Тигриные полосы, кровавые Узоры

— Ты же понимаешь, что с таким характером он тебя не полюбит? — рука безмолвно застыла, не дотянувшись до ручки. Рюноске застыл, слегка скосив глаза в сторону Элис, крепко сжимавшей своего мишку и сидевшей вполоборота к нему. — И когда ты кого-нибудь полюбишь, то можешь остаться один. Даже самый терпеливый человек не сможет выдержать тебя — либо он перегорит, либо ты. — Разберусь как-нибудь сам. — Напрягшиеся пальцы до побелевших костяшек вцепились в ручку, с трудом поворачивая её в сторону. Мафиози вышел, тихо прикрыв дверь за собой, и облокотился спиной о стену рядом, медленно сползая по ней на пол. Сейчас он чувствовал себя расстроенным ребёнком, глотнувшим взрослой жизни и уже захлебнувшимся в ней. — Не полюбит, значит? — пальцы на предплечьях крепко сжались, а зажатый в правой руке планшет с тихим грохотом ударился о землю, сминая кончики некоторых листов, и так и остался лежать где-то недалеко, сверкая закрепкой. — Если ты меня так ненавидишь, то я больше никогда не появлюсь перед тобой. — Рюноске-кун, Ацуши старался. — Перегоришь либо ты, либо... — Чёрт. — Голоса Дазая, Элис и Ацуши эхом звенели в ушах мафиози, впиваясь в сознание неприятной и отдававшей в виски пульсацией; в глазах слегка двоилось. Брюнет до скрежета и боли в дёснах стиснул зубы, пряча голову в коленях и обхватывая их руками, сжимая и до боли впиваясь пальцами в чёрную ткань брюк, даже сквозь материю чувствуя неприятное жжение от ногтей, слегка царапавших бледную кожу. — Брат, ты в порядке? — Гин, только вернувшаяся с задания, ловко перехватила Рюноске в коридоре и, спрятавшись с ним в отдалённой его части, побеспокоилась о самочувствии брюнета, ведь выглядел парень (только для знавших его хорошо) из рук вон плохо, хоть и старательно это скрывал. Девушка никогда не видела его таким: внешне Акутагава оставался тем же Бешеным Псом с безэмоциональным лицом, бледной кожей и в неизменном чёрном пальто, но младшая Акутагава знала братика с детства, поэтому смогла невооружённым взглядом заметить немыслимые для брюнета душевные переживания: на тонких губах едва виднелись следы от зубов и небольшие ранки, кровоточившие в некоторых местах; руки мафиози засунул в карманы, но брюнетка знала, что он стиснул их в кулаки; в металлических глазах, где-то там, глубоко, бушевала едва уловимая боль и что-то ещё — знаете, такое чувство, когда хочется заплакать, в глазах в этот момент можно заметить что-то, немного похожее на отчаяние, такая непонятная эмоция, когда понимаешь, что... всё плохо? Да, что-то вроде этого. — Я в порядке, — севшим голосом проговорил Рюноске, аккуратно убирая руки сестры с плеч, слегка этими самыми плечами тряхнув, и молча обошёл девушку. — Брат, — Гин обеспокоенно смотрела вслед удалявшемуся брюнету, а потом, слегка склонив голову, прижала руки к груди, слегка касаясь их подбородком, и прошептала: — Почему ты до сих пор молчишь, брат? Я же вижу, что тебе больно. Акутагава Рюноске был известен тем, что не имел сердца. Некоторые называли его монстром и бесчувственным чудовищем, сносившим все на своём пути к достижению цели. Но мало кто задумывался о его чувствах, считая, что их просто нет. А ведь даже бешеный пёс, кусающий всех и вся и в приступе ненависти кидающийся на людей и других собак, когда-то испытывал такое чувство, как ******, просто давно его позабыл. *** Город, несмотря на позднее время, кипел жизнью: на улицах всё ещё были толпы людей разных возрастов, по дорогам быстро неслись дорогие и не очень машины, куда ни глянь, всюду мелькали рекламные вывески, сиявшие всеми цветами радуги, где-то можно было услышать крики продавцов, смех или громкие разговоры компаний подростков. На пути мафиози встречались редкие парочки, державшиеся за руки и говорившие друг другу разные любовные фразочки, семейные пары с детьми, часто можно было встретить одиночек в лице студентов и спешивших с работы старших, кто-то шёл, уткнувшись в телефон или слушая музыку, а кто-то так же, как Акутагава, просто брёл, редко оглядываясь по сторонам и больше уходя в себя. Рюноске, идя в центре этой разношёрстной толпы, толком ничего не делая, выделялся из неё; было ли это из-за его мрачного образа, недоброжелательного взгляда или же устрашающей ауры, исходившей от брюнета даже сейчас — непонятно, но он казался каким-то... одиноким. Простой встречный, только взглянув на него, мог сказать, что его образу словно чего-то не хватало, будто рядом с ним должен был быть кто-то ещё; большая же часть людей предпочитала просто не замечать его, спеша по своим делам. Но и сам мафиози, идя, как-то не обращал внимания на прохожих, бесцветной массой мелькавших мимо него. На несколько секунд Акутагава остановился, задумчиво глядя в витрину игрушечного магазина — там, за толстым стеклом, в центре сидел большой плюшевый тигр цвета свежевыпавшего снега, с жёлтыми глазами-бусинками, проволочными усами и чёрными полосками на шерсти. — Почему всё вокруг напоминает мне об этом? — похоже, сама судьба оставляла ему такие незатейливые знаки: то такая вот простая игрушка мелькала где-нибудь в витрине, не так давно на пути Акутагавы ещё повстречалась мать с ребёнком, лицо которого было разукрашено гримом, имитировавшим белого тигра, а ещё раньше мимо него пробежали две девушки, на головах которых красовались ободки с округлыми тигриными ушками. «Ну что за издевательство?» — обречённо пронеслось тогда в голове брюнета, и он резко свернул в сторону, уходя от шумной толпы и оставляя позади себя гудки машин, звонкий гомон, редкие мелодии и яркие неоновые вывески. Неожиданно Рюноске на ум пришло воспоминание о том редком лекарстве, доставшемся ему от Ацуши, наверняка стоившим добрую часть личных денег мальчишки, если не целую зарплату или вообще несколько. — Почему он это сделал? Сколько раз я ранил его, доводил до полусмерти и оставлял в луже собственной крови? Бессчётное. Бессчётное количество раз Расёмон смыкал на его теле клыки, протыкал шипами или просто швырял об стены. Так почему?.. — но мысль о том, чего так хотело сердце, Рюноске беспощадно подавил ещё на ранней её стадии. — Он не мог. Невозможно. — Акутагава, почему ты ненавидишь меня так сильно? — Нет, я… я не ненавижу тебя.

