Дистимия

      Утро не приносит желанного спокойствия. Гэвин открывает глаза по-прежнему живым снаружи и умирающим где-то внутри. В его доме пусто. В его кровати пусто. В холодильнике пропадают купленные ещё на прошлой неделе продукты. Мозг отправляет импульсы по всему телу, — эти импульсы заставляют его подниматься с кровати, идти в душ и собираться на работу. Эти импульсы заставляют его жить. Есть ли на свете что-то более ценное, чем эти самые сигналы в мозгу? Он не был бы жив, если бы не связующие нити, перехватывающие горло и тянущие в шумное пространство из людей и машин. Тина всё ещё в больнице. Из всех возможных новостей только эта волнует его по-настоящему. Он дерьмовый друг, раз не сидит у неё под дверью возле палаты. Она всё равно не скоро приходит в себя — говорит мозг, — и едва его узнаёт. Поначалу улыбается и спрашивает: сэр, мы знакомы? Потом улыбается и предполагает: Вы — Гэвин Рид? Но ни один её взгляд, ни один жест не говорит то приятное и уверенное: да, я Тина Чэнь, и тебе лучше держаться от меня подальше. Смысл не в изменении и потерянной памяти, не в странных вещах вокруг, смысл в том, что ничего из происходящего больше не напоминает его жизнь. Ричард не возвращается. Нет никаких новостей. Его разыскивает полиция, его фотографии украшают рабочие столы. Гэвин обещает Фаулеру помочь. Он ему говорит: если я увижу этого сукина сына, я лично его пристрелю. Ему верят. Он и сам себе верит, когда обещает во всём разобраться. И первой мишенью для него становится Харрис. Он оказывается в плену его квартиры и допроса с пристрастием. Отдавая должное, Гэвин с гордостью признаёт, что этот, мать его, ублюдок поистине хорош. Он отвечает на все вопросы. Он улыбается. — Ты в порядке? Рид бьёт себя по лицу. Конечно, он в порядке. Но будет ли в порядке кто-то другой? — Знаешь, я всерьёз напуган твоим состоянием. Давай поговорим в другой раз? Гэвин его отпускает. Гэвину ничего другого и не остаётся. Каждую ночь он ждёт, что Ричард к нему вернётся, и каждое утро просыпается один.       Харрис с ним говорит. Он приходит сам и делает вид, что всё хорошо. Он становится для него другом, тем необходимым человеком, с которым можно и поспорить, и душевно поговорить. Одиночество никогда не измерялось людьми вокруг. Оно давило невозможностью говорить о важных вещах. Харрис цепко вытаскивает из него информацию. Он тянет за все рычаги, клешнями вытаскивает гнильё, показывает ему и говорит — это нормально. Он говорит: я и сам не лучше. Гэвин усмехается. Они сидят у него в гостиной и пьют тёплое пиво. — Ты о чём? — Рид не выпускает бутылку из рук. Когда он молчит, он обхватывает губами тонкое горлышко и пьет, пьет, пока в горле не начинает першить. — Скелеты в шкафу. Гэвин понимающе кивает, но всё равно говорит: рассказывай. Даже будучи неуверенным в том, что вообще хочет это слушать, он говорит Харрису: мне можно доверять. Так делают друзья. Харрис рассказывает о матери. Рассказывает о брате. Он говорит: они умерли очень давно. Так давно, что вспоминать о них уже даже не больно. Но не в этом заключается гнильё. Конкретно это — отправная точка. — Как это произошло? — Гэвину становится интересно. Возможно, ему также становится жаль. Но он не из тех, кто скажет об этом вслух. — Банально, — парень ставит пустую бутылку на пол к остальной горе мусора. Он подпирает голову рукой. Он рассказывет о волне детских похищений в Детройте. Говорит: его тело так и не нашли, дело закрыли, а мать не справилась с этой потерей. — Не так уж и банально. — Возможно, — Харрис смеётся. В этом на самом деле забавного мало, но он смеётся пьяно, заглядывая Риду в глаза. — В любом случае, я оставил это в прошлом, как только нашёл этого ублюдка и того, кто закрыл дело. — Не уверен, что понимаю тебя. — Не понимаешь, — Харрис хмурится. Гэвин впервые видит его настолько злым и подавленным. — Иначе бы я здесь не сидел. Пьяному Риду кажется, что он ослышался. Он наклоняется вперёд и всматривается в парня, желая убедиться, он ли сидит перед ним или только копия. — Ты ещё не понял, что это я оставлял те записки под твоей дверью?