***
Четыре месяца назад. Домой Дэйв дошёл будто в тумане, — он едва видел дорогу перед собой, не слышал, как кто-то в автобусе попросил уступить место, не помнил, как оказался в их с Джуниором — раньше знакомой, уютной, а теперь такой чужой — квартире. Всю эту ночь Мастейн не смыкал глаз. Он никому не сказал ни слова. Когда утром Джуниор попытался с ним поговорить, Мастейн его просто-напросто проигнорировал. Ни с кем не хотелось разговаривать; даже когда кто-то начал названивать на мобильник, Дэйв швырнул его подальше, так и не посмотрев, кто звонил. Треск разбившегося стекла показался ему треском его разбивающегося, рушащегося на куски мира. Долгое время он не выходил из комнаты, ни с кем не разговаривал. — Поешь что-нибудь, — жалобно попросил Джуниор, принёсший поднос с тарелкой и стаканом воды, — ты второй день так сидишь. Дэйв не сразу отреагировал. Неужто прошло два дня? Да, точно, помнится такое... Почти всё это время Эллефсон его не беспокоил — наверное, сначала подумал, что он просто под кайфом, а потом уже понял, что что-то не так, но всё равно решил не трогать. Вроде бы вчера он его о чём-то спрашивал, но, не получив ответа, прекратил попытки. Мастейн встал и попытался подойти к юноше. В глазах потемнело, и, чтобы не упасть на пол, Дэйв облокотился о стену. Рукой он поманил Джуниора к себе. Тот осторожно подошёл к рыжему, тут же взявшему стакан и сделавшему несколько глотков, а затем показавшему жестом, что больше не будет. Увидев это, Эллефсон поставил на пол поднос и помог Мастейну сесть. — Расстались, — тихо произнёс тот, выходя из комнаты. Дэйв это услышал. — Не расстались, — ещё тише прошептал он, — его убили. Джуниор шокировано посмотрел на рыжего. Наверное, юноша хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, перехватил поднос и ушёл.***
В скором времени Дэйв пришёл в себя; он успел многого натерпеться в детстве,так что его психика была слишком крепкой, чтобы сразу позволить ему сломаться. Сначала он вышел на кухню, поздоровался с Джуниором, выпил воды из-под крана, а затем, к удивлению юноши, обнял его, так крепко прижимая к себе, что тому, скорее всего, стало даже больно. — Мы переезжаем, — шепнул Мастейн ему на ухо, — в Детройт. Джуниор сильно удивился — Дэйв почувствовал, как тот вздрогнул, — но ни сказал ни слова против. Для него это было не совсем новостью; не раз Мастейн ему говорил, что его задолбал Лос-Анджелес, что с каждым годом становится всё труднее найти базу, что его уже мало что держит в этом штате, но о месте, куда рыжий хотел отправиться, Эллефсон услышал впервые. Нет, он знал много чего о Детройте, но никогда не думал, что будет там жить. Дэйву тоже многое было известно об этом штате: например, то, каким высоким там был оборот наркотиков по сравнению с его родным Лос-Анджелесом. То, какой там уровень преступности, его не волновало — его интересовала только доступность запрещённых веществ. Сборы начались в этот же час и в скором времени закончились — у обоих было мало вещей: мебель и электроприборы принадлежали хозяину квартиры, а одежда и предметы личной гигиены уместились в рюкзаках. Джуниору потребовалось ещё время, чтобы попрощаться с любимой квартирой, а Дэйву — чтобы позвонить человеку, на которого можно было положиться — Марти Фридману, старому знакомому, — и рассказать о переезде. — Если кто-то из наших спросит, где мы, — попросил он напоследок, — скажи, что я давно уже склеил ласты, а Эллефсон завязал, лады? Мастейн решил оборвать все связи с этим городом и никогда больше сюда не возвращаться. И действительно, после этого утра никто в Лос-Анджелесе больше не видел двух Дэйвов.***