Знаете, сейчас где-то внутри ломалось что-то важнее костей.

*** Акутагава и сам не заметил, как, пройдя достаточно большое расстояние погружённым в свои мысли, пришёл к тому самому заброшенному зданию, раньше гордо именуемому складом, а сейчас одиноко обдуваемому ветром, из-за чего, если стоять близко, можно было услышать тихий вой выходившего из щелей воздуха. Снаружи оно выглядело даже хуже, чем изнутри: старая краска когда-то была нежно-персикового цвета, а сейчас практически полностью слезла и облупилась, небольшими скорлупками лёжа у стен, крыша провалилась, оставив только железные балки и остатки стеклобетона, стекла были выбиты, лишь небольшие их осколки всё ещё стояли в полусгнивших деревянных рамах, сверкая острыми бесформенными краями. Даже не зная, почему, словно его что-то тянуло туда, Рюноске медленно вошёл внутрь, оглядывая помещение и не обнаруживая ничего нового — старые коробки и ящики всё так же лежали на местах, тихо завывал ветер, просачиваясь сквозь тонкие дыры в стенах, да хрустели погнутые железяки, которые этот самый ветер колыхал — вот, в принципе, и всё, что здесь было и что не стали растаскивать бездомные. Пока брюнет шёл от своего дома до причала, уже успел наступить вечер, медленно заменяя сумерки и вступая в свои законные права: на тёмном небосводе уже появились первые мирно поблёскивавшие звёзды, полная луна сейчас светила не хуже солнца, мягко обводя контур предметов, что-то скрывая полностью, а что-то изменяя и преображая.

Вышло солнце и осветило своим светом небосвод, вышла луна — затмила своим сиянием звёзды.

— О, Рюноске-кун, — брюнет поднял взгляд вверх, смотря на сиявшую в дырах потолка луну, стоя прямо в центре её лучей, мягко обволакивавших всё его естество, но, услышав знакомый голос, вырвавший его из прострации, медленно опустил голову, начиная обводить взглядом склад и натыкаясь им на знакомого мужчину, стоявшего у противоположной стены. — Привет! — Дазай? — из темноты медленно показалась фигура высокого мужчины в песочного цвета пальто, светлых штанах и с отличительным атрибутом — видневшимися из-под закатанных рукавов пальто и рубашки бинтами. Слегка усталой и медленной походкой он двинулся к брюнету, засунув руки в карманы. Выйдя из тени, приветливо улыбнулся и помахал рукой, слегка склонив голову вбок. Дазай сегодня был какой-то странный — взять хотя бы его осунувшееся лицо с тёмными «украшениями» под стеклянными глазами. — Какими судьбами? — Акутагава, до этого стоявший вполоборота, медленно повернулся к бывшему наставнику, натыкаясь на уставший взгляд тёмно-карих, со слабым оттенком бордового, глаз. В принципе, на Осаму сейчас нельзя было взглянуть без беспокойства: обмотанные несколькими слоями бинты со слегка посеревшими и грязными краями были слабо завязаны и немного спали, волосы лежали в хаотичном беспорядке, а под глазами цвета спелой вишни залегли глубокие тёмные круги. Когда самоубийца обратился с вопросом к Рюноске, брюнет услышал в голосе каштановолосого лёгкую хрипотцу и не прикрытую ничем усталость, да и по самому суициднику было видно, что сейчас он говорил из последних сил и с большой неохотой, что никак не вязалось с обычным «хрен-меня-кто-заткнёт» состоянием бывшего мафиози, ведь тот даже на пороге долгожданной смерти не заткнулся бы никогда, а сейчас выглядел так, словно вот-вот грохнется в обморок и не проснётся, даже если объявят Третью Мировую войну, лишь тихо пробубнит в подушку что-то типа «только стреляйте, пожалуйста, потише — спать мешаете» и продолжит мирно дрыхнуть, слегка похрапывая с глупой улыбкой на тонких губах. — Я. — Э-эй, перебинтованный ублюдок, — заброшенное здание наполнил тихий стук каблуков и хруст битого стекла, на которое кто-то наступил. С каждым размеренным шагом этот звук только усиливался, и вскоре к ним присоединился ещё один эспер, прожигая двух других раздражённо блестевшими глазами цвета неба. Придерживая одной рукой чёрный, перекинутый через плечо, плащ, он остановился рядом с Дазаем, недовольно выглядывая из-под полей шляпы. Другой рукой он слегка приподнял её, в целях удобства немного сдвигая на затылок; пара рыжих кудряшек упала на лицо, щекоча щеки и кожу шеи, мягким ореолом обрамляя контур головы. Пряжка на ошейнике слегка блеснула в свете луны, как и цепочка, свисавшая с краёв чёрной шляпы. Акутагава недовольно прищурился, слегка — на полшага — отходя в сторону, уходя от неприятно бившего в глаза отблеска. — Какого хрена ты здесь ошиваешься? — Накахара-сан? — брюнет смотрел теперь непосредственно на старшего, а тот, заметив коллегу, но не одарив его должным вниманием, слегка сощурил глаза на суициднике, ловя в ответ немного удивлённый взгляд карих глаз. — Акутагава. — Рыжему, похоже, надоело играть в гляделки, и он, слегка хмыкнув, резко отвернул голову, заставляя пару прядок медленно прокрутиться в воздухе, слегка ударяя по скулам и носу при остановке. Когда же его взгляд наткнулся на фигуру младшего коллеги, всё внимание Накахары резко переключилось на брюнета, и он, кивнув на несильный поклон головы от подчинённого, заметил в серых глазах немой вопрос, тут