Сезон охоты

Червонец выхватил охотничий нож и, подобно коту, поймавшему мышь, стал заигрывать с жертвой: — Я бы мог, мог вас убить намного раньше. Но опускаться до совсем уж откровенного произвола мне не с руки, иначе уподоблюсь легавым, на которых сам же и веду охоту. Женщина ощущала холод стали на своей шее, и неизвестно, чего она хотела больше: чтобы Червонец пощадил её, или чтобы сделал всё побыстрее. Но бандит явно был из тех, кто предпочитает поиграть со своей жертвой, как кот с мышью, потому и не спешил приводить замысел в исполнение. Ему явно нравилось, как бледнеет Раиса, не решаясь сказать ни слова. — Да, Раиса Петровна, в незавидном вы положении оказались, — блаженно улыбался Червонец. Отскочив в сторону, он разжал пальцы руки, сжимающей нож. Остриё вонзилось в крышку стола, и сам нож завибрировал. Рая не могла признать Червонца да и вообще, впервые в жизни слышала об этом человеке. Аня никогда не говорила о том, что у нее есть брат, от завуча Рая тоже никогда не слышала о брате Ани. — Перо положил, — максимально холодно сказала Рая, вспоминая, о том как в годы работы учительницей ей иногда приходилось утихомиривать учеников, но тогда речь шла о рогатках, книжках с картинками, но никак не ножах. — Не Раиса Петровна, а Раиса Владимировна, — на автомате поправила Червонца Рая. Женщина понимала, что ей будет лучше заболтать бандита, но как — она не представляла. — И чего же вам от меня надо? — наконец, спросила женщина, с некоторым трудом придумав вопрос. Червонец, однако, и не думал принимать её игру. Он действительно не был настроен убить сразу, а для начала, хотя бы поговорить. Это и давало Рае надежду на благоприятный исход. — Да будет вам, я прекрасно знаю вашу настоящую фамилию, — отмахнулся Червонец. — Итак, вы сдали Мишу Завьялова, моего родного дядю, которого сослали к чёрту на куличики, вы же заложили Аню со всеми потрохами. Её просто выпинали в коридор, как собаку. Думаете, мне легко было в тайне от родителей бегать и носить ей сладкое, да ещё и искать средства от таких увечий? Кроме того, мамаша, вы променяли идею на свой личный комфорт. Нашли богатого папеньку и статусного мужа, тут же забыли о нашем братстве. Вы предпочитали не замечать ни произвола легавых, ни отчаянное положение простых людей, тех самых, права которых вы клятвенно обещали защищать, отстаивать их интересы. Вы забыли даже родную семью, променяв их на комфорт. А вот дядя Миша наоборот: он не забыл ни тётю Люду, ни нашего кузена Митю. А ведь у тёти Люды потом ещё и дочка Катя родилась. Наш отец-молодец демонстративно воротил нос от них, мол не родственник он нам. Мать просто слабохарактерная женщина и во всём ему поддакивала. Тётя Люда поехала на поселение, а мы с Аней тайком слали письма дяде Мише. Встретиться с ним мы смогли только потом уже, когда он вернулся с поселения. Он-то нас и просвещал в цели своей борьбы и был твёрдо убеждён, что всё не напрасно. И знаете, смерть Ани тоже не была напрасной. Она сейчас на небе, смотрит на нас, да видит, как у людей лопнуло терпение. Они будут и дальше бороться. Террор? Хмм… Да вся эта катавасия началась из-за того, что нас никто не захотел слушать. Власть и легавые предпочитали нас топтать сапожищами, а теперь и мы воспряли. Гнули нас в дугу, а она раз, и рапрямилась! Больно ведь бьёт, согласитесь. Дворянские блохи, кровососы, на теле России, считали, что можно бесконечно кусать руку, которая их кормит, а теперь эта самая рука их бьёт. Червонец достал папиросу и, скрутив «козью ножку», закурил. Выдохнув бледно-серое облако табачного дыма, он сказал: — Вы-то, Раиса, бар собаками называли, а сами-то, как выяснилось, барынькой хотели стать. Вот, чего стоят ваши убеждения. Слова Червонца, несмотря на то, что в чем-то были правдивы, возмутили Раису. — Но давайте вы, все-таки, не будете делать подобных странных выводов, — сказала женщина, — В братстве я никогда не была, на каторге ни с кем не сотрудничала: ни с администрацией, ни с осужденными. И, если вы вдруг захотите прочитать приговор суда, то увидите, что там черным по белому написано: неактивная роль в агитации. Да, поагитировала я, а потом успокоилась. И, как любая женщина, вышла замуж по небольшой симпатии, которая потом перешла и в любовь. Вдруг, вспомнив Леню, Рая начала возмущаться. — Так, значит, вы и есть тот самый убийца моего мужа? А то и Владимира Антоновича? А знаете ли вы, на какую судьбу меня обрекли?! На судьбу вдовы с двумя малолетними детьми. На судьбу сироты, как была я сиротой, так и осталась. А как вы после этого по земле ходить будете, как не провалитесь от стыда после первого же шага? Или нет у вас понятия совести, нет и не было? Червонец аж языком зацокал. «А баба-то не промах, вон как парирует». Он мог бы продолжить свои монологи, но в его адрес прозвучали обвинения в убийстве мужа и приёмного отца Раисы, а значит, надо было убедить женщину, что он ни при чём. — Это очень серьёзные обвинения, Раиса