Ложь

— Как же я устал, даттебайо, — уныло прошептав это, при этом опираясь на черенок лопаты, Наруто Узумаки поднял глаза к серому пасмурному небу, где то и дело рассекали тучи самолёты. Они, как птицы, свободно летали и могли вырваться за пределы этой войны.       Когда-то мальчишка показывал на них пальцем, оглядываясь на отца позади себя и обещал тому стать лётчиком. Чтоб так же парить в небе, чтоб нести смертоносные снаряды на головы врагам, чтоб всегда видеть перед собой сияющий горизонт и морозное небо, а не грязь да слякоть под калошами.       Выдавив кислую улыбку на лице, Узумаки испустил тяжкий и тоскующий вздох. Вот отец у него-то занят важными делами, а не то что он, мёрзнет да орудует лопатой, копая окопы для армии «Листа». И как с таким послужным списком ему до генерала армии дослужиться, а?       Почесав кончик замерзшего и покрасневшего носа, мальчишка потер ладони друг о друга, зябко пожав плечами и прищурив глаза, обернулся назад. Старшего прапорщика Хатаке не было поблизости, а, значит, никто и не будет против того, что он немного отдохнет и присядет вот на тот заиндевевший пень, который уже третью неделю никто выкорчевать не может, …       Лелея эту приятную мысль, Наруто еле переставляя ноги, которые утопали в грязи из-за тающего снега стал подбираться к местечку повыше, но куда там, … Куда-либо не ступи мутная и вязкая жижа тут же с хлюпаньем обхватывала и засасывала обувку под самую щиколотку. В который раз не сдержавшись и выругавшись вслух, при этом сразу же оглянувшись назад, чтобы удостовериться в том, что его не услышали другие рядовые из «Листа», работающие в нескольких метрах от него, Узумаки шмыгнул носом и подтянул сползающие с него большие штаны, что были явно не по размеру. Штанины по самые колени давно промокли и пару раз успели высохнуть и, кажись, навсегда схватиться грязью, став твёрдыми и негнущимися. Иногда Наруто, чертыхаясь всё-таки отковыривал эти грязные корки, но они всегда возвращались после такой-то работёнки. Да, это тоже полезный и важный вклад в общее дело, но Узумаки полагал, что может сделать что-то более выдающееся и важное, нежели траншеи для солдат. К сожалению, его взгляды старший прапорщик не разделял и за подобные разговорчики отсылал его в наряд рыть сортир для старших чинов.       Умостившись на импровизированном деревянном сидении, рядовой Наруто шмыгнул носом и украдкой подтер подтекающие сопли краем рукава, пока никто не видит. А то ещё могли за такое и в прачечную к девчонкам отослать стирать тряпки да кипятить простыни, и в это их непростое время! Пока настоящие мужики с ружьями, да автоматами идут против этих презренных захватчиков и предателей страны — «Чёрной гвардии», таких отважных и сильных членов «Листа», как он, отчего-то держат в тылу. Несправедливо ведь!        Мальчик считал, что тоже может, как отец, воевать. Делов-то! Левой он ушатал бы самого «Пейна» из «Алой Луны», правой бы дал в морду тому самому Забузе, а фюреру, … А ему бы с ноги, да и прямо в рожу.       И тогда его б заметили, ему б сразу орденов на грудь повесили, погоны бы выдали и еще Хаширама в ниц упал перед ним, и отец, … Он бы может тогда бы вспомнил, что у него есть сын. — Прямо в рожу, чтоб отпечаток сапога остался, … с грязью, — кивая самому себе, бубнил себе под нос Узумаки, не замечая, как позади него выросла тень, которая теперь грозно и статно возвышалась над ним, — тогда прапорщик сам бы копал у меня туалеты, … а я, … а я бы, … — И что же ты делал бы, рядовой Узумаки? — вкрадчивый голос сзади заставил Наруто вздрогнуть и вжать голову в плечи. — Хатаке-сан! — встрепенувшись и опомнившись, что перед ним старший по званию, подросток соскочил с места, придерживая одной рукой лопату, а другой отдавая честь.       