же на него отвечая. — Эта чёртова скумбрия прошла мимо меня, даже не разинув свой поганый рот, а обычно его хрен заткнёшь, — принялся объяснять Чуя, поправляя шляпу. Тихо звякнула свесившаяся с края головного убора цепь, многократно отражаясь от стен негромким эхом. — Я достаточно хорошо изучил его и поэтому был слегка удивлён такому поведению со стороны этой скумбрии. К тому же труп и тот лучше выглядит, чем морда этого придурка, и мне стало интересно, что же стало причиной такого состояния, и, по возможности, если чёртов расточитель бинтов наконец подохнет, хотел её отблагодарить. — Проигнорировав недовольный возглас со стороны вышеупомянутой «скумбрии», Чуя лишь вопросительно выгнул бровь, а в глазах так и читалось: «Какие-то проблемы, придурок?». — Чё случилось? — Чу-уя, как это мило! Ты обо мне беспокоился? — Заткнись, идиот, пока не вмазал. — Из-за пропажи моего милого подопечного, — Дазай без прелюдий и, что удивительно, едких словечек начал рассказывать про свою «непростую» жизнь, полностью проигнорировав резкую перемену в атмосфере и самой ауре Рюноске после упоминания Ацуши, продолжая рассказывать слегка осипшим голосом, — на меня навалились все мои недоделанные отчёты, плюс работу Ацуши тоже перепоручили мне, а из-за того, что большинство моих коллег сейчас в разъездах, дело о нашей «общей» убийце тоже легло на мои плечи. Ещё стоит подметить, что поисками пропавшего тигра тоже занимаюсь я, так что в последнее время мне не продохнуть. — Когда ж ты наконец избавишь мир от своей персоны и помрёшь от кислородного голодания, раз дышать даже не успеваешь, бедненький? — издёвка так и сочилась в голосе рыжеволосого, пока тот стоял спиной к Дазаю, лишь слегка повернул голову назад. — Сам задаюсь этим вопросом вот уже на протяжении всей жизни, — беспечно пожав плечами, самоубийца перевёл взгляд на мирно стоявшего в сторонке Рюноске, у которого хотел кое-что спросить, но был так жестоко прерван появлением бывшего напарника. — Акутагава, а что ты здесь делаешь? — Кстати да, — возглас Осаму был ловко подхвачен Чуей, и тот вопросительно уставился на коллегу, вновь слегка приподняв рыжую бровь. — Разве ты не должен был сейчас встретиться с Мори-саном? — С господином Огаем мы встречались пару часов назад и обсуждали недавно вставший вопрос. Он попросил предоставить наш с вами отчёт о последней проблеме в конце недели. — Тц, — недовольно изрёк Накахара, быстро развернувшись вокруг своей оси и, остановившись так, что в спину ему смотрели уже два одарённых, пошёл прочь. — Чу-уя, неужели даже не поболтаешь со старым знакомым? Я же скуча-ал, — почти обиженно проныл мужчина, вытащив руки из карманов и безвольно, как болтавшийся пояс, повесил их вдоль тела. — С тараканами своими поболтай, хренов расточитель бинтов, а мне пора. — Развернувшись к мужчине спиной и подняв левую руку, он пару раз ею махнул, как бы прощаясь (только с Рюноске), а на недовольный вопрос Дазая ответил привычным обзывательством и поднятым кверху средним пальцем. — Надеюсь, мы не скоро увидимся, мудила. — Я тоже тебя люблю, мой милый микроорганизм! — ответил на обзывательство Осаму, сложив руки в подобии мегафона и слегка наклонившись всем корпусом вперёд, делая паузы после каждого слова. — А-ах ты... — рыжий резко остановился, слегка по инерции проскользив небольшими каблуками по грязному полу, поднимая небольшие облачка пыли. На несколько минут он застыл, не издавая ни звука, распространяя на всю округу свою убийственную ауру, и за это время Рюноске, несколько раз переведя ошарашенный взгляд с бывшего наставника на верхушку мафии и обратно, в пару шагов, бочком, резво отошёл подальше, оставляя после себя только облако из пыли. — Скотина ты перебинтованная, — силуэт мафиози опасно засветился кроваво-алым светом, и в руку, одетую в чёрную перчатку, приземлилось несколько небольших камушков — хоть по размеру они и были достаточно большими для «пуль», но если их запустить гравитацией в будущий труп, они вполне сошли бы за пули. — Ты кого микроорганизмом назвал, ламинария чёртова?! — Упс... — похоже, Дазай только сейчас осознал, в какую задницу вляпался: Чуя находился на достаточно большом расстоянии от детектива, и тот не смог бы использовать «Исповедь» на нём, да и в нынешнем состоянии «я-ни-хрена-не-понимаю-просто-дайте-мне-поспать» он не сможет нормально увернуться и быстро двигаться, что уж говорить про защиту. — Чуя, давай просто успокоимся и выйдем отсюда мирно. — Я успокоюсь и выйду только после тебя, придурка, которого будут выносить вперёд ногами. Вот тогда я получу и физическое, и душевное спокойствие. — Нет, Дазай, конечно, на тот свет отправиться хочет, но желает уйти из жизни путём двойного самоубийства с какой-нибудь красавицей, и желательно безболезненно, а, судя по садистской улыбочке на лице голубоглазого, в ближайшем будущем ему это точно не светит — если он до этого времени вообще доживёт. Акутагава лишь молча стоял на безопасном от них расстоянии, прикрыв тыльной стороной ладони рот, находясь ближе к управляющему гравитацией.

Чуя в гневе — всем не жить, Чуя зол, его лучше не злить.

