***
Похороны проходят печально. Рид чувствует себя опустошённым и злым. Утро наступает — и ничего вокруг не меняется. Всё продолжает дальше жить, а его мать сжигают в красивом гробу и оставляют на память один только прах. Отец его винит. Он не говорит об этом вслух, но услужливо, блять, напоминает: ты так и не приехал. Говорит: она очень сильно хотела тебя увидеть. Ей нездоровилось уже давно. Она менялась каждый день: истощалась, умирала, а врачи разводили руками. Так сказать, ваше время уже пришло. Гэвин не находит себе оправдания. И он ничего не говорит. Они с Ричардом задерживаются в Оклахоме на всю неделю. И всю эту неделю отец беспрестанно пьёт. В субботу он говорит, что эта жизнь разочаровывает, но он гордится своим сыном. Рид не может поверить ушам, и пока он им не верит, его отец успевает выпить ещё, уснуть на диване, а к утру Гэвин перестаёт быть в глазах отца гордостью этой семьи. По пути в Детройт Рид заглядывает в бар. Ричард пытается его остановить, но получает только сильный удар в солнечное сплетение. Где-то там находится у андроидов тириумный насос. Гэвин метит в самое сердце, и его удар находит свой отклик, потому что в первую секунду Ричард чувствует настоящую боль. А потом всё приходит в норму. И он садится в машину и ждёт, пока Рид достаточно отравит свой организм пойлом, никак не совместимым с его лекарствами. Он ждёт Гэвина час. Два. До поздней ночи. И когда тот возвращается в машину, Ричард ничего ему не говорит. Они продолжают свой путь. Делают лишь две остановки, чтобы Гэвин выблевал выпитый алкоголь. — Мне так дерьмово, Рич, — жалуется он. И знает: это заслуженно. Он единственная причина своих же страданий. — Ты прости за то, что... — и он делает этот блядский жест рукой, указывает на свою грудную клетку. Ричард над ним издевается. Он задаёт этот уточняющий вопрос: «за что, Гэвин?», и ждёт любого ответа. Гэвин сжимает зубы. Но он не цедит ответ. Он искренне говорит: — За то, что такой козёл. Ричард принимает эти извинения. Ричард ему говорит: «хорошо, но это в последний раз». И этого оказывается достаточно, чтобы Гэвин протянул руку, сжал пластмассовую ладонь, что вообще-то на ощупь очень тёплая и живая. Они оба знают, что это ложь. Что это необходимая им двоим временная истина и что вскоре они вновь окажутся в этом дерьме. И это придётся переживать снова и снова, как в сраном дне сурка. — Спасибо, Ричи, — Гэвин переплетает между собой их пальцы. Ричарду снова становится больно, как во время удара. Он не знает, что это за сбой в его программе. Будучи полностью здоровым, он всё ещё чувствует эту странную боль в районе механического сердца. Домой возвращаются спустя пару дней. Они останавливаются в придорожных отелях. Гэвин навещает ещё один местный бар. И он пропускает приём лекарств, зато неплохо проводит время в окружении неизвестных ему пьянчуг. Одна из барменш предлагает ему выпить за счёт заведения. Но он не ведётся и даже не смотрит на её короткую юбку. Он допивает купленный за свои деньги алкоголь и возвращается к Ричарду в номер, где они принимают совместный душ. И Гэвин ещё долго ощущает холод кафельных плит своей спиной и теплоту тех самых живых пластмассовых рук на своём теле. Зато дома их встречает прежняя жизнь. Прежняя мягкая кровать и старый синий диван. У них ещё больше недели отпуска. Больше недели жизни друг на друга, которые Гэвин тратит на ссоры, алкоголь и чувство полной безысходности. К концу отпуска, когда очередное утро начинает раздражать его одним только своим фактом, он поворачивается к своему партнёру, которого, вопреки всему, очень и очень ценит и говорит ему: «тебе стоит уйти».***
