~~~
В непроницаемом тумане ничего не было видно. Они боялись сделать и шаг, не зная, что лежало впереди. — Теперь вы понимаете? Разгневанный Джеймс Кирк резко повернулся к женщине. — Где он? Что ты наделала?! Грэм смерила его ровным взглядом. — Ваш доктор уже не тот человек, которого вы когда-то знали. Он не тот человек, которого вы пришли спасти. Вы всё ещё намерены его освободить? — Ты поэтому разлучила нас с Маккоем? — в голосе Джима нарастала ярость. — Неужели ты думаешь, что мы оставим его здесь, в каком бы состоянии он ни был? — Это решать не мне, а вам. Джим сделал шаг в сторону от Грэм, борясь с непреодолимым желанием выплеснуть на неё свой гнев. — Мне надоели твои игры, Грэм. Если до этого было непонятно, позволь я разъясню: Леонард Маккой не принадлежит ни тебе, ни кому-либо ещё в этом мире. Мне он тоже не принадлежит, но он мой друг и член моей команды, и как капитан я несу за него ответственность. Это также даёт мне право требовать, чтобы к нему относились справедливо и уважительно и предоставляли свободу воли. Ничего из этого я у твоего народа не увидел. Следовательно, Леонард здесь не останется. Неважно, кем он по-твоему стал. — А если бы он представлял угрозу для остальной твоей… команды? — мягко спросила Грэм. Спок немедленно и резко ответил: — Доктор Маккой не представляет угрозы. Она перевела изучающий взгляд на вулканца. — Твоя вера сильна. — Я не видел никаких доказательств обратного. — Поразительно, — сказала она так, как сказал бы он. — Я видела, как он угрожал тебе. Спок насупил брови. — Это не настоящие угрозы. Они являются частью своеобразной манеры общения доктора. — Послушай, — перебил их Джим, — мы здесь не для того, чтобы обсуждать привычки Боунса. Он такой, какой есть. Чего я хочу, так это чтобы Маккой вернулся на корабль, — сказал Кирк и повторил тоном, не терпящим возражений: — Где он? — Он на пути к тому, чтобы найти своё сердце. — Отведи нас к нему. — Нет, — отрезала Грэм. — Я не прошу, я приказываю! — процедил Кирк. — Это ловушка. После этих слов руки Джима сжались в кулаки. Вместо него заговорил Спок: — Значит, вы хотели, чтобы капитан и я избежали ловушки, но не доктор Маккой. Почему? — Королева хочет, чтобы вы потерпели неудачу, — прямо ответила она. — Я этого не хочу. Джим верил ей, хотя её методы ему претили. Он всё ещё был обеспокоен судьбой Маккоя, который остался совсем один. — Скажи, что нам делать, Грэм. — Лидер и мудрец, — пробормотала Грэм. Она обратилась к Споку: — Найди жар-птицу. Она попросит тебя об услуге. Твоя задача, — мрачно сказала она Кирку, — куда труднее. Кровь и кость. Могу посоветовать лишь одно, капитан: когда придёт время, держи его крепко. Если он твой друг, как ты говоришь, ты должен увидеть это и ни за что не отпускать, — Грэм тихо вздохнула. Её плечи поникли, словно наставления вытянули из неё всю силу. — Где найти жар-птицу? — спросил её Джим. — По закону, только вулканец может её искать. Джим помотал головой, упрямо стиснув зубы. — Я дал обещание. Я должен пойти с ним. Он мог бы сказать, что собирался пойти со Споком и без какого-либо обещания, но Грэм кивнула, соглашаясь с его выбором слов. — Значит, ты должен. Обещание само по себе является законом. Мудро, что ты так сказал; нарушенное общение обратило бы магию против тебя… а это ты вряд ли можешь себе позволить. — Как скажешь, — угрюмо отозвался Джим. Он повернулся к Споку. — Готовы? — Да, капитан. Когда он обернулся, Грэм уже исчезла, но с её уходом туман рассеялся. К их удивлению, Джим и Спок очутились не на опушке леса, а у двери хижины. Хотя рядом не было моря, Джим узнал костяную ветроловку, висящую под стрехой. Поскольку это испытание Спока, он отошёл в сторону, пока вулканец постучал в дверь. — Наконец-то, вежливый гость! — произнёс ворчливый голос. — Что ж, не мешкай, входи. Но даже не вздумай красть мою курицу! В моём котле есть место и для воров.~~~