Накахара уже был готов отправить один обломок пола или стены — неважно, как получится, — прямо в лоб каштановолосому и заоодно раздавить эту дурную голову, пачкая пол кровью, осколками черепа или мозгами (которых у него, Осаму, по догадке Чуи, не имелось), и уже слегка надавил указательным, облачённым в чёрную ткань перчатки, пальцем на камень, как периферией зрения заметил еле заметный яркий всполох и неожиданно почувствовал небольшую боль в районе шеи. Свет, обволакивавший парившие предметы и оповещавший о том, что рыжик использовал гравитацию, часто замигал и вскоре совсем пропал, а упавшие на бетон камни и осколки стройматериалов, до этого висевшие в слабом бордовом сиянии, сопроводил достаточно громкий грохот. Примешавшийся к еле уловимой боли зуд немного отвлёк мафиози, выводя его из «что-за-хрень-тут-творится» состояния, и тот резко начал искать причину такого «подарочка». Проведя рукой от ключиц и выше, к чёрному ремешку ошейника, подушечками пальцев он нащупал железный каркас, представлявший собой небольшую ампулу с короткой иглой. Резким движением руки мафиози вырвал эту дрянь из кожи и чертыхнулся сквозь зубы, почувствовав неприятное жжение от вырванного острия, а по шее к груди медленно потекла тонкая струйка крови, пачкая белую рубашку. — Что... — хотел было спросить Дазай, уже готовый, несмотря на усталость (нет), отражать чьи-то внезапные атаки, но тоже резко застыл, не успев сделать и шага. По телу волной прошла небольшая дрожь, вызывая мелкие мурашки на коже, а в области шеи, рядом с сонной артерией, неприятно засаднило и заболело. Прикоснувшись к этому месту рукой, он нащупал такую же ампулу, что до этого торчала из сгиба шеи бывшего напарника. На ладони брюнета лежала небольшая, по форме напоминавшая щприц, прозрачная колба с тонкой недлинной иглой. Стеклянный, раньше наполненный, судя по подтёкам на стенках, какой-то жёлто-зелённой жидкостью, сосуд слегка поблёскивал в молочном свете луны, выделяя чёрный контур мерных линий. Рюноске, хотевший было спросить у бывших напарников, что вообще происходит, даже не успел использовать Расёмон, как что-то острое пронзило и его кожу, так и застывая, неплотно заседая в мышцах. Осаму с Акутагавой, последовав примеру голубоглазого, резко выдернули шприцы из кожи, чувствуя неприятную пульсацию в этой части. Стоя на месте, хоть и на приличном расстоянии от суицидника, Рюноске смог разглядеть тонкую полосочку крови, запачкавшую старые бинты вышеупомянутого — на белой марле медленно распустились кровавые цветы, целой оранжереей украшая повязки каштановолосого. Бешеный Пёс, хоть и не был до конца уверен, но мог предположить, что примерно такие же бутоны красуются сейчас на его белоснежной блузе. — Херня какая-нибудь есть? — Накахара слегка оттянул ошейник вниз, поворачиваясь к Дазаю боком и слегка наклоняя голову, предоставляя наиболее удобный обзор. На коже медленно расплывался ярко-синий, с фиолетово-жёлтыми краями синяк, расходясь от небольшого белого пятнышка — следа от иглы, немного напоминая внешним видом манту, и медленно оплетался уродливыми тёмно-алыми сетями сосудов — тонкие ниточки вен и сонная артерия медленно окрашивались в красный цвет, словно их недавно вспороли и так и оставили кровоточить, заливая и пачкая кожу. Кроме лёгкого зуда в области шеи и ключиц огненноволосый вроде ничего необычного не чувствовал: ни тяжесть в теле, ни тошноту, головокружение и слабость тоже не ощущались, только несильная чесотка слегка подбешивала, заставляя пальцы периодически тянуться к коже, почёсывая её, а так мафиози никаких изменений в теле не ощутил. Ну, как дополнение, только гравитация пропала. — Тебе честно сказать? — слегка хмыкнул Осаму, глядя своими бордово-карими глазами в сторону Чуи, но занесённый кулак любимой голубоглазой истерички резко перебил весь настрой самоубийцы шутить. — Могло быть и лучше. — За бинтами шею суицидника видно не было, и Чуя не мог должным образом рассмотреть его след, но вот у подчинённого сделать это было намного легче — оттяни воротник блузы и «любуйся» произведением искусства, которое тебе так щедро пожертвовали, сиди перед зеркалом да гляди. При детальном рассмотрении Чуя сильных различий между своим (если судить по описанию от перебинтованного ублюдка) и Акутагавы синяком не заметил — у брюнета был точно такой же след, слегка напоминавший расплывшееся пятно краски на бумаге, единственное же различие состояло в том, что артерии сероглазого окрашивались не в цвет венозной крови, как в случае с Накахарой, а в смольно-чёрный, подобно окрасу оперения вороного крыла, и это выглядело по-своему жутко и даже немного отвратительно, особенно в сочетании с бледной и тонкой кожей эспера, на которой и без того можно было легко заметить алые и синие вереницы артерий и вен. — Не думала, что мы с вами так скоро встретимся. — Этот до противного знакомый голос сильно взбесил Накахару, и тот недовольно крикнул, поворачиваясь к Норе лицом — та стояла со своей привычной охраной в лице нескольких крупных хищников. Звери, скаля клыкастые пасти, обнажая ряды острых зубов, с которых капала вязкая слюна, падая на грязный пол — такими зубами на раз-два можно было что-то нибудь откусить, например, дурную дазаеву голову — Чуя даже готов заплатить неплохой гонорар за такую услугу или вообще перекусить напополам, оставляя жертву со вспоротым животом и выпущенными внутренностями истекать кровью, образую ярко-алую лужу вокруг тела. — Опять ты, хренова чокнутая?! — сжав указательным и большим пальцами шприц, отобранный у Осаму, Чуя поднял руку, демонстрируя находку; стекло слабо блеснуло на свету, отражаясь в глазах темноволосой. Та недовольно прищурилась, наклоняя голову вбок, и тёмные пряди легко скользнули вниз, немного закрывая глаза. — Это твоих рук дело?! — у Чуи резко появилось сильное желание подойти и врезать — впервые его целью был не Дазай, — да так, чтобы жёлтые звёздочки долго стояли перед глазами у преследовательницы, и его даже не волновало, что противник — хрупкая (?)девушка. Он практически осуществил свою задумку, но неожиданно плотное кольцо рук сомкнулось на его талии: перебинтованные до запястий руки не позволяли ему и сдвинуться с места. — Что это за хрень такая, а?! — Чуя, не горячись, а то может случиться непоправимое. — Дазай внимательно смотрел в сторону хищников, одного из которых девушка почёсывала за ухом, вызывая громкое, как трактор, урчание большой кошки. — Непоправимое случится, если ты сейчас же не отпустишь меня, мудила! — пару раз ударив кулаками по загребущим лапам, Накахара хотел было подключить к атаке ноги, въехав ими по коленке или повыше, чтобы чёртова скумбрия согнулась пополам, но не успел. Канеки вновь заговорила, прерывая Двойную тьму, а точнее, крики и ругательства рыжеволосого мафиози, громко произнося: — В этих шприцах было мощное средство, сделанное одним моим знакомым-химиком: на тридцать минут оно полностью блокирует любую способность, независимо от силы или вида дара. — Подбрасывая в воздух ещё три таких ампулы, она лениво смотрела на лишившихся своих способностей одарённых. Боком усевшись на одного, огромного и рыжего тигра, она наблюдала, как