Тепло наших тел

      Холодно. Здесь очень холодно.       И темно.       Кажется, что-то забыл.       Он идет по коридорам дома, которые давно знает наизусть, знает каждую щель и каждый облупившийся кусочек краски, знает, к чему нужно приглядеться, а что не стоит его внимания. Слышит за дверями голоса своих соседей, он к ним привык, он без них уже не может, и когда уезжает к родственникам, чувствует себя неуютно, если не слышит музыку рядом или где-то около своей квартиры, если не встречает этих странных людей, которых неизвестно какими ветрами занесло в это Богом забытое место. Хотя, наверное, как раз в таких местах, где никогда не бывает светло, сколько ярко бы не светило солнце в окна, и должны собираться подобные персонажи.       Предплечья горят. Бледная кожа изрезана, крови так много, что багровые рукава толстовки уже не впитывают, она стекает по пальцам и капает на пол, оставляя за парнем кровавый след. Он не переживает. Он знает, что Лиза скоро пойдет мыть полы в коридорах, и что ей не требуется ответов на вопросы. Эта женщина так давно здесь, что привыкла ко всем возможным странностям старых апартаментов, и уже ничего не спрашивает, прекрасно зная, что даже родной сын вряд ли станет что-то объяснять ей.       Он устал. Он в тупике. Он не понимает, куда двигаться дальше, не может найти упущенные детали, путается в событиях и рассказах людей. Не может найти сил двигаться дальше.       В груди болит, там как будто зияет дыра, которую не получается ничем заполнить. Он даже стащил у отца бутылку виски, но когда напился, пустота внутри только расширилась, сдавливая органы, ломая кости, разрывая ткани. Люди говорят, что понимают его, что надо просто потерпеть и все пройдет, но боль только нарастает со временем. Чем дальше, тем сильнее, тем чаще темнеет в глазах, тем чаще хочется шагнуть под подъезжающий к остановке автобус, наглотаться отцовского снотворного или повиснуть в петле посреди гостиной.       Никак не вспомнить… и от этого очень страшно.       Сны не снятся уже давно. Даже кошмары. Он спит крепко, но просыпается еще более уставшим.       Если, конечно, удается заснуть.       Он не спит уже трое суток подряд, и в его реальность вклиниваются отвратительные галлюцинации, в открытую заявляющие, что существовать только потому, что чей-то мозг воспалился от бессонницы, очень весело. Он посылается их к черту и велит им проваливать, а они только смеются в лицо: мол, ты даже с собственным мозгом совладать не в состоянии, а хочешь защитить всех своих родных? Да на что ты вообще годишься, изувеченный слабый мальчик, гоняющийся за культистами и привидениями? А ей ты такой зачем?       В квартире темно. Из комнаты отца в приоткрытую дверь проникает немного света от экрана монитора. Ему не нужна помощь, ему нужно просто хотя бы выговорится. Ну и может быть аптечка. Хотя нет, бинтов ведь там все равно нет, с прошлого раза так и не купил. Просто немного поговорить. Или не стоит? Да, не надо его беспокоить. Он как всегда скажет «Сал, давай позже, я занят, у меня много работы» и попросит закрыть за собой дверь. — Эй, приятель, это ты? — Да, пап, — слабым голосом отзывается он. — Я пойду к Ларри спущусь ненадолго, не жди к ужину.       Такое чувство, что что-то забыл…       Руки тяжелеют, тянут вниз. Голова болит и кружится, а видения становятся все абсурднее и безумнее с каждым шагом до подвала. Но ему не страшно, слишком часто видел подобные вещи. Без них уже даже как-то неуютно. А иногда он видит мать. Тогда прорывает, терпение заканчивается. Он плачет, умоляет забрать его, рассказывает, как сильно устал в этом мире. Но она с печальным лицом качает головой — ему нельзя с ней, его туда не пропустят.       Таких в рай не берут.       Ларри открывает, заслышав шаги в коридоре, не обращает внимание на его внешний вид, как будто так и надо. Пока Джонсон говорит о чем-то постороннем, он обращает внимание на фотографии на стене. На них чего-то не хватает. Или кого-то.       Эш. Где она? Что с ней? Она ведь должна была придти сегодня к ним… она собиралась пойти вместе с ними еще из школы, но… куда она делась?       При мыслях о ней становится трудно дышать. — Ларри, где Кэмпбелл? — Кто? — Эшли. Где Эш? — Кто такая Эш? — с искренним недоумением спрашивает друг. — Чел, ты в порядке? Мы не знакомы ни с какой Эш, а даже если бы и были, откуда мне знать, где она ошивается? Сал, все в норме? — Мы не знакомы ни с какой Эш? — он делает шаг назад. — Это ты, кажется, не в порядке, Джонсон. — Ну, может, я просто не помню ее? — пожимает плечами в ответ парень. — Я много с кем знаком, знаешь ли, опиши мне ее хотя бы, может вспомню. — Она… она… я… не помню. Ларри, я ее не помню, — к горлу подкатывает ком. — Я не помню, Ларри, — он закрывает руками лицо, оставляя на протезе красные отпечатки.       Он забыл. Он ее забыл.