Одинокое утро в его абсолютно пустой квартире. Утро, в которое он может лежать на кровати и плевать в потолок. Утро, в которое он решает, что жизнь не просто череда событий. И что он — часть всего этого дерьма. Приходится взять отгул ещё на несколько дней. Рид тратит это время на еду, просмотр телевизора и собственные мысли. Он думает: получилось нехорошо. Думает, что, возможно, вышло всё верно, но чёртовски нехорошо. Ричард для него в какой-то момент оказывается всем. И это всё сейчас находится в департаменте и выполняет свою работу, от которой Рид порядком устал. В дверь звонят, соседи отдают ему подросшего ещё на незначительные сантиметры Фарадея. — Спасибо, — благодарит он девушек, и те с улыбкой возвращаются к себе в квартиру. Они милые, думает Рид, милее их с Ричардом пары. В их токсичных отношениях он главный источник херни. И он, правда, хочет извиниться перед андроидом, да слова застревают в трахее. Через пару дней он появляется в участке. Ричард держится в стороне. Он сидит напротив него, но складывается ощущение, что их прозрачное стекло имеет толщину в несколько метров. И вот они сидят — далёкие и чужие друг другу. Ричард несколько раз ловит на себе его взгляд и приподнимает бровь. Гэвин думает начать разговор прямо сейчас, но постоянно теряется. И молчит. И они не говорят ещё целый день. Рид больше не пьёт. Он пытается вернуться к таблеткам, да то забывает о вечернем приёме, то утром сваливает из дома пораньше — всё, чтобы быстрее увидеть Ричарда и, даже возможно, пересечься с ним в коридоре. К концу второго дня этой неразберихи Рич подходит к нему сам. Гэвин задерживается в участке из-за огромного отчёта для Киберлайф: сегодня один из их андроидов оказался сломан. Гэвин пишет те самые противные извинения за неудобства. Пишет унизительную просьбу прислать кого-нибудь на замену. А Ричард подходит к нему и ставит на стол горячий кофе. Поначалу Гэвин думает сказать спасибо. Потом он думает промолчать. Но Ричард ведь ошивается рядом. И Рид ловит его за локоть и говорит: «возвращайся домой». Ричард снова приподнимает бровь. — Надолго? — учтиво интересуется он. Строит из себя задетого и обиженного. Гэвин это терпеть не может. Он поднимается со своего места и смотрит жестянке прямо в глаза. — Хватит. Просто возвращайся. Это не похоже на просьбу или попытку сказать «ты мне нужен». И больше всего Рид ненавидит в этой ситуации ощущение собственной вины. Он смотрит на Ричарда и ждёт его привычного уступчивого согласия. Но андроид стоит столбом и, сука, ничего не произносит. — У меня кроме тебя никого не осталось, — негромко отчитывается Рид. А в ответ та же тишина, к которой привыкнуть, увы, он никак не может. — Пожалуйста? — Повторюсь, надолго? — Насколько захочешь, — Рид и руками готов развести и сам пойти на уступки. В конечном итоге, он не сможет удержать его рядом с собой силой, пусть это было бы в каком-то смысле проще. — А если я захочу навсегда? Рид смотрит на это упорное спокойствие. Рид удивлён. Никак ему сейчас говорят о чём-то более серьёзном, чем близкие отношения. Серьёзнее, чем жизнь под одной крышей. Но больше всего удивляет факт того, что этого хочет не сам Гэвин, а его партнёр. Тот, кому и придётся его терпеть. — Тогда, оставайся навсегда, — соглашается он. И они вместе садятся в машину, едут домой. А по пути Ричард говорит, что отныне у него есть несколько условий, которые, возможно, не понравятся Риду. Но он должен смириться, если не хочет остаться один. Гэвин появляется в кабинете своего психотерапевта и говорит, что чувствует себя прекрасно. Он едва заставил себя подняться с кровати. У него всё ещё болит голова. Но он смотрит врачу в глаза и