Детройт встретил их тёплой погодой, сильными ветрами, грязными улицами и высокими ценами на квартиры. Вернее, дорого стоило жильё в приличных местах, поэтому Дэйв предложил не самый лучший, но единственный в тот момент выход — поселиться в самой грязной дыре. Так они и сделали. — Скажи спасибо, что у нас хотя бы есть квартира, — ответил Мастейн на жалобы Джуниора, не привыкшего жить в таких условиях. Рыжему тоже не нравилось их новое жилище, но проживание в дорогом пятизвёздочном отеле ему бы приносило ровно столько же радости — с момента смерти Джеймса мало что могло его осчастливить. И даже ради этой маленькой, обшарпанной квартирки пришлось неслабо потратиться; Мастейн предвидел, что денег будет не хватать — в последнее время у них с Джуниором каждый цент был на счету, — и ещё в Лос-Анджелесе успел немного пополнить их жалкие гроши весьма крупной суммой, продав кокаин. Он успел только один раз его попробовать, и то давным-давно; убедившись, что «кокс просто крышесносный», рыжий решил было оставить его как подарок на Рождество себе и Эллефсону. Однако сейчас, когда два Дэйва были на мели, приходилось идти и не на такие жертвы. Мастейну было больно расставаться с вещью, принадлежавшей когда-то Джеймсу, но другого выхода он не видел. Джуниору рыжий ничего не сказал, разве что пару раз прикрикнул на него, когда тот попытался предложить Дэйву купить новые простыни или починить замок в ванной. Первое время рыжий не сдавался, верил, что новая жизнь будет ненамного хуже прежней, и он со временем сможет к ней привыкнуть. Только вот эта самая новая жизнь приносила одни лишь неприятности; в первую же неделю Дэйв пришёл домой весь в синяках, с кровоточащим порезом на плече и без дозы — его ограбили, едва он успел её купить. Оказывается, тут продают только своим. Мастейну пришлось найти человека, который согласился бы ему покупать, — естественно, не задаром. Но и с этим можно было смириться, ровно как и со способом заработка, до которого Дэйв был вынужден опуститься. Джуниору это не нравилось, но, за неимением лучшего варианта, ему пришлось заниматься тем же. — Вот и всё, — однажды сказал ему рыжий, — у меня теперь остались только ты и героин. Но большего мне и не нужно. — Мне тоже, — ответил юноша. Мастейн знал, что он врёт: за эти годы он успел хорошо узнать своего друга. Рыжему были известны все особенности его характера, малочисленные заморочки, предпочтения в одежде, еде и отношениях, — абсолютно всё. И он понимал, что сейчас Джуниор находился за пределами своей зоны комфорта, но ничего не мог с этим сделать. Юноше нравилась чистота, но максимум, на который был способен Дэйв — отказ от хождения по дому в грязной обуви; Джуниору хотелось безопасности, но это стоило денег, которых и без того не хватало; он хотел любви от близкого ему человека, но с Мастейном это было невозможно — тот больше не мог никого полюбить так, как Джеймса, да и чёртовы унижения, бывшие их способом заработка, выжгли всё человеческое, что раньше хоть и немного, но всё-таки теплилось в рыжем. Вскоре он смирился с такими условиями и больше не жаловался товарищу по несчастью, за которым последовал по своей же воле в этот... если уж не ад, то точно не рай. А вот Дэйв постепенно привыкал к новой жизни. Нет, раньше всё было намного лучше, но новые воспоминания постепенно сдвигали старые на второй план. Он знал, что долго не продержится, живя так, как сейчас: за этот месяц он сильно похудел, стал выглядеть ещё болезненнее, и характер у него испортился ещё сильнее. Но, по крайней мере, он пока ещё не отошёл в мир иной, и рядом с ним находился его спутник жизни, готовый поддержать в трудную минуту. Однако вскоре неприятности