нему? Я хочу, чтобы он снова раздражал всех своей всратой лягушачьей лыбой». Окси, услышав это простое и трогательное, грубовато-искреннее уточнение, хмурится, рычит и чувствует, что под рёбрами тянет болезненно, словно кто-то раздвинул кости и теперь сжимает сердце в кулаке. Это, конечно, всё невралгия скорее всего, недосып и прочая поебень, но Мирон, кажется, точно знает причину происходящего. Где-то в Питере убитый марочками и вискарём Слава Карелин курит косяк, ест очередной десерт с фруктовой начинкой, и ему очень больно. Связь, не установившаяся толком и не подпитываемая тактильностью, причиняет физическую боль. Омеге труднее, чем альфе. А Карелину тяжелее вдвойне, ведь он повязан, но не помечен, и без обмена биологическими жидкостями необходимого баланса гормонов в крови достигнуть сложно. Слава, конечно, мог бы пить лекарства, самостоятельно регулируя деятельность организма, но он со своим похуистическим отношением к его «неправильным биологическим часам» в последнее время предпочёл не заморачиваться, довольствуясь тактильными контактами. В честь установившегося перемирия Светло и Андрей у Фёдорова теперь на быстром наборе. Они создают общий чат в телеге, и каждый вечер то Замай, то Ванечка, поочерёдно отписываются, подробно излагая, как покушал, чем угасился, сколько поспал и сколько вытошнил сегодня «бойкий и ласковый». К концу декабря Андрей говорит, что на протяжении последних трёх дней Слава пьёт всё меньше, из дома почти не выбирается и к выпечке вроде чуть поостыл. Но это даже хуже. Теперь он в принципе почти не выходит из комнаты, не реагирует на Ваню и даже не встаёт покормить тарахтящего и мяукающего у его постели Гришу. Не берёт на руки кота, пришедшего за почесульками и сюсеньками. Гриша — любимчик, на минуточку, всея Антихайпа, славненький толстенький талисманчик их броуновского движения. Слава частенько рассказывал Мирону смешные истории, в том числе и о любви котика к еде и поглаживаниям. «Знаешь, Мир, у него глаза такие умные и на морде прямо эмоции видны. Ну что ты ржешь, Карлица, скажешь, у Хесуса не так?! Ну вот и я говорю. Нет, Лил бесспорно великолепен, но не уникален! Хотя смотри, какой прошареный, пришёл сам, покорил весь твой еврейский Окситабор. Только ему не говори, они же пиздец сообразительные, нассыт ещё в тапки мне, он же не ты, ответку включает!» — Славка смеётся и, дурачась, продолжает нести свой постироничный бред. — «Грише, кстати, тоже невозможно отказать в почесульках, сюсеньках и кормёжке. Актёришка он с этими своими невинными глазками и лапками в белых носочках». Но вот наступает момент, когда любимец их маленькой «коммуналки» на Лиговском остаётся полностью проигнорирован Карелиным. Ваня говорит, Славка только фрамугу, куда курит, прикрывает, следит, чтоб кот любопытный за гульками вниз не сиганул. На этом всё, не гладит, не берёт на руки, не целует мохнатую макушку. Выбрасывает окурок и снова ложится в постель, отвернувшись к стене. И это очень плохой знак.***
Мирон отыгрывает Минск на последнем издыхании, забывает свой текст и думает, что помимо отвязной гулянки в конце года должен накинуть Охре и Дарио воистину огромные премиальные, ведь парни в эти последние концертные дни тянут выступления исключительно на себе. Конечно, вокруг Мирона всегда много людей из персонала, и его команда — отличные ребята, исполнительные, очень крутые и обожают свою работу, уважают и фанатеют от Оксимирона, но никто из них не знает даже сотой доли информации, касающейся реального положения дел. Женя, Охра и Порчи в последние две недели всеми силами держат его на плаву. Илья в Питере полностью забирает управление агентством в свои руки, отбивается от вездесущих журналюг с их дотошными вопросами, отклоняет предложения об очередных интервью, выступлениях на новогодних корпоративах и вместе с Рестором занимается организацией их собственной праздничной вечеринки. Словом, друзья-мушкетёры полностью разбирают его обязанности на себя. Вечером накануне последнего в этом году концерта Мирон просит Женю заказать ему билет на ближайший после шоу рейс до Питера, и та даже не спрашивает его ни о чем, молча погружаясь в планшет. Спустя полчаса после выступления Охра садится в арендованную тачку и везёт Мирона в аэропорт. Там Ваня находит нужный терминал и ворота, проворно регистрирует их на рейс, впихивает в руки дёрганного измочаленного Окси бутылку воды и бутерброд, звонит Жене, отчитывается, звонит Светло, предупреждает. Через три часа они в Питере.***