Паника охватила Леонарда и не отпускала, куда бы он ни бежал. Она преследовала его по пятам, подстёгивала на каждом шагу, не давая остановиться. Он петлял среди сосен, огромных и древних, настолько высоких, что их верхушки почти касались ночного неба. Порой он представлял, как их ветви тянутся к нему, словно когтистые руки, и цепляются за одежду, но этим рукам не удаётся его поймать. Леонард продолжал бежать. — Джим! — Спок! Он кричал до хрипоты. Только когда его голос окончательно сел, он понял, что его снова одурачили. Какой смысл их разделять? Они ни на шаг не приблизились к разгадке, лишь неуклюже слонялись по чужому для них миру, не понимая происходящего. — Мы бы всё равно не победили, — прошептал он. На крик уже не хватало сил. Ты это хотела услышать, кем бы ты ни была? Он споткнулся и едва ли не припал к земле, тяжело привалившись к широкому шершавому стволу. Этот лабиринт настолько прост — бесконечное море деревьев, — что Маккой знал наверняка: выхода отсюда ему не найти. Он попал в ловушку; он станет сумасшедшим королем в какой-нибудь ужасной сказке, будет бродить по округе, громко завывая, рыть могилы и пытаться обрести смерть. Прямо сейчас ему не помешало бы отбросить всю человечность, чтобы никакие стены, никакие чары не могли его удержать. Не будучи Иным, он не в силах был стать птицей, способной пролететь меж прутьев клетки. И всё же его столкновения с потусторонним миром оставили на нём след, позволявший ему замечать то, что желало остаться сокрытым. — Кто ты? — громко спросил он и добавил на одном дыхании: — Уходи! Когда он обернулся, за ним наблюдала жар-птица в человеческом обличье. Её круглое прелестное личико светилось в темноте, а тело обрамляли густые локоны цвета пламени. Леонард застыл на месте, боясь, что даже слишком громкий вдох спугнёт её. Оттолкнувшись от дерева, он медленно подался вперёд. Он предвкушал песню, которая наверняка наполнит его голову только мыслями о ней. Уже сейчас большинство его мыслей были поглощены её присутствием. Она волшебна, как одинокий цветок, распустившийся в пустыне; неважно, какие боли, обиды и сожаления мучили его до этого. Но жар-птица молчала. Её золотистые глаза смотрели на него с задумчивостью. Постепенно она преобразилась: вьющиеся волосы укоротились, превращаясь в перья, а свет на её лице потускнел, пока он не разглядел под ним что-то более невзрачное. Затуманенный разум Леонарда вновь стал ясным и острым — и снова вернулся к нему. Он пошатнулся и тяжело прислонился к дереву. Он глубоко вдохнул ночной воздух, чтобы избавиться от остатков чар. Женщина пошевелилась, снова привлекая к себе внимание. Её превращение остановилось где-то между прекрасной жар-птицей и старухой с ястребиными глазами из той хижины. Однако её голос по-прежнему звучал как жидкий огонь. — Зачем ты пришёл в мой лес? — Хотел попросить у тебя моё сердце. — Я же говорила, — слова захлестнули Леонарда, подобно волнам, — у меня нет твоего сердца, — она изучила его удивлённое выражение лица. — Возможно, однажды ты и отдал его мне, но с тех пор ты свернул с того пути и выбрал другой. Даже тогда у тебя была только половина сердца. Разочарование острой костью стало поперёк горла Леонарда. — Где же тогда моё сердце? Её золотистые глаза ласкали его. — Ты знаешь, где оно. — Нет, не знаю, — настаивал он. — Я… Она издала тихий смешок. — Зачем ты сюда пришёл? Он покачал головой, разрываясь между смятением и раздражением. Они ходят вокруг да около. — Потому что думал, что моё сердце у тебя. — Мой вопрос был не об этом. Слушай, — и она запела, роняя ноты, словно угольки. Мелодия заставила Леонарда содрогнуться от удовольствия. Его глаза остекленели. Мир позади него превратился в тень. — Я бы следовал за тобой вечно, — прошептал он, шагнув к ней. Под ногами хрустнула ветка, какой-то бессвязный звук. Пение резко оборвалось. — Ты бы последовал за мной даже без сердца? — Да. Её руки стали крыльями. Она подняла лицо к ночному небу. — Это не то, чего я хочу, — сказала она белому лику луны. — Где твоё настоящее сердце? Что привело тебя сюда? Леонард сглотнул. «Она сейчас уйдёт», — в отчаянии подумал он. — Может, в твоём мире оно мне больше не нужно. Она издала что-то среднее между вздохом и птичьим криком. — Ты говорил мне, что сердце всегда чего-то стоит, но так легко забыл о своём. Я ведь тебя предупреждала. Леонард замялся. — Я так сказал? — он надолго задумался, пытаясь облечь мысли в слова. — Наверное, я забыл, потому что для меня оно ничего не стоило. — Но, может, твое сердце было дороже другим. Это заставило