Доброе утро, Солдат

      Внутри всё сжимается. Страх ледяным щупальцем опутывает мысли, холодит внутренности. Солдат с немым ужасом прожигает в тонкой книжке дырку, отказываясь верить в происходящее. ГИДРА не могла найти его, не должна. По крайней мере, не здесь. Людные места — в особенности культурные здания — они стали бы обыскивать в последнюю очередь, так как за долгие годы наблюдений успели понять природу Солдата. В общем-то, они сами её создали.       — Простите, — где-то рядом раздаётся тихий голос и, чуть дрогнув, точно в оправдание добавляет: — Тут так много людей…       Тонкая рука в перчатке тянется к распластавшейся на мраморном полу тетрадке, но Солдат, нагнувшись, успевает перехватить книжицу первым и словно невзначай заглянуть в неё. Плечи заметно расслабляются, на сердце легчает, когда взгляд упирается в неумелые карандашные наброски на белых страницах.       — Ничего, — твердит он скорее самому себе и, разогнувшись, протягивает обычный блокнот обладателю, на автомате просчитывая все его слабые стороны. Одну, если быть совсем точным. Стоящая перед ним девчонка в максимально закрытой, слегка мешковатой одежде — одна большая слабая сторона.       В её глазах читается явная сконфуженность, плечи слегка приподняты и напряжены, и в голове Солдата невольно проносится мысль, что ей здесь так же некомфортно, как и ему. Что ж, по крайней мере, он не один такой.       Девчонка, заметно нервничая от его долгого взгляда, принимает тетрадку, едва заметно кивает в знак благодарности и, развернувшись, идёт прочь. Скованно, но аккуратно, явно стараясь больше никого не задеть. И у неё это получается на удивление хорошо.       Солдат какое-то мгновение наблюдает, как она проходит мимо памятной доски, от которой он сам только что отошёл, и, едва взглянув на стенд, замирает. Губы Зимнего трогает тень усмешки. Наверняка девчонка, как и все остальные на выставке, хочет прочитать содержимое и пожалеть погибшего Баки Барнса. Возможно, даже зарисовать страницу своего блокнота очередным корявым рисунком. Впрочем, ему не должно быть до этого никакого дела. Подобные вещи не должны его волновать.       — Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс…       Голос Капитана Америка — Стивена Роджерса — вновь пронзает своим звучанием, заставляя залечь глубокую складку на лбу и наконец отвернуться от стенда со… своим? фото.       Хватит.       На сегодня с него достаточно информации. Он узнал всё, что хотел, и даже больше, чем хотелось бы. Острая потребность в тишине и уединении заставляет двигаться к выходу, как к спасательному маяку, с чётким осознанием до банальности простой вещи: ему здесь больше нечего делать.