Фаллен не спит. За стеной не слышно ни звука. Слава сегодня даже не выходил. В последние два дня он не ест, пьет только горячий чай и курит в окно по пачке в день. На человеческую речь и прочие внешние раздражители Карелин не реагирует. Светло старается растормошить парня, но тот остаётся безучастен. Ваня не припоминает, чтоб в жизни друга был такой затяжной и лютый пиздец. Славка сам себя жрёт, молча и беспощадно загоняет, Светло бы отследить стадии принятия, но судя по всему с его братаном это не так работает. Он сразу нырнул в самоуничижительную депрессию, не размениваясь на всякий там гнев и отрицание. Просто Слава, он реально немного другой, не то чтоб ебанько в чистом виде, но личность творческая, тонко организованная, что в сочетании с аналитическим складом ума рождает завихрение и бомбит всегда непредсказуемо. Ванечка снова и снова прокручивает ситуацию в голове, сам не лучше — курит одну за другой, стоя у окна их съёмной, не первой свежести трёшки и, глядя в холодную питерскую ночь, просит Боженьку, о котором ему в детстве рассказывала бабуля, образумить раба Божья идиота Вячеслава и не дать ему откинуться в расцвете лет. Телефон вибрирует под пальцами, и он, пробежав глазами по сообщению, идёт открывать дверь. Гриша, сидевший на подоконнике, подрывается тут же и отчаянно пытается высунуться на лестничную клетку, но Мирон, не раз слышавший от Славы истории про «Гришу-путешественника и решётку чердачной лестницы», на автомате подхватывает кота. Они с Рудбоем молча кивают Светло и заходят в квартиру. Фёдоров разувается, быстро сбрасывает с себя куртку и также молча идёт в сторону Славкиной комнаты. Вообще, он здесь впервые, но по рассказам Карелина прекрасно представляет планировку. Мирон аккуратно приоткрывает дверь и бесшумно проникает внутрь. Вани молча переглядываются, и Светло кивком головы предлагает Рудбою переместиться на кухню. Евстигнеев кивает, стаскивает пижонскую куцую куртёнку и белые кроссы. Фаллен подхватывает под тёпленькое пузо притихшего Гришеньку и задаёт направление. Им, видимо, есть что обсудить, ведь они оба — официальные няньки Императорской четы с налётом Антихайпа. — Ага, именно так, — хмыкает Рудбой и кивает. — О, так я в слух сказал, да? Прости, рэпер Охра, заебался что-то в конец. — Сейм. Поддерживаю тебя. Есть чё пожрать? Ванька отпускает кота, кивает и лезет в холодильник. Мирон заходит в комнату, и сначала ему кажется, будто всё вокруг окутала вязкая кромешная тьма. Плотные шторы закрыты, любимые Славкой гирлянды-огоньки, старательно развешенные на окне ещё в конце осени, выключены, как и верхний свет. Не переходя в альфа-режим, Окси прикрывает глаза и отсчитывает от одного до десяти, расстегивает толстовку, бросая её тут же, при входе. Щёлкает пряжкой ремня и спускает джинсы, выпутываясь из зауженных к низу штанин. Всё также, без помощи визуалов, на ощупь, двигается в сторону постели. Его ведут инстинкты, те, что сильнее зрения и осязания. Он ощущает своего омегу в пространстве, как концентрацию тёплой энергии, его тянет словно магнитом к человеку, лежащему в коконе из весьма несвежего постельного белья, тихо сопящему в подушку. Фёдоров забирается на широкую кровать и, поднырнув под бок «куколки», обнимает Славу. Аккуратно отводит одеяло от по-детски расслабленного во сне лица. Тот дергается в полудрёме, поднимает голову от подушки и, глубоко вдохнув запах альфы, шепчет: — Мир? И, всё ещё не размыкая век, подаётся вперёд, попадая в кольцо сильных рук. Слава жмётся к Окси, легонько потираясь носом о шею, тонко всхлипывает, и Мирон чувствует влагу, текущую по щекам омеги. Внутри затягивается болезненный узел. Альфа на грани паники, ведь он не понимает, почему его пара плачет. Сейчас самое важное найти