снова стали настигать Мастейна, и он начал постепенно разочаровываться в своих убеждениях. Сначала появились очередные проблемы с деньгами, потом его чуть не арестовали — ему чудом удалось избежать проблем с законом, — а после случилось то, во что Мастейн сначала даже не хотел верить. Этот случай окончательно сломал веру рыжего в то, что в скором времени всё наладится; теперь он уже был твёрдо убеждён, что всё будет только хуже, что никакого света в конце тоннеля не существует. Ещё долгое время Дэйв винил себя и спрашивал, почему это произошло не с ним. А случилось вот что: однажды утром Мастейн проснулся и обнаружил возле себя спящего Джуниора. Это было чем-то из ряда вон выходящим: юноша всегда просыпался раньше и встречал Дэйва уже на кухне. Рыжий подождал примерно с час, а потом начал тормошить его, чтобы он проснулся. Тот не двигался и не дышал. — Эй, хватит прикидываться! — выкрикнул Мастейн, с болью осознавая, что Эллефсон вовсе не притворялся. Испугавшись не на шутку, он начал трясти его ещё сильнее. Никакой реакции. Затем рыжий расстегнул на нём толстовку — температура в квартире несильно отличалась от уличной, и им приходилось спать в верхней одежде. Тело Джуниора не казалось тёплым; его сердце не билось. Дэйв не хотел верить в случившееся. Он нервно прошёлся по комнате, пытаясь успокоиться, увидел два шприца на столе и вспомнил события вчерашнего вечера; они вдвоём, как обычно, решили прогнать по вене перед сном — это уже давно стало привычкой, иначе уснуть никак не получалось, — только сам Дэйв варил себе из старого порошка, а Джуниор — из свежего, от какого-то нового дилера, у которого на днях закупился. — Ты его надыбал — ты им и ширяйся, — сказал тогда рыжий. Эллефсон покорно согласился — в обоих пакетиках было одно и то же вещество, да и спорить с Мастейном не было смысла. И эта смиренность стала для него роковой — новый порошок оказался на порядок чище, и Джуниор поймал сильнейший передоз, который его сердце не смогло выдержать. «Лучше бы я оказался на его месте», — думал Дэйв, ожидая приезда скорой; он верил, что Эллефсона ещё можно было спасти, — «мне давно уже пора в могилу» Им следовало поменяться, тогда несчастье могло бы и не случиться — рыжий торчал дольше, и его организму, наверное, удалось бы выдержать такое. Или... лучше бы он высыпал остаток своего порошка Джуниору. Ещё долгое время Мастейн придумывал, как мог предотвратить смерть уже почившего друга. Приехавшие врачи только констатировали — он мёртв. Сделанного было не вернуть. Дэйв не пришёл на похороны; он терпеть не мог всякие религиозные обряды. Если бы он знал, как связаться с родителями Джуниора, всё равно не стал бы их оповещать о смерти сына — не хотел, чтобы они устраивали Дэвиду подобные проводы. К тому же, юноша сам хотел умереть незаметно для других. Так и получилось.***
С тех пор Дэйв стал жить один — ему это было хоть и привычно, но последнее время в тягость. Вечерами рыжий приходил домой уставший и разбитый, хотел забыться сном, но этого не получалось — ему постоянно виделась смерть Джеймса, смерть Дэвида... что-то внутри постоянно подсказывало, что Мастейн сам во всём виноват. Он постепенно начал увеличивать дозу; дошло до того, что ему пришлось влезть в долги — полграмма стоили далеко не копейки. Каждый вечер Дэйв надеялся, что на следующее утро вообще не проснётся, но через пару часов он так же открывал глаза и видел перед собой лишь опостылевший, жестокий, малопригодный для жизни мир. Последние крохи желания жить смёл пожар, случившийся спустя три дня после смерти Джуниора. Загорелась квартира снизу — Мастейн не знал причины, и ему, на самом деле, было