мафиози с волосами цвета апельсина или закатного солнца, придерживаемый другим, как мумия, перебинтованным, пытался вырваться из стальной хватки сильных рук — безрезультатно, между прочим. Когда Накахара, не отрывая разгневанного вгляда от девушки, всё-таки успокоился, Канеки, даже с такого большого расстояния в целый склад, прочитала в сапфировых глазах явную угрозу и ненависть. — Так что в течение получаса вы полностью беззащитны, — закончила она. — Чёртова девка, — одной рукой потирая нывшую шею в месте укола, хрустя позвонками при этом, а другой сжимая тот самый шприц, Чуя с раздражением раздавил его в руках, и мелкий дождь из осколков и остатков посыпался на пол, звеня и рассыпаясь вокруг. На перчатках осталось небольшое количество этого раствора, от которого в воздух шёл газ такого же ядовитого изумрудного цвета, заставивший голубоглазого пару раз чихнуть. По внешнему виду газ чем-то напоминал хлор* — значит, какая-то отрава там точно была. Накахара уже успел привести чувства в норму, и Осаму, убедившись, что рыжеволосый не собирается необдуманно действовать (хотя мафиози и сам прекрасно знал, что лезть на рожон сейчас не выход — как бы ни хотелось этого признавать, но без «Печали» он навряд ли справится с двумя, а может, и больше, здоровыми хищниками), наконец его отпустил, отходя на шаг в сторону. Чуя, хоть и не был слабаком, умел размышлять трезво и понимал, что без своей способности справиться с дикими животными, превосходившими их и по силе, и по количеству, шансов у него было мало (скорее, совсем не было), как, в принципе, и у Дазая. Нет, вдвоём они ещё могли как-нибудь выкрутиться из сложившейся ситуации, но среди них был Акутагава — брюнет хоть и владел достаточно мощным даром, но в чисто физическом плане он был довольно-таки слаб как по силе, так и по здоровью, а бросать коллегу Накахара был не намерен. — Чёрт, да ну нахуй, — сквозь зубы ругнулся голубоглазый, стоя спина к спине с Дазаем — тот тоже сейчас оказался не шибко полезным, трудоголик хренов. — Почему самая жопа случается именно тогда, когда в поле моего зрения появляешься ты? Притягиваешь, что ли, как магнит, а? — Если найдёшь ответ, сообщишь мне, хорошо? — Ага-а, — резко переводя взгляд то на одного, то на другого хищника, Чуя весь превратился в зрение и слух: чутко прислушивался и внимательно приглядывался, обводя взглядом каждого из животных, иногда переводя его на их чёртову хозяйку, сейчас преспокойненько стоявшую в стороне и с каким-то торжеством в глазах глядевшую на то, как её милые ручные котята, утробно порыкивая и напрягая мощные, с длинными острыми когтями, скребущимися по полу, лапы, бесшумно, благодаря мягким розовым подушечкам, ступали и окружали троих эсперов. — Акутагава, — Дазай, следуя примеру голубоглазого, тоже начал коситься в сторону Норы, но, больше всё-таки переживая за брюнета, смотрел в сторону Рюноске, одновременно приглядываясь к движениям больших кошек. — Медленно и без резких движений зайди за наши с Чуей спины. Понял? — Ну бли-и-ин, — резкий голос отвлёк всех троих от размышлений, из-за чего они рассеянно вздрогнули, переводя взгляды на Канеки. — Так неинтересно. А дава-а-айте, — приложив пальчики с чёрными длинными ногтями к пухленьким губкам, она улыбнулась садистской улыбкой, а в глазах блеснула искра сумасшествия, — а давайте-ка немножко разнообразим игру. Мы же так и не закончили в прошлый раз, верно? — Просто кто-то сбежал в последний момент, как хренова крыса, — процедил сквозь зубы Накахара, крепко сжимая кулаки — костяшки пальцев так и чесались кому-нибудь врезать. — Фью-у-у-у-у — розовые губки сложились в трубочку, и девушка тихо засвистела, но из-за хорошей звукопроницаемости заброшенного здания свист её прозвучал достаточно громко, эхом отражась в помещении несколько раз. Как только звук стих, за ним сразу же последовало громкое рычание, и изо всех щелей посыпались, как стервятники на добычу, животные: волки, львы, тигры и даже лисы, сверкая в темноте зубами, с которых падала вязкая слюна, оставляя после себя мокрые лужицы. Звери медленно двинулись по направлению к одарённым, и их глаза светились в полутьме, хищно и дико поблёскивая. — Хи, знаете... — огромный, примерно в четыре раза больше нормального, тёмно-серый волк встал рядом с одарённой, а его ядовито-жёлтые блестящие глаза неотрывно уставились на трёх мафиози (двух, и одного — бывшего). Погладив жёсткую шерсть на загривке и пару раз хлопнув по спине, призывая наклониться, девушка ловко запрыгнула на дикого зверя, свесив ноги с правой стороны. — Первым делом я, скорее всего, избавлюсь от во-он того черноволосого паренька, — ткнув наманикюренным пальчиком в сторону Рюноске, она мило хихикнула, а звери, ещё более громко рыкнув, обратили внимание на Акутагаву и медленно двинулись по направлению к нему. Пару раз сверкнул красными молниями плащ мафиози, когда он попытался призвать Расёмон, но всё будет бесполезно следующие полчаса — об этом свидетельствовала глухая пульсировавшая боль в районе шеи. — Чего? — гневно, с лёгкой хрипотцой спросил брюнет, сверкая серыми глазами в сторону темноволосой. — Я же говорила — следующие полчаса вы совершенно беззащитны. — А зачем тебе вообще это надо? — пытаясь оттянуть время в надежде, что в голове перебинтованного ублюдка родится какая-нибудь идея, спросил Чуя. То ли девушка была не шибко умной, то ли она специально решила поговорить, но факт оставался фактом — пару секунд поколебавшись, она всё-таки начала рассказывать. — Зачем, спрашиваешь? — воздух в помещении резко накалился, можно было услышать тихий «трш» электронов или даже увидеть — если хорошо присмотреться — маленькие вспышки; сама Нора резко потемнела, сжимая пальцы на шерсти волка, вызывая недовольный скулёж животного. — Потому что я ненавижу вас, чёртовы мафиози! — она резко вскинула голову, громко крича, и крик этот, наполненный болью и ненавистью, медленно, но верно переходил в истерику. — Мой муж, мой любимый и самый дорогой для меня человек, умер от ваших поганых рук, чёртовы убийцы. Он был полицейским, служителем закона и хранителем правопорядка, а из-за таких ублюдков, как вы, он погиб! Ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу вас!!! — Скажи, — подал голос Дазай, и девушка резко подняла заплаканное лицо на самоубийцу, сверля его гневным взглядом, — накануне вы с ним поссорились, ведь так? — К-как ты... — И ты чувствуешь ненависть к себе за то, что ваша последняя встреча была именно такой, — Осаму попал не в бровь, а в глаз. Девушка застыла, поражённая, спрятав за тёмными прядями волос лицо. — Знаешь, что он сказал перед тем, как навсегда уйти? «Если ты меня так ненавидишь, то я больше никогда не появлюсь перед тобой». Роковая фраза, не правда ли? — вопрос вроде бы был адресован всем, но девушка смотрела в упор именно на Акутагаву. Тёмно-серые, подобные серебру, глаза широко раскрылись, а рот, который Акутагава сначала открыл, намереваясь что-то сказать, безмолвно закрылся, так и не издав ни единого звука. — Он... он повторил его слова, а ты глубоко ранил этого паренька. И я убью тебя. Убью, и избавлю его от таких страданий, ведь он... ещё не до конца... не до конца...