говорит: у меня всё хорошо. — Что касается личной жизни? Вы всё так же живёте с андроидом? — Да. — Вы не думали начать встречаться с людьми? — Меня устраивает Рич. — Андроиды хорошие партнёры, но не спутники жизни, не те, в кого стоит влюбляться. Что касается людей? — настаивает доктор. И Гэвин, честно, терпеть его не может. Психотерапевт старше его на лет пятнадцать, не меньше. И он до отвращения позитивен. — Всё сложно, — пресекает тему Рид. Но док улыбается. Он снова шутит свои дурацкие шутки. — Как статус в социальных сетях? «Всё сложно». — Не так. Я уже сказал, что меня устраивает Ричард. Мне с ним хорошо. — Я понимаю, — мужчина смягчается. Он наклоняет голову. — Но Вы ведь знаете, на что способны машины. Они не люди. И они ничего не чувствуют. Они лишь эмулируют эмоции. Рид кивает. Он-то это знает получше любого психиатра. И он всё равно не желает об этом говорить. Он возвращается домой, где этот самый ничего не чувствующий кусок пластмассы накрывает на стол. Эта машина, что не знает об эмпатии, обнимает его на диване и гладит кота. Гэвин порой думает: может, все они ошибаются. Но смотря в пустые глаза, он ловит себя на мысли, что ему проще всё отрицать, чем признать правду: Ричард никогда не был и не будет живым.***
И утром, и днём, и вечером хочется спать. Ему снится, что он засыпает за рулём своего автомобиля — и разбивается спустя несколько минут. Ему снится, что он просыпается среди больничных светлых стен. А после ему снится, что он снова оказывается за рулём. Каждый новый сон открывает для него возможность продержаться в живых как можно дольше. Его мозг совсем не отдыхает. Это единственная причина, по которой Рид просыпается с утра разбитым. Зато он может любоваться Ричардом, пока тот находится в спящем режиме. Он может сравнивать его с трупом: грудная клетка не поднимается, веки не дрожат. Он будто находится в морге. А из окна вовремя веет холодом. Гэвин ёжится. Сегодня один из тех дней, в которые они могут кутаться в тёплую одежду, потому что в городе скоро наступит зима. Скоро будет невыносимо высовывать нос из-под одеяла. Ричард приходит в себя. Ему не вернули диод, поэтому Рид может только догадываться о состоянии своего партнёра. И сейчас он предполагает: тот перезагружает систему. Предполагает: через пару минут он пойдёт варить ему, Гэвину, кофе. Предполагает, что так оно и надо, — и спокойно идёт в душ. И только после узнаёт, что действительность оказывается немного иной. Он не получает свою порцию кофеина, зато получает поток слёз от одной из соседок. Она стучит к ним в дверь и просит о помощи. Она стучит и говорит им: на Алекс напали. Она сейчас в больнице. Кто-то избил её в парке. — Помогите найти нападавшего, — просит она. У неё уже готово заявление. Она отнесла его в полицию, но пока никаких вестей. — Пожалуйста. Что удивительно: Ричард не закрывает дверь. Не отмахивается от девчонки. Ей едва наберётся лет двадцать пять. Она ещё чертовски молода. И она так сильно и громко плачет, что Ричард никак не может сказать ей о том, что они попытаются помочь. Они ведь ничего не могут обещать. Ричард открывает дверь шире, пропускает соседку на кухню и наливает ей чай. Гэвин, конечно же, остаётся без своего кофе. Зато Кларк успокаивается. У неё прелестная улыбка. Гэвин и сам улыбается ей и, если этого не делает Рич, то делает он: обещает найти ублюдка, что избил крошку Алекс. — Знаете, — Кларк вытирает свои слезы. Она запивает их чаем. — Я думаю, что знаю, кто мог это сделать. Её бывший. Итан. Я дам адрес, если это нужно. — Пригодится любая информация. Она им рассказывает: парень снимает комнату в стареньком доме. Он работает