***

      Салли проснулся в холодном поту. В висках колотило, по щекам катились слезы, обжигая изувеченную кожу.       Сон. Только сон. Он помнит ее зеленые глаза, помнит радостную улыбку, тяжелые каштановые волосы, ямочки на щеках, пухлые губы, помнит ее запах и прикосновения. Парень закрыл лицо руками. Кэмпбелл еще даже экзамены не сдала, а у него уже едет крыша от одной только мысли, что она будет поступать в другом городе. Это была одна из причин, по которым сейчас его предплечья были так туго стянуты бинтами. В этот раз слишком глубокие порезы.       Может быть зря Ларри тогда решил зайти к нему?.. Дверь комнаты приоткрыта, в гостиной горит свет. Наверное, отец заходил…       В коридоре кто-то разговаривает, помимо голоса отца слышится женский, тонкий и звонкий. Голоса приближаются, свидетельствуя о том, что их обладатели переместились в гостиную. — Извините, что я так поздно, Мистер Фишер, мне Ларри звонил еще когда я в городе была, как только приехала, так сразу сюда, на время даже не глянула. — Все в порядке, Эш, наоборот, хорошо, что ты приехала. Думаю, Сал будет очень рад тебя видеть. Он уже должен был проснуться, так что иди к нему. Может сделать вам чаю? — Да, спасибо, я не буду против, — девушка приоткрывает дверь комнаты. — Эй, ты спишь? Салли? Салли-кромсалли, я вижу, что ты тянешься за протезом. Не надо, — она проскользнула в комнату и бесшумно прикрыла дверь.       Эшли замерла, прикусив губу, стараясь сдержать наворачивающиеся на глазах слезы, уставившись в пол. Да, Кэмпбелл видела, что в последнее время он совсем плох, понимала, к чему все это приведет, знала, что все могло опять повториться, что он опять может начать причинять себе вред. Но ей надо было уехать, а Фишер, натянув улыбку, утверждал, что в полном порядке, и она может не волноваться за него. Он не хотел, чтобы она переживала по мелочам.       Девушка всхлипнула и кинулась к парню. — Прости меня, пожалуйста, я не должна была уезжать, прости, прости, прости, — шептала она, крепко его обнимая. — Я должна была остаться с тобой, я такая дура, как я могла… — Хватит, Эш, ты ни в чем не виновата, — Сал положил руки ей на плечи. — Ты правда не причем. Дело совсем в другом. Не плачь, пожалуйста, я не могу смотреть на твои слезы, мне самому хочется реветь, — стирая влагу с ее щек, говорил парень.       Они долго лежали молча, просто обнимаясь, только Эшли иногда снова повторяла тихое «прости», и терлась носом о шею парня, всхлипывая. — Знаешь, я думаю, нам стоит пожить вместе, — девушка села на кровати и взяла Фишера за руку. — Что ты на меня так смотришь? Мои родители смирились с тем, что я уже большая девочка, твой отец вряд ли станет препятствовать. Дома рядом с апартаментами сдаются очень дешево, нормальным людям здесь в голову жить не приходит, как раз для нас. Сдадим экзамены и съедемся, ты будешь у меня под присмотром… — А как же художественное училище? — Я могу приезжать. А могу вообще не поступать. — Ты не должна из-за меня отказываться от мечты, Эш. — Это не столько моя мечта, сколько мечта моих родителей. Я переживу, если придется походить пару лет в местный техникум, а вот если с тобой что-то случится… утоплюсь в озере. — Эшли Кэмпбелл, ты ни в чем не виновата, — Сал заключил ее лицо в рамочку из своих ладоней. — Ты не обязана ради меня жертвовать своими планами. Ты мне ничем не обязана. — Не обязана. Но это не значит, что я не могу о тебе заботиться. Хорошо, тогда давай так. Мы с тобой после окончания школы вместе снимаем дом. Если первые полтора месяца все будет хорошо, и ты не выкинешь ничего подобного, — она демонстративно похлопала его по предплечьям, — Я поступаю в художественное училище и в начале сентября укатываю учиться, но буду приезжать минимум раз в месяц. И подселю к тебе Ларри или Тодда, по любому кто-то из этих двоих захочет сбежать из родительского гнезда, на всякий пожарный. — Полагаю, мне никак не отвертеться? — выдохнул парень. — Знаешь, Эш, я люблю тебя. Не оставляй меня. Для меня сейчас нет ничего более ужасного, чем потерять тебя или забыть твои глаза. — А я и не собираюсь оставлять тебя, Салли-кромсалли. Потому, что я тоже тебя люблю.