его вздрогнуть. Отдал бы он своё сердце добровольно? На этот вопрос легко было ответить: да, отдал бы. Должно быть, он так и сделал. Но не жар-птице. Неожиданно женщина завела жуткую песнь о бремени и утрате голосом более старым и глубоким, чем трель жар-птицы. Это была история об одинокой мерцающей свече, освещающей окно долгой зимней ночью, о печали лебедя с разбитым сердцем. Песня продолжалась до тех пор, пока по щекам доктора не заструились слёзы. Затем мелодия взмыла, становясь всё слаже, медленно поднимаясь к небу, словно вьющиеся розы. Она пела о сердце, расцветающем под защитой крошечных ручек. Продолжая петь, златоглазая жар-птица, уже ни капли не напоминающая женщину, расправила крылья и взлетела к верхушке самой высокой сосны. Её песня тянулась за ней как огненные хлопья, опадая вниз и тая на земле. Она опустилась на ветку и принялась медленно покачиваться, повторяя одинокую неземную ноту. Она проникла в пустоту внутри Леонарда и засветилась у него под кожей, сразу за грудной клеткой. Леонард целую вечность стоял под деревом жар-птицы. Порой он ловил блуждающую мысль и с любопытством вертел её, изучая, прежде чем снова её отпустить. Пока он слушал, тепло в груди окутывало его мягким коконом. Когда звёзды растаяли, и небо озарило рассветное солнце, песня затихла. Жар-птица исчезла. Леонард пришёл в себя и утёр рукавом засохшие дорожки слёз. Перед ним всё ещё стоял вопрос, но теперь ему казалось, что он знал на него ответ. — Где моё сердце? — спросил он у леса, озарённого утренним светом. Но у этих деревьев не было ртов, они не могли ему ответить. Крошечные ручки, держащие сердце. Крошечные ручки-листики. Леонард закрыл глаза и повернул холодное лицо навстречу тёплому солнцу. Он вспомнил, как зов сердца привел его на эту планету, к детям, как его сердце ныло из-за страха в их глазах. И когда он увидел, какой на самом деле была их судьба, его сердце разбилось. Когда сердце разбивается, куда деваются осколки? Леонард открыл глаза. Он наконец-то понял, куда ему нужно идти. Он огляделся по сторонам, пытаясь найти тропинку между деревьями, но так ничего и не увидел. — Помоги мне, — просил он у всего, что его слушало. До него донёсся тихий лай. — Я могу помочь, — из-за деревьев вышел знакомый рыжий зверёк. — Рэд, — с облегчением произнёс Маккой при виде лиса. — Мне нужно найти… березовую рощу, — знал ли Рэд о детях? Чёрные глазки Рэда слегка сузились, и он с недоверием взглянул на Леонарда. В этот раз его голову венчала миниатюрная корона, возможно, как напоминание миру о том, что скрывалось за его внешностью, или же как напоминание ему о том, что он потерял. — Зачем тебе берёзовая роща? — поинтересовался лис. — Пожалуйста, помоги мне. — Конечно, я не могу отклонить твою просьбу, но ты это и так знаешь, — лис вприпрыжку припустил по усыпанной листвой лесной подстилке. — Следуй за мной! Леонард с благодарностью пошёл за ним.~~~
Вместе с лисом Леонард прошёл около мили через одинаковый тёмный лес. Наконец среди высоких непоколебимых сосен показался просвет. Рэд остановился у линии деревьев, где странно клубился туман, скрывавший то, что находилось за ним. Леонард прошёл сквозь туман в круглую рощу. Берёзы молчали, тесно прижимаясь друг к другу. — Дети, — шёпотом позвал Леонард. Листья пошевелились, но Леонард не знал, от ветра или по воле самих деревьев. Тихий лай Рэда заставил его обернуться. Глаза лиса ярко сияли, но сам он был скрыт в тумане. — А, теперь я вижу, зачем ты сюда пришёл. Ты оставил что-то позади, человек. Опасное дело в этом мире. С твоей стороны неразумно было сюда возвращаться, однако не мне судить, ведь я и сам — не самая светлая голова! — с этими словами лис юркнул обратно в тень сосен и исчез так же бесшумно, как и появился. Свой долг он посчитал выполненным. Оставшись один, Леонард направился к березам. Роща выглядела совсем не такой, какой он её помнил. Он нахмурился и наконец заметил, в чём разница: у корней деревьев вырос дикий кустарник, его колючие ветви прогибались под тяжестью ярко-красных цветов. В воздухе витал аромат летних роз. Он наклонился и хотел потереть лепесток между пальцами, но как только Маккой коснулся цветка, в груди у него вспыхнул жаркий огонь. Он отдёрнул