Осмотрев продрогшего и измазанного землей пацана, который позволил себе неслыханную вольность, Какаши скривил тонкие губы под плотной тканью мундира, прикрывавшего нижнюю часть его лица, высоким воротником. Кто б знал, как ему надоело следить за этими мелкими засранцами, которые поливают его за спиной грязью и помоями, а перед ним кичатся и рдеют за родную страну. И всё это лишь бы выклянчить задание получше, дабы отличиться перед другими, получить звездочку на погоны и медальку на мундир.        Глупые и беззаботные дети, ещё не вкусившие всего ада войны. — Вольно, рядовой, — всё с той же кислой миной отдал приказ Какаши, отведя глаза от своего подопечного, которого на него свалил полковник Намикадзе. После того, как его разжаловали из капитанов в прапорщики, ему приходилось водиться с этой никчемной мелочью, собранной из местной шпаны с улиц и детдомов, да детей военных. А всё опять же из-за полковника Намикадзе, который будто бы и не подозревал, что старшему прапорщику, словно больше заняться нечем, кроме того, как следить за чужими щенками и вытирать им сопли на морозе.       Скрипнув про себя зубами, Хатаке бросил хмурое: «За работу», и стал наблюдать, как пыхтит мальчишка, вонзая в слякоть лопату и больше махая ей, да разбрызгивая грязь, чем копая. Поглядывая по сторонам, чтоб отслеживать работу и других подчиненных, мужчина выдохнул облако пара, засовывая руки в карманы, в которых сжал ладони в кулаки. Вот за что ему этот детский сад?       Конечно, кто-то с господином Хаширамой чай пьёт, а кто-то грязной работой занимается, тут уж ничего не попишешь, а ведь если б им тогда удалось отразить атаку на ту деревеньку, …Хотя нет, это было невозможно с самого начала.       Вернувшись туда на следующий день с артиллерийской подмогой и ротой, возглавляемой самим господином Тобирамой, мужчина не поверил, что подобное могло произойти в поселении Учиха, где оставались последние лояльные «Листу» люди из этой гнилой семьи.       Тогда Хатаке мог лишь пораженно озираться по сторонам, окликать возможных выживших и придерживать у лица руку, так как морозный воздух был полон гари, пепла и запаха жаренного мяса. Хуже всего было то, что даже хоронить было некого, одна сплошная братская могила, покрытая кровью да пеплом. Чёртов Итачи из «Алой Луны» там всё с землёй сровнял, словно танки проехали один за другим, а ведь судя по разведке, громоздкой техники тогда и не было. Вот же вероломный ублюдок.       Какаши носком сапога наступил на сразу же хрустнувшую ветку и поморщился, сдвинув брови к переносице, от чего на лбу сразу же пошли уже заметные морщины. Война старит всех куда сильнее времени. А ведь он помнил Итачи ещё юнцом, такого не по годам развитого мальчишку, глядя на которого ещё в те времена затишья, мог с уверенностью покрутить пальцем у виска. С ним было всё ясно и пять лет назад, когда его застали с трупом собрата по оружию, что тихо покачивался в петле из лоскутов простыни, в то время, как Итачи флегматично листал журнал контрразведки, будто бы не замечая мертвеца.       Сомнений в том, что Шисуи Учиха не сам свёл счёты с жизнью, не было ни у кого, но доказать это не смогли, так как не было ни очевидцев, ни улик, указывающих на этого доморощенного психа. Только прощальная записка на столе с тремя строчками без каких-либо сожалений или надрывных чувств, накарябанная на клочке бумаги, почерком подозрительно идентичным Шисуи по словам экспертов. Как бы то не было, дело замяли под предлогом того, что мальчик был слаб духом, а тяжелые тренировки и моральную давку выдерживает не всякий, однако к Итачи в комнату больше никого не селили. Следующий же случай не заставил себя долго ждать, на этот раз была девчонка, и тоже из Учиха. Хатаке задумался, подняв глаза к серому небу, вспоминая подробности той ночи и имя той несчастной. Кажется, её звали Изуми.       