Полюбил тебя.

— А помнишь котёнка, которого ты обвинил в шпионаже, думая, что он мой подчинённый? Так вот, это и был тот паренёк-тигр. — Рюноске испуганно округлил глаза, не веря своим ушам, и Канеки, заметив такую реакцию, довольно рассмеялась, закрывая лицо руками и наблюдая за брюнетом из-за растопыренных пальцев. — Да. Почувствуй физически ту боль, что терзала душу светловолосого паренька. Да! Отродье, не видящее дальше своего носа, чёртов мафиози! — настоящий бред сумасшедшей. Одарённая, как старая заезженная пластинка, повторяла эти слова вновь и вновь, словно мантру, а её светлые глаза утратили живой человеческий блеск, становясь отстраненными и неживыми,кукольными. Сейчас она была похожа на одержимую, подчинённую демоном, даже сама немного напоминала демона — такое нечеловеческое лицо у неё было сейчас. Дьявольски широкая улыбка медленно становилась всё шире и шире, изгибаясь, а глаза, всё ещё мёртвые, смотрели на собеседников, не моргая. — Блять, да она свихнулась, — констатировал Чуя, стоило ему только услышать смех Норы — нечеловеческий, дикий и звонкий, он пугал, и будь здесь вместо эсперов обычные люди, они бы уже убегали, громко вопя, как дети, и сжимали бы в руках кресты. Но, как бы жутко одарённая сейчас ни смотрелась, Чую испугать не смогла — он уже насмотрелся на Дазая после его неудачных попыток самоубийства, а это, мягко говоря, было зрелище не для слабонервных (взять хотя бы момент после попытки утопиться): весь бледный, с глубокими чёрными безднами под глазами и покрасневшей склерой, на голове — причёска в стиле «воронье гнездо», и, в зависимости от способа безболезненного самоубивания, следы на коже — либо посиневшее пятно вокруг шеи, либо пропитанные кровью бинты; кареглазый мог явиться со сломанной рукой или ногой, а мог не прийти вообще, отлеживаясь где-нибудь в реанимации. Если же Дазай пробовал чем-нибудь отравиться, то это легко можно было вычислить по глазам, точнее, по одному (т.к. раньше он всегда закрывал правый глаз бинтом) — по поблёкшему или расширенному зрачку, к примеру, после принятия больших доз снотворного или какого-нибудь смертельного — но только не для него — яда, или по мелким сеточкам капилляров, так хорошо видимых в глазных белках. Так что рыжему никакие демоны не были страшны, ему хотя бы от одного, вон того перебинтованного дьявола, сначала избавиться. — Это плохо, — заключил, зевая, бывший босс мафии; тот, по ходу, даже не слушал, находясь в таком полуживом (из-за недосыпания) состоянии, а после окончания гневной тирады Канеки лишь сладко потянулся, прикрывая рот правой ладонью и смахивая подступившие сонные слёзы. — Какого хрена ты спишь, ламинария-переросток?! — резкий замах, и кулак в чёрной перчатке встретился со скулой Неполноценного с громким хлопком, из-за чего Осаму резко пошатнулся, кое-как сохраняя равновесие. Место, которое так любезно «отметил» покрасневшим кругом рыжеволосый, неприятно пульсировало — скоро там расцветёт ещё один тёмно-фиолетовый, так любезно оставленный мафиози, синяк. Зато сон как рукой сняло — вон, стоял, с уже рассеившейся сонной дымкой в глазах, да слегка потирал раненую часть скулы, одновременно с этим недовольно бубня и сетуя на бывшего напарника. — Давай... те.. разорвите его... его на куски... мелкие кусочки... — тихо, медленно и почти не слышно раз за разом шептала слова приказа Канеки, но тонкий животный слух чётко уловил голос хозяйки, и звери, все как один, в последний раз напрягая когтистые, способные разорвать плоть и раздробить кости на мелкие составляющие, лапы, резко прыгнули на черноволосого мафиози, разинув клыкастые пасти. — Акутагава! — Дазай и Чуя одновременно дёрнулись, спеша на помощь младшему, но перед ними резко, как молния, мелькнули два тёмно-серых волка, преграждая дорогу. Жёлтые и серые пары глаз зловеще светились в полутьме, отражая свет луны, а с длинных клыков медленно капала вязкая слюна, собираясь в лужицы на полу, пока острые когти аккуратно, с противным скрежетом, царапали бетонную поверхность. А позади, отрезая пути для побега, встали одна достаточно крупная рыжая лисица и тёмно-коричневый, с мелькими глазками-бусинками, соболь, хоть по росту они явно уступали своим товарищам, но именно это ставило их в выгодное положение: из-за некрупного телосложения они были более юркими и менее уловимыми. — Придётся брать на живое, — хрустнув сначала костяшками левой, а потом и правой, руки, Дазай многозначительно покосился в сторону напарника мафиози, а тот, посмотрев в его тёмно-карие глаза, лишь громко и недовольно цокнул, отвечая простым, но довольно-таки понятным словом: — Чёрт. Я тебя ненавижу. — Я тоже не перевариваю всё, что связано с тобой. — Оба эспера на миг прикрыли глаза, а потом, резко и одновременно их раскрыв, за секунду упёрлись ногами в пол, оттолкнулись и помчались на хищников, одновременно говоря. — Смотри не помри! Влево, вправо, наклон, присев. Назад, вперёд, влево, вниз, вправо, перекат. Рюноске кое-как умудрялся поспевать за быстрыми движениями животных, еле-еле успевая отскочить от опасных