и устранить причину, успокоить, прижать поближе, дать понять, что омега под защитой и может расслабиться, отпустить все страхи. — Славушка, ну что ты, зачем, ну не нужно, — тихо воркует Фёдоров, ещё крепче обнимая. Карелин, не отрываясь от альфы, дышит глубоко, всхлипывает. — Устал, Миро, я так устал. Каждую ночь вижу тебя во сне, каждый приход ты перед глазами. А ещё персики эти ёбаные. Персики-персики-персики. И я ничего не могу: ни отпустить тебя, ни прижаться не могу. Не думал, что всё сильно так будет. Серьёзно. Ты сегодня не пахнешь ими, этими ёбаными персиками, только собой. Хорошо так, правильно, Мир. Слава скулит тонко и горько, словно ему больно физически. Мирон отстраняется, вытирает слёзы с впалых щёк, покрытых лёгкой щетиной. Он не мог даже представить себе, что Слава Карелин, который Гнойный и декларирует «я — грайм», едкий, колкий и саркастичный, может оказаться таким потерянным и несчастным мальчишкой. Несчастным из-за него, из-за Мирона. Фёдорову больно смотреть на состояние омеги. Нужно, просто необходимо прижать к себе, перебирать отросшие пряди, целовать пальцы и запястья и не отпускать из объятий никуда и никогда. Он подтягивает Славу чуть повыше, отводит со лба отросшую чёлку и, глядя в глаза, отчетливо говорит: — Слава, я здесь. Я буду с тобой столько, сколько ты захочешь, и укушу тебя, если ты позволишь. Я люблю тебя. Гнойный хлопает глазами, потихоньку приходя в себя со сна, понимает, что Мирон действительно тут. Что он держит его в руках, а чёрная пустота, жравшая изнутри его грудь, растворяется дымом и отступает. Слава осознаёт происходящее и дёргается, трясёт головой и пытается отстраниться, пихается длинными ногами, но Мирон держит крепко, не пускает, как ни вырывайся, прижимает ещё ближе, легко, не до крови, прикусывает шею. Омега успокаивается, мгновенно замирает, инстинкты диктуют свои правила. Альфа подмял под себя — нужно отдать контроль. Дышит шумно, его начинает мелко потряхивать. Альфа не разжимает зубы. Время застывает словно жук в янтаре. Славин мозг медленно обрабатывает полученную информацию. Выделяет самое главное для себя. Он хрипло, с присвистом просит Мирона: — Повтори. — Я люблю тебя, Слава. Прости, что не рассказал про контракт, и работу, и Ди, и наше общение с ней сразу. Пожалуйста. Карелин медленно скользит взглядом по лицу Мирона и залипает на губах. Требует: — Похуй. Повтори ещё раз. Мирон выдыхает, ему не трудно. Теперь не трудно, когда он себя перебрал по частям, разобрался, осознал, переварил и принял ситуацию. Когда две недели варился в собственном отчаянии и чувстве потери, словно из груди вырвали кусок. Теперь хорошо. Легко. — Я люблю тебя, Слава. Позволишь поставить метку? Омега пыхтит, морщит нос, но попытки выбраться из объятий оставляет, даже наоборот, прижимается бёдрами. Хмыкает. — Хер там, Мирон Янович. Укус надо ещё заслужить, — бойко сообщает Карелин, желая быть дерзким, но тело выдаёт его с потрохами, потому что он неосознанно всё сильнее жмётся к Окси. Они замирают в объятиях друг друга, и Мирон тянется было к губам омеги, но тут голову поднимает Гнойный и портит момент своим неуёмными постироничным пиздежом. — А вообще, Оксан, у меня есть ряд условий. Для начала, испытательный срок, что на счёт трёх месяцев?! Или полгода? И чтоб никакой ебаназии с персиковым запахом! Работай, если хочешь, конечно, жадный ты еврей, но чтоб обнимашки на людях сошли на нет. Понял?! И ещё… Мирон громко цыкает и не выдержав целует Славу в сухие горячие губы, прерывая поток сознания. Прикусывает нижнюю, немного даже грубовато, но это исключительно в воспитательных целях же. Он знает, что строить серьёзные отношения со Славой-Соней-Гнойным-КПСС будет непросто. Он хочет, чтобы было непросто, не зря же говорят: чем труднее дело, тем выше честь. Он уверен, что сможет быть счастливым только рядом с этим чучелом, решившим из-за своей импульсивности противостоять природе и Альфе, который выбрал его навсегда. — Бля, Слава, цапля моя длинная и неумная, заебал своей трескотней. Познакомлю тебя с Дилярой, чтоб не пиздел. Она-то, кстати-то, про тебя в курсе, хочет пообщаться поближе, говорит, ты фактурный, прикинь? — В смысле, от глагола to fuck? — Ой, бля… Уверен, смешная будет встреча.***
