Без границ

      Все каналы транслировали одно и то же со всевозможных ракурсов – пара раскорёженных машин, лежащих какой-то бесформенной грудой на боку, посреди крупной магистрали, повсюду дымящиеся обломки, сирены скорой помощи и мигалки полицейских машин. Толпа зевак, снимающих происходящее на телефоны. Кто-то уже пытался комментировать случившееся, кто-то искал эксклюзивные подробности, помимо числа жертв и личности погибших. Погибших, по факту, было не так много, если судить по меркам произошедшего: три человека. Три оборванные человеческие жизни. Водитель и пассажир посольской машины, и водитель автомобиля, проезжавшего слишком близко от места взрыва. И это действительно немного, потому что магистраль была одной из центральных, а загруженность в это время – чуть меньше, чем в час пик. Удивительно, что зацепило всего две машины. Будто кто-то позаботился об этом.       Просто «пассажир». Холодно и отстранённо. Всего лишь слово. Не посол. Не Им Джебом. Не муж. Не отец. И будто совсем не живой человек.       Марк отключил телевизор. Просто нажал на кнопку, и в доме воцарилась почти абсолютная тишина. Для этих двоих больше не существовало остального мира. Не морозил холодильник, под окном не лаял пёс, не тикали часы. «И мир перевернулся, и шар земной встал на своей оси. И звёзды отсветили, и в мир иной – уже не маяки». Просто холодные точки на безжизненном небе, таком же холодном, как тело мёртвого человека, бывшего когда-то центром чьей-то Вселенной. Нет. Всей Вселенной.       Марк аккуратно обнял Ёнджэ за плечи, приподнял, помогая встать на ноги. Тот будто этого совсем не понимал, оттого ноги его не держали – он норовил снова опуститься на пол, придавленный каким-то огромным, совсем нечеловеческим горем. Он дождался Джебома с войны, где стреляли, сбрасывали и взрывали бомбы, а в мирное время потерял. Тут не плакать хотелось. Хотелось просто понять: как это произошло? Почему, люди?       Марк Ёнджэ из объятий не отпускал и уверенно, настойчиво довёл до софы, тут же возвращаясь за Бэмом, который своего горя не сдерживал и, свернувшись на полу в какой-то немыслимой изломанной позе, рыдал. Правда совсем тихо, но тело его дрожало и казалось, что наружу что-то пытается вырваться, разрывая мальчишку изнутри. Бэм пока держался.       Марк поднял его легко, тот обнял его за шею, как слепой котёнок ткнулся куда-то чуть выше ключицы мокрым от слёз лицом. Он неосознанно искал в такой ситуации защиту и успокоение. А ведь ещё совсем недавно так его носил отец – в своих надёжных объятиях, прижимая к себе как самое большое сокровище в мире…       В кармане Марка ожил телефон. Устроив Бэма рядом с Ёнджэ, Марк достал мобильник и прочитав имя абонента, нахмурился. Посмотрел на съежившегося, всего скомочившегося Ёнджэ и Бэма, который сжав ладонь Ёнджэ, утыкался в неё лбом, будто она могла лишить его памяти и событий последнего вечера. Марк покачал головой и ответил на звонок.       - Да, Джебом?       - Со мной всё в порядке! Предупреди их! Я потом всё объясню! – Связь тут же прервалась.       - Это он? – Голос Ёнджэ было не узнать: глухой, с каким-то невероятным хрипловатым придыханием. Там и надёжда, боль, отчаяние, недоверие и неконтролируемая радость.       Марк кивнул. Ёнджэ тяжело вздохнул и откинулся на спинку дивана.       - Тише, Бэм, не плачь. С отцом всё в порядке… - Ёнджэ гладил сына по голове, но тот плакать не прекращал. Дело было уже не в том, что этого не произошло, а в том, что он поверил в обратное. Пусть и на недолгое время, но он лишился отца. И этого времени хватило, чтобы разбить ему сердце. Плакал он редко, но если начинал, то наружу выплёскивалось всё, что копилось. Порой копится годами.       Ёнджэ прижал Бэма к себе, поглаживая по спине, по голове, нашёптывал что-то, баюкая в своих объятиях. Казалось, что через весь этот ритуал успокоения, он пытался и сам прийти в себя. Бэм рыдал долго, надрывно, даже когда закончились слёзы он не прекращал всхлипывать, содрогаясь всем телом.       На фоне работал телевизор, Марк включил его вновь – вдруг какой-нибудь канал прояснит ситуацию, что случилось и кто погиб на самом деле. Одна догадка у него была, но он не хотел об этом думать. Джинён не отвечал и тревога Марка нарастала.       То, что картинка на экране сменилась, сначала не понял никто. Вот ещё показывали магистраль, специальную технику растаскивающую обкорёженные остовы автомобилей. Показывали фотографии Джебома, говорили о том, кто он, что он сделал «при жизни» будучи послом. А потом, в один миг, всё изменилось – и вот он, живой Джебом на каком-то пустыре, рядом военные, держащие на прицеле, стоящих на коленях с заведёнными за голову руками, людей. Съёмка велась, очевидно, с вертолёта – близко никого не подпускали, но даже так было понятно, что с Джебомом всё хорошо.       