Петровна, — Червонец стал перекидывать нож с руки на руку. — Их надо как-то обосновать. — Ну как же, стоит передо мной «охотник», тот самый, за кем гоняется вся питерская жандармерия, — продолжала наседать Раиса. — Муж незадолго до гибели и говорил, что опасается мести с твоей стороны и даже велел мне без нужды не высовываться из дома, а также предостерёг дочерей от прогулок в малолюдных местах. И тут надо же — бомба! Потом вдруг и Владимир Антонович, и Нина Аркадьевна, и даже горничная… Стреляли и ни разу не промахнулись, да ещё и гранату бросили для верности. Такое могут только заправские террористы. Слишком много совпадений, вам не кажется? Червонец посмотрел на неё довольно пристально, с некоторой долей уважения. Всё-таки не теряется дамочка, а значит, выйдет с неё толк. — Отвечу: я — охотник. Убивать мирняк мне не с руки. Террористы — это не охотники, а браконьеры. Дикари, позорящие нас. Убивать жён и детей легавых, которые заведомо слабее и беззащитнее — это браконьерство. Я никогда до такого не опущусь. К тому же, два года тому назад меня не было в Питере. Глупо соваться туда, где каждый легавый знает твои приметы, хоть ты их среди ночи растолкай. Скажу вам по секрету: в системе работы жандармерии полно дыр. Разослать запросы в другие губернии, проверить мои связи, они даже не догадались, либо сделали это для галочки. Работали, спустя рукава. И теперь они не могут уберечь себя от пуль и гранат. Да и зачем мне убивать старого, давно отошедшего от дел легавого? И жену с горничной за что? Жена-то, может и ладно, но горничная? Простая девка, ищущая себе работу, честно пашущая за свои гроши, половину которых отсылает матери с отцом, а может ещё и братьям, которых поднимать надо. А может и вовсе приютская, без роду, без племени. Зачем её, да ещё и гранатой? Ну ей-богу, это избиение младенцев. Бессмысленное убийство, не дающее никакой пользы нашему общему делу. Я до такого никогда бы не опустился. Рае стало чуть легче от того, что Червонец не был убийцей ее родных и близких, однако, тягостное чувство не покидало женщину. — И все же, Аня попалась бы наверняка, хоть со мной, так и без меня, — сказала Рая, — Идиотка открыто говорила о своих убеждениях, трепалась на каждом углу первому встречному и поперечному. Вот не дело это, если ты так любишь своих товарищей, подвергать их риску быть разоблаченными. Кроме того, наша доблестная жандармерия сидела на хвосте, наверное, у большей части членов кружка. Что хотите, дети, ни прятаться нормально не умеют, ни программы у них не было, ничего! Баловались они, в благодетелей играли, а чего добились? Ничего не добились, ровным счетом ничего. Червонца передёрнуло от того, как Раиса называла его покойную сестру, но вида он не подал, а лишь развалился в порядком облезшем кресле и произнёс: — Вот вам и превосходный пример: передо мной сидит в прошлом подросток с максималистскими требованиями, не имевшая понятия об идее, и кем двигало лишь острое желание стать барынькой, чтобы все блага, которые она видела только что в самых радужных снах, стали её реальностью. Кстати, вы бы навестили свою родную семью: может, мать ваша уже на ладан дышит и хотела бы повидать вас в последний раз, перед смертью. Каково ведь им было, когда вокруг все шушукаются, мол дочка их — бомбистка? Как ни крути, а всё равно вы для них родная, та, которую они держали на руках, которую учили элементарным вещам, первым словам которой радовались. Они наверняка радовались и тому, что вы хорошо устроились в жизни, да видно думали, что не нужны вам, потому и не писали. А думаете, им не было больно от того, что они потеряли свою дочь? К вашей чести, скажу: вы ведь тоже были убеждены, что родители от вас отреклись. Ну, а я, наученный горьким опытом сестры, понял простую вещь: умная собака кусает молча. А вы, я смотрю, не промах. Я предлагаю вам выбор. Вариант первый: я сейчас развяжу вас и отпущу. Дальше вы можете хоть в полицию идти, хоть в жандармерию. Мне вполне хватит этого времени, чтобы скрыться. Вариант второй: я прочту вам небольшую лекцию. Если вы будете меня внимательно слушать, я расскажу вам кое-какие сведения. Но опять же: не просто так. Если вы сделаете всё, как я просил, я помогу вам найти тех, кто убил вашего мужа и приёмного отца. Глаза Раисы загорелись: больше всего на свете она хотела, чтобы убийцы её мужа и приёмного отца получили по заслугам. А значит, придётся и дальше быть у Червонца кем-то вроде собачки принеси-подай?! В Раисе сейчас боролись гордость и жажда мести. В конце концов, она решилась: — Я скажу, что решила. Только сперва развяжите меня, я уже рук не чувствую. Червонец всё понял. Раиса будет слушать и вряд ли попытается огреть его чем-то по голове и сбежать. Он без лишних вопросов взял нож и ловко перерезал стягивающие ноги женщины тугие узлы, а потом освободил и руки. — На, попей, — он любезно протянул Рае стакан холодной колодезной воды. — Наша беседа будет долгой.