Новый год они встречают порознь, постоянно перебрасываясь смсками, короткими фразами и всратыми фотками в телеге. Слава вроде как успокоился и расслабил булки, но у Фёдорова с Замаем и Светло клятва на мизинчиках: глаз с омеги не спускать. Поначалу всем зрителям шоу казалось, что это смешно, что всё скоро пройдет и представители Монтекки и Капулетти поостынут, разбегутся окончательно в разные стороны. Однако, после позорно-сладкого примирения в канун Нового года, свидетелями которого явились Светло, Рудбой и Кот Гриша, представители Антихайпа смирились и приняли печальную правду: Машнов плюс Фёдоров равно лав. Ванечка даже предложил Окси заебашить татуху тематическую. «Охуеть какая шутка», — вслух высказался Мирон, а сам подумал, что может быть через пару лет вполне себе да. Увидеться удаётся только в канун Рождества, которое для обоих не то чтобы праздник. Католики уже отметили, крещёный в христианстве Славка по ходу вообще ни во что не верит, а Мирон в принципе иудей и ханука по датам тоже в пролёте. Они пересекаются на Финляндском вокзале, оставив позади пять дней бесшабашного или не очень веселья, в ходе которого каждый из них посетил череду праздничных вечеринок и засветился во всех местах, где ждали. Наконец-то всё это закончилось, и они сбегают в Хельсинки на несколько дней, только вдвоём, без посторонних глаз. Прибыв на место, Мирон и Слава занимают апартаменты в Кампи, центральном районе столицы Финляндии, и весь оставшийся день бродят по заснеженному городу. Ловят редкое северное солнце, доезжают на трамвае до порта, где прямо на улице едят жареные каштаны и покупают ещё тёплую копчёную корюшку, выловленную несколькими часами ранее здесь же, в водах залива. Им так в кайф быть вдвоём и нигде не жмёт, а жителям и гостям финской столицы вовсе не важно, что лысый харизматичный альфа, нежно греющий ладони высокого парня-омеги, на самом деле рэпер Оксимирон, влюблённо смотрящий на баттл МС Славу КПСС. В этом, запорошенном январём, красивом городе они просто обычная парочка праздношатающихся по ярко украшенным улицам туристов, что греется поцелуями и глинтвейном в маленьких кафешках, разбросанных на каждом углу. Ведут они себя соответствующе. Ходят, держась за руки, периодически целуясь, как два влюблённых подростка. А под рёбрами сворачивается тёплый пульсирующий комок, они не врали друг другу, они в этой бирюзе и кобальте, что проступает под рёбрами, по уши. Друг в друге по уши. Ближе к вечеру их заносит в небезызвестный Вирджин Ойл. В ресторанной зоне плотно расставлены столы со светлыми льняными скатертями. Официанты по-скандинавски нерасторопны, но симпатичная полноватая девочка с татушками на руках и зелёными волосами отлично говорит на английском и бодро рекламирует блюдо января: налима, запечённого на гриле со спаржей и брусничным соусом. Мирон бегло переводит Славе полученную информацию, на что последний требует лазанью, не моргнув глазом сочиняя: «Мирош, ну вот что ты за человек, у меня же аллергия на рыбу». Как будто не он поутру ловким тюленем схомячил полкило корюшки. Мирон думает, что Славка просто не хочет есть спаржу, как впрочем и другие зелёные овощи, всегда отодвигаемые омегой на краешек тарелки. Тем не менее, Окси идёт на поводу у своего врунишки, смеётся и озвучивает заказ, мягко сжимая пальцы Карелина. Омега смотрит с благодарностью и улыбается в ответ. Фёдоров ещё хотел заглянуть в клубную зону и концертный зал, заценить перформанс и пространство на будущее, он же руководитель концертного агентства, как-то так, но после сытной еды и дня, наполненного массой впечатлений, сделать несколько лишних телодвижений было и правда лень. Мирон оплачивает счёт и берёт такси до их временного пристанища. В квартире тепло, много пространства, там и тут расставлены композиции из сосновых веток, морозника и остролиста, а на окнах закреплены мерцающие гирлянды. Слава утягивает Мирона в душ, становясь перед ним на колени и отсасывая долго и томно, ласкается со вкусом, нагло