Бэм стёк на пол и подлез поближе к экрану, пытаясь убедиться, что это не обман зрения. Но отец всё также мелькал в кадрах, то раздавая какие-то указания, то переговариваясь с кем-то. Сразу было понятно, что в этой ситуации он – не просто зритель.       - Почему тогда по другим каналам крутили новости о его смерти? – То ли прошептал, то ли прохрипел Бэм.       - Не знаю, Бэм… Но Джебом со всем разберётся. – И в голосе Ёнджэ не промелькнуло ни капли сомнения в своей правоте.       К утру накал снизился: повторяли уже известные факты. Потому что добавить пока было нечего, да и половина из того, что транслировалось было догадками, о чём не раз повторяли, нарушая профессиональную этику. Из того, что вроде как стало известно, правдивой было не так уж много информации: фабрики уже давно не работали по назначению, на них производили синтетический наркотик, прикрываясь другой законной деятельностью. Очевидно, что Ян Ли убили из-за того, что он почти добился, чтобы фабрики закрыли и снесли. Но, чтобы не привлекать внимания к этому, чтобы успеть прибрать за собой, ликвидировать все следы нелегальной деятельности , смерть Ян Ли подали как акт народной волны неприязни к чужакам. Это отвлекало от заводов, от деятельности Ян Ли и по факту тянуло время.       Самое ужасное, что в этой деятельности принимали участие и люди достаточно богатые и известные, которых буквально поймали с поличным при этой неожиданной проверке, инициированной Джебомом. Понятное дело, что никто не стал бы открыто признавать, что большая часть информации была добыта послом другой страны и его соратниками. Нет, это сделала местная полиция. Хотя все понимали, что это не так. Раз машину Джебома взорвали, значит его хотели устранить, понимали, что он копает уже в нужном направлении.       А вечером Джебом вернулся домой. Усталый, крайне переутомлённый, но увидев своих, расплылся в улыбке:       - Я дома.       Бэм опять плакал, отпускать Джебома из объятий не хотел. Тот посмеялся и позволил сыну вешаться на себе всё время. Так они весь вечер и проходили: в обнимку. Джебом не стал ничего при нём рассказывать, объяснять, хватало того, что он просто был. Был рядом, дышал, смеялся. Щекотал Бэма, стараясь немного расшевелить, улыбался нежно Ёнджэ и точно не собирался покидать их навечно.       Когда Бэм уснул, вволю и наревевшись, и насмеявшись, Джебом, Ёнджэ и Марк ещё долго о чём-то разговаривали, даже спорили. Не хватало только Джинёна, но Джебом пояснил, что тот занят очень важной работой от которой его не стоит отвлекать. Когда Марк оставил их наедине, Джебом подошёл к Ёнджэ вплотную, тот выглядел как неприступная ледяная крепость. И да, очень давно, казалось, что целую вечность назад, Ёнджэ прочитал, что брак – это осаждённая крепость. Смысл у известной цитаты был иной, но Ёнджэ всё же ощущал себя в данной момент именно так – крепостью, которую окружили. Он чувствовал необходимость защищать то немногое, что ещё осталось: семейные ценности и благополучие каждого члена этой семьи. Раз уж никто, кроме него, о безопасности не думает. Но интересы государства, которые представлял Джебом, обложили его со всех сторон. И вот эта борьба - между личным и общим, подрывала его изнутри. Всё он понимал, всё терпел, но он не хотел повторения ситуаций, подобных сегодняшней. Да и больнее было оттого, что он понимал, что Джебом сейчас не на его стороне.       Джебом остановился перед креслом, в котором сидел Ёнджэ, присел на колени перед ним, взял руки того в свои, погладил:       - Потерпи ещё немножко, Ёнджэ… Мы же знали на что идём.       И, боже, да! – Ёнджэ знал, на что идёт, знал, что может произойти и знал, что вновь стерпится с ситуацией. Потому что такова их судьба сейчас - терпеть. И своим терпением и своей верой показывать другим пример. Но он не Дева Мария, надолго его не хватит.       Утром Бэм отца вновь не застал. Ёнджэ уже не спал. И то ли он проснулся раньше, то ли не спал вовсе.       - А где отец? – Голос Бэма был крайне расстроенным.       - Уехал. – А вот в из голоса Ёнджэ будто и вовсе выкачали всю жизнь и все человеческие эмоции.       - Он мог остаться хотя бы на завтрак… - Бэм вздохнул и, шаркая ногами, прошёл в глубь комнаты, к столу, на котором стояла вазочка с фруктами. – Почему мы не можем жить как обычно, разве всё уже не закончилось?       - Всё только начинается, Бэм. Только начинается.       Потому что в ту ночь наверняка поймали не всех. И даже если вычислят имена остальных, у тех будет достаточно времени отомстить, если они поставят месть своей целью. Мстить будут Джебому. И им тоже.