Она не вернулась в свою комнату после комендантского часа, остроту ситуации придало ещё то, что Какаши, сразу же бросившийся в другую секцию, где проходили подготовку юноши, не застал там её однофамильца, уже замешанного в щекотливом дельце.        Сразу после этого объявили тревогу и поиски на территории училища, которые шли несколько часов до того, как подключили собак. Ближе к полуночи её нашли в сарайной пристройке, откуда доносились рыдания и болезненные стоны. Дверь поддалась сразу же и в свет керосиновой лампы попала девчонка, что билась на полу, истекая кровью из крупных порезов, которыми были испещрены её руки от запястья до локтя. Изуми извивалась в истерике, закрывая обагренными ладонями лицо, а рядом с ней лежал испачканный алыми каплями нож, которым, судя по всему, и были нанесены увечья. Итачи был здесь же, стоял в тени и, как в прошлый раз он ничего не делал, только наблюдал. И улыбался. Едва приподняв уголки тонких губ, он улыбался. Впервые с того дня, как был рекрутирован в армию «Листа», он улыбался. Улыбался. Неприятно, жутко и насмешливо.       Какаши прикрыл глаза, откидывая от себя сломанную ветку.        В ту ночь больше ни у кого не осталось сомнений в том, что Учиха Итачи опасен. Будь воля Хатаке, он бы утопил этого выблядка в ближайшем говностоке или шею ему свернул, но тогда вмешались власти свыше, сообщив, что к мальчику просто нужен «особый подход». Они забрали Итачи, а ведь лучше б всё-таки убили, сейчас бы многие были б живы, с горечью подумал Хатаке, про себя отметив ещё то, что и звание у него б осталось капитанское, что само по себе немаловажно.       Кроме того, Какаши преследовала ещё одна мысль о том, что та атака на деревню была неспроста. Мало того, это снова Учихи, геноцидом которых Итачи был будто бы одержим, так ещё и выжег всю деревню лояльных к «Листу» соклановцев, клеймив кровью и смертью своих сородичей это трижды проклятое поселение.       Впрочем, между делом подумалось мужчине, который поглядел по сторонам, выискивая отлынивающих от работы рекрутов, если б этот больной ублюдок выпустил бы кишки и Мадаре, никто б возражать не стал.       В тот день атаки «Чёрной Гвардии» они лишились не только новобранцев и остатков клана Учиха, что воевали на правой стороне, но и важного канала снабжения. А ведь этом и главная проблема этой войны. Слишком тяжело брать измором или хитростью тех, с кем живёшь на одной земле. Прапорщик мотнул головой, отгоняя от себя эти мрачные мысли о пепелище, которое ныне пустует и об юноше, которому смирительная рубашка необходима так же, как агрессивной псине намордник. Только вот теперь за спиной этого малолетнего садиста, который именует себя штандартенфюрером, стоит Учиха, чтоб его, Мадара, которому не страшен ни чёрт, ни муки совести, ни гибель всей нации. Всё-таки одно дело завоевать страну, а совсем другое сделать так, что в ней невозможно было жить. — Хатаке-сан, разрешите обратиться? — раздавшийся рядом голос вывел мужчину из собственных рассуждений, и он искоса поглядел на Наруто, который вновь прислонился к лопате и заискивающе смотрел ему прямо в глаза. Невесело цыкнув про себя, прапорщик сразу же догадался о чём пойдет речь и мысленно приготовился держать оборону до победного. — Работай, давай, а не языком тряси. — Но я устал, даттебайо … — Раз есть время на разговоры, то не так уж ты и утомился, — отмахнулся прапорщик от этих причитаний, стараясь отклониться от разговора или оттянуть неизбежное, хотя даже глаз уже задергался от одной мысли о том, что мальчишка снова заладит свою волынку. — Когда мы пойдём спасать Саске?       