и податливо, напрашиваясь на сцепку. Мирон не против, да разве не в этом ли сакральный смысл? Альфа покрывает омегу, даёт заботу и защиту, прогибая под себя взамен. Карелина, конечно, хер прогнёшь, но пока он, обезумевший от власти феромонов, охотно поддается, Мирон не собирается отказываться от предлагаемого. Фёдоров трезво оценивает ситуацию и понимает, что порой демонстрирует и даром вручает Славе эмоции и чувства, самые потаённые и глубинные. Открывает тёмные реки сердца, и даже родные Рудбой, Женя, Мамай и Дарио, съевшие с ним не один пуд метафорической соли, никогда не получали столько откровенности, внимания и душевного эксгибиционизма от Окси. Он даёт Славке себя. Полностью. И не жалеет ни о чем, получая соразмерную ответочку взамен. В темноте спальни, накрывая лёгким пуховым одеялом развалившегося на нём звёздочкой Карелина, Мирон ласково ведёт носом по его щеке и произносит: — У меня для тебя есть подарок. Славка поднимает сонную мордашку и, заглянув в глаза, спрашивает: — А разве вся эта охуенно сказочная поездка, которую ты подготовил, подкупив Ваньку-дурачка новой плойкой и стримом с Охрой и спиздив мой загранпаспорт, не новогодний подарок? Фёдоров усмехается и перебирает пальцами волосы Славы. Альфе так нравится немного отросшая шелковистая грива густых, мягких волос, кажется, у Мирона нарисовывается новый фетиш. Слава в его руках сопит, как бы намекая на повисшую в комнате паузу. — Прости, задумался. Вообще есть кое-что ещё. Мирон дотягивается до прикроватной тумбочки и берёт из ящика какой-то предмет, при ближайшем рассмотрении оказавшийся простой цепочкой, на которой болтается ключ. Слава смотрит на него, выгибая бровь, саркастично бросает: — Вы никак, Мирон Янович, Сонечку порадовать хотели, не иначе на Тиффани раскошелились? А чего не чокер? Сейчас говорят очень модненько! Фёдорову забавно, что его Славка, всё ещё настолько бойкий, готов зубы свои показывать двадцать четыре на семь даже с хуем альфы в жопе своей узкой. Невероятный мальчишка достался Окси от вселенной. — Фу, Слава, ну как ты можешь? Что ты, дева что ли какая? Софьюшке я мармеладок припас, желейных червячков, если что, как она любит, и ещё одну штучку, дома отдам. А это вот сейчас тебе, титан, между прочим, один из прочнейших сплавов. С гравировочкой, обрати внимание. Карелин хмурит брови: не выкупает шутки, глазами лупит и ёрзает неловко. И смешно дуется, уже бы свалил куда, но поди ж ты, сцепка. Мирон ломал голову над идеей подарка не меньше месяца. О том, как урвать кусок каникул под их со Славой совместный отдых, он начал думать ещё до знаменательного «персикового пиздеца». И, естественно, он хотел омегу порадовать, но в том-то и был вопрос, что где омежки и где Слава Машнов. Когда фантазия Окси воистину заходит в тупик, ну что можно такого подарить Славе, чем удивить, его взгляд падает на очень-очень простой предмет. Фёдоров улыбается легко и непринужденно, внутри становится тепло. Новый год, новое начало, бла-бла-бла, да почему бы и нет. — Это ключ, Слава, — поясняет Мирон, — от моей квартиры. Я предлагаю тебе жить вместе. В этот момент очередная порция семени щедро выплёскивается в нутро омеги, отчего по телу проходится сладкая дрожь, и новый оргазм выкручивает его в руках альфы. В осоловелом взгляде нет ни одной осознанной мысли, но длинные тонкие пальцы так крепко сжимают в кулаке цепочку с ключом, что сомнений не остаётся: предложение зашло. Впервые Мирону нестрашно впустить кого-то нового в свою жизнь.***
По возвращении в северную столицу время несётся сверхскоростными, неконтролируемыми темпами. Толком не успев перевести свои вещи на новое место жительства, Слава с Замаем укатывает в тур по стране. Сроки у них сжатые до неприличия, но составляя график концертов ещё летом, ни один из них особенно не запаривался, как этот чёс будет отражаться на качестве их жизни. Им всё было в новинку, им всего хотелось, они принимали предложения, рассчитанные и на выступление в крошечном клубе, и на концерт в крупном ДК. Всё, что успевает выпросить Слава у Андрея, отпустить его в Питер на три дня в конце января. Как