дистанционно, поэтому в любое время его можно там найти. Она говорит: будьте осторожны, он неуравновешенный кретин. — А что с Алекс? — уточняет Ричард. Он садится напротив девушки. Кажется, она даже не догадывается, что он андроид. — Её нашли в парке. Она истекала кровью. Вызвали скорую, потом дозвонились до меня. Я у её палаты провела всю ночь. — Тебе стоит отдохнуть. Возвращайся к себе, мы сообщим, как что-то выясним. Ричард провожает девушку до порога. Он закрывает за ней дверь. И он действует на автомате. В его чертах ничего не меняется. Гэвин ожидает хоть каких-нибудь слов или жестов, но Рич переодевается в форму, садится в машину и вместе с ним едет в участок. Очень скоро он устраивает им поездку до Итана. Сначала просто забирая дело под свою ответственность. А потом забирая и его. Гэвин чувствует себя не детективом, а дополнением к всеведующему андроиду. Он чувствует себя в тот момент послушной машиной, что старается не мешаться под ногами профессионала. Итан оказывается дома. И он удивляется приходу детективов. Божится и клянётся, что ничего не делал. И что у него есть алиби: он провёл ночь дома, за работой. Это может подтвердить его домовладелец. Они втроём поднимаются на второй этаж — там пахнет неприятной гнилью. Ричард стучит в дверь, открывает её и просит Гэвина остаться в коридоре. Просит задержать Итана, потому что на старенькой железной кровати лежит старик. Его подушка испачкана желтоватыми пятнами, а вокруг рта уже засохла пена. — Его отравили, — констатирует Ричард. — Что? — Итан испуганно озирается. Он отступает от Гэвина к стене. Спотыкаясь, бежит по лестнице вниз. Он опрокидывает тумбочку, выбирается на улицу, где сплошные разветвления. Это — воля. Это — то, что у него вот-вот собираются отнять. Сознание вопит. Он испуганно бежит дальше и только слышит позади неразборчивый крик. Его едва не хватают за руку, но он успевает выбежать на дорогу. Успевает не угодить под колёса первой проезжающей машины, потому что угождает сразу под колёса второй.***
В тяжёлом состоянии, но, к счастью, живым, Итана увозят в больницу. И Гэвин просто-напросто не готов этой трагедией завершить этот день. Он смотрит на Ричарда, ждёт от него каких-то важных слов, но тот молча передаёт дело Хэнку, а его увозит домой. Они говорят о новых правилах. Жизнь Гэвина оказывается под чётким контролем других. Он на время чувствует себя просто пассажиром в собственной жизни. И это его совершенно не радует. Он говорит: я не согласен. Но ведётся на открытую манипуляцию со сбором вещей. Ричард вот-вот готов оставить его одного. И самое дерьмовое и правильное в этом всём — мирное соглашение. Гэвин засовывает гордость поглубже. Засовывает и говорит: хорошо. Он закрепляет это злым взглядом. И на следующее утро встаёт пораньше, идёт в душ, выпивает кофе. И ничего в его жизни не меняется, ничего, кроме ощущения того, что теперь он лишён любой свободы распоряжаться собственной жизнью. Это похоже на насильственный самоконтроль. В участке никто этого не замечает. Они как всегда приезжают вместе, работают и возвращаются домой. Хэнк говорит с ними о деле. Они обмениваются информацией, как денежной валютой — в долг, напоминая, что после нужно будет за это отплатить. Выясняется, что Итан никого не отравлял. На пакетике с рицином, лежащим на полке, рядом с приправами, оказываются отпечатки пальцев внука и самого старика. Коннор предполагает, что это может быть случайность, а не преднамеренное убийство. Старик мог по случайности добавить себе в пищу яд. И умереть от него спустя целые сутки. — Возможно, — Хэнк кивает. На всякий случай они привозят внука в участок. Тот удивлён, что его дедушка