И вот снова. Хатаке закатил глаза. За прошедшие пару месяцев это проклятое имя он слышал больше раз, чем собственное. Наруто не страшился ни розг, ни нарядов вне очереди на караул и чистку санузлов, даже угроз по поводу того, что его лишат суточного пайка с едой уже перестали действовать. Слова о том, что мальчишка, который под началом прапорщика и двух недель не отработал, мог умереть в пытках, быть убитым ещё до базы «Чёрной Армии», или банально подорванном где-то на мине пролетали мимо ушей Наруто со скоростью света. Пацан твердил и мусолил что-то про дружбу, товарищество и семейные ценности, пока он, Хатаке, был вынужден выслушивать суровый выговор со стороны Тобирамы-сама за потерю стратегически важной точки и получить, практически плевок в лицо, когда ему кинули отчет о потере грузового поезда. Ещё унизительнее этого были лишь сурово поджатые губы со стороны полковника Намикадзе, когда выяснилось, что ещё и Обито Учиха перешёл на сторону врага, унеся с собой чертежи и последние инженерные разработки. А ведь он когда-то был под началом Минато-семпая, как и сам бывший капитан. Вместе чистили картошку, вместе ходили в разведку и вместе лежали потом в лазарете, сетуя на первые шрамы, … Теперь всё это в прошлом. Время показывало, что Учихам нельзя доверять. Один за другим они втыкали нож в и без того окровавленную спину Японии. Всё-таки есть вещи и похуже войны: собственная трусость, предательство товарища и эгоизм старшины — и это всё прапорщик уже повидал. — Мы не пойдём спасать Саске, — жестко отрезал на корню Какаши, — если он жив, то он либо предатель, либо, … — Либо шпион! Он добывает сведения о них, я уверен, что он, …- загоревшиеся огнём голубые глаза подчинённого вызвали лишь вспышку ярости в груди мужчины, который вырвал резким движением из рук подростка лопату, — Хатаке-сан, …- рядовой осекся на полуслове. — Упал и отжался, — холодный голос не оставлял сомнений у Наруто в том, что прапорщик серьёзен. Сглотнув скопившуюся во рту слюну, Узумаки всё ещё неверующе глядел на своего командира. На лице подростка так и читалось «Прямо на землю? На эту слякоть и грязь?» — Кому сказано? Упал и отжался пятьдесят раз. Третий раз повторять не стану, а просто сломаю тебе хребет лопатой. — Вы так не сделаете, …- дрогнувшим голосом пробормотал Наруто, хотя тон прапорщика говорил об обратном, как и в собственная неуверенность пацана. Какаши же выжидающе приподнял брови. Ему-то довелось убивать детей, и это не то, чем может гордиться солдат, но тем не менее это война, тут нет места сожалению, жалости и мыслям о том, что твоим врагом может оказаться ребёнок. Через несколько лет этот ребёнок станет взрослым и спокойно пустит пулю тебе в лоб, если не сейчас. Тот же штандартенфюрер Учиха уже и в тринадцать был отбитым на всю голову. Так что не важно: ребёнок или взрослый, мужчина или женщина — они все враги, если носят мундир «Чёрной гвардии».       Колени у Узумаки дрогнули под чёрным немигающим взглядом прапорщика, и он опустился на голую землю, где приняв упор-лёжа, стал поднимать грудь от мерзкой жижи и грязи под ним, при этом закусив губу. — Один, … два, … поднимай корпус, а не зад, рядовой, — наблюдая за этими жалкими попытками со стороны мальчишки отжаться, Хатаке сплюнул в сторону, когда тот поморщился и пробубнил что-то напоминавшее: «Я всё отцу расскажу». Посмотрев снова на пацана, посмевшего грозить старшему по званию своим влиятельным папкой, которого никогда нет, когда он нужен, мужчина расплылся в ироничной улыбке, которую всё равно никто