известно, Император по дате рождения козерог на пике водолея, ясно-понятно, что Машнов отпросился у своей бородатой дуэньи для нанесения поздравительного визита. Судя по ширине улыбки, блуждавшей на по-лисьи хитрой роже Гнойного, подарок (никто из Антихайпа не хочет знать, НЕ ХОЧЕТ, СЛАВА, знать, что это была за дичь у вас с чулками!) пришёлся по вкусу Мирону Яновичу. После их поглощает работа. Андрюха в принципе не парился. Он всегда сохранял холодный ум и в целом был спокойным, уравновешенным альфой. О проблемах Славика со здоровьем, как внимательная мама-наседка, знал и помогал, поддерживал как мог, тем более творческий запал и работоспособность Карелина хлестали фонтаном жажды действия. Но Замай не поленился, ещё раз спросил, не будет ли течки в этот промежуток времени, не нужно ли растянуть тур, добавив больше дней для отдыха между городами. Слава тогда, в сентябре, сказал, что на всё согласен, ему безумно хотелось действовать, нести слово в массы. Гнойный хотел поднять бабла, чтобы перевести маму и сестру в Питер, дать возможность жить пусть не роскошно, но на порядок лучше. Хотел помочь маме с работой, ведь она всегда мечтала писать статьи и может быть даже выпустить сборник рассказов, но вместо этого трудилась корреспондентом в маленькой областной газете, освещая то посевную, то награждение механизаторов. О себе Слава не задумывался, считал, что с его диагнозом в принципе не стоит заморачиваться. Течки нерегулярные, хорошо если раз в полгода, колёса, необходимые, он пропивает, как положено раз в три месяца, фильтры в нос всегда с собой, а на поиски пары решил положить ещё в четырнадцать. А нахуя?! Омега, так или иначе, продолжает род, Слава Машнов этого не может. Так и жил, не переживал. Поёбывал девочек-бет, иногда, мальчиков-омег, охотно принимающих в свои течные попки его весьма внушительный член. Реже попадались девочки-Альфы. Эти были совсем другой породы, хотели прогнуть под себя, вцепиться в шею и утащить в законный брак, но на все эти заманчивые предложения получали весьма однозначный ответ. Без сожалений. Без заморочек. Но это было тогда, сразу после баттла. В то время Славка и не подозревал, как круто изменит его жизнь Историческая хуйня. Фёдорова хотелось сначала призвать к ответу за поруганные подростковые идеалы, потом предъявить за «Огород», потом за отсутствие новых баттлов, а спустя неделю, высунув голову из постпобедного экстаза, больше всего хотелось воспользоваться предложением Императора и перепихнуться с ним. Пятьдесят шесть касаний, включая финальное рукопожатие, не прошли даром. Каждое из них прошивало что-то внутри, сплетало в груди плотный тёплый узор, не нервозный, не противный, хороший такой, правильный, идентифицирующий. И теперь, когда Славик уже сам признал себя парой Мирона, долго в разлуке приходилось эмоционально тяжело. Сидеть и ждать в очередном неудобном кресле очередной регистрации на рейс, тщетно пряча под очками отражение вселенской усталости, было попросту физически сложно, даже для молодого крепкого парня. Замай, глядя на подопечного, в очередной раз подумал, что со сроками и темпами они, пожалуй, погорячились. Всё-таки организм у омеги устроен немного по-другому, там более тонкая механика, без разницы, какой репродуктивный тип. А теперь ещё связь их с Оксимироном, пусть и тщательно скрываемая от общественности, но явная для близких, имеет несомненно огромное влияние и приносит свои плоды. Карелин, боже сохрани сказать такое вслух, временами выглядит, как типичный влюблённый мальчик-омежка, углубляясь в свои внутренние размышления, улыбается сам себе, поглаживая пальцами дебильный брелок-цепочку с одним единственным ключом, который таскает с собой везде и всегда, называя своим талисманом. И это Гнойный, да?! Ну-ну, кто бы посмотрел сейчас… А ещё Замай планирует некоторые ситуации наперёд, в девяносто процентах попадая точно в яблочко (вот закончит с рэпом, пойдет на Битву экстрасенсов, ага). Ведь своего подопечного он выучил за три года сотрудничества вдоль и поперёк. Частенько Славик ещё рот не открыл, а гувернёр из Бишкека уже знает, о чём будет разговор. Он