абсолютно наплевать, — а затем огонь поднялся по этажам. Дэйв возвращался со своей отвратительной работы, когда увидел, как горит его жилище: пламя охватило всё здание, из окон шёл дым, а пожарные, хоть и прикладывали усилия, не могли ничего сделать против разрушающей силы стихии. В былые времена он бы бросился наперекор пожарным в огонь, принялся бы спасать свои вещи, но сейчас спасать было нечего — доза на сегодня была при нём, деньги — вернее, их остатки — тоже. Он в последний раз взглянул на горящий дом, развернулся и побрёл в неизвестном направлении.***
Нового жилья Дэйву не дали — вернее, обещали дать, когда закончатся судебные разбирательства, что, по сути, было одним и тем же, — в этих местах властям было плевать на жителей. И всё же Мастейн нашёл место, где мог поселиться: в публичном доме ему были рады — а как же иначе? В таких местах всегда с радостью принимают красивых мальчиков и девочек. Хоть Дэйв и был уже далеко не мальчиком, своей красоты он ещё не успел лишиться. Вот только самому Мастейну проживание в борделе точно не казалось раем — спустя несколько дней такого существования он был уже твёрдо убеждён, что в скором времени сведёт все счеты с жизнью. «Когда-то мать мне говорила, что я тут окажусь, а я не верил» — вспомнил он однажды.***
Наступил тот самый день, когда всё должно было закончится. Эту дату — двенадцатое февраля — Дэйв себе назначил примерно неделю назад. Именно двенадцатого, именно в четверг весь мир останется позади и придёт долгожданная смерть. Найдут его и отвезут в морг уже тринадцатого, так что фактически он умрёт прямо в «чёрную пятницу». Разве не красивая дата смерти? В этот день он пробудил в себе себя прошлого, крохи былых составляющих его характера, в том числе и желание выглядеть привлекательно, так, чтобы на него все засматривались и глаз не могли оторвать. Рыжий надел самые узкие джинсы, какие у него были, чтобы все прохожие могли оценить его худые ноги, уложил волосы и нацепил вместо пояса патронташ, позаимствованный у Джеймса несколько месяцев назад. Он купил билет на автобус в Лос-Анджелес — идея подыхать в гнилом районе Детройта ему казалась отвратительной — и отправился в свою последнюю поездку. Добравшись до родного города, Дэйв сразу же поспешил на точку; хоть он и не нуждался в дозе — Мастейн смог привезти свою, — ему хотелось, чтобы всё закончилось ровно там же, где и началось. В клубе, куда рыжий впервые попал лет пять назад, мало что изменилось — те же безвкусно одетые подростки, с опаской озирающиеся по сторонам, завидев незнакомца, тот же бармен, приветливо помахавший рукой Дэйву при встрече, та же атмосфера. Рыжий даже встретил своих знакомых. — Ты что, живой? — спросили его. — Пока что да, — ответил он, растянув губы в вынужденной улыбке. — Пока что? — повторил Марти. Дэйву показалось, что тот раскрыл его тайну; в тёмных глазах друга явно мелькало понимание происходящего. Мастейн отвёл взгляд и сказал, что ему нужно отлить.***
И вот он, долгожданный конец. Он уже ввёл остриё иглы вглубь испещренной папулами кожи, как вдруг услышал какой-то шум за дверью клуба. — Всем оставаться на местах! Полиция! — раздался громкий мужской голос. Началась паника. Кто-то стал ломиться в дверь туалета, закрытую Дэйвом, но рыжему уже было плевать — огромная доза героина циркулировала в его крови. Он почувствовал, как сильнейший приход сбивает его с ног прямо на грязный пол туалета. Словно откуда-то издалека он услышал, как кто-то выламывает дверь его убежища, но и это уже ничего не значило. Всё в один миг перестало иметь смысл. «Джеймс, скоро мы снова встретимся» — пронеслась последняя мысль в отключившемся мозгу Дэйва.