руку, задыхаясь от неожиданного ощущения, и случайно задел ногой что-то, лежащее на земле. Между корнями берёзы, ярко отблёскивая серебром, валялся пустой кубок из побитого металла. Леонард удивлённо поднял его с земли. Грэм дала ему этот кубок. Вместо того чтобы напиться самому, он напоил водой детей. Он вновь взглянул на одинокий розовый куст. В груди у него расцвела острая боль. — Боже мой, — тихо произнёс Леонард. Он опустился на колени рядом с розами и поставил кубок на землю. Он поднял взгляд на молчаливые берёзы. — Оно всё это время было с вами, да? Моё сердце. Хотел ли он отдать его им? Нет, но это произошло настолько естественно, что Леонард даже не осознал, что сделал. Да и как бы он мог? Он никогда не утаивал его от детей. И эти дети больше, чем любые другие, заслуживали его доброты. Леонард отдёрнул руку, с запозданием осознав, что поглаживал край лепестка розы. Он устроился на земле и задумался. Перед ним настоящая дилемма: сердце его — вот оно, перед ним, но что, если оно нужно детям? Он не мог просто отнять его у них. Он закрыл лицо руками. Время незаметно текло вокруг него. Маккой невольно прислушался к тихому шёпоту вокруг него, разговорам без слов. Кто-то хихикнул. Он замер и медленно опустил руки на колени. Леонард поднял голову и увидел, как на коре берёз проступили лица детей. Они наблюдали за ним сонными глазами. Он понял, что дети были рады его видеть. Листья игриво и приветливо колыхались. Глаза Леонарда защипало от слёз. — Мне очень жаль, — это неудачное выражение ничуть не передавало всей глубины его сожаления, но Леонард не находил других слов. Его мысли беспокойно метались. Ему стоило остаться здесь ещё немного. Может, им было одиноко? Он мог лишь утешить их своим присутствием. Он был близок к тому, чтобы облечь свои мысли в слова, как вдруг ветер донёс до рощи новый звук. Леонард замер, и берёзы — дети — сбросили остатки сна. Их ветви беспокойно зашелестели. Доктор поднялся на ноги, успокаивая их: — Тихо, — твёрдо приказал он тоном взрослого. — Прячьтесь! Хотя они послушно вернулись к облику спящих деревьев, Леонард по-прежнему чувствовал биение их сознания прямо у себя под кожей. Он вышел к центру рощи, напрягшись, будто загнанный зверь. Впереди, пронзая лес и туман, раздался звук рога. Он даже не заметил, как задержал дыхание, пока из густого подлеска не выскочил белый олень. Заметив впереди Леонарда, он резко свернул в сторону и, выпучив красные глаза, бездумно поскакал вглубь рощи. Дети испуганно вскрикнули. Сразу за туманной линией деревьев появилась ещё одна фигура. Она приближалась к роще медленнее, чем огромный неуклюжий зверь. Не зверь, понял Леонард, когда она вошла в рощу: Королева верхом на вороном скакуне. — Данник, — в руке Королева держала золотой рог с резным узором из дубовых листьев. Её взгляд скользнул по роще; когда он на секунду задержался на Леонарде, невидимые ледяные пальцы вонзились ему в грудь и раздавили ноту жар-птицы. Мир резко посерел, и когда Леонард опомнился, он стоял на коленях посреди поляны и изо всех сил пытался дышать. — Так вот, — заключила она, — где лежит твоё сердце — и где прятались мои дети. Ты хорошо потрудился. Его рот раскрылся в бессловесном ужасе. Королева подняла рог и издала единственную холодную ноту. Из тумана появились другие всадники, вливаясь в рощу серебристой рекой. Свирепые, брызжущие пеной кони выглядели обезумевшими; верхом на них царственно восседали всадники в причудливых золотых доспехах и шлемах с оленьими рогами. Охота пришла за добычей, догадался Леонард. Добычей, к которой он их привёл. Берёзы пошатнулись, истекая соком, будто слезами. Как только Охота вторглась в рощу, её волшебство развеялось: белая кора осыпалась, ветви ломались, как хрупкие кости, зелёные листья усохли и превратились в пыль. Деревья исчезли, и на их месте стояла толпа из тридцати двух детей, напугано прижимавшихся друг к другу. Леонард пересилил боль и с сердитым криком поднялся на ноги. — Ты их не получишь! — Отнюдь, — ответила Королева Леса. — Они всегда принадлежали мне, — она повелительно подняла руку и приказала охотникам: — Принесите мне их магию, — в её глазах пылал триумф, но на её губах не было и тени улыбки, — …и сердце данника.