даже научился каким-то внутренним чутьём ощущать надвижение всегда внезапной, как взрыв на атомной электростанции, течки Славкиной, и очередная, судя по мордашке и виду Гнойного, вот-вот, не за горами. А далее неясно, как пойдёт, потому что это первая течка, когда Карелин вроде как в отношениях с Альфой, а значит, просто пожрать таблетосов, и запить их вискарём, и трахнуть пару девочек-бет, всегда с радостью прыгавших к надежде грайма в койку, не прокатит, о чём неустанно талдычил ещё в Питере Ванечка. И что совершенно осознанно игнорировал Вячеслав. Замай мягко толкает свернувшегося на сидении Карелина в плечо и спрашивает: — Славик, ты как, в норме? Бледный чё-т, болит где? Устал? — А? Что? — Славка встряхивается, как щенок, поднимает очки. — Андрюх, прости, я немного задремал. Замай смотрит внимательно, ловит взгляд младшего парня, повторяет вопрос, добавляя в голос искренней заботы. Славка говорит, что всё в норме. Что силы есть, надо только поскорее добраться до пункта назначения. Они оба смеются, вспоминая одноимённые фильмы. Андрей ещё раз смотрит на Славу и, взяв телефон, выходит в зону для курения.***
Омск в начале марта, прямо скажем, отличается от прочих региональных городов несильно. Припорошенные снегом узкие улочки тонут в сугробах, на дорогах всё те же пробки, ветер так же кидает ледяную крупку в лицо. Побывав в клубе, где послезавтра предстоит работать, и решив организационные вопросы, Карелин отказывается от намечающейся вечеринки в пользу лишних пятнадцати минут скайпа с Миро и полноценного семичасового сна. Он прощается с Андреем, договорившись встретиться за завтраком, и благословляет ребят из Антихайпа на славные подвиги. Проходя мимо ресепшн, просит принести ему лёгкий ужин, а утром разбудить звонком около десяти. Завтра прогон концерта, после него будет день отдыха, единственный, наверное, в их расписании. О чём они правда думали, когда подписывались на это?! Пусть сам Слава не пахнет, но с обонянием у него всё хорошо. И поначалу он не верит себе, ощущая в комнате знакомый и такой родной смолистый аромат. Не раздеваясь, как был в кроссах и зимней курточке, он забегает в спальню, чтобы увидеть его. Коленки подгибаются и, издав совершенно не мужской визг, похожий больше на дельфиний ультразвук, Карелин с разбегу влетает в объятия Мирона, читавшего на кровати. Слава ни о чём не спрашивает и ничего больше не хочет, кроме как целовать эти пухлые губы и кутаться в запах своего Альфы. Фёдорову, очевидно, тоже не до разговоров. Он дышит тяжело, пытается как-то зафиксировать эту вертлявую тушу, беспорядочно целующую его везде, куда достают холодные после улицы губы и тычется не более тёплый нос. Мирон одной рукой прижимает свою маленькую омежку к груди и стаскивает с осоловевшего от запаха Славы верхнюю одежду, мягко покусывая его шею. — Мир-р-р, — медленно тянет цапля, хлопая ресницами, — ты как здесь оказался? Мирон улыбается, глядя на уставшего и чуть похудевшего Карелина, ласково проводит рукой по отросшим волосам, убирает чёлку и, целуя запястье, воркует: — Соскучился, Слава, хотел тебя увидеть. И улыбка, что расцветает на мордашке Машнова, стоит всех ёбаных перипетий и отложенных дел. Ведь он и правда очень скучал, и, не позвони ему Замай, очевидно, сам бы сорвался в любой из городов, где должны быть концерты творческого объединения Антихайп. У Славы губы дрожат и ресницы, ему никак не верится, что Мирон здесь, в его номере, что он так удачно решил не чиллить сегодня с парнями. Он укладывается на Фёдорова сверху и утыкается носом в шею Альфы, туда, откуда ярко и остро пахнет ветивером, мандарином и морской солью. Мирон обнимает свою звёздочку начинающую, мягко смещает в бок, подтягивая под себя и оставляет множество мелких ласковых поцелуев в отросших волосах макушки. Карелина трясёт, эмоциональный откат, все дела. Это внутренняя омега выражает полное и безоговорочное принятие своего Альфы. Они оба об этом так или иначе знают. Андрей — молодец, Андрею нужно поставить***