и никогда не увидит, — расскажешь отцу, говоришь? Побежишь жаловаться ему на злого и несправедливого прапорщика, который тебе зад не вытирает и не кладёт сахарок в чай? — тон Какаши становился всё более прохладным. — Да ещё и работать заставляет, ух, каков негодяй, да? Молчание со стороны Наруто, который понуро отвёл взгляд, вызвали ещё большую ярость, которую Хатаке решил выплеснуть по-своему. Резко поставив на спину мальчишки ногу, офицер силой придавил того к земле, заставив окунуться в грязь и лужу лицом, при этом про себя надеясь, что тот и хлебнул этой дряни на вдохе. — Тогда расскажи ещё и про это. И, на сколько я помню, я не отменял предыдущей команды. Раз умеешь дерзить своему старшине, то умей и наказание за это нести, — чётко отдал приказ Какаши, безжалостно всё ещё придавливая парнишку сверху, от чего тот мог лишь оторвать лицо от жижи, по которому теперь стекали коричнево-серые дорожки, оставляющие грязные разводы. Там же были и обида, и горечь, и эти голубые глаза, так и излучающие строптивость и непокорность, … Будто бы он сможет что-то сделать с такой тяжестью на спине, да ещё и с уже покрасневшими от холода руками, пальцы которых, как заметил мужчина, только сильнее впились в землю. — Ты жалок и немощен. Сложно поверить, что у Намикадзе-сана действительно есть отпрыск, вроде тебя. Неудивительно, что он делает вид, что тебя не существует, …- продолжал Какаши, но запнулся, когда заметил, как дрогнули мышцы под его сапогом и, не смотря на давящую тяжесть, Наруто смог оторвать грудь от земли, при этом закусив губу до крови, красная дорожка которой струилась по подбородку вместе с мутными каплями грязи. — Я не такой, — Узумаки крепко сомкнул веки, дабы не зареветь, не только от боли, унижения и того, как онемели от холода пальцы, но и от того, как раз за разом слышал какой он неудачник, который только и может, как хвастать офицерским званием отца, да проситься в кабину пилота, — я не такой! — А какой ты? Вечно ноющий о том, о сём, и о Саске, с которым ты и месяца в разведку не проходил, — Хатаке вновь прижал неугомонного парня в грязь, про себя отмечая, что у того уже одежда пропиталась ею, а это может чревато тем, что он простудится и вновь сляжет под капельницу. А это не хорошо, — хватит, — мужчина прервал очередную попытку Узумаки отжаться под его ногой, придавливая в который раз мальчишку к земле, — просто признай, что ты жалкий нытик, который горазд языком трепаться, …- не договорив, Какаши ощутил, как Наруто вновь поднимается и разогнув руки, прошептал цифру. — Пять. — Что? — Это пять. Ещё десять таких же подходов, и я выполню, … — Ты не сделаешь. Отставить. — Сделаю. И это, и Саске спасу, и, …- мальчишка так и не договорил, так как Хатаке, закатив глаза, уткнул его вновь в грязь, но это не помешало тому задрать голову и буркнуть, — и Мадару убью. — Надоел уже, — лишь смог на это скрипнуть зубами прапорщик, после чего убрал ногу с корпуса пацана, — иди смени одежду и ступай в прачечную, будешь там сегодня отрабатывать свой болтливый язык. — Нет, Какаши-сан, только не к девчонкам, я отожмусь, я правда сделаю это! — Пошёл вон, позорище, — раздраженно знаком руки отмахнулся от Узумаки офицер, но, при этом ощутив, как на губах невольно снова появляется усмешка, но на этот раз она не грубая и не издевательская.       Всё-таки странно было встретить среди нынешнего поколения детей войны того, кто подобно упёртому барану верит в свои силы, в лучшие будущее и то, что они тут перестрелку персиками ведут. Тем не менее, Наруто придётся понять, что такое война. Иначе он просто умрёт от шальной пули или выстрела в спину, и хорошо, если это будет не тот, кого он будет называть другом.