когтей, что, кстати, удавалось ему не всегда: большой бронзово-жёлтый лев незаметно подскочил сзади, оставляя на спине кровоточившие порезы от когтей, коричневый с тёмно-бурыми пятнами волк оставил три рваных раны на боку, кто-то — брюнет даже не успел увидеть, кто — слегка задел левое плечо и правую щёку зубами, с лёгкостью разрывая кожу и одежду. Наставники, как мельком успел заметить Акутагава, тоже были на пределе: за те двадцать минут, что они пытались не стать кормом для больших кошек и собак отбивались, бывшую Двойную тьму изрядно потрепали: на одежде проступали большие багровые пятна и кровоподтёки, пара бинтов на теле Осаму превратилась в обыкновенные длинные тряпки, свисая с шеи и рук суицидника до самого пола, Чуя где-то обронил свою шляпу, и теперь ярко-рыжую макушку ничего не скрывало, позволяя волосам блестеть в молочном сиянии (Дазай даже, несмотря на то и дело пролетавшие мимо шеи когти, успел их потрогать, вызывая убери-свои-поганые-руки-пока-я-их-тебе-в-глотку-не-засунул-высказывание от Накахары). — Ну же, убейте их поскорее! — где-то на заднем фоне кричала Нора, и её звонкий голос сливался с рыком питомцев девушки, но всё своё внимание Рюноске полностью сосредоточил на животных, что, ни капелки ни устав за прошедшие два десятка минут, всё атаковали и атаковали. Дыхание мафиози сбилось, в висках нещадно пульсировало, а голова болела так, словно кто-то ударил по ней отбойным молотком, горло пересохло, будто покрываясь, как сухая глина, мелкими трещинами, причиняя боль при каждом малейшем вдохе и выдохе. Один особо изворотливый хищник-лев, что не так давно оставил три глубокие раны на плече, умудрился подкрасться со спины, одним ударом мощной лапы отправляя Акутагаву на встречу с ближайшей стеной. С громким стуком, подняв тучу пыли, Рюноске влетел в стену, оставляя на ней длинные искривлённые, как на разбитом стекле, линии и огромную вмятину, а потом, откашливая большое количество тёмной крови, с глухии стуком упал на пол. Приземлившись на колени, он упёрся ладонями рук в бетон и, тяжело дыша и кашляя, выплюнул на пол остаток застоявшейся крови. Со лба, медленно стекая на глаз, щёку, а потом и на подбородок, побежала струйка крови, капая на пол и собираясь в небольшие бордовые лужицы. — А теперь… — глаза у Канеки засветились, ничем не уступая животным, — добей его. Хищник наступал уже даже без приказа свыше, и Рюноске внимательно наблюдал сквозь свисавшие на лицо смольные прядки одним глазом, т.к. другой был запачкан кровью, как он медленно приближается, едва заметно порыкивая. Над головой с тихим завыванием дул ветер, пробиваясь сквозь щели и единственное целое окно. — Акутагава! — Чуя дёрнулся, но резко сбоку на него напрыгнул соболь, вонзая в спину ряд острых когтей, заставляя рыжего недовольно чертыхнуться и вцепиться рукой в его загривок, скидывая нерадивое животное. Крепко сжав руку на плече, Накахара прошипел ругательство сквозь зубы, пока на ткани чёрных перчаток медленно проступали ярко-бордовые, плохо заметные на тёмной коже кровавые пятна. В паре метров от брюнета застыл лев, слегка наклонясь вперёд и разминая лапы, готовясь к последней атаке. «Чёрт», — обреченно пронеслось в мыслях брюнета, пока он исподлобья наблюдал за всеми действиями животного. Почему-то сейчас Бешеный пёс вспомнил, как Тигр накричал на него, что было большой редкостью. Мафиози тогда даже не подумал о том, что с ним творилось, точнее, не захотел этого понять и увидеть уставшие глаза, полусонное выражение лица или элементарные частые зевки, просто сказал ему замолчать, надеясь в душе, что мальчишка пропадёт,, но потом ужаснулся собственным мыслям. Даже не подумал, что Ацуши может быть не просто. Бесчувственный Бешеный Пёс. А если вспомнить то лекарство, которое даже по меркам мафиози являлось дорогим и труднодоступним и которое было для Акутагавы, то вообще вставал один-единственный вопрос: «Зачем?»... Тигр... Ацуши, зачем? Ведь даже котом ты беспокоился о нём, и чем тебе в результате отплатил мафиози? Испугался сказать, испугался принять, испугался понять и сам же разрушил последнюю ниточку доверия между ними, когда решил скрыть неуверенность за маской злобы. «Если ты так меня ненавидишь, я больше никогда не появлюсь перед тобой», — слова стали роковыми в тот день. А Акутагава… Акутагава понял всё только тогда, когда ничего уже нельзя было изменить. Не понял, как, подобно урагану, в его жизнь ворвался один мальчишка-оборотень с неровной чёлкой, редкими аметриновыми* глазами и яркой, такой солнечной и манившей, делавшей мир немного светлее только одним своим существованием, улыбкой... Мальчишка ворвался в душу и прочно закрепился там когтями; сначала вызвал ненависть из-за того, что так просто добился признания Дазая, из-за своей наивности и глупости, а потом начал вызывать что-то другое — слабое, хилое, только-только зародившееся и доселе неизвестное Бешеному Псу чувство. «Нет, не уходи. Вернись».

Скажи, ответь, мне объясни, Что значат для тебя слова любви? Что важного такого в них, Что люди так сильно жаждут услышать их?