К середине апреля бешеный ритм жизни приходит в какие-то адекватные временные рамки, обусловленный прежде всего завершением тура Славы и Андрея. Карелин окончательно переселяется к Мирону, забрав оставшиеся в ходе сумбурных январских сборов в их съемной «антихайповской коммуналке» вещи. Окси сейчас чаще в Москве, Слава сейчас чаще скучает, посещает различные вписки и более серьёзные мероприятия, зависает в студии, пишет диссы и сёрфит в сети, словом, развлекает себя, как умеет. В нём совершенно неожиданно просыпается***
— Алло, Мир? На пару слов. — Да, Слава, внимательно тебя. — Миро, что ты думаешь про второго кота?! -… — Эй, ты обещал!!! — Слава, — осторожно, словно по минному полю идёт, спокойно спрашивает Мирон, — что за кот?! — Отличный очень даже! Лови фотку! -… — Чего молчишь, Носатый? — Очумел от счастья. — Ну вот, другое дело. Будет наш, значит. Я правильно понял? Славина сестра пристраивала котят, случайно нагулянных её прекрасной сиамской любимицей. Машнов заехал к Даше за какими-то документами и, сидя на кухне, подвергся атаке маленького пушистого ураганчика. Кот, не стесняясь, взобрался к нему на колени, поигрался шнурком толстовки и, набесившись, мирно засопел. Гнойный смотрел на малыша и не смел сдвинуться с места. Так, в один из тёплых майских дней, в их квартире появился Филя. Мирон, пожалуй, впервые идёт на поводу у Славы безоговорочно, позволяя самостоятельно выбрать кличку его котёнку. И даже на фразу «А полностью он будет именоваться Филипп Бедросович Младший!» альфа лишь беспомощно поднимает ладони вверх и молча уходит курить на балкон. Слава возникает рядом с ним спустя пару минут, немного виновато заглядывает в глаза. — Злишься небось, да? — Да куда там, — выдохнув дым отвечает серьезно Мирон, — Люблю тебя, ебанутого, только так и выживаю. Машнов заходится счастливым, переливчатым смехом, притягивая Фёдорова в объятия, а на душе Окси становится тепло и уютно. Наконец-то он чувствует себя дома. Хесус, развалившись на подоконнике, скептически наблюдал за перемещениями живущих у него людей и мявкающим на руках у хозяина пушистым комком кошачьего детёнка. Писк раздражал. Ну неужели нельзя что-то с этим сделать?! Всё сам, всё сам… Мирон никак не ожидал, что диверсия Славки будет настолько результативной. Вот Карелин кутает в девчачью кофту (Дашка прямо в ней отдала) пушистого малыша, окраской и цветом глазок похожего на ушастого котана из мульта, вот наливает тёплое молоко в новенькую мисочку, вот Хесус спускается с лежанки и невозмутимо, будто всю жизнь только этим и занимался, подхватывает наевшегося котёнка за шкирку и уносит к себе на лежанку. Вылизывает шёрстку, ещё раз обнюхивает, подгребает пушистой лапой к тёплому животу, и детёныш, сытый, успокоенный мурчанием и лаской, мирно сопит. Слава любовно гладит Хесуса между ушей, обещает: «Вы теперь оба наши любимые котики, фаворитов не будет!» Давит лыбу и, оставив животных в покое, тут же лезет на колени Альфы целоваться. У них общая квартира, быт, хозяйственный счёт и два кота. Мирона прошибает терпким цитрусовым возбуждением. Он не чувствует концентрированного запаха, но теперь в его ветивере, соли и кедровой смоле, есть пряно-острый отзвук грейпфрута. Слава ёрзает у него на бёдрах, нервное сердце Мирона бьётся будто бы в горле, язык медленно и требовательно вылизывает рот его цапли. — Хэй, хэй, притормози, Мирон, давай в спальню, — отстраняясь шепчет Слава. Окси выгибает бровь, вопросительно глядя на Карелина, и тот, показывая на развалившихся в метре от них котов, шепчет: — Ну, они же всё понимают, ты чего?! Мирон громко смеётся, но тащит любимое чучело прочь из гостиной. В голове проносится: «Как же ты, Фёдоров, попал, ёбаный стыд.» Но ему заходит. Ему незашкварно. Потому что это на двоих. У них со Славой, очевидно, любовь, а принимая во внимание двойную пушнину, настоящая семья. И билеты в Италию на ноябрь. И татуха «1703», что появляется 7 августа 2018 года на левой лопатке у Славы. И оба Вани, с их стрёмными, как бы супер секретными сексуальными мутками, на быстром наборе. И Замай с Мамаем, все ещё в культурном шоке от Ваняцеста. И так ли нужна пресловутая метка, все ещё не красующаяся на шее Карелина, если они уже давно синхронизированы?