***

— Из-за обрыва связи, мы несколько дней провели в неизвестности, — пожилой мужчина устало потёр лицо, сминая и без того глубокие морщины, затем провёл указательным пальцем по карте, что была перед ним, отмечая точку, — тем не менее генерал Ооноки подтвердил факт атаки на их фронт, однако нам повезло, и войска «Алой Луны» Пейна быстро отступили. Мы так и не узнали, чего они добивались, но на них это не похоже, — вынес вердикт генерал Хирузен, отложив кисть с чернилами в сторону, которой отметил путь противника. — Что говорит этот старый хрыч Ооноки по-поводу самого набега? Его предположения о том, что было нужно этим шавкам Рейха? — сидевший во главе стола военачальник, вопросительно поднял брови, устремив взгляд на своего старшего офицера. — Разрешите? — молчавшая во время всего собрания женщина с красными волосами, пригубив из своей фарфоровой чашки ароматный зелёный чай, продолжила, когда получила одобрительный кивок, несмотря на то что, давший его генерал Тобирама, крепко сжал челюсти, готовясь услышать очередной бред. — Настолько я помню, там расположена тюрьма для военных преступников и несколько ферм и шахта, на которой они работают, отдавая свой долг обществу. Весьма сомнительно, что этому паразиту в чёрной фуражке понадобился навоз или посевы, остается шахта. — Нет, Мито, — Тобирама отмахнулся от такого бездарного предположения, которое был вынужден выслушать только по той причине, что это жена его брата. Он вообще находил нелепым само её появление здесь, считая, что женщине нечего делать на военном совете, да ещё и прихлебывать чай в своей отвратительно жеманной манере. Он бы с удовольствием сослал её прямо в концлагерь к Мадаре, как минимум за то, что она женщина, посмевшая осквернить совет и тем самым унизить его и других генералов. Однако, с родственными связями приходилось считаться, к тому же именно вес её семьи позволил получить военные силы с восточных земель. Так что, данный брак, как и полагается был союзом договоров и родословных, с последующими из этого привилегиями в виде восточного фронта, существенным пополнением императорской казны и усилением генетического потенциала Сенджу. — Если бы они покусились на шахты, то не стали бы стремительно нападать и отступать, это отвлекающий маневр, — объяснил очевидное Тобирама всем присутствующим, про себя отмечая, что основная стратегия обиженного и оскорбленного фюрера Учихи — «Выжженная земля», которую он подцепил опять же с Запада. Наступая или отступая, его войска не оставляли противнику ни шанса на выживание. Они уничтожали деревни, сжигали села, отравляли колодцы с водой и, в конце концов, изнеможенная армия могла лишь сдаться на милость врага.        Разумеется, оптимальным решением было б остановить солдат и не гнаться за ухмыляющимся и улюлюкающим оппонентом, но, когда по другую сторону поля боя был Мадара своей собственной персоной, до которого впервые за долгое время были считанные километры, у Тобирамы сводило скулы от мысли, что он его упустит. Чёртов Учиха был, как красная тряпка, маячившая на горизонте с чёрным флагом, который держал его блядский братец. Тобирама не мог сидеть и ждать, ему было просто необходимо сжать их в собственном кулаке и раздавить, растирая подошвой ботинка по окровавленной земле, которую именно они окрасили в бордовый. Ведь это они начали, они со своей гордыней и притязаниями на их владения, они наполняли пороховую бочку, что в итоге и бомбанула. Это их усилиями развалилась великая страна. Это только их вина. Не его. Их. Успокоив себя этой мыслью, мужчина кивнул сам себе и прибавил вслух, снова посмотрев на старика Хирузена. — Генерал Ооноки чего-то не договаривает. Развяжи ему язык, … пусть выложит всё. Нам не нужны сюрпризы. — Тобирама-сама, он бы не стал от нас ничего утаивать, …- генерал отложил свиток с письмом в сторону, при этом в его тоне военачальник Сенджу уловил нотки недоверия, от чего подозрительно обвёл старца взглядом.       