***

      Свежий ветерок, подувший в лицо, не приносит желанного облегчения. Внутренняя тяжесть лишь сменяется чувством сильной усталости, из-за перенапряжения и резкого повышения количества кислорода тупыми пульсирующими ударами крови отзываясь в висках.       Солдат медленно втягивает в себя прохладный вечерний воздух, стараясь вдохнуть как можно больше, словно это поможет выветрить из головы всё хотя бы на время. Очистить её, избавить от боли как физической, так и моральной. Но кого он пытается обмануть…       Обнулений больше нет.       Больше ему ничего не забыть.       Так кто же он? Солдат без родных и прошлого, безукоризненно следующий приказам, машина, не знающая эмоций? Или тот Баки, который имеет друзей, но помнит все пытки и страдания, свои и Зимнего, и полон воспоминаний, причиняющих боль? Тот Баки, который… мёртв?       Где-то в сознании Солдата бьётся мысль, что все эти мысли и клочки давно изодранной памяти ему могла услужливо предоставить ГИДРА, чтобы он боялся. Чтобы он не хотел быть кем-то другим, кроме как Зимним Солдатом. Чтобы его желанием было лишь извечное преследование цели и безропотное выполнение приказа. Но тогда к чему эти постоянные обнуления? К чему раз из раза сдирать память, как ржавчину с металлической поверхности? Сдирать безжалостно, чтобы впоследствии не возникало вопросов.       Ответ прост. ГИДРЕ нужен был не понимающий грань добра и зла Баки, а беспощадный Зимний Солдат, и этому Зимнему Солдату запрещалось ржаветь, запрещалось думать о чём-то помимо заданий. У наёмника не должно быть чувств; у машины, в которую его превратили, не должно быть воспоминаний. Не должно быть ничего. Иначе ты бесполезен, как заржавелый гвоздь. Иначе в тебе нет смысла.       Но разве смысл не в памяти? Не в воспоминаниях?       Солдат трясёт головой, сдвигая брови к переносице. Всё это, конечно, очень важно, но подобные мысли не должны его волновать. Не здесь. Не сейчас. Пусть его гложут сомнения, пусть он разрывается на части, но следования инстинктам никто не отменял. Солдат не хочет быть пойманным, снова загнанным в клетку, слепо следующим приказам зверем. Оно и ясно. Любой предпочтёт свободу железной решётке, оказавшись за её пределами хоть раз.       Он давно заприметил чьи-то лёгкие, осторожные шаги, следующие за ним с того момента, как он покинул здание музея. Когда Солдат замирал у светофоров, шаги позади стихали. Когда он начинал движение, шаги возобновлялись. И сейчас, свернув в тёмный безлюдный переулок, он по-прежнему слышит их.       — Зря…       Отточенные за долгие годы рефлексы срабатывают молниеносно. Холодные пальцы бионики смыкаются на горле преследователя ещё до того, как тот успел что-либо понять. Силы практически не требуется, чтобы оторвать того от земли и с неприкрытой резкостью впечатать в холодный кирпич стены.       — Кто ты?       Вопрос непроизвольно слетает с губ вместе с редким облачком белого пара, хотя спрашивать не было смысла. Он узнал её. Узнал укутанное в одежду хрупкое тело, худое лицо. Девушка из музея, которой принадлежит тот грёбаный блокнот. Без сомнения, это она. Но он отчего-то хочет услышать подтверждение.       — Я спросил: КТО ТЫ? — голос срывается на рык; металлические пластины бионики угрожающе двигаются, сближаются, отчего пальцы сильнее смыкаются на тонкой шее. Стоит надавить чуть сильнее — и жизнь навсегда покинет её тело.       Девчонка молчит, хватая ртом воздух как рыба. Обтянутые перчатками кисти цепляются за запястье безжалостной металлической руки, безуспешно пытаясь ослабить хватку. Наивная. Она не понимает всей его силы. Или не желает понимать, уповая на пощаду… В общем-то, Солдату плевать, что она думает. Он этого и не видит. В расширившихся глазах напротив нет и проблеска мысли, лишь раздражающее безразличие, смирение и… Страх. Банальный, животный страх. И Солдат с внутренним упоением отмечает: да, она его боится.       А Баки Барнса никто не боялся.       Случайная мысль поражает сознание точно удар обуха по голове. Глаза Солдата расширяются, дыхание становится глубоким и частым.       Баки Барнса никто не боялся.       Слова звучат в голове как какая-то насмешка, выплюнутая язвительно, но с сильной обидой. Это он. Это всё он. Человек внутри, возможно, тот самый Баки. Вновь подаёт голос, настойчиво даёт понять, что не желает случайных жертв, не желает потом сожалеть о содеянном. Ещё больше сожалеть.       Солдат резко размыкает пальцы, отстраняясь, и ослабшее тело девушки с глухим стуком падает на холодный асфальт. Хриплые вдохи и натужный кашель раздражают, добавляют последние капли в и без того переполненную чашу терпения, но он ждёт. Скрипя зубами, сжимая и разжимая пальцы, чего-то ждёт, всеми силами пытаясь успокоить вновь пошатнувшееся сознание.       Очередное, невольно сорвавшееся с губ «Кто ты?» разрывает загустевшую от напряжения тишину между ними.       Девчонка вздрагивает, боязливо поднимает взгляд на неподвижно стоящего Солдата:       — Сара, — хрипит она, без сомнения, своё имя. — Сара Дэвис. И я… я хочу помочь.       Если бы Солдат умел смеяться, то непременно бы разразился хохотом на весь переулок, наплевав на все принципы моральных и этических устоев. Но вместо этого он лишь сильнее хмурится, делая шаг назад и неверяще качая головой.       Помочь! Ему никто не может помочь. Никто не в силах этого сделать. Даже он сам сомневается в собственных возможностях. Да, были доктора ГИДРЫ, утверждающие, что хотят спасти, хотят навсегда избавить от перенесённых страданий и боли. И чем это обернулось? Адской болью. Пытками. Беспамятством. Становлением настоящим чудовищем.       Солдат не верит, что эта девчонка способна вытащить его, сама не зная из чего. Кажется, силёнок ей едва хватает на то, чтобы стоять. Неужели она думает, что ей подвластно большее? Наивная вдвойне.       — Я делаю тебе одолжение, — зачем-то бросает он перед тем, как развернуться и зашагать прочь из проклятого переулка.       — Я не прошу об одолжении, — с горечью в голосе отвечает Сара, — ведь… — Пауза. Рваный вдох. — Ведь я с тобой до конца.