мёртв. Но больше всего его поражает тот факт, что Итан — в больнице. Он становится для парня доказательством невиновности, потому что теперь сам оказывается под подозрением. Ричард заносит в базу: подозреваемый Ларс Дороти, двадцать четыре года. Не имеет видимого мотива. Эмоционален. Является приятелем Итана. Гэвин чувствует, что примерно так же выглядит в голове Ричарда — всего лишь базой, где он — больной на голову ублюдок, нуждающийся в понимании и поддержке. Нуждающийся в том, чтобы его злость подавили добротой. Они возвращаются домой. Проходит неделя. Итан приходит в себя и снова предпринимает попытку сбежать. Он покидает палату, бежит по лестнице, и возле выхода его ловит ошарашенный охранник. Гэвин чувствует странное ощущение того, что происходящее имеет более глубокую почву. Зачем в доме хранить такой яд? Андерсон на это пожимает плечами, но Коннор берёт во внимание. Они не отпускают Ларса из города, но и не могут держать у себя. На момент отравления он не был рядом. И это всё больше склоняет Хэнка к выводу о случайности. — Бедный старик, — говорит он Коннору. Тот сочувственно кивает. Дома Рид спрашивает у напарника: а тебе жаль старика? На что получает весомое молчание. Быть может, доброта и человечность не заключается в сострадании ко всему живому. Риду, например, совершенно не жаль, что антилопы попадают под колёса машин. Одно только жаль: одинокую Кларк, что из своей квартиры и носа не высовывает. Гэвин приходит к ней сам, чтобы поинтересоваться состоянием Алекс. И она ему говорит: ей не становится легче. Она не приходит в себя. Тяжело смотреть на её рыдания. Их отношения с Алекс казались Риду идеальными. Смотря на них, он думал о том, что и они с Ричардом тоже хороши. Что все они могут справиться с любой проблемой, потому что вместе. Кларк предлагает выпить. Гэвин знает, что должен отказать, но девушка закусывает губу, вытирает слёзы, и он говорит ей: конечно. Спустя несколько часов, Ричард застаёт их уже в меру пьяными и невменяемыми. Они говорят о чём-то весёлом. Ричард извиняется за то, что помешал. Он забирает Гэвина домой под веселую улыбку Кларк. Только радости остаётся чертовски мало у самого Рида. В своей квартире он впервые получает от Ричарда первым. Место удара горит, он потирает скулу, усмехается и кивает: возможно, и правда заслужил. Возможно, и не только это. Он подходит ближе к андроиду, раскрывает руки и просит: ударь снова. Ричард стискивает зубы. И каково удивление Рида, когда он получает ещё один удар. И ещё. В какой-то момент он думает, что так будет продолжаться очень долго. Но удары прекращаются быстро. Ричард уходит проветриться, а Гэвин — спать. В эту ночь ему снится, что кто-то снова за ним гонится, кто-то хочет его убить. Присмотревшись, он видит знакомые серые глаза: привычно безжизненные и пустые. Утром Гэвин просыпается от звонка. Уже обед, а он всё ещё спит. Звонящий говорит ему: Ричарда нашли в парке. — Заебись, — констатирует Рид. Потому что ему совершенно насрать, где сейчас пропадает партнёр. — И что? Кажется, звонит ему Коннор. Голос очень похож, и тон — мягкий, извиняющийся, будто тёплое покрывало. — Думал, что Вы должны об этом знать, детектив. Скорее всего, это дело рук митингующих. Мне очень жаль.***