Когда шпионы врага повсюду, то невольно становишься параноиком и держишь пистолет под подушкой, а нож за пазухой. Тем не менее, будучи доверенным лицом своего брата, Тобирама старался проявлять больше лояльности к заслуженным воякам, хотя, у него не всегда это получалось. Они были слишком мягкими, слишком пресно смотрели на вещи и каждый раз надеялись на лучший исход, сомневаясь в том, что Мадара пойдёт на какую-либо дерзость или аморальный поступок. И это при том, что чёртов Учиха развязал войну и устроил в Японии огненную геенну, породив целое поколение людей, не знавших того, что есть что-то кроме запаха пороха в воздухе и рыданий за стенкой. К чему эти сентиментальности и отсылки к былому теперь? — Несмотря на Альянс, созданный ради победы в этой войне, мы не являемся союзниками, и эти горцы постоянно были для нас, как зловонная куча где-то на краю карты, — приставив палец к виску, напомнил Тобирама, затем обернулся на звук скользящей двери, за которым предстал истинный император Японии, её вождь и генерал армии — Хаширама Сенджу.       Почтительно поклонившись, как и все присутствующие в комнате, военачальник сразу же поубавил тон при брате, — господин император, прошу меня простить, мне не доложили, что вы уже вернулись с южных укреплений, и я начал совет без вашего присутствия.       Подняв голову, Тобирама ожидал увидеть, как и всегда мягкое и располагающее лицо главы семьи, вот только одного взгляда было достаточно, чтобы понять то, что Хаширама подавлен и удручен, а значит, и неспособен здраво рассуждать и оставить наконец свои попытки перейти к миру и согласию с чёртовым Учихой.       Обладая мягким нравом, император Японии тяжело переносил ужасы войны глядя на бесчисленные могилы, раненных солдат, мор и голод, что под руку сопровождали их уже какой год. Однако, хуже всего было в этом, по мнению Тобирамы, что каждый раз, глядя на разоренную войной страну, его брат, его жизненная опора и тот человек, ради которого он готов был пройти по головам других, опускал руки. Не видел смысла сражаться, не видел больше причин брать в руки оружие и составлять новые гениальные стратегии по остановке притязаний и набегов врага. Он не хотел создавать разведывательные корпуса и посылать шпионов, он не хотел втягивать в это детей, … Последние были самой больной темой этого непрекращающегося кошмара. Дети шпионы, дети предатели, дети убийцы и истязатели. Их делали такими не война и попытки выжить, а взрослые, которые говорили им сражаться, заставляли смотреть на убитых и израненных, показывали то, что не должны видеть дети.       Тобирама был солидарен с этим и максимально пытался оградить несовершеннолетних от тягот войны. Они вполне могли оставаться в тылу, работать на фермах и полях, в госпиталях и на заводах. Да, он разделял такой взгляд, … какое-то время, пока Мадара, будь он проклят, не вынудил его использовать этот низкий и отвратительный способ, да ещё и за спиной родного брата.       Дети — идеальные шпионы и убийцы. И младший Сенджу это усвоил быстро и наглядно. Раньше он бы схватился за сердце с криком о том, как можно так думать, но ему показали, что ребенок, выращенный в жесткости и тирании не может не получить травмы психики или нарушения в естественном развитии. Он будет нести эти травмы сквозь года, и эти незаживающие раны будут гнить, покрываться струпьями и разъедать его изнутри.       Какие-то из них смогут вернуться к нормальной жизни, не сломаться и хвататься за робкие радости в виде семьи или домашнего очага, но будут и те, у кого дороги назад уже не будет. Таких вот, монстров, порождённых войной, насилием и взрослыми людьми, уже нельзя было назвать ребенком. К тому же, система приносила свои плоды и грех было жаловаться. И больше всего сердце Тобирамы грело то, что один из таких выращенных монстров, подобрался настолько близко к Мадаре, что способен был перерезать по первому же приказу ему горло, но эту радость младший Сенджу оставил для себя. Тому же агенту необходимо было лишь пододвигать фюрера к краху, чем он и занимался, а благодаря его хоть и редким отчетам, они примерно прикидывали силы врага и могли вовремя отвести войска и планировать нападение. — Всё в порядке, я пропустил что-то важное? — Хаширама тем временем сел на место, которое освободил ему его младший брат и устало оглядел своих генералов. — Нет, господин Император, всё только начинается, — положив руку на плечо главы страны, объявил Тобирама, украдкой глянув на последнего присутствующего на этом совете мужчину преклонных лет, что даже сидя опирался на трость. Он редко высказывался и, порою, даже шёл наперекор решению совета, но его действия всегда были на благо Конохи, в этом Тобирама не сомневался ни на минуту. Уловив взгляд со стороны, Шимура Данзо едва заметно кивнул. Сегодня пришёл очередной отчет от их агента в «Чёрной Гвардии». Уже скоро. Уже совсем скоро они раз и навсегда уничтожат Учиху Мадару.