— Ацуши. — Имя против воли сорвалось с губ, и Рюноске медленно прикрыл глаза, сжимая кулаки, пока ногти оставляли розовые полумесяцы на и так израненных ладонях. Резкий грохот разбиваемого стекла, примешавшийся к нему ещё один животный рык, и по глухому удару Рюноске почувствовал, что перед ним кто-то приземлился, а потом послышались несколько звонких (так разбивается о прочный камень стекло) трелей разбиваемого окна, дождём осколков посыпавшегося сверху. Сначала мафиози приоткрыл глаза, а потом, сфокусировав взгляд на нём, изумлённо застыл, смотря на зверя перед собой: белая шерсть вздыбилась и отливала серебром, на ней резким контуром выделялись чёрные полосы, а длинный хвост в гневе мотался туда-сюда. Дазай и Чуя так же шокированно смотрели на зверя Лунного Света, что и вправду сейчас сиял в лучах белого диска. Яркие двухцветные глаза выражали сильное, мягко говоря, раздражение, а из изогнутого в диком оскале рта то и дело вырывался утробный рык. — Ацуши? — голос Дазая прозвучал особенно громко в резко затихшем помещении, а последовавший за вопросом рык на несколько секунд оглушил, вызывая противный звон в ушах. Некогда грозно выглядивший лев жалобно заскулил, признавая главенство Зверя, и, поджав хвост с медной кисточкой, отбежал, как вшивая собачонка, в сторону. — К-как ты выбрался? — голос Канеки надломился, и она, округлив глаза, следила за каждым движением Накаджимы: как он, дёрнув округлыми ушами, повернул голову в её сторону, как медленно пошёл к ней, как громко прорычал, пугая её зверей. А потом, когда Тигр подошёл и что-то тихо прорычал, Нора словно резко потеряла весь запал и упала, как кукла, у которой обрезали верёвочки, на колени; слёзы мощным потоком хлынули из светлых глаз, оставляя на девичьем лице мокрые дорожки и заливая шею и воротник. А полосатый зверь всё так же стоял, теперь сверху вниз смотря на одарённую безразличным взглядом фиолетово-жёлтых глаз. — Я знаю... но просто... я... — Ррррррр. — они словно разговаривали, и Канеки его понимала, отвечая на... вопросы? Вскоре Ацуши медленно развернулся и гордым шагом двинулся в сторону бывшей Двойной тьмы. Все звери расступались перед ним, жалобно поскуливая и поджимая хвосты, больше не напоминая гордых хищников — скорее вшивых дворняжек, которые никак не сопротивлялись, лишь отступали, давая Тигру свободное пространство. Когда Накаджима подошёл к бывшим напарникам, Дазай уже довольно улыбался, сложив руки, с которых лохмотьями свисали порванные повязки, на груди, и гордо взирал на подопечного, пока тот отвечал ему холодным взглядом двухцветных глаз; Чуя стоял рядом, шокированно выгнув бровь, складывая, как и Осаму, руки на груди. Повернув голову в сторону рыжеволосого, Ацуши тихо рыкнул и кивком головы указал на Акутагаву — брюнет успел подняться и сейчас облокотился о стену, зажимая левую руку правой выше сгиба локтя, и сквозь его тонкие пальцы медленно просачивалась тёмно-бордовая жидкость. Оборотень ярко ощущал резкий металлический запах крови Акутагавы и недовольно морщился, когда она крупными каплями падала на пол. — Понял тебя. — Чуе даже не потребовалось обьяснений — он и без них сообразил и, внимательно оглядев застывших перед наиболее сильным противником хищников, пошёл в сторону Акутагавы, попутно ища свою шляпу. — Ацуши, это ведь ты? — во все тридцать два зуба улыбался каштановолосый, по привычке убирая руки в карман своего светлого, уже потрепавшегося и перепачканного кровью, пальто. Ацуши на его высказывание лишь закатил глаза, молча утыкаясь носом в протянутую перебинтованную ладонь. Заискрились белые спирали из букв, поглощая силуэт тигра, и вскоре на месте грозного и опасного хищника стоял хилый восемнадцатилетний эспер-оборотень с двухцветными глазами. Он благодарно взглянул, добавляя уже на человеческом: — Дазай, пожалуйста, отмени «Звериные Чувства». — А что это? — Её способность, — кивок в сторону плакавшей девушки, с отрешённым взглядом наблюдавшей за ними. Она словно ничего не чувствовала, но поблёскивавшие от влаги щёки говорили об обратном. — ...? — Сейчас поймёте, — устало выдохнул Накаджима, протягивая руку в карман и извлекая из него телефон. — …Алло, Куникида-сан. *** — Нора-сан, в ваших же интересах оставаться здесь до прихода Детективного Агентства, — связавшись с коллегами, Ацуши отправил Дазая осмотреть Акутагаву, а сам пошёл по направлению к Канеки. — Мне уже всё равно, — бесцветным голосом ответила девушка, мёртвыми глазами наблюдая за всеми вокруг. — Я проиграла чёртовым убийцам. Ацуши решил ничего не говорить, лишь молча кивнул и развернулся, оставляя её на попечение бывших зверей. Накаджима отошёл, внимательно оглядев помещение, глазами выискивая нужного ему человека. Наткнувшись на силуэты трех эсперов, двинулся в их сторону. Один силуэт, светлый, принадлежал Дазаю, другой, имевший копну огненно-ярких волос, непривычно открытых для обозрения, принадлежал Чуе — сейчас он одной рукой замахивался на суицидника, пока тот громко смеялся и одновременно защищался от атак голубоглазого, но оба эспера, как бы ни отвлекались, сейчас поддерживали Акутагаву. Когда Ацуши подошёл, Рюноске медленно поднял рассеяный взгляд на оборотня, фокусируя взгляд на парне. — Ти... тигр? — непривычно хмурое лицо обычно доброго и яркого парня сбило брюнета с толку, впрочем, Двойной Чёрный тоже как-то странно поглядывал на Оборотня. Он эти взгляды проигнорировал, развернувшись спиной и слегка присев, а потом повернул голову назад, обращаясь к Акутагаве. — Залезай. — Ч-что? — У Дазай-сана и Накахары-сана сейчас не хватит сил тебя нести, а сам идти ты не в состоянии. — Тигр... — А ну живо залез на спину! — испугав всех, кто только находился в здании, Накаджима громко прорычал эти слова, и брюнет, стараясь не злить беловолосого, при помощи бывшего и нынешнего семпаев аккуратно уселся на спину Тигра. Мальчишка поудобнее подхватил мафиози под коленки, устраивая его получше, и твёрдым шагом направился прочь. — А это точно тот мальчишка-оборотень? — Вроде да. — Дазай, у тебя что, какой-то особый критерий для выбора подчинённых? — Скорее, мне просто не везёт, Чуя, как тебе с ростом. — Ах ты...