Как ни в чём не бывало, Ричард смотрит на него со своего рабочего места. Гэвин старается не злиться в этот день, лишь сжимает кулаки. Он — пусть андроиду и совсем не интересно — успел напридумывать столько горьких событий, что во рту до сих пор остаётся этот привкус панического ужаса и одиночества. Рид вдруг ясно осознаёт: в его жизни действительно не остаётся людей. А единственный, кто ему дорог — является бессмертной машиной. И в это утро — больное, странное, яркое — Гэвин чуть рассудка не лишается, обмозговывая противоречивую мысль, что Ричард больше не бессмертен. Так вот, Гэвин посетил два склада Киберлайф, прежде чем узнал, что модель RK900, та самая, что была первая в линейке улучшенных прототипов, в полном порядке и уже вернулась к своей работе. А Гэвин об этом ни сном, ни духом. И теперь получает спокойный взгляд. Этот ублюдок ещё бровь приподнимает, мол, что-то случилось, детектив? Нет, нет, нет. Конечно же, нет. Гэвин ведь обожает с утра пораньше кататься по городу с дрожью в руках. От злости отвлекает всего один момент: Ричард не тот. В том смысле, что это всё та же модель, всё те же глаза, только лицо теперь украшает бледная неровность, что очень сильно напоминает самый обычный шрам. В меру глубокий. В меру красивый для всяких извращенцев. Рид валится за свой рабочий стол. Он настолько слаб, что даже врезать Ричарду за его молчание не может. Он глубоко дышит. И ведь никто во всем отделе не додумался позвонить и сказать: Ричарда успешно починили, старик, можешь выдыхать. — Что произошло вчера? — Гэвин сжимает переносицу двумя пальцами. Он пытается сосредоточиться на том, что касается их двоих. — Коннор сказал, что на тебя напали митингующие. — Не совсем, — Ричард даже не смотрит на него. Он пялится в свой компьютер. Работает, блять, пока он пытается сложить воедино факты. — Это была компания молодых парней. Они увидели форму, но не увидели диода, и решили проверить, кто я: человек или андроид. Опережая все вопросы, скажу сразу. Они в полном порядке, я не успел перехватить первый удар ломом. — Как… — Я тоже в порядке, — Ричард наконец-таки поднимает свой взгляд. Шрам на правой стороне лица, где глаз, ему даже идёт. Выглядит свежо и совсем по-новому. Может, он совсем кретин, раз его это возбуждает. Он любуется новым Ричардом, пока тот снова опускает взгляд в монитор. Он держится ровно. Даже слишком. Молчит. Гэвин понимает, что это не в порядке вещей. Понимает также, что сам в этом виноват. Он ждёт вечера, чтобы поговорить с Ричардом вне рабочей обстановки. Ждёт мучительно долго. И каково же его удивление, когда Ричард всё равно действует отстранённо. Но этот день — день, когда он не может злиться. Этот день выпадает из целого ряда чисел. Гэвин бы спустя неделю и не вспомнил — было это в четверг или пятницу. Это просто было. Просто Ричард, остановившись в коридоре на оклик, смерил его строгим взглядом. Смерил и сказал: я отказываюсь сотрудничать с тобой. — Это не смешно. — Я серьёзно, Гэвин, — Ричард смотрит ему выше плеча. Они в коридоре совершенно одни. Лишь камеры наблюдения и бесчисленное количество дверей. — Вчера я впервые понял, что больше не могу быть тебе полезным. Не могу тебя защитить от самого себя. Пока ты сам не попросишь помощи, пока не будешь к ней готов, тебя не спасти. — Это всего лишь из-за того, что я выпил с Кларк? — Рид усмехается. Усмехается горько и противно. Тот утренний страх снова оседает на языке. — Нет, дело не в этом. Причина не единичный случай, а целая цепь событий, постоянно повторяющихся. И это будет вечным адским кругом для нас. И я сам стану для тебя опасен. И в попытках тебе помочь, я стану для тебя врагом, а не тем, кого бы ты смог полюбить. Гэвин хмурится. Он не может до конца уловить одну явную суть. То, что витает в воздухе терпким запахом предательства или попыткой проститься. Рид выступает вперёд. Он заглядывает Ричарду в глаза. И говорит одно: ты меня бросаешь? Удар приходится не в челюсть, а под дых, и не кулаком, а словом согласия, означающим, что ты, чёртов Гэвин Рид, теперь точно остаёшься один.